Ничтожество

Жизнь потекла своим чередом. После небольшого ремонта чайная вошла в свой прежний ритм, и каждый день людей в неё прибывало всё больше, а постоянные посетители заходили всё чаще, желая отведать чай, приготовленный непосредственно господином Муши. Айро выглядел невероятно счастливым, окружённый довольными покупателями, восхищающимися его мастерством. Он розовел и улыбался каждый раз, когда из зала раздавалась громкая похвала, и это зрелище грело сердце Изу. Она не помнила, когда последний раз видела Айро таким счастливым — возможно, это был первый раз за долгое время, когда он действительно ощущал себя на своём месте и делал то, что искренне любил делать. Каждое утро Айро встречал с улыбкой, и каждый вечер возвращался домой одухотворённый, полный надежд и планов на будущее. Иногда он даже напевал себе что-то светлое и нежное под нос — для Айро наступила вторая молодость, от которой он берёт всё, что требует душа. Даже тот, кто не знал его настолько хорошо, насколько знали его Зуко и Изу, мог заметить перемены, настигшие жизнь Айро. Она запела и окрасилась новыми чувствами с приходом его личной весны, как и земля под их ногами распускалась новыми цветами. Изу чувствовала себя спокойной и счастливой, когда видела своего Друга таким. После некоторых размышлений она пришла к выводу, что жизнь, которой Айро мог бы искренне наслаждаться, — была одной из главных причин, из-за которых стоило приехать в Ба Синг Се. Сама Изу не могла сказать, что работа в чайной было пределом её мечтаний, но, когда она смогла привыкнуть к ошеломительной нагрузке, ей начало это доставлять удовольствие. Изу находила весёлым знакомства с новыми людьми, которые посещали чайный домик, ей было приятно вдыхать пары чая во время заварки, и уборка казалась ей довольно успокаивающей деятельностью, несмотря на рутинность и монотонность. В конце концов, это было тем, что она привыкла делать ещё с детства в доме её брата или на корабле Принца Народа Огня. Единственное, что могло омрачить картину — хмурое лицо Зуко, мелькавшее среди людей в зале, но Изу прилагала все усилия, чтобы стереть это насупленное выражение. Иногда у неё удавалось сорвать с его губ маленькую, быструю улыбку во время их ежедневных подначек и подножек, и это заставляло Изу чувствовать себя победительницей. Даже если его улыбка сияла лишь мгновение, она каждый раз обжигала Изу. Зуко будто коснулся её сердца рукой, объятой ярким пламенем, и след прикосновения горел в груди Изу маленьким костром, он грел её весь оставшийся день. Каждый раз, когда Зуко улыбался из-за неё, это придавало Изу сил работать с большим усердием, забыв об усталости и боли в конечностях. Днём у Изу не хватало ни сил, ни времени на тёмные и тревожные мысли, так как она отдавала всю себя работе и поддержке Айро и Зуко, но по вечерам, когда темнота накрывала собой несоизмеримый город, их квартира погружалась в тишину, и наступал покой, воспоминания укрывали её вместо одеяла, однако, не принося с собой ни тепла, ни сонливости — лишь тяжесть и усталость. Ситуация с Джетом не смогла стереться из памяти Изу, всё время возвращая её к злости и отчаянию, сквозившему в каждом брошенном слове и в каждом выпаде. Даже толстые, крепкие стены города не смогли отгородить её и её семью от ненависти юного мстителя, и, осознав это, Изу почувствовала себя обнажённой и уязвимой, словно защиты, ограждающей Ба Синг Се от остального мира, вдруг стало недостаточно. Или её никогда не было достаточно. После того происшествия самый безопасный город в мире перестал казаться оплотом стабильности и спокойствия в шторме войны и лишений. Изу наивно полагала, что Ба Синг Се станет началом новой жизни, где не будет места для тревог и страха за жизни её Друзей, но, видимо, она совсем забыла о том, что в мире, в котором они живут, нигде и никогда не может быть безопасно. Даже если это «Неуязвимый город», даже если вы в самом глубоком доме за самыми крепкими стенами и надёжными замками, опасность всегда существует, и забыть о ней и о бдительности, — значит быть величайшим глупцом из всех величайших глупцов. Её действительно не покидало чувство, что Ба Синг Се стал для них не укрытием, а личной комфортной и просторной тюрьмой. Изу задвигала это чувство назад, под разум, когда видела по утрам сияющее, как зарождающееся на горизонте солнце, лицо Айро, для которого Ба Синг Се уже стал его родным Домом; Изу отмахивалась от своих страхов днём в чайной, скользя взглядом по лицам клиентов и стараясь быть приветливой; она пыталась не думать об этом по вечерам, возвращаясь домой, и смотря на лицо Зуко, на его хмурое и недовольное выражение, пытаясь игнорировать трепет в сердце. Но по ночам, видя только его отчуждённую спину, оставшись в плотной тишине, Изу не могла не признать, что она не чувствовала себя в безопасности. Она время от времени дотрагивалась до пропитанной лекарством тряпки на своей щеке. Каждое прикосновение возвращало её в ту ночь и в те мысли, от которых она так старалась сбежать. Даже если рана когда-нибудь исчезнет, то, что она оставила от себя — не исчезнет никогда. Возможно, в её переживаниях, помимо прочего, было виновато знание о существовании группировки Дай Ли, вводящей Изу в холодную дрожь; или большую часть её тревоги составляла не уходящая из головы мысль о том, как смотрит этот мир на Айро и Зуко, по какой-то странной игре Духов оказавшихся в самом сердце вражеского государства. Так или иначе, Джет лучше всех остальных смог напомнить, что война не исчезнет в стенах Ба Синг Се, если просто не вспоминать о ней. С людьми всегда будет их злость и их боль, направленная на самую агрессивную и разрушительную Нацию мира. От этой ненависти не спрятаться, о ней не забыть, даже если о ней молчать — всего штата Дай Ли не хватит, чтобы стереть из памяти людей то, что произошло в их жизнях, и что каждый день продолжает происходить за стенами города — и это исчезнет ещё очень нескоро. Хотя Изу, вопреки всем доводам, в итоге позволила себе забыться. Она позволяла себе не вспоминать о том, насколько сильно люди ненавидят Народ Огня — потому что она посчитала, что наконец-то они все находятся в безопасности, и что нет смысла думать об этом. Как она могла быть столь слепой? Маска не может превратиться в щит, насколько крепкой и убедительной она бы ни была. Чужое имя не сможет стать настоящим, и кем бы они ни притворялись, и насколько убедительно они бы это ни делали, Айро и Зуко навсегда останутся теми, кем они являются — Магами Огня. А Изу — их союзницей. И их истинную сущность нельзя скрыть никакой убедительной ложью, подтверждённой бумажкой в виде паспорта. Изу будто не видела всей ситуации. Она сама поверила в маски, которые они надели на себя, выдавая себя за беглецов из Царства Земли. Она поверила в их крепкость и надёжность, сравнимую, разве что, с надёжностью стен, окружающих город. Она не была готова к тому, что их «защита» будет так легко сорвана. Поэтому, когда Джет выплеснул свою ярость ядовитым потоком на Изу, это сбило её с ног и заставило чувствовать себя отравленной и грязной. Изу приходилось готовить снотворное, чтобы провалиться в забытье до того, как весь этот удушливый поток мыслей настигнет её и лишит спокойствия, иначе они перерастали в кошмары и оставляли без последних сил на утро. Она всегда готовила две порции. Потому что Изу знала, что для Зуко крепкий и спокойный сон также сейчас необходим, как и ей. Зуко ни о чём не просил и ничего не говорил по поводу инициативы Изу, но на утро вторая чашка неизменно оставалась пустой. Сложно сосчитать, сколько ночей он провёл без сна в своей каюте, когда они ещё путешествовали на корабле, но Изу была уверена, что сейчас Зуко лежит по ночам без сна почти столько же, сколько и в старые времена. Он