***
— Я еду домой. Эти слова не повергают в шок, но у меня все равно не получается сдержать своих эмоций. Я подношу ладони к лицу и несколько раз касаюсь лишь подушечками пальцев уголков своего рта. В легкий заканчивается воздух, но я стараюсь дышать как можно медленнее, чтобы не портить момент и снова не надевать это чертову кислородную маску. Прочувствовав мои эмоции, он лишь слабо улыбается, но это не делает его счастливым. Почему это не делает его счастливым? — Почему ты плачешь? — я спрашиваю, снова касаясь его руки своей, а она оказывается такой теплой, что я прислоняю к ней и другую. — Хоуп, — он опускает глаза и по его щеке скатывается слеза, которую он сразу же смахивает, — если бы ты только знала, насколько сильно ты дорога мне и насколько сильны мои чувства к тебе. Если бы можно было выбирать, я предпочел бы согласиться на смерть, чем предоставлять этот шанс тебе. Не сразу понимаю, почему он начинает наш разговор именно с этих слов, но с каждым словом рассудок рисует передо мной ясную картину происходящего. И следующие его слова мне удалось предугадать ранее, поэтому, когда он произнес их, я не смогла сделать удивленный вид. — Твой лечащий врач остановил меня в коридоре перед тем, как я оказался здесь. И он сказал, если ты станешь сопротивляться, срывы будут учащаться, и в конечном итоге ты не сможешь их пережить. А как я смогу жить дальше, если тебя больше не будет рядом? Он плачет. И мне становится тоскливо, но почему-то это не смогло расстроить меня так же сильно, как расстроило его. — Помнишь, — я с трудом отталкиваюсь и сажусь, чтобы быть ближе к нему, — совсем недавно мы разговаривали о смерти как о чем-то обычном, как, например, если бы мы говорили о походе в магазин или спортзал. Мы все умираем, и я тоже присоединюсь ко всем умершим однажды. Но ведь сейчас я жива и сижу рядом, разве не это важно? Он поднимает голову и его голубые глаза встречаются с моими. Я вижу в них столько боли и отчаяния. — Я люблю тебя, Хоуп, — парень продолжает, снова касаясь моего лица. — И когда мы справимся с этим, я подарю тебе ту жизнь, о которой ты не могла и мечтать. Теперь и по моим щекам предательски спускаются слезы, капая на покрывало. Найл целует мои губы, смахивает слезы со щек, шепча «Мы всегда будем вместе, мы справимся», а я доверяю его словам. Потому что я тоже люблю его. И он знает об этом.***
Как вы понимаете, меня откачали, и я считаю это огромной ошибкой. У меня почти получилось попрощаться с этим миром, но обмануло лишь неправильное подсчитанное время. Еще минут десять, и они не смогли привести меня в чувство. Сейчас я не плачу и не царапаю длинными ногтями кожу от диких приступов злости. Вместо этого я просто смотрю в стену и жду, пока кто-нибудь придет устраивать мне слезные истерики из-за попытки суицида. Ну и что? Никто ведь от этого не застрахован. Как говорит медсестра, с момента этой выходки прошло коло четырех часов, так что оклемалась я достаточно быстро, учитывая количество принятых ранее таблеток. Она строго-настрого запретила сдвигаться с места и в случае чего нажимать тревожную кнопку, а я просто кивнула ей вслед. Беру мобильный и вижу бесконечное количество пропущенных с разных номеров. Но выбор мой падает именно на лучшего друга, и уже через секунду я слышу длинные гудки. — Ты могла больше не проснуться, понимаешь? — с первой секунды разговора с Лиамом я слышу его зверский крик, поэтому даже приходится отодвинуть телефон от уха. — Чем ты думаешь, когда выделываешь такие паршивые вещи? Идиотка. — И я рада тебя слышать, — мой голос до сих пор хриплый, но различимый. — Вылетаю первым же рейсом. Поблагодари Бога, что твои родители не знаю об этом. — Благодарю тебя, Лиам. Через мгновение слышу вздох облегчения и слабый смешок, а это означает, что он немного спокоен и с ним можно говорить. — Ты в порядке? — Более чем, — я отвечаю кладу голову на подушку. Все это кажется чертовски странным и головокружительным. Иногда мне даже нравится находиться в шаге от смерти. — Откуда ты узнал об этом? — Мне звонил Найл. И этим все сказано. Мы проговорили около часа, когда меня начало клонить в сон. Я сбрасываю вызов и кладу телефон обратно на свое законное место. Уже вечер и, судя по планам врачей, следующий день я переживу с огромным трудом. Может быть, мне на голову случайно свалится железный шар и на этом все закончится? Маловероятно, но мысль очень заманчива. Идет время, но заснуть у меня так и не получается, именно поэтому я встаю с кровати