Следующие несколько недель мне снова приходится провести привязанной к больничной кровати. Меня постоянно выворачивает наизнанку, а до еды дело даже и не доходит. А вот Хорану приходится куда лучше, поэтому он больше времени может проводить со мной в моей палате.
Медсестры, да и почти все работники больницы, действительно чудесные люди. Наплевав на правила госпиталя и на время суток, в которое Хоран подходит к ним с очередной просьбой, они всегда пускают его ко мне и разрешают находиться здесь до самого утра. И мы оба всегда благодарны им.
Этим вечером я нахожусь на грани очередного нервного срыва. Ладони потеют, хоть и по-прежнему остаются невероятно холодными. Любимый человек сидит в кресле рядом, перелистывая страницы книги, которую я отдала ему когда-то давно.
Наблюдаю за тем, как меняется выражение лица Найла при переходе с одного действия книги на другое. Он такой красивый. Цвет лица вновь становится здоровым, да и темных кругов под глазами почти нет. Он окреп, немного набрал в весе, потому что с окончанием последней химии аппетит разыгрался не на шутку.
Врачи не спешат объявлять о ремиссии и выписывать парня из больницы, но теперь мне становится ясно: он идет на поправку. Но вне зависимости от облегчения и счастья от состояния его здоровья, мое по-прежнему стоит на месте, не желая делать ни положительных, ни отрицательных сдвигов.
Содержимое моего желудка снова выходит наружу. Парень уже хочет встать с места, но рукой показываю жест, что все в порядке. А после этого откидываюсь на подушку и начинаю ненавидеть свою жизнь с новой силой. К глазам подступают непрошеные слезы, а тело сотрясается от несуществующего холода.
Я больше так не могу.
Снова не хватает воздуха, и я надеваю кислородную маску, которая на протяжении нескольких часов покоилась как можно дальше от меня. Больше не так тяжело дышать, становится легче. Вновь надвигающаяся рвотная масса вдруг отступает.
- Может принести тебе что-нибудь?
Парень откладывает книгу на столик и садится рядом. Чувствую его тепло, улыбаюсь и качаю головой в знак отказа. Наверное, скоро организм совсем перестанет воспринимать еду должным образом, но кто помнит последний раз, когда такое могло взволновать меня?
Найл осторожно целует мой лоб, видимо, одновременно проверяет наличие высокой температуры. Отстраняется и на его лице появляется улыбка.
- Попробуй поспать, хорошо? Сегодня мы узнаем результаты тестов, и доктор попросил присутствия моего отца.
- Ты поедешь домой, - говорю я в полной уверенности и слабо улыбаюсь в ответ.
Ведь это ожидаемый и наилучший исход. Будет сложно находиться здесь в одиночку большинство времени, но, наверное, я справлюсь с этим, когда буду уверена, что он в порядке. Он сможет вернуться домой и снова видеться с друзьями, играть на гитаре и снова жить нормально.
Неожиданно ощущаю себя тяжелым грузом на его плечах. И это осознание вот-вот подставит меня, выдаст с поличным. Мне так не хочется портить такой важный для него, для его семьи и для меня день.
Чувствую, как ком подбирается к горлу.
- Я никогда не оставлю тебя одну, - он словно читает мои мысли и на этот раз оставляет поцелуй в уголке потрескавшихся губ. – Даже если и так, то я всегда буду рядом. Ты меня поняла?
Киваю, удивляясь его выдержке.
- Хорошо.
Он встает и направляется к двери. Всего на секунду остановившись, он снова смотрит на меня.
- Не делай глупостей, Хоуп.
Это звучит как приказ, но я снова киваю, и он скрывается за дверью. Еще несколько минут я сначала наблюдаю за уходящим вдаль Найлом, а потом и за другими пациентами, передвигающимися по больнице.
Я сломлена.
