Путь в Запретный мир-2. Инкуб и Золотой Дракон.

- Просыпайся-а-а, - гнусаво протянули над самым ухом. «Спать-спать-спать», - стучало, казалось, не только в голове, но и во всем теле. Хьюго, махнув рукой в сторону назойливого голоса, заворочался в теплом коконе из одеяла и пледа, пытаясь снова обрести украденный сон. Завертел себя так, что оказался снова на спине, завернутый до подбородка. - О, бедный Йорик! – широкие ладони обняли разгоряченное со сна лицо. Хьюго приоткрыл один глаз, бормотнув что-то вроде: «Пшел вон, злыдень», - и, благословясь, опустил веко в надлежащее раннему утру положение. - Йори-и-и-к! – пальцы бесцеремонно потянули его за щеки. Хьюго не реагировал, лелея надежду, что этому чудовищу, посмевшее вырвать его из нежных рук Морфея, скоро надоест, и он сам отстанет. - Что-то совсем хреново в Датском королевстве, друг мой Горацио! – страдальческим голосом с надрывом. О-о, нет! Сейчас еще и «Горацио» придет на помощь! На крепком спокойном сне можно поставить крест. - Что там за херня, а, принц датский? – услышал Хьюго над собой второй басовитый голос, с такими же подозрительно серьезными интонациями. - Да вот, Йорик…- всхлип, переходящий в рыдание, скорей похожее на медвежий рев, чем на плачь скорбящего. Хьюго стойко изображал крепко спящего человека, ожидая продолжения. - Э-э-м, друг мой Горацио, что там дальше по сценарию? – громким шепотом. Юноша усилием воли пытался обуздать мышцы, которые вот-вот грозили растянуть лицо в широкую жизнерадостную улыбку. - Кажется так, - таким же шепотом: - «Здесь были эти губы, которые я целовал сам не знаю сколько раз…» - А, точно, - шепотом, а потом громко и с надрывом: - «Здесь были эти губы, которые я целовал сам не знаю сколько раз!» На истошно-горестном «ы-ы-ы» Хьюго напрягся, а вот когда в его рот впечатался смачный поцелуй, сопровожденный громким чмокающим звуком, он не выдержал и завопил в наглую физиономию: - А-а-а, кретины! Вы совсем, что ли, с братом с катушек съехали?! Парень попытался вскочить, но одеяло крепко спеленало молодое тело. Раскатистый хохот двух совершенно бессовестных детин с идентичным набором ДНК чуть не сделал Хьюго тугим на оба уха. - Не, Йорик, мы, конечно, видим, что ты жив-здоров, но вот про мышь, которая по несчастливой случайности заснула вчера у тебя во рту, этого не скажешь. - Идиоты! – рявкнул Хьюго, победив, наконец-то, приставучее одеяло, и выбрался в прохладу октябрьского утра. - Но-но, осторожнее с ярлыками. Где ты видел идиотов, которые Шекспира читают? - Это клинические идиоты не читают Шекспира, а ваш идиотизм является состоянием души, - последнюю фразу молодой человек уже договаривал, стоя одной ногой в коридоре по направлению к ванне - то есть, на пути к отступлению. И все равно добежать до укрытия и запереться там ему не удалось – Люц и Иф были самыми быстрыми не просто на потоке, а во всем колледже, поэтому душ парень принял очень бодрящий, испытав на себе арктическую свежесть. Вместо обычного - «душевого» - исполнения “unfogiven” Металлики, Хьюго сегодня выкрикивал оду совершенству братьев. Что-то вроде: - Монстры! Только дреды не мочите, я их на прошлой неделе уже мыл! Ааа! Ну я же просил! Спустя час трое молодых людей спустились в холл дома, где они снимали квартиру на троих. - Говно пчелы, говно мед и пасечник у вас засратый! – разорялся в трубку сухопарый старичок, выпучив серые глаза. - Доброе утро, мистер Галахер, - поздоровался Хьюго с консьержем, а братья приветственно махнули широкими ладонями с натруженными мозолями. Консьержем в этом доме был маленький худенький старичок по имени Дуглас Галахер. Человек он был веселый и незлобный, но случались вот такие моменты, когда старика доводили до белого каления, вот тогда-то и можно было услышать отборный ирландский «фольклор». - Верните деньги, стервятники! – крикнул мистер Галахер напоследок в трубку и бросил её на рычаги доисторического аппарата. Посопев выразительно и моргнув пару раз белесыми ресницами, пожилой мужчина, наконец-таки, перевел взгляд на парней. – А-а, мальчики, доброе-доброе. В колледж собрались? Правильно: ученье свет, а неученье – в рот вам ноги! Консьерж улыбнулся, обозначив