Чужие

Холодный осенний ветер безжалостно обжигал лицо юного заплаканного создания, которое с усилием тащило на себе заклятого врага. Драко стало совсем плохо. Раны Гермиона чуть затянула с помощью заклинаний, но их помощи было совсем мало. Парень не мог самостоятельно идти, что усложняло участь бывшей гриффиндорки. В голове девушки крутились разные мысли, но в особенности преобладали те, которые гласили: что она здесь делает? Почему тащит на себе эту кучу сломанных костей? Почему решила помочь ему, если могла просто уйти и уже быть где-то с друзьями, рядом с ними, поддерживать их сейчас. Но зачем же Гермиона выбрала другой путь, посыпанный шипами от роз? Почему сейчас смело идёт по нему, хотя и не знает, что ждёт её впереди, да ещё, фактически, на руках с потенциальным врагом всего волшебного мира. Ведь Малфой теперь враг Хогвартсу, а значит и враг всему магическому миру. И что же за путь выбрала Грейнджер? Что же будет ждать её там, где, как видимо, ничего её не ждёт? Мысли путались. Из них создавался невероятно запутанный клубок, который Гермиона не была в состоянии распутать. В ближайшее время точно, если она доживёт до него. Тихие стоны Драко вызывали в её теле дрожь. Нет, она не переживала за него, ей не было смысла переживать за того, кого ненавидела. У Гермионы был страх. Он развивался с каждым годом учёбы в Хогвартсе, становясь более сильным и заядлым, нанося несносные раны на её, такую глубинную, душу, которая, как казалось, не могла вынести больше подобного. Терять людей на собственных руках, какими бы они не были, был огромный страх Грейнджер. И если этот слизеринский принц сейчас закроет навеки свои глаза, она просто не сможет простить себе этого. Если пообещала спасти - значит должна спасти, любой ценой. Гермиона не могла перечить самой себе, переступить через себя, через своё обещание. Стоны продолжались и становились более невыносимыми для восприятия чуткого слуха Гермионы. Самое страшное, что она не знала, куда идёт, от кого бежит... Думала, что теперь стала сама врагом для всего магического мира, хотя сам этот мир не знает о том, что она стала его врагом. Но совесть грызёт. Съедает изнутри, оставляя покусанные места, как будто крысы остатки роскоши из пышного стола в капитанской каюте. А что сейчас происходит с её друзьями? Как они чувствуют сейчас себя, переживая за неё, такую негодницу, покинувшую их ради спасения лживой вражеской задницы? Что ей будет от того, что она сделает это? Что ей будет за то, что она спасёт Малфоя? Эти мысли заставили девушку скривиться. Ещё никогда она не хотела наград за спасение чьей то жизни, но что сейчас изменилось? Это было в зависимости от того, чья это жизнь... но, она точно знала, что награды не будет. Гермиона знала, что все перевернут всё наоборот, а Малфой, которого будет грызть гордость, подтвердит слова её обвинителей. Стон. Это стало последней каплей её, и без того хрупкого, терпения. Остановившись, Грейнджер поворачивает голову к Малфою, усаживая его на какой-то рядом лежащий булыжник. Обессиленная, опускаясь на землю, девушка произносит с погасшим огоньком надежды в глазах: - Твои стоны добивают моё терпение. Ещё один стон и я сама убью тебя, клянусь. Подняв свои такие же потухшие, как у девушки глаза, Драко грузно вздыхает, пытаясь передать взглядом все свои ощущения, но это получается неудачно. В конце концов слизеринец произносит: - Мне больно, Грейнджер. Мне очень больно. Можешь удивиться этому, ведь действительно, как это - как может быть больно бессердечному зверю? - Порой, кажется, что мы ошибаемся во мнении о ком-то, и сейчас Гермионе показалось это, но она откинула подобные мысли в старый пыльный ящик, зарытый глубоко в её душе. - Нечего даже сказать, да? Скажи же мне что-нибудь, я ведь жду, Грейнджер... Её глаза всматривались в его глаза, пытаясь найти что-то, что дало бы ей возможность по-новому взглянуть на Малфоя, но, как бы она ни старалась, ничего не получалось. Разбитое сердце, израненная душа, гнусные мысли не давали думать и рассуждать девушке здраво, это изнуряло её. Встав с земли, Гермиона вновь помогла Малфою подняться, придерживая его так крепко, как только могла. Больше слизеринец и гриффиндорка не сказали друг другу ни слова, двигаясь в неизвестном направлении. Холод заставлял дрожать так, как дрожит кленовый лист на свирепом ветру, заставлял чувствовать безысходность собственного положения и жуткую грусть. Говорят, погода всегда влияет на наше внутреннее состояние, так было и с Гермионой. Это всё нагнетало её, заставляя думать о том, что она ничтожна. Ничтожное животное, бросившее в горе друзей ради собственного врага. Только в глубине души, она всё-таки понимала, что ему она нужна больше, чем своим близким. Слишком Малфой был не приспособлен к жизни, к той жизни, которая настала сейчас. Какая-то ответственность за него зародилась в её душе, и с каждым шагом, продолжая путь, Гермиона понимала, что больше не оставит его, пока сердце Малфоя будет биться.