Хоран ни разу не покинул меня с того момента, как я рассказала ему об осложнениях, и мне приходилось держаться изо всех сил. Но каждый раз, как и теперь, мне хочется кричать, плакать и бить отсутствующую здесь посуду о пол и стены. Хочется послать к черту это место, достать из себя все катетеры и уйти прочь, не переодеваясь в нормальную одежду. Но я не могу сделать этого, ибо даже путь до ванной дается с трудом.
Поворачиваюсь на бок и, крепко сжимаю пальцами подушку, чувствую, что горячие слезы катятся по щекам и заканчивают свое существование на ткани, находящейся подо мной. Бранными словами я ругаю вслух себя, свою жизнь и все, что меня окружает, за то, что никогда не смогу увидеть будущего. Судьба не предоставляет мне этого шанса. И я ненавижу ее всем сердцем.
Ненавижу смотреть на этот белый потолок во время химиотерапии. Ненавижу эти до жути наскучившие программы по телевидению. Ненавижу, с каким сожалением сестры смотрят на меня, проходя мимо. А больше всего я ненавижу быть прикованной к этой чертовой кровати, когда жизнь вокруг, за пределами этого здания, не стоит на месте.
Ощущаю себя опустошенным резервуаром.
Мне снова тяжело дышать.
Вспоминаю тот день, когда Эйприл отправила нас с мамой к врачу и тот сообщил о том, что ремиссия закончилась. Она была такой непродолжительной. И такой желанной. Подарив мне надежду на жизнь, она ушла, оставляя меня умирать. Ремиссия – то, что теперь, возможно, произошло с Найлом, и я безумно счастлива. Но эта мысль заставляет меня бесшумно рыдать. Ведь он теперь выживет, а я так и останусь здесь до конца своих никчемных дней.
Мне нужна помощь.
Я кричу от боли, которая пронзает мою грудь. Может быть, это снова легкие наполняются жидкостью, а, может быть, просто самовнушение. Но я отчетливо понимаю, что эта боль не плод моего воображения, а реальность.
Нажимаю на тревожную кнопку, но продолжаю надеяться, что никто и не заметит этого маленького, едва светящегося огонька на панели прямо под номером моей палаты. Надеюсь, что они поймут, оставят умирать в муках, а потом скажут, что кнопка не сработала и они банально не успели. Надеюсь, что Найл сможет начать новую жизнь, а родители заново построят свое счастье, пускай и отдельно друг от друга.
Молю о смерти.
Боль не утихает, а яркий свет из коридора слепит глаза. Ко мне уже бежит медсестра, зовет на помощь, но я не слышу слов из-за сильного шума в ушах. Все тело дрожит, по щекам нескончаемым потоком текут слезы. Мне больно, страшно и невыносимо холодно.
Приходит еще одна девушка, что чуть старше недавно вошедшей медсестры, и вливает нечто странное в капельницу. Шум затихает, а я мгновенно проваливаюсь в темноту.
***
Сегодня он засыпает, укутав меня в свои теплые объятия. Родители разрешили нам остаться в домике на дереве, потому что думают, что это мое последнее лето. Но это ведь чушь, правда? Каждое лето они говорят одно и то же, каждый Божий день.
Мне хорошо, ведь рядом мой самый лучший в мире друг. И я никогда не променяю его ни на одну противную девчонку, потому что они не стоят моего внимания и времени. Ведь все девчонки противные, и я в том числе! Но другие все же немного больше.
Все в школе думают, что мы с Лиамом пара, и часто подшучивают над нами. Но на самом деле я люблю его за то, что он стал мне старшим братом, которого никогда у меня не было и, конечно же, не будет. А я его обезумевшая младшая сестренка, которая умирает от тяжелой неизлечимой болезни и ищет приключения на свою малолетнюю задницу.
Мы неразлучны!
Он очень красив, и я понимаю, почему он нравится многим девушкам. Они, вероятно, могут потерять рассудок, узнав его чуть ближе.