веселые морщины возле глаз. - Кто вас обидел, мистер Галахер? Мы их быстро в бараний рог скрутим, - сказал Иф, возвращая ответную улыбку и складывая локти на стойку ресепшн. - Да не обращайте внимания на старого нервного дурака. Вы, конечно, способны испугать до энуреза кого угодно, но эти обезьяньи сраки того не стоят, - махнул старик рукой и смешно сморщился. - Просто одни аферисты подсунули мне бочку разбавленного меда. А я люблю яблоки в меду до дрожи в коленях, поэтому вот такие подделки для меня сродни плевка в душу. Да и Гри моя есть эту мерзость не будет. - Ваша сова ест мед? – удивился Люц и с интересом взглянул на крупную неясыть, притихшую в большой клетке, привинченной к потолку. - Ест, аж за ушами трещит! - живо откликнулся старичок, а сова слегка повернула голову и недовольно блеснула одним черным глазом. - А у неё перья в интересном месте не склеятся? – засмеялся Иф, на что Гри отреагировала пристальным взглядом уже двух обсидиановых глаз. «Ну-ну, я это запомню», - говорил этот взгляд. - Это вряд ли, она мед может пинтами лакать, не моргнув и глазом, - возразил мистер Галахер, - я боюсь, что скоро придется мастерить клетку побольше. На это замечание неясыть вздыбила перья и угрожающе раскрыла крылья, а потом негодующе встряхнулась и совсем отвернулась от невоспитанных мужчин. - Ишь, обиделась, - кивнул старичок в сторону клетки. - Яблоки в меду, - прыснул Иф, выходя на улицу, - мне значительно полегчало. - Ты тоже это почуял? – с надеждой посмотрел на брата Люц. - Еще как, я уже начал беспокоиться за собственное либидо. - Парни, вы о чем это? – спросил Хьюго, удивленно вскинув брови. Близнецы переглянулись, а затем ободряюще похлопали друг друга по плечу, при этом широко улыбаясь. - Да мне уже не один месяц мерещится сногсшибательный запах, идущий от Галахера, такой… - начал Иф. - Пленительный и… - продолжил Люц. - Притягательный, - закончил первый брат, озадаченно разведя руками. - Ой, не продолжайте, геронтофилы, - возмутился Хьюго и ускорил шаг, спеша к своему байку. - Эй, вовсе мы не извращенцы, это на запах меда нас тянуло, - безапелляционно заявил Иф, взгромоздившись на свой Harley DavidsonVRSC 2006 года выпуска. - Тоже мне пчелки-переростки, - продолжил глумиться Хьюго, откидывая с лица белые тонкие дреды и надевая на голову шлем. «Пчелки-переростки» изобразили злобный оскал из-под рогатых байкерских касок, до смешного напоминающих черные эмалированные ночные горшки. Но стоило лишь взглянуть на этих двух крепких парней ростом выше среднего, в потертых байкерских прикидах, как смех сам собой увядал на корню. А может, все дело в их лицах, имеющих ненавязчивое сходство с древними изображениями ацтекских богов. Ведь было что-то в разрезах черных глаз, лепных носах и прямых смоляных волосах. И если не знать, насколько братья легки в общении, как самоотверженно они могут дружить, то, встретив хотя бы одного такого в темном переулке, - мокрые подгузники будут обеспеченны. Хьюго покачал головой и, посмеиваясь, выехал на мощенную брусчаткой улочку, чтобы в конце её свернуть на трассу, ведущую к Тринити Колледжу. Его спортивный Kawasaki мягко урчал, тогда как «харлеи» братьев утробно ревели. Эти мини-танки, как ласково называл их Хьюго, были неотъемлемой частью каждого из близнецов. Братья были механиками от Бога, и держали свою успешно раскрученную автомастерскую, околачиваясь в ней почти все свободное после лекций время. Хьюго, безусловно, уважал мощь «харлеев», но сам давно мечтал о юрком и легком «Кавасаки», только дела с накоплениями шли не то что туго, а не так быстро, как юноше хотелось бы. И в его двадцатилетие, когда до желаемой суммы оставался почти год откладывания сбережений, братья подарили ему сверкающий черным лаком и хромированными деталями байк его мечты. «Просто так, безвозмездно, то есть – даром». Мол, собрали его почти из металлолома, настолько он был поврежден после аварии, что это они должны еще Хьюго доплатить за такое «безобразие». Хьюго в тот момент мог лишь взирать на чудо механики, открывши рот, и с легкостью давить в себе сомнения, что это «безобразие» могло быть когда-то в плачевном состоянии. В этот день первой