сильно переживает из-за этого места. Изу по крайней мере пытается проникнуться этим городом — если Айро смог обрести здесь для себя Дом, то и у неё может получиться, да? Но Зуко такой же мысли, к сожалению, не придерживался, предпочитая относиться к своему пребыванию в Ба Синг Се, как к наказанию, и их небольшая квартирка была для него сродни личной камеры заточения. И Изу чувствовала, что не сможет переубедить его, пока сама не определится для себя, как относиться к этому удивительному, пугающему месту, уже после того, как прежние её представления о несокрушимой безопасности были разрушены. Изу хотела бы открыть для Зуко город Ба Синг Се и с другой стороны; показать ему ту скрытую красоту, которую они оба упустили. Но она понимала, что ничего не получится — Зуко слишком упрям и слишком подавлен для попыток выбраться из своей скорлупы из уныния и отрицания. Оставалось лишь ждать, когда раны в нём смогут немного сгладиться, и он будет готов открыться этому городу, посмотреть на него свежим взглядом — но это случится очень нескоро. Изу всё равно пыталась поддерживать его, всеми силами демонстрируя Зуко, что он не одинок в своих чувствах, и что не он один здесь чувствует себя запертым. Перед сном они некоторое время смотрели друг на друга взглядами, которые Изу не могла описать какими-то определёнными словами. Их бессловесные диалоги были пропитаны взаимопониманием и поддержкой, от них даже самая густая темнота перестала быть угрозой, а чувство одиночества покидало их комнату. Изу не могла полностью выразить, насколько ценила эти моменты. Когда не было слов и отчуждённости, когда не было тяжести и суеты будней, и были лишь они — синие глаза и золотые глаза, пересекающиеся в нежном потоке общих чувств, которые — ей казалось — могли понять лишь они, и никто другой больше. В те моменты Изу чувствовала себя настолько близко к Зуко, как никогда не была до этого, и эта близость делала её такой… Счастливой. По-особенному Счастливой — немного не так, как Изу чувствовала себя, когда ощущала тепло искренней улыбки Айро каждый день; и несколько отлично от того, когда Изу могла сорвать победный приз для себя в виде мимолётной улыбки Зуко в спешке рабочего дня. Всё это было по-настоящему, но их вечерние разговоры глазами — были настолько настоящими, что казались совершенно нереальными, причудившимися Изу во сне. Настолько, что, казалось, нечто столь волшебное и наполняющее всё твоё нутро необъятным Смыслом, и вовсе не может существовать в этом мире. Эти чувства с каждым разом всё меньше пугали её. Изу начинала чувствовать радость, когда слышала в себе очередной отклик на взгляды Зуко, на его улыбки или его злость — на любую его эмоцию, любое действие или на любую черту лица. Импульс зарождался в её сердце и разносился по всему телу искромётной молнией, и костёр внутри неё разгорался с новой силой, устанавливая свою власть, свои новые правила и новую часть жизни. Ей хотелось делать больше приятных вещей. Как только выдавалась возможность, Изу покупала на свою выручку то, что могло порадовать Зуко, и иногда у неё даже получалось весьма удачно. Как-то раз она купила для него чесночные лепёшки — пласт из запечённого теста, сочетающее в себе пугающий набор из перца, чеснока и ещё каких-то овощей. Один взгляд Изу на эту еду вызывал у неё во рту пощипывание, которое возникает при ожогах, но Зуко выглядел… радостным. Одни Духи ведали, как сильно он любит острую пищу. Изу весь день тогда проходила с глупой улыбкой, вспоминая его сияющие искренним изумлением глаза и открытое выражение лица, которое ей редко удавалось застать. Несмотря на отсутствие улыбки, его лицо тогда впервые за долгое время казалось беззаботным; взгляд не прожигал собой всё вокруг, а сиял, как маленький каминный огонёк, оттаяв от заботы. Он впервые за долгое время выглядел на свой реальный возраст — мальчик шестнадцати лет, путь которого только начинался. Остальное время Зуко выглядел старше своего возраста. Изу старалась держаться рядом с ним. Чаще всего это происходило неосознанно, но Изу и так не находила в себе причины отдаляться от него, всегда стараясь зацепить взглядом фигуру Зуко, мельтешащую на кухне; или его взгляд, направленный на неё, когда они пересекались в зале. В своей голове она иногда произносила: «прекрати так смотреть на него, прекрати касаться его, остановись», и это смущало её. Её шею и лицо обдавало жаром, когда Зуко смотрел в упор на неё, и Изу всё время казалось, что на ней просто применили Магию Огня. Изнутри. Она искала его прикосновений, дотрагиваясь хотя бы кончиками пальцев, когда они передавали что-то из рук в руки. Это было тяжело контролировать и, если быть совершенно откровенной с собой, Изу даже не пыталась делать этого. В конце концов, что такого в том, чтобы дотронуться до его руки, верно? Просто проявить поддержку, проявить нежность, заразить хорошим настроением. Так поступают все нормальные Друзья. Для Зуко, скорее всего, это вовсе ничего не значило, потому что он никогда не обращал на неуверенные прикосновения внимания и не менялся в лице, но у Изу по спине бежали, ведя между собой настоящую войну, жар и мороз; они замирали между рёбрами и дрожали, словно не могли заставить себя прекратить любые движения. Не говоря уже о взглядах. Смотреть ему в глаза становилось всё больнее и всё приятнее с каждым днём, что заставляло находить поводы заглянуть в два золотых солнца, которые по какой-то иронии достались одному-единственному человеку. Изу плавилась и горела, глядя в них, а потом возрождалась и наполнялась такими сильными чувствами и эмоциями, что стоять на месте было просто невозможно, но и пошевелиться и сделать хоть шаг навстречу можно было только с большим усилием воли. Всё тело будто сковывало в тесные цепи, хотя всё оно кричало о том, что хочет скакать, прыгать, бежать куда-то. Или к кому-то. Изу не помнила, чтобы когда-либо всматривалась в чьи-то глаза с таким всепоглощающим голодом. Хотелось смотреть. Хотелось дотронуться. Хотелось держаться рядом. Хотелось чаще видеть его улыбки; хотелось видеть его счастливым и довольным; хотелось, чтобы он смеялся и радовался; хотелось, чтобы он был Любимым и чувствовал себя Любимым. Хотелось видеть его в месте, где он чувствовал бы себя свободным, чувствовал бы себя Дома. Хотелось наблюдать, хотелось участвовать, хотелось говорить, хотелось молчать, хотелось дарить тепло, хотелось получать тепло, хотелось понимать, хотелось слушать, хотелось… так много всего хотелось. Хотелось Дружить и Хотелось Люб—… Эти чувства, эти новые желания и действия со стороны Изу, не вписывающиеся в рамки их прошлого с Зуко дружелюбного общения, были ещё одной темой для анализа и рассуждений в бессонные ночи. И также это — ещё одна тема, которую Изу долгое время усиленно задвигала глубоко в свой разум и старалась не касаться её любыми способами. Но было тяжело делать это, когда он всё время рядом, и всё время касается, и всё время смотрит, и… существует. С каждым днём Изу чувствовала в себе всё меньше стремления и желания сопротивляться. Всё получалось как-то само собой, и за процессом изменений было проследить почти невозможно. Поэтому в какой-то момент она подумала: может, не стоит так сильно бояться? «Может, я хочу этого. Может, это не является чем-то плохим». Поэтому Изу просто позволила своему сердцу действовать так, как оно считает правильным. Нет нужды вдаваться в подробности мыслей, и пока просто стоит довериться ему и себе. В конце концов, не то ли это, что завещала Изу мама? Не то ли это, чему учит Айро? Не то ли это, чего бы хотела Юи. Луна каждую ночь сияла ярко, будто поддерживая эти выводы. Изу хотелось думать, что Юи чувствует её и слышит её, и поддерживает своим присутствием в её снах и на небе. Изу верила в это.

