Land of broken promises

Утро выдалось морозным, и Екатерина проснулась от того, что замерзла. Это ее удивило − замерзнуть в королевской кровати под слоями теплых одеял казалось невероятным. Впервые за многие годы после пробуждения в голове не было ни одной мысли. Обычно, едва проснувшись, Екатерина сразу принималась обдумывать десятки самых разных дел, сегодня же ее не волновало ничего. Следовало разобраться в причинах, но делать этого совсем не хотелось − сердце подсказывало повременить с анализом, который неизбежно пробудил бы в памяти не слишком приятные картины. Королева полежала еще некоторое время, просто рассматривая потолок своей спальни, но потом решила, что уже довольно поздно и пора собираться к исполнению ежедневных обязанностей. Она одним резким движением села в кровати и едва не завопила от боли, заставившей ее покачнуться. Боль была просто невыносимой − ноющей, саднящей, самой мучительной из всех возможных. Раскаленными иглами она отдавалась во всем теле − от кончиков пальцев ног до волос на голове. По крайней мере, именно такое впечатление возникло у Екатерины в первые несколько мгновений. Уперевшись руками в перину, она очень медленно поднялась на ноги. Волосы прилипли к мгновенно покрывшимся потом лицу и шее. Плотно закрыв глаза, королева попыталась отвлечься от выворачивающей наизнанку боли. Воспоминания о прошлом вечере замелькали, вызывая тошноту. Генрих. Он сделал с ней это. И он уверял, что ничего подобного она не почувствует… Лжец, проклятый лжец. Королева отчаянно давила в себе ненависть к нему, выпрямляясь, наконец, в полный рост и собираясь с духом, чтобы посмотреть, какие следы он оставил на ее теле. Рука неуверенно потянула подол сорочки вверх, и, увидев, что скрывалось под ним, Екатерина закусила губу, сдерживая стоны ужаса и обиды. Все бедра были покрыты темными, почти черными синяками. Синяки остались везде − они поднимались по ногам выше, выделяясь омерзительными пятнами на бледной коже живота, ребер, рук. И это только то, что она могла увидеть, наверняка что-то досталось и пояснице. В дополнение к синякам ее кожу теперь украшали ссадины и царапины, подаренные ей ногтями Генриха и поверхностью стола. Екатерина не сдержала истерического смеха − по ее внешнему виду можно было решить, будто муж не исполнил супружеский долг, а колотил супругу всю ночь напролет. Все, до чего он дотронулся, несло на себе клеймо его страсти, ярости и безумия. Вернув сорочку на место, она принялась рыться в ящиках стола, рассчитывая отыскать заживляющую мазь, всегда хранившуюся там на всякий случай. Отыскав несколько небольших флакончиков, Екатерина попробовала высчитать, достаточно ли их, чтобы покрыть хотя бы самые болезненные ссадины и место, которое беспокоило королеву больше всего. Громкий стук в дверь прервал невеселые размышления. Екатерина быстро накинула халат, закутываясь в него, словно в защитный кокон, и позволила стучащему войти. На пороге возникла взволнованная фрейлина. − Ваше Величество, доброе утро. Король послал меня узнать, когда вы появитесь в тронном зале. Уже поздно, и… − она не закончила, видимо, правильно распознав угрожающий взгляд госпожи. Екатерина не могла поверить, что после всего случившегося Генриху хватило наглости и жестокости требовать от нее вести себя так, будто ничего не произошло. Неужели он не понимает, что даже нормально ходить она сможет нескоро? − Передайте королю, что его стараниями я не появлюсь в тронном зале ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, − она сделала неопределенный жест рукой, и девушка поспешила удалиться, боясь ненароком разозлить ее еще больше. Как только дверь захлопнулась, Екатерина тут же пожалела, что не приказала ей привести Нострадамуса. Имело смысл попросить у него дополнительные склянки с мазью. Пытаясь прийти в себя и продумать свой день, она накапала успокоительной настойки в стоявший на столе стакан воды и с удовольствием выпила, увлажнив пересохшие губы и рот. Пожалуй, стоило сделать это намного раньше. Раньше… стакан выпал из ее рук, разбившись