парой шла антропология, лекций по которой не было уже две недели. Профессора Алекса Рича уволили неделей ранее по причине стервозности характера, это был настолько тяжелый человек, что даже преподавательский состав терпел его с трудом. И где-то этот «лампоголовый гриб» все же дал лиху, если его убрали, не побоявшись скандала. А скандал был: профессор умудрился перед уходом сделать перед студентами заявление, что его увольняют из-за козней одной влюбленной женщины. На это студенты глубокомысленно промолчали, придав лицам скорбный вид. В том, что в деле увольнения замешана оскорбленная воздыхательница, были большие сомнения – Алекс Рич не был одарен природой настолько, чтобы свести хоть одну представительницу прекрасного пола с ума. Ростом значительно ниже среднего, с большой головой, с ярко выраженной и выпирающей лобной частью лица – за что и получил свое прозвище у студентов – он не являл собой образец мужской красоты и харизмы. А уж злобный характер старого девственника и бобыля – а добрые студенты с завидным единодушием склонялись именно к этой характеристике – в его пятьдесят с гаком лет не делал ему чести. К тому же профессор картавил и пришепетывал, что облегчало ему возможность шипеть на окружающих клюнутой в зад змеей, но усложняло задачу несчастным студентам, когда приходилось конспектировать лекции: - В консе консов! – разорялся он на первом курсе, когда «безмозглые бестолочи» не успевали за его импульсивной, полной самолюбования речью, и то и дело переспрашивали или просили говорить немного медленнее. – Вы не в детском саду, стобы пейеспйашивать и пйейывать меня! Кому не нйавятся мои лексии, пйошу – на выход! Студентам может и нравились бы эти лекции, если бы они понимали хотя бы три слова из пяти им сказанных. Нет, вряд ли. Зуб на профессора заточили еще на сдаче первой сессии, когда он начал «валить» всех на зачете по КСЕ (Концепции Современного Естествознания). Алекс Рич валил студентов с таким самоотверженным упоением, что сдавшие вполне успешно остальные экзамены студенты имели в конце зачетной недели один-единственный хвост. Дошло даже до того, что один отчаявшийся парень схватил малорослого профессора за грудки и хорошенько встряхнул, на что получил указания немедленно покинуть кабинет и «пйейти» на следующий день на очередную пересдачу. На следующий день у взъярившегося давеча студента стоял зачет по КСЕ. В общем, профессор был «сущей какашкой». Прокатившись по периметру кампуса, троица припарковала «железных коней» недалеко от корпуса, где проходили лекции по антропологии. Это было здание из такого же серого кирпича, как и большинство построек университета, здесь только несколько домов выбивались из общего колера: корпуса из красного кирпича, возведенные в начале 18-го века и более поздние - из почерневшей плиты. Хьюго прекрасно помнил свой первый день на территории Тринити Колледж, это было еще в счастливом сопливом детстве, когда мама привезла его в Ирландию погостить у родственников на летние каникулы. Поскольку университет является одной из главных достопримечательностей Дублина, то его двери всегда открыты для гостей, и вот, во время экскурсии, Хьялти Густавсон окунулся в иной мир, открыв большую дубовую дверь и перешагнув порог. От Колледжа веяло древностью, тайнами, энергией когда-то учившихся здесь великих людей. А уж зайдя в старую библиотеку университета, мальчик почувствовал себя Гулливером в стране великанов: огромные, возвышающиеся до потолка стеллажи со старинными книгами внушали воистину священный трепет. Десятилетний Хьялти тогда еще не мог толком объяснить почему, но уже твердо знал, стоя под высокой кампаниллой – колокольней, что после школы обязательно будет учиться здесь, все равно на кого. Прошли года, желание выучиться на антрополога было столь же сильно, как и уверенность, что учиться он будет в Дублине, а именно - в Тринити Колледж. За восемь лет Хьялти конечно же изменился до неузнаваемости: отрастил и осветлил до платины и без того светлые волосы и скрутил их в тонкие дреды; проколол нижнюю губу в центре, бровь и уши. А вот Колледж каким был, таким и остался: древним, величественным и аккуратным. Хьялти