***

— Ох, ну здравствуй, — ласково промурлыкала Изу, присев на корточки. Она давно стала замечать обосновавшуюся группу бродячих карликовых пум за чайной. Обычно она выбрасывала на задний двор мусор и объедки, и, по всей видимости, местная живность сочла этот закуток весьма жирным лакомым куском на карте Ба Синг Се. В этот раз они снова были здесь всей компанией, и, насколько Изу успела заметить, теперь они подошли достаточно близко к чайной. Изу не могла не воспользоваться ситуацией. Эти красавицы ещё в первый раз зацепили взгляд Изу: чёрная, глубокая шерсть, сверкающие капли янтаря — эти создания завораживали её своей опасной красотой. Карликовая пума, настороженно прижав уши к голове, уставилась своими очаровательными золотыми глазами на человека, и две её спутницы, осторожно кружившие за её спиной, тоже услышали зов Изу и обернулись. — Ты такая красивая, — продолжила Изу, протянув навстречу руку и подозвав кошку пальцами. — Ты, должно быть, голодная? Недоверчиво, словно ожидая удара, кошка подошла к Изу и обнюхала кончики её пальцев, потом ладонь и, видимо решив, что запах человека ей нравится, позволила почесать себя за ухом. Две другие пумы, внимательно наблюдая за реакцией их предводительницы, осмелели и подошли поближе. Изу улыбнулась, разглаживая чёрную шерсть на спинах пум. Дикие кошки очаровали её, и Изу каждый день отдавала пумам объедки со столов — пару раз даже получалось найти для них целые кусочки мяса, которыми Изу делилась со своего обеда. Пумы, почувствовав место, где их могут ежедневно кормить, появлялись каждый вечер и послушно дожидались появления Изу, что очаровывало её ещё сильнее. Их золотые, пронзительные глаза, отливающая ночной тьмой шерсть — в них сквозило чувство прекрасного, чувство гордости — чувство собственного достоинства. Изу успела довольно крепко привязаться к своим новым знакомым на заднем дворе чайной, подкармливая и нянчась с ними. Иногда Изу думала о том, почему она сама не родилась дикой кошкой. Она бы прекрасно прижилась! Пумы были довольно ласковы и дружелюбны к ней, и был даже момент, когда Изу чуть не приютила их, но Зуко, узнав о её желании, выступил резко против по достаточно понятным причинам. Зуко не то, чтобы не любил животных, но он явно не был их большим фанатом, готовым продать своё правое лёгкое только за то, чтобы подержать на руках какого-либо очаровательного котёнка с большими, просящими глазами. И соответственно, идея завести три лишних рта в доме вызывала у него максимум негативных эмоций. Не говоря уже о том, что те же три лишних рта принадлежали не просто маленьким и безобидным котятам, а трём взрослым карликовым пумам, которые спокойно могут разнести их небольшую квартирку. И так как троица всё своё дневное время проводит в чайной, это даже некому будет проконтролировать. Аргументы Зуко звучали убедительно, да и сама Изу всё прекрасно понимала, почему и не стала настаивать на своём. И тем не менее она каждый день исправно заходила на задний двор и приносила еду. Этот бой был проигран: Изу ничего не могла поделать с гипнозом, который оказывал на неё взгляд кошачьих, смышлёных янтарных глаз. Однако гипноз других, более пронзительных, более умных, более тёплых глаз действовал на неё последнее время куда сильнее. В один из таких дней Изу, по обыкновению проводя время на заднем дворе, нашла там кое-что новое. И это кое-что… вызвало смешанные чувства. Это была мёртвая тушканчиковая мышь. Карликовые пумы, преисполненные гордостью и довольством от проделанной работы, взирали на Изу снизу вверх и ожидали её реакции на преподнесённый подарок. … Ну как Изу не могла не оценить это? — Сп-, — она прокашлялась и заставила себя приветливо улыбнуться диким кошкам. — Спасибо вам, дорогие. Это очень мило с вашей стороны. Изу протянула руки и принялась гладить чёрную шесть пум, которые мурчали и тёрлись об её руки и ноги, утыкались в неё лбами, и со временем натянутая улыбка Изу стала искренней. Пусть она и не смогла подарить им дом, кажется, она смогла дать им свою поддержку и любовь настолько, насколько смогла — иначе Изу не получила бы ответного проявления привязанности. Но вид мёртвой тушканчиковой мыши почему-то преследовал Изу весь оставшийся день. В этом нет ничего особенного: для диких кошек охота — это совершенно нормально. То, что они отдали свою добычу, вероятно, полученную с немалым трудом, своей человеческой знакомой в знак того, что они признали её «одной из своих» — невероятно трогательно и действительно заставило сердце Изу потеплеть и смягчиться при виде её новых диковатых Друзей, и подтолкнуло отблагодарить их более сытным ужином, чем Изу давала им обычно. Но забрать себе мёртвую тушку животного Изу всё же не смогла, не найдя моральных сил для этого. Уже только к вечеру, приняв снотворное и уложившись на диван, Изу смогла понять, что же именно не давало ей покоя в несчастной мыши. И стоило ей только вспомнить об этом, как той же ночью Изу приснился Кай.

***

Это был глубокий вечер. Кай недавно вернулся с Большой Охоты. По традиции их деревни все мужчины в день Большой Охоты отправляются в угодья и приносят всю добычу домой, после чего делят между деревенскими жителями сытное мясо и толстые шкуры. Обычно этот поход устраивался, как говорили, в самый удачный и тёплый день осени, когда сами Духи даруют людям спокойную погоду и пригоняют зверей и рыбу. Это считалось благословением — знаком того, что Духи не держат зла на людей и позволяют им и дальше жить своей человеческой, размеренной жизнью на этой ледяной земле. Это считалось последним днём спокойствия перед периодом суровых и диких зим, когда все в деревне должны быть готовыми к холодам. Кай как-то обмолвился, что Изу родилась накануне Большой Охоты. И именно в тот год она оказалась скудной: стада и стаи зверей особо не водились около деревни, а косяки рыб были ещё более пугливыми и осторожными, уплывая от берегов и прорубей быстрее, чем рыбаки успеют кинуть прикормку в воду. Более он не сказал ничего, но Изу уже тогда не стоило большого труда догадаться, что говорили старые женщины из её деревни об этом событии. «Девчонка накликала беду на нашу деревню!» «Духи оставили на ней метку, лишили её волосы, кожу и глаза жизни!» «Большая Охота не удалась — это не может быть совпадением!» Изу думает, что они бы в какой-то момент не вытерпели и пришли бы всей деревней в юрту брата, чтобы заставить Кая избавиться от её. К счастью, в следующем году Охота была славной, и, так как подобного в их деревне в священный день не повторялось, Изу решили оставить. Как бы её не боялась, но убивать детей в их деревне не было чем-то обычным или правильным. Особенно с учётом того, что их за годы войны и так стало рождаться очень мало. Что никому не мешало подстраховаться лишний раз, обходя «проклятое Духами дитя» стороной. Они остерегались Изу, словно боясь, что гнев Духов вновь обрушится на их мирную жизнь, стоит лишь случайно пересечься взглядом с рождённым в бурю ребёнком. И так, традиция, корней которых Изу так и не узнала или не запомнила, соблюдалась жителями каждый год, и благодаря ей жители могли пережить суровые зимы и не умереть с голоду. Улов и добыча всегда была более крупной, чем если бы её доставали по одиночке. Тем, кто был на охоте, всегда доставалась самая лучшая из пойманного животина, поэтому отправлялись обычно без исключений все. Изу было три года в день одной из Охоты. Кай принёс с собой жирного белого лосемедведя и начал его разделывать, в тот момент, когда Изу зашла в юрту. — Кай, — жалобно проговорила Изу. — А ему не больно? Несколько секунд Кай не отвечал, после чего глухо