на сотни звонких осколков. Воспоминания с новой силой захлестнули королеву. Она словно вернулась в тот момент, когда Лиам протянул ей этот несчастный стакан, смотря на нее со смесью жалости и сочувствия. Он и не мог смотреть на нее иначе. Какие еще чувства способна вызвать женщина, королева, которая не в состоянии справиться с собственным мужем? Не такого Лиам ждал после жаркой ночи с ней. То, что она делала тогда, являлось исключением из правил, которое Екатерина не смогла бы толком объяснить даже себе. Обычно ей не приходило в голову просто подступиться к мужчине, не то что в буквальном смысле тащить его в постель. Она не умела использовать привычные женские хитрости, и это было одной из причин столь редких визитов мужа в ее спальню. Екатерина с грустью подумала, что, наверное, просто не создана для чего-то, помимо зачатия и рождения наследников. Только эта способность, которую ей пришлось выстрадать, годами наблюдая, как другие, не прилагая особых усилий, производили на свет младенцев, привлекала в ней короля и ценилась королевством. Но после неудачных, невероятно тяжелых родов близняшек у нее не осталось даже возможности зачать. Единственная необходимость в ней отпала и у мужа, и у Франции. Теперь их интересовали исключительно ее деньги. Жалость к себе сдавила сердце, и Екатерина прижала руки к лицу, стараясь унять жжение в глазах. За прошедшие сутки она достаточно наревелась. В дверь снова постучали, но ответа дожидаться не стали. В покоях появилась еще одна фрейлина. − Все в порядке, Ваше Величество? Я шла к вам, когда услышала шум, − она с подозрением взглянула на разлетевшиеся по полу осколки. − Вам понадобится помощь с одеванием или вам нездоровится, и мне велеть никому вас не беспокоить? − она вопросительно посмотрела на королеву, цепко отмечая бледное лицо и покрасневшие глаза. − Какого черта всем нужно от меня сегодня? − не сдержалась Екатерина. − Почему все вдруг вспомнили о моем существовании? − Его Величество приказал относиться к вам с повышенным вниманием и пообещал наказать всякого, кто проявит к вам неуважение. Похоже, он снова благоволит к вам, − прямо ответила девушка. Екатерина всегда требовала от своего Эскадрона четкой и ясной подачи информации, но сейчас такой подход почему-то оказался для нее неприятным. − Значит, он вернул мне титул и приказал меня уважать? − уточнила королева, разозлившись еще больше. − Какая забота. Помнил бы он о моих чувствах вчера, − она осеклась, заметив вспыхнувший в глазах фрейлины интерес. Наверняка двор не находил себе места, желая узнать, что так изменило отношение короля к жене, которую еще вчера он старательно втаптывал в грязь. − Я не намерена сегодня выходить из покоев. Можете быть свободны. Разочарованная фрейлина вышла, а Екатерина тут же вспомнила, что опять забыла послать за Нострадамусом. Значит, придется воспользоваться найденными пузырьками, а об остальных распорядиться потом. Еще одного разговора с горящими любопытством фрейлинами или служанками она не выдержит. Следующие несколько часов королева не только пыталась привести себя в порядок, приняв ванну, расчесав спутавшиеся до невозможности волосы и надев чистую сорочку, но и боролась со своим настроением. Приступы злости сменяли приступы отчаяния, изредка перемежаясь желанием уткнуться лицом в подушку и рыдать, пока усталость не возьмет свое, подарив блаженное забытье. Именно это чисто женское желание забиться в угол бесило Екатерину больше всего. Раз за разом она пыталась напомнить себе, что должна оставаться королевой − холодной и расчетливой − но раз за разом не справлялась с этой задачей. Она могла бы смириться с тем, что муж сделал с ней… если бы только он промолчал, если бы не пробудил давно забытые кошмары детства, если бы не попрекнул тем, чего она не в состоянии была предотвратить. Его слова снова и снова проносились в голове, причудливо сочетаясь с возникавшими перед глазами ненавистными лицами ее мучителей. Огромным усилием воли она давила в себе иррациональное стремление зажмуриться и зажать уши, чтобы не