и сам толком не мог объяснить, почему выбрал себе такой неформальный имидж, но лет с пятнадцати в нем проснулась непреодолимая тяга эпатировать публику и выделяться из общей серой массы. Выглядеть «гламурным падонком» - не вдохновляло, а вот волосы, уложенные в архаичные колтуны, прижились и грели душу. К ним, впоследствии, присоединился «метал» на лице и подведенные черным глаза. На первом курсе, во время ознакомительной лекции, по обе стороны от Хьюго уселись два эдаких «тру мачо» в кожаных одёжах. Юноша вначале тяжело вздохнул про себя, подумав, что эти верзилы решили поведать «неправильному мужику», каким должен быть настоящий «чувак». Но, к облегчению Густавсона, Люц и Иф Хейлы оказались своими в доску парнями, легко заинтересовавшими собой Хьюго. Как-то с самой первой встречи троица умудрилась сдружиться до состояния «не разлей вода», даже решение снимать отдельную квартиру на троих пришло, казалось, одновременно. На территории Тринити Колледжа был комендантский час, который не укладывался в распорядок дня молодых людей, мешая работать, поэтому было принято решение переехать. За три года дружбы Хьюго много раз благодарил Небеса за братьев: это были, действительно, родственные души, близкие люди, за которых и жизнь не жалко отдать. Даже не так: не жизнь отдать, а самому принести на блюдечке с голубой каемочкой, лишь бы с Ифом и Люцем было все в порядке. Конечно, Хьюго держал при себе всю эту сентиментальную чепуху, но он был уверен, что близнецы чувствуют тоже по отношению к нему. - Похоже, что новый профессор решил забить на лекции, - сказал Люц, кинув взгляд на дисплей мобильного. От начала занятий прошло уже пятнадцать минут, а это было сигналом к отступлению, потому что каждый студент знает, что через четверть часа отсутствия преподавателя на горизонте, пора сворачивать удочки, а то вдруг появится. - Ребята, лекции отменяются! – воскликнул Джимми Стоун, победоносно вскинув кулак вверх и начал собирать в сумку тетради с учебниками. - Кто сказал? – спросил Хьюго, насторожившись от столь неожиданного известия. - Я сказал, - гордо заявил Джимми и стукнул себя кулаком в округлившуюся колесом грудь. - И это - староста группы, - наигранно вздохнул Хьюго, воздев руки к небесам. – И за что только тебя полномочиями наделили? - За хорошо подвешенный язык и выдающиеся организаторские способности, - отчеканил Стоун, вызвав волну смеха в аудитории. - Кстати, об организаторских способностях - парни, вы сегодня с нами? - Во сколько? – уточнил Хьюго. - Ну, к одиннадцати вечера, думаю, все соберутся. - Джим, я даже не знаю, у меня работа… - начал было Хьюго, но Люц его перебил. - Ты же говорил, что как раз к одиннадцати освободишься. - Да, но… - Вот сразу после работы и присоединяйся, - поддержал Иф. - Ну-у… - Давай, Густавсон, мы давно вместе никуда не выбирались, а в наши годы необходим активный отдых, - заявил Люц. - Это с моей-то работай? – засмеялся Хьюго. - Это другое, - отрезал Иф. На это юноша не нашел что возразить. - Где встречаемся? – обратился Хьюго к Джимми, окончательно сдав позиции. - На Темпл Баре, естественно! - заявил староста, широко улыбаясь. - А более туманно ты выразиться не мог? – фыркнул Иф. - Ладно, звери, по коням, - объявил Джимми и стал спускаться вниз по кафедре. Народ оживился и потянулся вниз. Близнецы и Хьюго ждали, когда волна внизу схлынет через дверь, потому что они, как обычно, забрались почти на самый верх. Внезапно, возле двери образовался затор, а потом живая масса из студентов подалась назад. - Вы куда-то спешите, господа? – разнесся по аудитории спокойный мужской голос. Хьюго от любопытства и удивления вытянул шею, чтобы увидеть того, кто одним своим появлением смог застопорить толпу жизнерадостных студентов, и увидел черноволосого мужчину, почти на голову возвышающегося над остальными. - Сядьте на свои места, будьте так любезны, - так же невозмутимо попросил он. Студенты безропотно подчинились и, озадаченно перешептываясь, расселись по местам. И тогда Хьюго смог лучше рассмотреть вошедшего: с аккуратной короткой стрижкой, высокий, крепкий, с осанкой танцора, одетый в строгий серый костюм с фиолетовым галстуком и