произнёс: — Что за глупые вопросы ты задаёшь? Он мёртв. Ему уже всё равно, что с ним делают. Ответ очень расстроил Изу. Настолько, что она так и не съела хотя бы кусочка от мяса пойманного лосемедведя, будто она опасалась, что часть поверженного создания сгниёт в её рту и прольётся в желудок прахом. Изу ходила вокруг туши лосемедведя, как запуганная тушканчиковая мышь. Он был таким большим, что занимал большую часть юрты, и чтобы пробраться от одной из стороны к выходу, приходилось тесно прижиматься к стене и втянуть живот. Кай разделывал лосемедведя большую часть дня, и уже выглядел довольно уставшим и голодным. Изу, наблюдая за ним в течение этого времени, отделила от хлеба небольшой кусочек и протянула его брату, стараясь не задеть ветвистые рога животного. — Кай? — тихо спросила Изу. — Ты голодный? Покушай. Брови Кая опустились к переносице, и Изу в ожидании замерла. Обычно, когда Кай так делал, это означало, что он чем-то недоволен. Но она ведь не сделала ничего плохого сейчас? — Я не хочу перебивать себе аппетит замороженным хлебом, — буркнул он, скинув отрезанный кусок мяса в близлежащую миску и тяжело вздохнул. Он утёр взмокший лоб, и капли крови размазались по его лицу. С красными пятнами на лице, пахнущий смертью, кровью и сырым мясом, он был неприятным, и Изу напугано отошла, случайно уронив хлеб на пол. — Не мусори тут! — резко крикнул Кай, обернувшись к Изу, и резкий, громкий звук злого голоса заставил её отойти поближе к стене юрты. — Я устал постоянно убирать за тобой! Когда ты уже научишься сама делать всё должным образом! Кай с остервенением воткнул нож из волчьего клыка в тело лосемедведя и провёл им по мясу с хлюпающим, отвратительным звуком, и Изу захныкала от страха, вжавшись в угол. Ей вдруг показалось, что сейчас, если она не замолчит, Кай возьмёт этот нож и воткнёт его в свою сестру! — Хватит реветь! — с эмоцией, название которой Изу тогда ещё не знала, прорычал Кай, тяжко опираясь на столешницу. Изу быстро зажала себе лицо руками, сглатывая, хлюпая и закашливаясь от объёма слёз в горле. Тишина надавила на их плечи. Кай не шевелился, словно думал о чём-то тяжёлом, Изу точно также старалась не двигаться и не издавать ни звука, иначе Кай снова станет злым и страшным, и накричит на неё. Она никогда не любила, когда на неё кричали, и старалась делать всё, чтобы такого никогда-никогда не повторялось. Но из раза в раз, почему-то, всё выходило наоборот. Голова Кая вяло качнулась. — Как могло родиться на свет ничтожество, подобное тебе? — произнёс он различимо и недостаточно тихо, чтобы эти слова не отразились от шкур в голову ребёнка, оцарапав своей остроконечностью её глаза и уши. Иначе как объяснить, что уши Изу покраснели, а её глаза замылились и заслезились, неприятно пощипывая? Из горла девочки вырвался дрожащий вдох, но она тут же зажала ладонями рот покрепче, и, несмотря на это, её прерывистое дыхание всё ещё казалось слишком громким. С замиранием Изу ждала, когда Кай обернётся и снова накричит на неё, исказив в отвращении лицо. Отвращение, точно — вот как называется это чувство, с которым Кай всегда смотрел и разговаривал с Изу. Изу невыносимо захотелось заплакать во всю силу, на какую была способна, но страх, поселившийся в её голове, был гораздо сильнее обиды, испарив её слёзы, как порыв сухого ветра. Устало выдохнув, уже спокойным тоном Кай произнёс: — Лучше займись чем-нибудь полезным. Принеси воды. Изу выбежала из юрты в тот момент, как он договорил фразу. Изу убежала так далеко, что юрты деревни стали казаться маленькими коробочками на горизонте. Всевозможные звуки потонули в рёве ветра, запах свежести и снега смыл ощущение страха и тревоги с Изу. Слёзы так и не полились из неё, будто в нерешительности, но Изу также знала — чем дальше она от Кая, тем было лучше. В какой-то момент она наконец остановилась, совершенно не чувствуя усталости. Напротив, она почувствовала себя живее — свободнее. И эта мысль позволила ей вдохнуть полной грудью и осесть. Снег не обжигал её. Изу была в старой шубе старшего брата, которая к тому времени ещё не была такой поношенной и потрёпанной скитаниями. Она сильно напоминала о нём и ощутимо давила на спину и плечи, но без шубы Изу слишком боялась замёрзнуть в ледяной пустыни, в глубоком одиночестве. Но тогда, чтобы не умереть посреди тьмы, рано или поздно ей придётся вернуться в юрту, потому что больше идти некуда. А возвращаться туда без воды — себе дороже. И в этот же момент Изу вспомнила, что не взяла с собой бочку, в которую обычно и собирали воду из проруби, когда она выбегала наружу. О, нет. «Кай разозлится, если я вернусь без воды, — в панике подумала Изу. — Что же мне делать?» Возвращаться было слишком страшно, поэтому она решила попробовать найти что-нибудь, что могло бы заменить на время бочку. Изу оттоптала всё пространство, что открывалось ей перед глазами, но не нашла ничего подходящего, и от поступившего к груди отчаяния ей снова захотелось плакать. Но в итоге что-то всё-таки она смогла найти. Ещё не успела Изу как следует запереживать, как прямо под её ногами обнаружилась небольшого размера плетеная корзинка, одиноко и покинуто лежащая в небольшой кучке снега. Откуда именно она взялась и что она тут делала, Изу не знала, но почему-то ей чудилось, что корзинка пуста и никому не принадлежит. Будто она лежала тут и ждала её. Между прутьями корзинки был крепко вплетён ярко-алый цветок, вспыхнувший на фоне белого снега огоньком и показавшийся Изу знакомым. Кажется, он назывался «Огненной лилией», но ничего подобного не росло на Южном Полюсе. Изу вообще не понимала, откуда знает это растение. Но Изу нашла его прекрасным, несмотря на плотно закрытый бутон. Цветок будто пытался спрятаться от недружелюбного ветра и мороза, окружившего растение плотным кольцом и не дозволяющего ему раскрыться во всю свою волю. Изу могла его понять в этом. «В корзинке слишком много щёлочек и маленьких дырочек, чтобы хранить в ней воду, но ничего не поделаешь», — решила Изу, взяв эту корзинку. Стоило ей коснуться ручки, как цветок в ней распустился, и Изу могла поклясться, что, воистину, ничего прекрасней ей не довелось видеть в своей жизни. И факт расцвета цветка во время суровой бури на Южном полюсе её ничуть не смутила. Огненная лилия от этого была ещё более ценной и красивой в глазах завороженной Изу. Куда больше её удивляло то, что, вопреки любой известной ей логике, вода всё-таки не вытекала через отверстия в корзинке, будто удерживаемая в ней силой воли. Или с помощью Покорения, но Изу точно не обладала таким уникальным талантом. Изу крепко обхватила вдруг показавшимися ей крохотными руками корзинку и пошла с ней, внимательно следя, чтобы ни капли воды не вытекло наружу. Вода внутри была тёмной-тёмной, едва ли не чёрной. Она могла утянуть чужой взгляд на самое дно, утопить в себе, и Изу в какой-то момент почувствовала, что так и есть — она медленно склонялась к корзинке с водой, будто собираясь в неё окунуться. Испугавшись утонуть в этой неизвестной ей пучине, Изу резко одёрнулась и перестала смотреть внутрь, болезненно выпрямившись. В какой-то момент она захотела оставить корзину здесь, и просто убежать прочь. Но цветок на корзинке ярко блеснул алым, осветив воду изнутри, отчего она заиграла огненными бликами, приворожившими Изу своей тёплой игрой на волнах. Изу посмотрела на лилию, и та, вопреки сильному ветру и ледяной воде, не закрывала свои лепестки, раскрывшись лишь сильнее и наполнившись ярким, огненным алым цветом. В цветок будто вдохнули жизнь. Он сжёг все тревоги в груди девушки, и та вздохнула. «Будь что будет», — с этими мыслями