видеть и не слышать, чтобы забыть. Несколько раз Екатерина думала все же покинуть покои, избавившись хотя бы ненадолго от навязчивых мыслей, но боль, сопровождавшая каждый шаг, и время от времени заглядывавшие к королеве служанки, отбили желание выходить окончательно. Они не поднимали глаз и молчали, но все равно невыносимо раздражали ее самим фактом своего присутствия, поэтому она вышвырнула их, не позволив даже помочь ей с купанием. Не хватало еще, чтобы кто-то из них поведал двору, как теперь выглядела королева. Вымывшись, она первым делом принялась обрабатывать все видимые повреждения. Екатерина надеялась, что мазь поможет им сойти быстрее, уничтожив хотя бы физическое напоминание о выходке Генриха. Однако, почти закончив с неприятной и болезненной процедурой, она обнаружила неожиданную проблему − дотянуться как следует до того, что причиняло ей больше всего страданий, у королевы не получалось. Она нуждалась в ком-то, кто сделал бы это за нее, но Екатерина предпочла бы умереть, чем показать плоды королевского безумия кому бы то ни было… Разве что только тому, кто уже знал. Лиам. Она не собиралась встречаться с ним сегодня, но ему удалось взять с нее слово принять его вечером, и сейчас Екатерина радовалась, что согласилась. Ей снова требовалась его помощь и поддержка, которые он оказал вчера, терпеливо дожидаясь, пока ее истерика закончится, и тихо нашептывая успокаивающие слова ей в ухо. Когда веки начали сонно слипаться, уступая усталости, королеве стало очевидно, что она не сможет даже просто встать с кровати, чтобы переодеться ко сну. И тогда Лиам помог ей стянуть ставшее невыносимо тяжелым платье, стереть сохранившиеся после ее с мужем похода на кухню следы, включая прилипшую к ладоням луковую шелуху, и облачиться в плотную ночную сорочку. Она изо всех сил старалась не замечать, каким взглядом он смотрел на ярко-красные царапины, уже начавшие проявляться синяки и другие, еще более омерзительные свидетельства грубости Генриха. Екатерина собиралась забраться под одеяло, когда Лиам вдруг коснулся ее волос, бережно вынимая из них сохранившиеся после хватки короля шпильки и заколки. Освободившиеся локоны волнами опустились на плечи, и они оба замерли, вспомнив, как он избавлял ее от прически в прошлый раз. Тогда Екатерина по собственному желанию исполняла роль фрейлины и вела себя не слишком прилично, даже развязно, в то время, как он старался быть нежным и внимательным. Возможно, она выпила непозволительно много вина, пока, стоя на балконе, они чередовали светские и не очень беседы с обжигающими поцелуями. Или дело было в ее настроении − наглая Пенелопа вывела ее из равновесия, заставив вспомнить Генриха и его пристрастие к шлюхам всех сортов и мастей. И когда Лиам проявил к ней интерес, приняв за фрейлину, Екатерина ухватилась за шанс одновременно почувствовать себя желанной и отомстить мужу его же оружием, пусть он и не узнал бы об этом никогда. В любом случае, она удивила саму себя собственным напором и готовностью на все. Та ночь стала самой страстной в ее жизни, но даже в выбившей все разумное горячке были мгновения, наполненные щемящей нежностью. Именно в такое мгновение он и распустил ее волосы, перебирая их пальцами и вдыхая их аромат. Дотронувшись губами до ее виска, он двинулся дальше, покрывая поцелуями ее лицо, и Екатерина поняла, что этой ночью отдаст ему все, о чем бы он ни попросил. Вчера он снова распускал ее волосы, снова гладил по голове и прижимал к себе, даря покой и утешение. Его ласковые прикосновения принесли умиротворение, и она улеглась на бок, позволяя ему расположиться рядом и приобнять ее за талию. − Пообещай мне кое-что, − попросила она, чувствуя, как его теплое дыхание согревает ей затылок. − Когда я проснусь, тебя здесь быть не должно. − Екатерина… − в его голосе послышалось непонимание и обида, и ей стало стыдно за жестокие, но вынужденные слова. − Я не хочу, чтобы ты уходил, но еще больше я не хочу, чтобы ворвавшийся утром в припадке ярости или в секундном просветлении муж обнаружил меня в постели