светло-лиловой рубашкой. Мужчина выложил на преподавательский стол какие-то бумаги и книги из черной сумки, а затем прошел к доске и написал два слова: «Эо Фуджитсу». - Меня зовут Эо Фуджитсу, для вас – профессор Фуджитсу, - представился он, повернувшись лицом к аудитории. – Я ваш новый преподаватель по антропологии, КСЕ и тем предметам, которые вел профессор Алекс Рич. Сегодняшнюю лекцию мы построим на пройденном материале, потому что мне необходимо сориентироваться в том, что вам нужно знать помимо уже пройденного. У Эо Фуджитсу был едва заметный акцент, почти неуловимый, плавающий, но все же придававший словам странную инаковость, а голосу - глубину. Хьюго удивленно переглянулся с Люцом, а потом также растерянно посмотрел на Ифа. Иф закатил глаза и пожал плечами, мол, сам не знаю, что это такое. - Он не похож на препода, скорей уж - на модель с обложки глянцевого журнала, - прошептал Густавсон, не отрывая взгляда от профессора. - Вижу, - еще тише ответил Иф, но светлые глаза преподавателя на мгновение зацепились за их троицу, задержавшись на лице Хьюго секундой дольше. Юноша замер под тяжелым взглядом необычных для монголоидного типа глаз с неприятным ощущением, что Фуджитсу смог услышать их маленький диалог, но профессор окинул точно таким же взглядом остальных студентов. - Что ж, приступим, - начал он, усевшись на стул и скрестив руки на груди, приготовившись говорить, но его перебила Сьюзан Бейли. - Профессор, а можно Вам задать несколько вопросов? – лица этой томной блондинки ни Хьюго, ни братья видеть не могли, так как она сидела ниже, но интонации голоса хорошо дали понять, что девушка оседлала своего любимого конька: «Смути препода псевдоэротичными намеками». - Конечно, мисс… - Бейли, - подсказала Сьюзан. - Задавайте Ваши вопросы, мисс Бейли, - Фуджитсу сделал пригласительный жест рукой. - Скажите, профессор, Ваша фамилия имеет японское происхождение? - Да, - слегка кивнул мужчина. - А тогда откуда у Вас такие красивые глаза? – девушка слегка наклонилась вперед, наверняка выложив на стол свои немаленькие достоинства, при этом кокетливо накручивая длинную светлую прядь на тонкий пальчик. - Моя мать была европейкой, она родилась здесь, в Ирландии, - ответил на вопрос Эо Фуджитсу, приподняв уголки губ в намеке на улыбку. - Как интересно, - протянула девушка, - а можно еще один вопрос, сэр? - Задавайте, - снисходительно кивнул профессор. - Вы женаты? Смешок прокатился по помещению, и аудитория загудела легким шепотом. - Нет, - мужчина пожал широкими плечами. - А девушка у Вас есть? Кто-то залихватски свистнул. - Смотрите, профессор, наша Сьюзи – сирена, заманит сладкими речами в свои сети, - выкрикнул Джимми. Эо почесал нос, спрятав за этим жестом усмешку, а потом поднял ладони, призывая хохочущую аудиторию к порядку. - Отстань, Джим, ты просто завидуешь, - с наигранной манерностью высказалась Бейли, - так как, сэр, у Вас есть девушка? - Нет. - Как романтично, - вздохнула томно блондинка: - Вы, наверное, не нашли ту самую, да? - Того самого, - ответил профессор, откидываясь на спинку стула. - Простите? - не поняла Сьюзи. - Того самого, мисс Бейли, я – гей. Весь шум в аудитории улегся как по мановению волшебной палочки – студенты удивленно притихли. Хьюго снова переглянулся с братьями, которые оскалили крепкие белые зубы в идентичных улыбках. - Оу, очень жаль, - тут же нашлась Сьюзи. - Если мы закончили выяснять некие обстоятельства моей личной жизни, то давайте приступим непосредственно к лекциям, - подытожил Фуджитсу, как ни в чем не бывало. - Это как же так получается, - всполошился Джимми и вскочил с места, как обычно делал, собираясь поразить зрителей своими ораторскими способностями: - это Вы теперь парням будете ставить зачеты за красивые глазки? - Из Ваших слов следует, мистер, что будь я законченным гетеросексуалом, то ставил бы зачеты девушкам только за красивые глазки. Разве остальные преподаватели настолько ограниченны и узколобы? - Ну-у… - промямлил Джимми. - Или таким образом вы пытаетесь оскорбить кого-то? Только кого: преподавателей или женскую половину университета, считая их неспособными самостоятельно добиться положительных оценок? Тогда