и переодеваюсь. Мне становится лучше, и я больше не чувствую, что хочется спать. Прошу медсестру дать мне возможность подышать свежим воздухом, и она соглашается, но дает мне не слишком много времени. Спасибо и на этом. Выхожу из корпуса и направляюсь в излюбленное когда-то нами место. У меня нет ни сигарет, ни чего-то пожевать, поэтому я просто опускаюсь на холодную скамью и закрываю глаза. Как давно мне хотелось ощутить прохладу вне стен больницы. Она ободряет меня, позволяет не сойти с ума. Она сама словно лекарство от моей болезни. Почему-то именно сейчас я наконец-то почувствовала, что ко мне приближается день моего совершеннолетия. Он обещает быть сдержанным и немноголюдным. В этот раз не будет бесконечности подарков, конфетти и разных сладостей, стоящих где-то в углу огромной по-праздничному украшенной комнаты. На нем не будет моих старых друзей, да и новых тоже. Родители никогда больше не смогут сделать этот праздник по-настоящему особенным, семейным. У меня больше нет семьи, нет нормальной жизни. Возможно, все это утекло уже давным-давно, но я попросту этого не замечала. Или отказывалась замечать. Но теперь, всего за несколько дней до взросления еще на один год, я чувствую, что положение вещей стало таким уже очень давно. Уже тогда, когда мне выставили этот трудно осознаваемый диагноз. Однако раньше не удавалось придать этому факту нынешней значимости. Да что это за болезнь с дурацким названием «рак»? Таким вопросом задавалась я с самого начала. А потом попала в свою первую клинику и на моих глазах умирали люди, дети всех возрастов. Это стало преследовать меня, и каждый день значение этого слова въедалось в меня, словно татуировка в кожу. Среди всех этих рассуждений о жизни заблудились и мысли о любимом голубоглазом блондине. Он звонил мне, знал, что я очутилась в большой беде, но его нигде не было. Ни внутри госпиталя, ни даже снаружи. И это действительно разочаровало меня. Ведь подышать мне захотелось не только для того, чтобы прийти в себя. Где-то глубоко внутри сидела надежда увидеть его прямо здесь, на этой холодной железной скамье, где мы раньше проводили много времени. Обычно перед началом химии. Вселенная будто в очередной раз услышала мои мысли и решила сделать мне небольшой, но самый лучший подарок на сегодня. После всего этого стресса с неудачным принятием таблеток и разговора с Лиамом, единственным, чего я хотела и сейчас очень хочу, так это оказать рядом с Ним. Вновь поговорить об абсурдности людского существования и закурить его любимые сигареты. Хочется рассматривать его с ног до головы и представлять, какими бы мы были, находясь где-нибудь далеко от этого места. И вот Он здесь. Мой Найл Хоран. Мой светлый и чистый мальчик из Провиденса с тяжелым прошлым, но с такими великими рассуждениями о будущем. Его грусть не может затмить то, что с ним сделало выздоровление. Однажды я сказала: «Ремиссия тебе к лицу!», а он захохотал, потому что, как оказалось, звучало это не совсем как комплимент. Давно забытое мне слово стало его текущим состоянием. И я снова в восторге от того, что он будет жить. — Дурочка, — он подходит и садится на колени рядом со скамьей, а потом кладет руки на мои костлявые колени. — Сколько ты еще будешь делать это с собой? — Не знаю. Целую парня в лоб и слабо улыбаюсь. Так приятно снова чувствовать его запах. Хоран садится рядом и заключает меня в объятия. Наполняю легкие воздухом, и только сейчас замечаю, как легко это делать без кислородной маски. Мысленно испытываю облегчение, но понимаю, что нельзя радовать себя новостями, не зная наверняка. Может быть, это и хорошо, но я не чувствую полной уверенности в этом. — Завтра ты пройдешь все тесты, а потом мы с отцом заберем тебя домой до следующей химии. — Ты шутишь? — я отстраняюсь и не ясно даю понять, что не верю его словам. — А как же. Он смеется, и я подхватываю его смех, после чего поддаюсь порыву уже забытых мне эмоций и целую его. Впервые за очень долгое время это не привычный «чмок», а самый настоящий поцелуй. Как у нормальных парня и девушки. В это время во мне взрывается самый настоящий фейерверк. Есть миллионы причин, которые могли вызвать во мне такой восторг. Но я не могу понять, от чего так сильно хочется взлететь: от скорого отъезда из этого дурацкого места или от того, что этот человек вновь заставил меня почувствовать себя живой. Настало время перевести дыхание, и я смотрю в его глаза. Он счастлив. И мысль об этом сегодня не даст мне уснуть ни на секунду.