с любовником. Он не пощадит никого из нас, и перед смертью я увижу, как тебя пытают и предают мучительной казни, − пояснила она, вспоминая все, что сказал ей Генрих об ее предыдущем любовнике. Екатерина не могла поручиться, что утром король не явился бы взглянуть, к чему привела внезапная вспышка его извращенной страсти. Не трудно было предугадать его реакцию, увидь он жену в постели с другим мужчиной. − Хорошо, − после недолгого молчания согласился Лиам. − Но тогда тоже пообещай мне кое-что. Я приду к тебе вечером, и ты не станешь притворяться холодной, бесчувственной королевой, ничуть не переживающей о случившемся. Я помогу тебе справиться с этим, − крепче обняв ее, пообещал он. − Договорились, − прошептала Екатерина, погружаясь в неожиданно спокойный и приятный сон. Вынырнув из странно приятного воспоминания, королева посмотрела на часы. До вечера было еще достаточно времени. Стоило позаботиться, чтобы стража покинула свой пост в нужный час. Екатерина поразилась тому, как сильно ждала момента, когда Лиам переступит порог ее покоев. Она уже давно не привязывалась к людям, а этот человек очень быстро стал частью ее жизни, несмотря на то, что она почти не знала его. Он знал о ней достаточно − немедленно подсказал внутренний голос. Екатерина впервые ощутила страх при мысли о том, как он поступит, если ему станет известно, что именно она приказала убить его. Вернее, раньше она боялась, что, узнав, он точно так же затянет петлю на ее шее, но после вчерашнего вечера она впервые испугалась не этого. Она испугалась снова остаться одной, никому ненужной и безразличной всем, начиная с подданных и заканчивая мужем. Королева тряхнула головой, избавляясь от нелепых идей. Ей просто необходимо было отдохнуть и вернуться к прежней невозмутимости. Она направилась к кровати, собираясь прилечь, когда дверь распахнулась, став причиной нового приступа раздражения. − Генрих… − то ли испуганно, то ли зло выдавила королева, обернувшись и встретив непроницаемый взгляд мужа, − зачем ты здесь? − меньше всего на свете она хотела видеть его. Она предпочла бы вообще больше не встречаться с ним, настолько сильно клокотали в ней ненависть и обида. − Мне сказали, тебе нездоровится, и я пришел узнать, насколько все серьезно, − на его лице появилось виноватое выражение, убедившее Екатерину в том, что он прекрасно понимал причины ее нездоровья. − Я чувствую себя лучше, чем могла бы, − процедила она сквозь зубы. Возможно, стоило обрадоваться его просветлению и использовать его чувство вины, но она была не готова, просто не готова. Времени прошло слишком мало. − Екатерина… − он подошел к ней и провел пальцами по щеке, заставив ее дернуться в сторону, уходя от неприятного прикосновения. − Если Его Величество снова желает исполнить супружеский долг, то, боюсь, ему придется повременить с этим. Пожалуй, я чувствую себя не настолько хорошо, как хотела казаться раньше, − съязвила Екатерина, отодвигаясь на более безопасное расстояние. Генрих мог бы разозлиться из-за ее дерзости, но способность сдерживать свои эмоции пока не вернулась к ней. − Прекрати. Я пришел извиниться, − он снова приблизился, но на этот раз не решился дотронуться до нее. − Ты знаешь, как это непросто для меня. − Непросто для тебя? − взорвалась королева. − А насиловать меня тебе было проще? А угрожать Франциску? А сажать кухарку на трон? − она могла бы долго перечислять совершенные им бесчеловечные выходки, но у нее не хватило дыхания. Екатерина закрыла глаза и попыталась перевести дух. Наглости ее мужа оставалось только позавидовать. То, как, извиняясь за насилие над ней, он продолжал думать о себе, впечатляло и приравнивало его слова к пустому звуку. − Почему ты не остановила меня? Почему ты просто согласилась отдаться мне, да еще таким диким способом? − Екатерина и сама задавалась этим вопросом. Она даже не попыталась сделать это хотя бы более приятным и безболезненным. У нее действительно почти не было опыта общения с мужчинами, но, наверное, она могла бы заставить считаться со своими желаниями. Ведь с