Лиам уже спит, я чувствую это по его размеренному дыханию. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. И я подскакиваю, поддавшись неизвестной мне волне эмоций. Что-то болит внутри. Давит. Хочет разорвать меня на куски. Паника. Градом текут слезы.
В один момент осознаю, что это очередной приступ паники, но никак не могу остановить его самостоятельно. И ведь никогда не получалось. Рак делает самые невообразимые и страшные вещи с моим организмом в целом, и это так горько отражается на психике, что хочется спрятаться ото всех. Лишь бы не отравлять их жизнь.
- Эй, - испуганно произносит друг, хватая меня за предплечье. – Что с тобой?
В голове нет ни единой мысли. Мне тяжело дышать. Хочется выйти отсюда и сразу же оказаться у моря. Так давно не было возможности побыть там и снова почувствовать этот запах, услышать слабый шум волн. И я продолжаю плакать. Так сильно, что вряд ли смогу когда-нибудь остановиться. Лиам бледнеет. Подхватывает на руки и, словно читая мои мысли, аккуратно выносит из построенного нами домика на дереве.
Холодный ветер бьет в лицо, а парень ставит меня на землю, все еще придерживая, чтобы я не упала. Чувствую слабость в ногах. Ладони потеют. Начинает болеть голова.
- Хоуп, - он обращается ко мне, глядя прямо в глаза, - я не смогу спасти тебя от смерти, забрать твою боль или остановить болезнь. Но я не хочу, чтобы ты приближала себя к концу. Остановись. Ты должна выдержать это испытание.
- Я больше не могу, - шепчу, пытаясь краем кофты стереть дорожки слез со своего лица, но друг так крепко держит мои руки.
- Ты можешь прекратить бороться, но подумай, действительно ли тебе хочется этого.
Если бы я только знала, чего я хочу.
***
Просыпаясь, чувствую руку на своем запястье, но глаза открываю не сразу. Голова все еще тяжела после, видимо, очень долгого сна, спровоцированного той странной жидкости. Наверное, успокоительного. И так раз за разом. Начинается приступ, я зову медсестру, молю о помощи или о смерти, а потом меня накачивают разной дрянью.
Приступы становятся сильнее в моменты, когда я чувствую, что организм подводит меня. Когда я вижу смерть, несущуюся за мной по пятам. Сколько мне еще терпеть это? Как долго я смогу убегать от нее? Когда закончатся мои мучения?
Эти вопросы не покидают мою голову никогда. Во время обострений, затишья, ремиссии. В любой момент времени я спрашиваю себя: что мне нужно сделать, чтобы это остановилось?
Еще несколько минут я не спешу открывать глаза, боясь яркого света, исходящего от огромных ламп на потолке. Но потом, все же решившись на это, вижу Найла. Он смотрит на меня, не отрываясь. Весь красный, измученный и заплаканный.
- Найл?
Мой голос звучит встревоженно. Но в этот же момент парень придвигается ближе и целует тыльную сторону моей руки. На этот раз мне сложно понять, какой посыл несет его взгляд. То ли это тревога и разочарование, то ли недоумение. То ли еще что-то, что у меня совсем не получилось распознать. Одно лишь знаю точно: что-то случилось. Но хорошее или плохое, понять не в силах.
А еще через время вспоминаю, что в тот день, когда со мной случилось
это, он должен был узнать от доктора то, что решит его дальнейшую судьбу. И по его выражению лица могу сказать, что разговор прошел не так, как мы на это с ним рассчитывали.
Кажется, что-то внутри меня оборвалось.
Найл еще несколько секунд смотрит мне в глаза, потом двигается ближе и дотрагивается кончиками пальцев до моей скулы. Дрожь проходит по моему телу, и я с трудом присаживаюсь чуть выше. Молчание длится недолго, и он наконец-то шепчет:
-
Я еду домой.