Изу крепче обняла корзину и пошла к юрте брата, смотря строго вперёд. Корзинка с каждым шагом казалась тяжелее, а вода внутри была всё темнее и темнее. В какой-то момент свет цветка погас, и блики перестали танцевать на поверхности воды, будто поглощённые чернотой. Это снова пробудило страх, но не сдающаяся на поводу погоде лилия продолжала напоминать Изу о чём-то очень важном. Напоминание пробуждало силы идти дальше и бороться за что-то… за кого-то? Наконец, Изу принесла корзинку в дом брата, не пролив и капли воды. Когда она вошла в юрту, Изу поняла, что чувствует себя странно. Она нахмурилась, не понимая, что именно не так, но давление и страх, ослабший вдалеке от юрты и отпугиваемый Огненный лилией, пока Изу шла назад, вернулись к ней. Всё изнутри сдавило, Изу вновь заперли в тесной, непробиваемой клетке. Она задыхалась в ней. — Принесла? Поставь у входа. Изу сделала, как ей велели. В голове всё затуманилось. Огонь в юрте горел ярко, но он казался тусклым, как блик от света цветка, сдавленный и поглощаемый чёрной водой. Изу не могла вдохнуть полной грудью. Сердце стучало быстро, но тихо, и её тошнило от этого чувства. Она будто была рыбой, стиснутой в когтях буревестника. В голове раздувалась тишина и пустота, чёрная, как ночь. В какой-то момент огонь в юрте погас, и всё, что могла видеть Изу — темнота, обступившая её стеной, толщиной со стен Ба Синг Се. В итоге Изу поняла, что именно было в ней не так. Когда Изу вошла в юрту, она стала старше. Подняв к лицу свои голые, покрасневшие от холода руки, Изу обнаружила, что они теперь не крохотные и короткие, как было на улице. Они стали длиннее и увеличились в ладонях, но оставались тонкими и худыми, как и прежде, с уродливо проглядывающими сквозь тонкую бледную кожу венами, похожими на ветви мёртвого дерева. Она медленно сжала и разжала пальцы, совершенно их не чувствуя. Опустив взгляд ещё ниже и увидев знакомую, широкую и дырявую шубу брата, Изу почувствовала себя беззащитной и раненой, будто уже понимая, что её ждёт. Потом, среди тьмы появился Кай. Он выглядел невероятно уставшим. Рядом с ним, Изу понимала, должен гореть огонь, потому что блики от него играли на исхудавшем лице, переливался золотом в каштановых волосах, но сам костёр не горел. Кай не пытался согреться — не шевелясь и не моргая, он был похож на труп. Изу тоже не могла пошевелиться, связать пару слов или хотя бы единую мысль. Стало дурно, грудь охватил жар, а желудок медленно переворачивался внутри неё, гонгом предупреждая о проблеме. Всё нутро кричало о чём-то ужасном. — Ты же у нас уже большая, не так ли? — хрипло спросил Кай, и Изу замерла. «Он пьян, — подумала Изу, чувствуя что-то сдавливающее вокруг своей шеи. — Он снова выпил и будет ворчать. Он не будет серьёзен». — Сама умеешь готовить, костер разводить… Ты всё уже умеешь. У тебя всё есть, — Кай отпил глоток от напитка, название которого Изу за годы пребывания в доме брата так и не узнала, но она понимала, что не имеет ни малейшего желания узнавать. «Вот и всё», — подумала Изу, смиренно опустив голову. Слеза прокатилась по её щеке, оставив за собой холодный след на бледной коже, и это было первым, что она смогла почувствовать извне, а не внутри себя. Внутри же в ней выло: «Всё было бессмысленно, я не справилась, это конец». Она прикрыла глаза, как приговорённый к казни заключённый. — Может, тогда перестанешь мучить меня и уйдёшь из моего дома, наконец? И она ушла. Столько лет прошло с того последнего раза, когда Изу видела Кая, но, уходя, она ничего не сказала ему. Она по сей день думала о том, чего бы ей стоило попробовать сделать это. Хотя бы одно единственное слово — ответил бы ей Кай? Как много она могла сказать ему? «Ты ведь мой брат», «я ведь твоя сестра», «я не хочу уходить», «пожалуйста, не оставляй меня», «я буду стараться, обещаю». «У меня больше ничего нет в этом мире, кроме тебя». «Защити меня, пожалуйста». Ничего из этого не было сказано вслух. Она взяла с собой свои вещи вместе со старой шубой брата, и это было единственным, на что у неё хватило сил, прежде чем отвести шкуру в сторону и выйти на губительный мороз. Изу не помнит, как далеко ушла тогда. Она шла, пока хватало сил, пока ветер бил в лицо и не выдул из неё упрямство и желание покинуть деревню как можно быстрее и дальше. Тогда она остановилась в небольшой пещере, в которую ярко светила луна, выделив на фоне чёрного неба, и ждала. Ждала, когда брат очнётся от хмельного заблуждения и вернётся за Изу, чтобы сказать ей, что он передумал. Изу ждала, когда кто-то из деревни хватится с вопросами: «Где же сестра Кая, Изу? Она совсем маленькая, ей нельзя быть одной!» Она ждала, что кто-нибудь, кому хоть немножечко не всё равно по любой из причин, придёт за ней. И Изу ждала ночь. Ждала день. Ждала неделю. За ней так никто и не пришёл. Она не слышала голосов мужчин из деревни, не слышала зова Кая. Изу каждый день выходила из пещеры, не стараясь прятаться, добывала себе еду и уходила назад в ту же пещеру лишь по наступлении ночи, но ничего не изменилось. В какой-то момент Изу наконец поняла, что за ней никто не собирается идти, и поэтому всё, что остаётся ей самой — это двигаться вперёд. Куда-то. Когда Изу пришла к этой мысли, поднялась метель. Она была столь сильной, что снег летел и сверкал в лунном свете, как падающие звёзды, разбивающие землю и воздух на своём пути. Снежинки крошились и исчезали, а потом вновь появлялись, жужжали и кружились, ревели и плакали. И Изу плакала вместе с ними — так громко, словно никто не мог услышать. Или, наоборот, мог — и кто-то обязательно бы за ней пришёл. Услышав плачь ребёнка, кто-нибудь обязательно бы пришёл. Услышав чужое желание жить, кто-нибудь бы обязательно пришёл и помог ей. Что ей делать? Что ей теперь делать? Одиночество и страх накрыли её, как шуба её брата, не дающая тепла, но тяжёлым воспоминанием повисшая на костлявые, слабые плечи. Она придавила её к земле, и Изу была готова остаться на ней навечно, ожидая, когда Духи уже явятся за ней. Почему они не забрали её до сих пор, если она вызвала своим рождением их ярость и ненависть? Неужели даже в Мире Духов никому не нужно существо, подобное ей? Слёзы застывали и замерзали на её щеках кусочками льда, стягивая кожу и замуровывая её в своих следах. А потом всё прекратилось. Метель исчезла, и шуба на плечах Изу — тоже. Она медленно подняла голову, чувствуя, как снег с земли облепил её лицо, но не обжёг своим холодом. Она совершенно перестала чувствовать любой холод. Она уже умерла? Духи всё-таки пришли за ней? Напротив Изу с неба спускался переливающийся ярким синим светом водопад. Вода Духов отразилась от её глаз и волос, насытив их цветом и жизнью. Изу ощутила в себе прилив сил, и она использовала его, чтобы встать и подойти ближе. Что-то звало её туда. Внутри водопада что-то было. Что-то кружилось там, внутри, полностью игнорируя законы этого мира и отказываясь повиноваться бурному водяному потоку. Лишь подойдя вплотную настолько, что, протянув руку, Изу могла бы дотронуться до водопада, можно было разглядеть, чем именно это было. То были рыбки Кои. Белая рыба и Чёрная рыба кружили рядом друг с другом, не останавливаясь, будто не было ничего более важного в этом мире, чем они двое. Они кружились так быстро, что слились в один единый символ, названия которого Изу почему-то никак не могла вспомнить. Затем в водопаде блеснули чьи-то глаза — глубокие, как океан; синие, очень похожие на Изу, и настолько же хорошо знакомые. Мягкий голос позвал её, белоснежные волосы, похожие на лучи света, обвили фигуру Изу, отогнав окружающую тьму, и… — Юи! Изу проснулась.