Лиамом у нее тогда получилось. Но в случае с ним Екатерина ни секунды не сомневалась, что он не причинил бы ей вреда, даже если бы она слишком забылась в своей роли. Генрих же не внушал ей такой уверенности. Он был ее мужем, королем и находился во власти болезни. Он напугал ее настолько, что она просто растерялась и не подумала ему помешать. − Ты ясно дал мне понять, что втянешь в свои игры Франциска, если я откажу. Я оберегала моего сына, − припомнила Екатерина все угрозы супруга. Еще один повод ненавидеть его. Генрих даже не вспомнил, как шантажировал жену их собственным сыном. Если бы он не повел себя непозволительно даже для короля, грубо взяв ее на проклятой кухне, она не дождалась бы и таких извинений. − Что мне сделать, чтобы ты простила меня? − Генрих взял ее за руку, которую она немедленно вырвала из его хватки. Прикосновения, за которые совсем недавно она отдала бы многое, теперь вызывали отвращение. − Ничего. Оставь меня в покое. Большего мне не нужно, − устало бросила Екатерина. Он до сих пор полагал, что корона на его голове была способна решить все проблемы, что стоило подарить драгоценности, титулы и замки, и любой позабыл бы свои обиды. Правда, дарить что-либо жене король обычно не считал нужным, но она продолжала прощать ему все, надеясь, что когда-нибудь он оценит в ней хотя бы это. Вчера всепрощению пришел конец, и никакие подарки и обещания не вернут им прежних отношений. − Екатерина, мы должны поговорить. Скажи мне все, что тебя мучает, и я постараюсь это исправить, − как будто он мог исправить уже сделанное. То, как он возил ее животом по кухонному столу, вколачиваясь в содрогавшееся в болезненных спазмах тело, попрекнув перед этим отсутствием невинности в первую брачную ночь, она забудет еще нескоро. − Что меня мучает? Меня мучает только один вопрос, − в его взгляде мелькнуло недоумение, вызвав у нее вспышку необъяснимого удовольствия. − Почему ты не рассказал о моем изъяне в Ватикане? Почему ты не объявил, что твоей женой пользовались до тебя? − королева задыхалась, но продолжала свой допрос. Возможность высказать свои чувства, ударить так же больно, как всегда делал он, не должна была пропасть даром. − Зачем ты выдумал все эти нелепые сказки про измену с Нострадамусом? Если бы ты заявил, что тебя обманули, подсунув порченую невесту, получить столь желанный тобой развод было бы намного легче. − Екатерина… − начал он, протягивая к ней руку и явно собираясь сменить тему, но она не собиралась успокаиваться, не добившись ответа. − Отвечай мне! − отшатнувшись, закричала она, наплевав на то, сколько лишних ушей наверняка сейчас изо всех сил старались услышать хоть слово из королевского разговора. − Я оберегал твою честь. Я заботился о тебе, − пояснил, наконец, Генрих, застыв в напряженной позе, и Екатерина истерически расхохоталась. − Заботился? Я могу продемонстрировать тебе твою заботу. Вчера ты ведь тоже позаботился обо мне, прежде чем взять как дешевую шлюху, − выплюнула она, с трудом сохраняя остатки самообладания. − Я был не в себе, − Генрих дернулся, словно получив пощечину, и королева давно не видела ничего более приятного. − Вернемся к тому, что меня мучает, − издевательски протянула она, сложив руки на груди. − Удостоишь ли ты меня честного ответа? − помимо желания вернуть ему причиненную ей боль, Екатерина действительно хотела знать, почему он не воспользовался гарантированной возможностью избавиться от нее, попутно втоптав в грязь, из которой она бы уже не выбралась. Генрих ответил не сразу. Подбирая слова и настраиваясь на длинную, способную ее убедить речь, он сделал несколько кругов по комнате, прежде чем начать говорить, глядя на нее совершенно пустым взглядом: − Я не сказал об этом в Ватикане потому, что после надо мной смеялась бы вся Европа. Прошло столько лет. Что бы обо мне подумали? Король, которому понадобились годы, чтобы понять, что он не был первым у своей жены. Или король, который сознательно принял такую женщину в жены и мирился с этим так долго. Когда Генрих Тюдор объявил о том, что его