Вы – шовинист. Стоун захлопал рыжими ресницами, поняв, что его удивительно быстро поставили на место. - Что Вы, профессор, я лишь хотел спросить, стоит ли мне начинать беспокоиться за собственную задницу? - У-у-у, - зашумели студенты. - Ну ты загнул, Стоун… - Сядь, Джимми! – выкрикнул кто-то. - Мистер Стоун, я отсюда вижу, что Ваш зад меня не привлекает, так что можете не беспокоиться, я люблю ягодицы более упругие, - с улыбкой парировал Фуджитсу, и студенты снова засмеялись единым дышащим животным. - Уделали тебя, старик, садись уже, - потянул Стоуна за рукав тонкого свитера его лучший друг – Виктор Ред. Дав студентам отсмеяться и успокоиться, профессор невозмутимо продолжил лекцию, остаток которой прошел в деловой обстановке. Уже на выходе из аудитории, подпихнув в спину застопорившихся в дверях близнецов, Хьюго почувствовал тянущую неловкость между лопаток. Обернувшись, он встретился с серьезными серыми глазами. Спустя мгновение профессор отвернулся и принялся собирать сумку, а Хьюго, задумавшись и нахмурив брови, двинулся вслед за Люцем и Ифом. *** Ночь. Хьюго любил эту многоликую тварь. Она могла быть нежной возлюбленной, трепетно касающейся твоей щеки, или страстной распутницей, пряно пахнущей сексом, а могла быть и жестоким коварным убийцей, притаившимся в угольных складках страха. Изменчивая, зовущая пустота, обретшая неизвестно как бархатистое тело и мерцающий чернотой шелк волос. Да, Хьюго определено любил её. Еще лет шесть назад тогдашний Хьялти заметил некоторую одержимость этим временем суток. Как только темнота опускалась на родной Осло, внутри пятнадцатилетнего подростка начинало ворочаться нечто, словно в нем жило другое существо, оживавшее лишь с наступлением сумерек. Другой – так назвал Хьялти эту вторую сущность, поселившуюся в нем. Он завладевал разумом и телом, заставлял искать в ночи что-то, без чего ему было тяжко, неуютно и холодно. Но Хьюго не знал, чего именно желает его тоскующая половина, и от этого незнания становилось только хуже. Это был тяжелый период для матери Хьялти, которая на себе ощутила пресловутый подростковый период, когда родные сладкие малыши превращаются в агрессивных зверят, когда, как бы ты не смотрел, чтобы ты не говорил, все переворачивается с ног на голову и во всем ищется заговор против юной персоны. Были истерики, уходы из дома, жалобы, что его никто не понимает, что он один во всем мире. Одним словом, проблемы, высосанные из пальца, но для Хьялти имеющие глобальные размеры. Помощь пришла внезапно и оттуда, откуда её никто не ждал, мальчик уж точно не ждал. Барабаны. Африканские ритмы. Одноклассник Хьялти настоятельно советовал ему послушать один диск. - Парень, это - просто чума, ты сам послушай! И Хьялти послушал. Это было словно транс, существо, обычно дремлющее средь бела дня, неожиданно распахнуло удивленные глаза, не дождавшись ночи, и ошарашено прислушалось к этнической музыке. Мальчик больше не контролировал свои действия, его тело подчинили дикий ритм и радостно беснующийся Другой. Каждая мышца возгоралась и оживала, заставляя юношу танцевать с первобытной страстью, дышать и двигаться под звуки африканских барабанов, даже кровь стучала в висках в необузданном темпе. Когда трек, длившийся одиннадцать минут, закончился, Хьялти обессилено рухнул на ковер, жадно глотая воздух. Другой был доволен, он счастливо улыбался, потягиваясь всем разгоряченным телом и, впервые, после того, как заявил о собственном существовании, почти не тосковал. Почти. Хьялти пытался совместить школу и посещение танцевальных классов, но, где бы он не учился танцу, его все не устраивало. Нахватавшись азов во многих направлениях, юноша стал заниматься дома сам. Перелопачивая мировую сеть, он как-то выяснил, что африканские танцоры полицентричны, то есть, во время танца они создают несколько центров тяжести, что и создает удивительный, неповторимый эффект, которым проникся и сам Хьялти. Мальчик выискивал музыку, способную довести его до состояния, подобного тому, что сотворили с ним барабаны. Оказалось, что Другой с той же жадностью отзывается и на арабские ритмы, фламенко, рок, металл, и почти визжит от классики в