***

— Ты уже проснулась? — первым делом спросил Айро, когда Изу вышла из ванной. — Ага. — Как давно? — удивлённо спросил он, перемешивая рис в кастрюле. — Только-только рассвело. Я думал, ты хотела бы поспать подольше в наш единственный выходной. — Хотела, — Изу кивнула, потирая глаз и садясь за стол. — Но утром я проснулась и не смогла уснуть обратно. Айро что-то задумчиво проворчал и вернулся к готовке. Чтобы как-то сменить тему, Изу обратила на это внимание и предложила ему свою помощь, но Айро отклонился, уверив, что сам справится с завтраком. Зуко ещё спал. Из-за его чуткого сна Айро и Изу старались не шуметь и не переговариваться слишком громко, придерживаясь шёпота. — Тебе что-то снилось сегодня? — продолжал Айро, и Изу приняла поражение. От него невозможно ничего скрыть, и никогда не было возможным. Поэтому стоит быть уверенным — если Айро не указал на странное поведение, которое заметил в вас, это значит, что он всё видел, просто решил остаться тактичным и не поднимать тему до той поры, которую он посчитает уместной. — Ну, — со вздохом начала Изу. — Мне снился Кай. Точнее, это были, кажется, какие-то мои воспоминания с ним, но они были не точными. Айро издал охающий звук. — Вот как. Тебе грустно? — участливо спросил он, повернувшись к Изу лицом. Изу пожала плечами, перебирая большими пальцами. — Сначала да, — признала она. — Я чувствовала себя не очень хорошо. Но под конец сна, кажется, мне снилась Юи и Духи Океана и Луны, и это на какое-то время перекрыло мои впечатления от другой части сна. — Понятно, — Айро кивнул и поставил перед Изу миску, наполненную душистым рисом, и чашку утреннего чая. Она впервые ощутила, что действительно хочет кушать, поэтому тут же приступила к завтраку. — Ты же знаешь, — мягко сказал Айро, доставая палочки для еды, — если ты захочешь поговорить о своём брате, то я всегда рядом, и ты можешь обсудить со мной всё, что тебя волнует. Всё-всё. От этих слов на душе Изу стало тепло. Впервые после пробуждения Изу смогла почувствовать на своей коже свет растущего из-за горизонта солнца. Было удивительно, как много счастья может подарить Айро всего лишь парой слов. Она не сдержала улыбки, подняв глаза на Айро. — Я знаю. Спасибо тебе. Айро улыбнулся в ответ, и остальная часть их завтрака прошла в домашней, семейной тишине — не в той, что висит на плечах тяжёлой потрёпанной ношей, а в той, что спрячет от любой бури и сбережёт от одиночества. Потому что эту тишину Изу делит с тем, кого она любит — и, что не менее важно, кто любит её.

***

Изу предпочитала думать, что она достаточно хорошо знает Айро. Он многое рассказывал ей о своей жизни, и среди его историй были как весёлые, так и грустные воспоминания. Она достаточно знает о военном прошлом Айро (не в больших подробностях), о его предпочтениях и хобби, о его переживаниях, мечтах и страхах. В основном только благодаря рассказам Айро о своём племяннике, Изу смогла узнать так много о Зуко. Но при этом Изу считала, что не обманывается, понимая, что она знает о своём лучшем Друге далеко не всё. То был будний день. Изу снова проснулась с рассветом, но на этот раз не от плохого сна, а от того, что Айро активно кашеварил на кухне. Железный половник стучал о стенки кастрюли, создавая колокол, сигнализирующий о том, что жителям квартирки пора просыпаться и готовиться к очередному дню. Подняв голову со спальника, Изу сонно проморгалась и спросила: — Уже пора на работу? — Ещё пару часов до выхода, — улыбнулся ей Айро, перемешивая суп. — Прости, что разбудил. — Всё в порядке. Изу оглянулась на диван, на котором ночевал Зуко, и пришла к выводу, что он не был также благосклонен к столь раннему пробуждению. Стоило Изу подумать об этом, как Зуко вышел из ванной комнаты: мрачный, как стая потревоженных змееос, разве что не шипел. Протяжно зевая, Зуко хмуро приземлилась за стол и сложил голову на подложенные руки. Со вздохом пронаблюдав за этой сценой, Изу с удивительной для себя неохотой выползла из спальника и направилась в ванную. По её возвращению завтрак уже был готов, а утренний чай — подан. На первый взгляд, это утро было таким же, что и предыдущие, но в какой-то момент Айро произнёс: — Я попросил у Пао отгул на сегодня. Вы не против отработать смену в чайной без меня? Изу удивлённо подняла взгляд на Айро. Помимо прочего, Изу также прекрасно видела, что для описания чувств Айро к его работе одного слова «любит» будет мало. Он её обожал, его работа была продолжением его личности, если это можно так описать. Поэтому тот факт, что Айро собирается самовольно пропустить один из рабочих дней, разумеется, вводил в некоторый ступор. И заставлял беспокоиться. Изу уже открыла рот для того, чтобы спросить о причинах, как почувствовала, что Зуко настойчиво сжал руку Изу своей ладонью. Это заставило её притормозить. Рука Зуко была слишком горячей, и это объёмное чувство захлестнуло Изу на долю секунды, попав в сердце. Молча сжимая палочки для еды в пойманной Покорителем Огня руке, Изу продолжала смотреть ровно перед собой. — Конечно, дядя, — покорно ответил Зуко. — Без проблем. Айро благодарно улыбнулся им и вернулся к завтраку, тактично сделав вид, что ничего не заметил. … Когда Зуко отпустил её руку, Изу поняла, что не менее удивительным было и то, что он безропотно согласился полностью пробыть весь день в ненавистной для него чайной и взять часть работы Айро на себя. Это учитывая то, что от своей-то работы Зуко тошнило. Изу это уже заставляло не просто беспокоиться, а по-настоящему тревожиться. Изу незаметно потёрла покалывающую ладонь. Она и до этого не чувствовала особого голода, но сейчас она жаждала далеко не супа — а ответов. Проследив за тем, чтобы Айро не смотрел в их сторону, Изу аккуратно подтолкнула под столом ногу Зуко своей, привлекая его внимание. Зуко поднял на Изу взгляд, и та вопросительно посмотрела на него в ответ. «Что происходит?». Зуко кивнул в сторону дяди и безмолвно ответил ей: «Потом расскажу». После чего тут же вернулся к еде, разламывая кусочек хлеба надвое и проглотив его, почти не пережёвывая. … Он будто нервничал. Изу оставалось лишь смириться и задумчиво прожечь взглядом свой завтрак, прежде чем, наконец, приступить к его поеданию. Изу прекрасно понимала, что у Айро в сердце остались вещи, которыми он не хочет делиться самостоятельно. Изу пообещала себе научиться уважать чужие чувства и решения, поэтому не пыталась вытаскивать из Айро силой то, что он так надёжно спрятал внутри себя. Он никогда не заставлял Изу рассказывать о себе то, чего она рассказывать не хотела, и она действительно ценила это, считая своим долгом ответить тем же. Но, признаться честно, в этот день ей очень хотелось поступить по-другому. Изу чувствовала себя беспомощной, не зная, что происходит с Айро, и чем бы она могла ему помочь. Но в итоге она пришла к выводу, что единственное, что она может сейчас сделать — проявить молчаливое понимание. Всё-таки в иной час Айро мог быть даже более замкнутым, чем Зуко. Когда они закончили убирать со стола, Айро взял свою соломенную шляпу и обернулся к детям: — Я буду поздно вечером, так что не ждите меня и ложитесь спать. — Хорошо, дядя, — сказал Зуко, скрещивая руки на груди. — Удачного дня! — пожелала Изу, махнув Айро рукой на прощание. Тот с улыбкой махнул им в ответ и скрылся за дверью. Без Айро в квартире стало непривычно тихо. И это было как-то неправильно. Зуко издал такой тяжёлый вздох, что окружающий их воздух вдруг показался неподъёмным. Юноша устало прислонился