жена, Екатерина Арагонская, досталась ему не девственницей, весь мир потешался над ним, и Франция едва ли не больше всех. У меня не было никакого желания повторять его судьбу, − он замолчал, посмотрев на нее со смесью вины, грусти и надежды. − Вот это больше похоже на правду. Генрих Валуа не пережил бы, узнай мир, какая женщина досталась ему в жены. Женщина, не обладавшая высоким титулом. Женщина, не сохранившая для мужа свою невинность. Женщина, раздвинувшая ноги перед простыми солдатами. Мне жаль, что судьба обошлась с вами так жестоко, Ваше Величество, − Екатерина склонила голову в знак смирения, чувствуя, как последние силы покидают ее вместе с иллюзиями. − Перестань. Ты не права, если думаешь, что я заботился только о себе. Я действительно хотел сберечь и твою честь тоже. С самого начала я мог разрушить всю твою жизнь одним лишь словом, но не сделал этого ни тогда, ни потом. Я не объявил, что моя невеста не подарила мне свою невинность на утро после первой брачной ночи. Я не говорил об этом никому все годы нашего брака. Я никогда не напоминал об этом тебе. Неужели ты всерьез считаешь, что причина только в моей гордости? Гораздо важнее другая причина − я тоже бывал в плену, и мне знакомо чувство беспомощности. Я понимаю, что тебе пришлось пережить, − он взял ее за плечи, и на мгновение Екатерина поверила ему, проникнувшись тем, как мягко и в то же время уверенно он говорил. Пока не вспомнила сказанное им вчера. И то, что он якобы понимал, через какие испытания ей пришлось пройти, делало брошенный на кухне упрек лишь больнее. Если он понимал, каких трудов ей стоило пройти через все это, он должен был понимать и то, что только одна мысль грела ее все эти годы. Мысль о его неведении. Она была уверена, что он не знал. Но Генрих знал и сказал об этом, не проявив ни капли сочувствия, доказав правдивость ее страхов, − он был зол и разочарован в своей жене все эти годы. А после неожиданного признания он повел себя так же, как те животные, обесчестившие ее много лет назад. И сейчас он пытался убедить ее, что все понимает… Не впервые он усыплял ее голос разума своими сладкими речами. Сколько фальшивых признаний и лживых обещаний она наслушалась от него за свою жизнь. Все его слова на деле оборачивались новыми унижениями для нее и новыми шлюхами для него. Больше она на эту уловку не купится. − Ничего ты не понимаешь. И не можешь понять, − она сбросила с себя его руки и отступила на шаг назад. − Хочешь узнать, сколько их было? − Генрих в ужасе замотал головой, − и правильно. Признаться честно, я и сама не помню. Может, четыре, а может, пять, а может, и больше. Мне было так страшно и больно, что я не смогла сосчитать… − Замолчи! Бога ради, ни слова больше! − одним прыжком он преодолел разделявшее их расстояние и зажал ладонью ее рот. − Я не хочу этого знать. Я слышать об этом не могу. Никогда не упоминай об этом снова! − в его глазах она увидела призрак того безумия, которое вчера вернуло ей все детские кошмары, добавив к ним новые. Разочарование накрыло волной. Даже будучи уверенной в его реакции, она все еще абсурдно, необъяснимо, упрямо надеялась, что он позволит ей снять этот груз с сердца, избавиться от надежно похороненной там постыдной тайны, разрушить стену, воздвигавшуюся между ними долгие годы. Но она ошиблась. Генрих упустил свой единственный шанс получить ее прощение. − Полагаю, разговор окончен. Надеюсь, теперь ты избавишь меня от своего общества? − бесстрастно поинтересовалась она, когда он убрал руку с ее рта и отошел назад. Несколько мгновений Генрих молча смотрел на нее, а потом быстрым шагом направился к выходу. Грохот закрывшейся двери известил всех, кто находился поблизости, что король покинул покои королевы. Почти в невменяемом состоянии она дошла до кровати, отчаянно стараясь не споткнуться и не растянуться на полу. Притупившаяся на время скандала физическая боль вернулась с удвоенной силой. Наконец, голова устало коснулась подушки, и Екатерина незамедлительно погрузилась в тревожное забытье, напрочь позабыв о назначенной встрече.