рок-обработке. А уж как Другой любил рок-н-ролл, м-м. Короче, второе Я Хьялти можно было хлебом не кормить, дай побесноваться. В семнадцать лет Густавсон превратился из неуклюжего подростка в уверенного в себе стройного высокого юношу. Его тело было без изъяна, оно стало безукоризненным: тонким в талии, узким в бедрах и широким в плечах; с длинными ногами - округлыми в икрах и накаченными в бедрах; красивой мускулистой спиной и рельефной грудью. Только вот танцы больше не могли заглушить тоску Другого, он требовал чего-то еще неизведанного, и это бесило Хьялти, потому что ему опять нужно было догадываться. И пока не догадается – сходить с ума. А Густавсон и без этого уже сходил с ума. По Линде - девушке из соседней квартиры. Линда была двадцатилетней красавицей нордического типа. Белокурая, голубоглазая и статная, она будоражила юную и еще девственную сущность Хьялти, заставляя и без того горячую кровь закипать. Но девушка лишь кидала заинтересованные взгляды из-под пушистых золотистых ресниц, вероятно ожидая от своего соседа решительных действий. Только сосед хлопал ушами и моргал серо-зеленными глазами, боясь даже дотронуться до своего идола. Но случилось то, что случилось. Можно говорить, что девушку вели Высшие Силы или не менее пафосно заявить, что молодых людей свела сама Судьба, но было все не так: их свела обычная соль. Это была одна из тех ночей, когда мать Хьялти работала в ночную смену на рыбном заводе, и юноша остался в квартире один. В дверь постучали, а когда Густавсон открыл её, то обмер – на пороге стояла Линда. - Добрый вечер, Хьялти, - поздоровалась девушка, улыбаясь самой притягательной улыбкой на свете, - не одолжишь немного соли? И тут очнулся Другой. Он улыбнулся девушке - и она замерла, Он дотронулся до её щеки мимолетной лаской - и она беспомощно выдохнула. Другой горел в предвкушении, он как ищейка, унюхавшая след, учуял её запах, который заставлял почти рычать и желать втереться в молодое упругое тело, полное алой энергии. Хьялти помнил лишь жар, растекающийся по коже красноватым свечением и невероятное удовольствие. А еще сытую улыбку Другого и опьяненную, одурманенную нордическую красавицу. После этого случая юноша исчерпал свой интерес к Линде, но не к женщинам. Хьялти потерялся в веренице красивых лиц, растворился в удовольствие. Любая скромница либо непреступная гордячка рядом с Другим становилась чувственной любовницей жадной до ласк Хьялти. Но и этого вскоре оказалось для Другого мало. Что именно нужно его темной сущности юноша понял, когда попал в стрип-клуб. Существо восхищенно заурчало, почуяв жар, исходящий от людских тел, и втянуло носом сладковато-горький аромат, который отчетливо прослеживался в смеси табака, алкоголя, разномастных духов и человеческого пота. Хьялти стал стриптизером. Только его стриптиз был феерией, а сам юноша – живым огнем. Когда на помост выходил древний языческий бог в золотой маске, покрытый с головы до ног сверкающей пудрой, зал затихал. А Хьялти танцевал, сливаясь с ритмом и музыкой, потому что звуковые волны проникали в вены и гнали с бешеной скоростью кровь, превращая уже самого юношу в совершенную звуковую волну. Вот тогда и появилось имя у Другого, теперь существо звали Хьюго. И Хьюго отдавал всю свою энергию людям, которые пожирали его восхищенными глазами, желая прикоснуться к совершенству, а потом она возвращалась к нему смешанная с алыми искрами и многократно увеличенная. Хьялти давно воспринимал себя, как человека с придурью, и смог смириться с этим, главное, чтобы Другой сыто молчал, довольно скаля зубы из глубин сознания. И Хьюго молчал, получив свою обильную пищу, но это затишье длилось недолго. Тогда Хьюго вновь сгорал на сцене от жара чужих желаний и соблазнял, шалея от близости и заставляя желать несчастных женщин себя снова и снова. Стриптиз помог юноше накопить денег на дорогу в Ирландию, благо, мозгов хватило поступить на бюджетку. В Дублине пришлось продолжить то, что неплохо получалось в Норвегии. Близнецы узнали о маленькой тайне своего друга. Когда Хьюго рассказал Люцу и Ифу, чем зарабатывает на жизнь, они попросили его показать, и тогда юноша пригласил их в стрип-бар, где