к стене, вопросительно посмотрев на Изу: — Он рассказывал тебе о сегодняшнем дне? Изу недоумённо мотнула головой. — Что происходит? — спросила наконец она. — Я никогда не видела, чтобы у Айро хоть раз возникало желание пропустить день в чайной. Зуко выглядел так, будто он не желал ни о чём говорить. Изу не хотела мучить его, но она также чувствовала, что имела право знать, почему Айро решил пропустить день в чайной и ушёл куда-то до самого вечера. В конце концов, они же семья. — Просто… — Зуко потёр шею и отвёл взгляд в сторону. Изу упрямо упёрла руки в боки и смотрела в упор на Зуко. Под её взглядом он в итоге выдавил: — Сегодня должен был быть День Рождения Лу Тена. Ох. — И дядя… — Зуко взмахнул рукой, пытаясь объяснить как-то без помощи слов. — Предпочитает проводить этот день один. Он всегда уходил на весь день из дворца и пропадал где-то, а возвращался уже вечером. Думаю, он навещал могилу Лу Тена. Руки Изу сами собой опустились. — Потом, когда меня отправили в изгнание, и дядя Айро отправился со мной, у него пропала возможность приходить на семейное кладбище, но он всё равно проводит этот день… по-своему. Изу не знала, что лучше ответить на это. Слов вроде «мне жаль» стало как-то недостаточно для того, чтобы выразить её мысли. Зуко какое-то время молча наблюдал за её реакцией, после чего со вздохом подытожил: — В общем, не обижайся на дядю за то, что он не рассказывал тебе об этом. Для него это довольно тяжело… Изу вздрогнула: — Обижаться? Я не обижаюсь на него, почему ты так решил? Зуко развёл руками, сконфуженно нахмурившись. — Ты так резко поникла, когда узнала. Я думал, что ты расстроилась. — Я, пожалуй, расстроилась, — Изу медленно кивнула, обняв себя руками за плечи. Ей вдруг стало как-то зябко. — Но не из-за того, что я ничего не знала. Изу тяжело сглотнула, подумав об одиноком Айро, который много лет встречал этот день наедине с собой и с ледяной могилой своего сына. — Быть совсем одному в такой день. Мне кажется, это должно быть очень тяжело. Зуко опустил взгляд. Он передёрнул плечами, не будучи уверенным, как лучше ответить. — Думаю, для него побыть одному как раз намного легче. Изу ничего не ответила на это. Зуко и Изу простояли в тишине некоторое время. Для Айро день рождения его погибшего сына проходил довольно непросто, но для них двоих не менее тяжело было наблюдать за скорбевшим, оставленным любимым сыном отцом. И не было ничего, чем бы они могли облегчить его ношу. Изу медленно вышла из морозящей хандры, стиснувшей её рёбра, когда рассветное солнце заглянуло к ним в квартиру через окно. «Пришёл новый день, — подумала она. — И мы должны его пережить». Изу обратила свой взгляд к Зуко и улыбнулась ему: — Спасибо, что сказал мне. Для меня этого было важно. Зуко на какое-то время застыл, после чего пожал плечами и заметно расслабился. — Нет проблем. Думаю, дядя знал, что я расскажу тебе. — Да, возможно. Есть вещи, которые мы хотим переживать одни. И для Айро этот день — один из таких. Всё, что они могут — это просто быть рядом тогда, когда ему это будет нужно. Изу встряхнулась и похлопала Зуко по плечу. — Если ты захочешь поговорить со мной, то я рядом. — Я знаю, — ответил Зуко, снова слегка напрягаясь. Изу чувствовала, как его плечо под её рукой приподнялось и окаменело. «Но он не хотел». Мягко вздохнув, Изу снова слегка погладила его по плечу и отошла в сторону своих вещей. — Идём. У нас сегодня будет сложная смена в чайной. Позитива для Зуко это явно не прибавило. На самом деле удивительно, но сегодня было не так уж много людей. С другой стороны, учитывая то, что «Муши» сегодня не было на рабочем месте, это как раз таки и не было чем-то странным. В чём смысл чайной, если ты не можешь получить в ней тот чай, который хочешь? На лицах клиентов было такое глубокое разочарование, когда им становилось известно, что чай в этот день будут заваривать «дети господина Муши». И ещё большим разочарованием для них было то, что талант чайного мастера не передался Зуко с Изу по наследству. — А когда Муши вернётся? — спросил как-то один из клиентов. — Завтра, — терпеливо ответила Изу. — Простите, но у нашего отца сегодня очень важный день. — Эх, всё бы отдал за чашечку жасминового… — один из молодых солдатов тоскливо прочертил пальцем круг по деревянной поверхности стола. Он выглядел настолько же печальным, насколько мог бы быть молодой человек с разбитым сердцем. С другой стороны, это можно было рассматривать, как хорошую тренировку для них обоих. У Зуко стало заметно лучше получаться, и его чай получался не таким крепким и горьким, как в былые времена. Это, в купе с некоторыми неплохими навыками заварки чая Изу, спасало общую картину, так что без работы они всё равно не остались. Утром наплыв людей был достаточно стабильным, но к середине дня количество мирно сошло на нет. Изу считала, что это не так уж и плохо. Им с Зуко вдвоём было легче справляться с меньшим количеством посетителей, нежели если бы им пришлось иметь дело с настоящей толпой, заполонившей чайный домик и вставший в очередь до самого входа. То есть, с тем количеством, которое бывало у них обычно. Бедняга Пао не разделял её мыслей и убивался за одним из столов чайной, будто бы резко наступил конец всему его делу, хотя Айро уже завтра должен был вернуться. Зуко, несмотря на то, что сегодня им с Изу вопреки всем опасениям не пришлось сильно напрягаться, оставался хмурым и подавленным. … Больше обычного. Изу догадывалась, что причина текла из того же истока, что и у Айро. Как-то давно Айро рассказывал, что Зуко и Лу Тен нередко проводили время вместе, будучи маленькими. Неудивительно, что Зуко тоже переживает — они с кузеном были достаточно близки. Изу была достаточно осведомлена о Лу Тене, чтобы примерно представить его себе. Айро рассказывал о своём погибшем сыне почти также много, как и о своём живом племяннике. Изу могла понять, что Лу Тен был довольно добрым мальчиком, талантливым воином и смелым молодым человеком. Изу поймала себя на мысли, что хотела бы знать немного больше. Пока всё, что она могла знать наверняка — это то, что утрата Лу Тена была не только большим ударом для Айро, но и потерей для всей семьи. Гибель мальчика сказалась на всех членах семьи, и её последствия никого не обошли. Изу не могла перестать думать об Айро весь день. Должно быть, ему очень одиноко. Провести целый день наедине с собой и своими воспоминаниями об очень дорогом человеке, чувствуя скорбь и сожаление, раздирающие на части чувство Любви и превращающие его в мучение; обращая в боль. Изу не знала, что она могла сделать, чтобы поддержать Айро. Она думала о том, что всё, что от неё требуется — это лишь отойти в сторону и не приносить лишь больше ненужной боли, но ей казалось это недостаточным. Должно же быть хоть что-то, что Изу могла бы сделать. Она не была всемогущей. Она не могла вернуть Айро сына, как бы того ни хотела; ни она, ни Зуко не могли бы заменить его, как бы Айро не любил их обоих. Она не могла и не хотела отшлифовать этот шрам на сердце Айро достаточно гладко и мастерски, чтобы от него не осталось ни шершавого следа, ни пульсирующего воспоминания. Уничтожить боль, раскалённым молотом стучащим по сердцу Айро, было не в силах и не во власти Изу. … Но, возможно, в силах Изу было просто любить его. К концу смены у Изу возникла идея, которая могла бы сделать этот день для Айро чуточку светлее. Обернувшись к Зуко, протирающим стол в другом конце зала, Изу про себя добавила: «Может быть, и для Зуко тоже».