танцевал. В тот вечер он устроил впервые целое представление из своего танца: смешал фаер-шоу и воздушную акробатику на ремнях. В конце выступления публика ревела, Хьюго был полон энергии под завязку, а братья находились в состоянии шока, глядя на друга серьезными черными глазами. - Ты – великолепен, - коротко, но очень убедительно высказался Люц. - Да уж, - хмыкнул Иф, - ты вывел эксбиционизм на профессионально-эстетический уровень, друг. И хлопнул смущенно улыбающегося юношу по плечу. *** Хьюго шел по Темпл Бар и озабочено хмурил брови. Улица пабов, как всегда по вечерам, была залита огнями и забита радостно гомонящими людьми, но Хьюго сегодня не видел лиц. От самого стрип-клуба его не оставляло ощущение чего-то постороннего присутствия. Еще на сцене «Адского пламени» юноша почувствовал тяжесть невидимого взгляда, от которого тело жгло, словно натертое красным перцем. Хьюго и сейчас мерещилось чье-то настойчивое внимание, казалось, что незримый наблюдатель рассматривает его с любопытством биолога. Хьюго резко обернулся, и на миг ему почудилось, что в толпе мелькнуло бледное лицо с красными волосами и темным глубоким взглядом. «Не сходи с ума, параноик», - одернул он сам себя. - Ой! – разворачиваясь, молодой человек налетел на случайного прохожего и вздрогнул. – Прошу прощения. Хьюго совсем не нравилось это издерганное состояние, и он ускорил шаг, стремясь быстрей присоединиться к друзьям в уютном пабе и опрокинуть в себя пинту другую «Гиннеса». Добравшись до места, Хьюго с облегчением выдохнул, обнаружив за одним из столиков шумную привычную компанию. Друзья сидели далеко от входа, поэтому пришлось пройти между длиннющей барной стойкой и рядом кабинок. - Вот и пропажа! – весело резюмировал Джимми, а поднявшийся из-за столика Люц схватил друга за плечо и засунул в кабинку между собой и братом. - Что случилось? – спросил Иф, наклонившись к Хьюго. – У тебя вид, как у ежа, увидевшего газонокосилку. - Да все нормально, - отмахнулся парень, - паранойя цветет и пахнет. Юноша повернулся к подошедшей официантке и не заметил, как братья переглянулись между собой, насупив черные брови. Хьюго расслабился и успокоился за то время, что провел с друзьями. Джимми, как всегда балагурил, близнецы время от времени вставляли хлесткие реплики, от которых рот сам собой распахивался в смехе. - Нет, каков стервец, этот новый препод! Задница ему моя не понравилась! Да у меня задница - всем задницам задница! - Да! – наигранно возмутился Иф. – Я пойду и скажу ему, что у тебя - синие-синие глаза. - Ты о чем? - О том, что остальное – задница. Хохот. - О! А вы знаете самый короткий анекдот про ирландца? - Прошел ирландец мимо паба? – спросил Люц. - Да, - расстроился Джим. - Нет, не знаем, - отозвался Хьюго, - расскажи. - Прошел ирландец мимо паба. - А дальше? Снова хохот. - Сидят два ирландца в пабе и один сокрушается: - Моя жена говорит, что от меня все время дерьмом несет! Второй советует: - А ты прими ванну с отваром из еловых веток. Тот так и сделал. Заходит жена, принюхивается и кривится: - Фу, как будто под елкой насрали! Хьюго подавился Гиннесом, закашлялся и скривился от могучего удара, сотрясшего спину. - Ты кончай в два горла жрать, а то треснешь, - хохотнул Люц. Вечер шел полным ходом, рот у Хьюго не закрывался, щеки ныли от смеха, но стоило ему бросить взгляд на дальнее окно, как улыбка стекла с раскрасневшегося лица. За окном стоял парень в обычной серой кенгурушке и черных джинсах, но его длинные волосы были ярко-кровавого цвета. Темные глаза внимательно следили за их компанией. Почувствовав взгляд Хьюго, незнакомец посмотрел на него в упор. - Ты чего там увидел? – спросил Джимми, который сидел спиной к окну, и развернулся, чтобы узнать, на что так напряженно смотрит друг. - Да, парень какой-то пялился на нас через окно. - Там никого нет, - сказал Иф, подозрительно разглядывая улицу через стекло. - Ушел, наверное, - пожал плечами Густавсон, а сам попытался вспомнить, когда он успел отвлечься настолько, чтобы не заметить пропажу.. Остаток вечера прошел также шумно и с взрывами хохота. И сколько бы Хьюго не косился на окно, а красноволосый так больше и не появился.