***

— Листья лозы, — напевала Изу себе под нос, нарезая лук. — На ветру кружат. Изу металась по всей кухне, переставляя посуду, помешивая лапшу, убирая за собой следы приготовлений и суеты. Бодро поставив на стол чайник и три чашки, она едва ли не пролила на стол всё содержимое. Она была как маленький вихрь, загоревшийся какой-то своей идеей. Она как раз вовремя поставила на стол главное блюдо вечера, когда дверь протяжно скрипнула, и внутрь вошёл Айро. «Осень пришла… Седые брови Айро в удивлении приподнялись. — Что здесь за шум? — заинтересовано спросил он, оглядываясь на Изу. — И почему ты ещё не спишь? Это что, — Айро принюхался, — утка? Изу ласково улыбнулась: — Решила сегодня зажарить дичь. Я попросила Зуко зайти за булочками, он скоро уже будет. … в наш тихий сад». Айро приземлился на стул, с лёгким подозрением осматривая накрытый стол. Затем, не меняя взгляда, он повернулся к Изу и снова спросил: — Я что-то… пропустил? — Вовсе нет, — Изу подскочила к Айро, наливая ему чая. — Мне просто захотелось сделать что-то приятное сегодня. Изу специально не смотрела в лицо Айро, внутренне боясь его реакции. Она знала, что Айро всё понимает. Он видел её насквозь. И он знал, что у этого ужина также была причина. Айро тепло улыбнулся. Кажется, что свечи в лампах стали гореть ярче и сильнее. — Что ж, у тебя получилось. Я обожаю утку! — с восторгом заявил Айро, потирая руки. Сильное, нежное чувство тронуло губы Изу. — Я знаю. Изу с волнением выглянула в окно, ожидая Зуко. Он должен был вернуться с минуты на минуту, но Изу съедало нетерпение и беспокойство. Как бы утка не остыла к его возвращению. Отхлебнув женьшеневого чая, Айро издал полный искрящегося наслаждения вздох, и спросил Изу: — Как прошёл ваш день? Вы не слишком устали после смены? — Людей было немного, — честно призналась Изу, отходя от окна. — Посетители требовали именно твой чай, поэтому, когда они узнали, что сегодня мы с-… Изу резко хлопнула Айро по руке, которой он потянулся к ароматной утке, покрывшейся коричневой, душистой корочкой, покрытой мелко нарезанной морковкой, огурцами и щедро посыпанной перцем. Айро обиженно потёр руку. — … В общем, без твоего чая посетителям было совсем тоскливо. Айро добродушно рассмеялся. Его щёки молодо покраснели, как у хулиганистого мальчишки. — Понятно, — промурчал он. — Значит, завтра я обязан всех угостить. Изу улыбнулась, садясь на соседний от Айро стул. — А как твой день прошёл? — рискнула она спросить. — О, замечательно! — с восторгом произнёс он, тут же забыв об утке и полностью повернувшись к Изу, сжимая в руках чашку с чаем. — Знаешь, сегодня я видел прекрасный цветок, и он немного напомнил мне о тебе!.. Айро болтал и болтал о том, как приятно он провёл свой день сегодня на рынке. О волшебном по своей красоте Луносвете, о маленьком мальчике, заплакавшем сегодня посреди улицы; о мальчишках, играющих в футбол во дворе с помощью Покорения Земли; о запутавшемся мужчине, мечтающим стать массажистом, но подавшимся в разбои; о миловидной молодой даме в одном из свечных магазинчиков, чьи румяны Айро похвалил. Он болтал и болтал, болтал и болтал, всё время улыбаясь и выглядя самым счастливым человеком в этом мире. В какой-то момент чувства Изу переселили её. В перерыве между разговорами, когда мужчина сделал глоток чая, чтобы смочить горло, Изу поднялась со своего стула, подошла ближе и крепко обняла Айро. Настолько крепко, насколько в её руках хватало сил; настолько крепко, что Айро мог бы услышать её мысли, если бы пожелал; настолько крепко, чтобы Айро почувствовал, насколько Изу им восхищается и как сильно она его любит. Настолько, чтобы Счастье, вертевшееся вокруг Айро, как дым над костром, запечаталось внутри него навсегда, вросло в него, сживаясь со всеми его шрамами, болью и потерями; с сожалениями и виной, с ошибками и отчаяньем. Настолько, чтобы Любовь нашла свой дом в сердце Айро, и стала бы его верным Товарищем, любящим Другом и Семьёй, что никогда его не покинет. — Я люблю тебя, — тихо произнесла Изу, стискивая Айро — этого старого, мудрого дракона с золотым огнём жизни в глазах — крепче в своих руках. — Ты мой самый лучший Друг. Айро мягко похлопал девушку по спине, и Изу почувствовала его слёзы, столкнувшиеся с улыбкой и изменившие свой курс вниз по щеке. Она могла не видеть их, не ощутить их влагу на своей одежде или коже. Но она достаточно понимала Айро, чтобы быть уверенной, что они были. — И я тебя тоже очень люблю, Изу, — его голос был хриплым, наполненным множеством оттенков эмоций и чувств. — Я так рад, что ты и Зуко рядом со мной сегодня. Вряд ли я могу просить судьбу о большем. — Я всегда буду рядом, — прошептала Изу Айро в плечо, почувствовав, как и по её щекам потекли горячие слёзы. Изу и Айро не разрывали своих объятий, пока дверь не скрипнула, и в квартиру, раздражённо отряхивая одежду, не вошёл Зуко. Он выглядел довольно смущённым, увидев объятия дяди и Изу, по щекам которых без остановки текли слёзы. — Ам… — неловко посмотрел он на них. — Я не вовремя? — Вообще-то как раз вовремя, — Изу сглотнула, прибавив своему голосу светлых ноток. Она выпрямилась и расправила свою одежду от складок. — Утка вот-вот остынет. Где ты пропадал? — В булочной была очередь, — забурчал Зуко с раздражением, граничащим с ненавистью в отношении всего живого. Он моргнул. — Стой, ты приготовила утку? Изу подхватила у Зуко мешок со свежими, душистыми булочками, улыбаясь с видом героя войны. — Именно так! — произнесла она, подняв подбородок. — Мой руки и садись за стол! «Юный солдат идёт домой». — Дядя, ты съешь всю утку в одиночку. Оставь и мне! — Ах, прости, племянник. Ничего не могу поделать: очень вкусно вышло! — Да ладно вам, ребята, на всех хватит. «Храбрый солдат идёт домой».