Убежать от судьбы

      Иногда мне хотелось покончить с собой. Залезть на крышу самого высокого здания или перерезать себе вены таким образом, чтобы меня уже никто не смог спасти. Возможно, неплохим вариантом было броситься под проезжающий мимо грузовик, но слышать, как трещат мои кости под тяжелыми колесами автомобиля, мне не хотелось. Или съесть целую гору таблеток, но в таком случае меня максимум стошнит: тело уже само терпеть не может эти горькие лекарства, от которых толку, как от свитера в жаркую погоду. Однажды мне все же почти удалось проститься с жизнью, если бы не младший брат, зашедший в комнату в тот самый момент, когда я поднесла лезвие к коже, сделав слишком маленький неглубокий надрез, чтобы из него потекла кровь. Мы договорились, что забудем это происшествие, если я заплачу ему пятьдесят долларов. Чем не пожертвуешь ради того, чтобы он не проболтался родителям? Как ни странно, парень уже больше года держит свое слово, периодически напоминая мне о случившемся.       В самые трудные моменты своей жизни я приходила не к маме или отцу, не к любимому младшему брату, а к лучшему другу, который, как я уже говорила, всегда мог поддержать без демонстрирования своих эмоций. Лишь иногда он мог кричать на меня, если я делала что-то, что могло бы мне навредить. Так и случилось, когда я рассказала ему о своей первой неудавшейся попытке суицида. В тот же момент его лицо от ярости приобрело розоватый оттенок, на шее выступили вены. Следующие часа полтора он не мог снизить тон своего голоса, так сильно я разозлила и в то же время расстроила его своим поступком. А что бы сказала мама? Накричала бы или расплакалась прямо передо мной? А отец, наверное, взял бы ремень и отхлестал по пятой точке. Раньше я бы сказала, что этим только запугивают своих детей и никогда не применяют этот метод воспитания, но после того раза, как меня отлупили впервые, я готова поверить во все, что угодно. Это случилось, когда мне было четырнадцать. Я еще ходила в школу, хоть меня и сильно смущал платок, скрывавший мою голову. Одна девчонка из моего класса так сильно издевалась надо мной, что я со злости прилепила к ее длинным и густым золотистым волосам жвачку. Почти к самым корням. Когда родителей вызвали в школу, отец был рассержен настолько, что чуть не принялся наказывать меня прямо в кабинете директора.       Как я рада, что те времена прошли и больше не вернутся. Родители больше не смогут отругать меня за плохое поведение, даже если того захотят: жить, зная, что их ребенок болен неизлечимой болезнью, и так давалось им слишком трудно. Некогда было следить за младшим ребенком, поэтому они постоянно отдавали моего младшего брата то в лагеря, то на дополнительные занятия, то отправляли с друзьями и их родителями в другие города. Все их свободное время уходило то на работу, то на бессонные ночи около моей кровати, на которой располагалось мое обессиленное и чуть ли не мертвое тело. Однажды отец даже сказал, что лучше будет проводить целые дни на работе, чем рядом с его умирающим ребенком, а мать так сильно обозлилась на него, что ему пришлось ночевать на диване в гостиной. К маминому сожалению, мне было плевать на его слова, ведь я хотела ему только лучшего, а, находясь рядом со мной, ему было только хуже.       Сегодня было слишком пасмурно для того, чтобы выйти на улицу, свернуть за угол и покурить. До встречи с Найлом я мечтала о том, что смогу выкуривать по несколько сигарет в день, поэтому приходилось только тешить себя надеждами, что я украду хоть одну из маминой сумки, пока она не видит. Но мой новоиспеченный друг оказал мне услугу, а моя ломка больше не достигала той фазы, когда в глазах уже начинало темнеть от недостатка никотина, который изредка наполнял мое тело. Это не самая странная, но намного более вредная привычка из всех, которыми я обладаю. Говоря о странных привычках, я могу отметить, что часто стучу по ключицам, когда нервничаю; нередко закатываю глаза, когда слышу или вижу что-то неприемлемое.       Сейчас мне стало действительно грустно. Зайдя в уборную, я стянула с себя шапку, которая так и не переставала колоть кожу, и посмотрела на свое отражение. Из-за отсутствия огромного количества лекарств в моем организме, кожа начала приобретать здоровый оттенок; на щеках появился легкий румянец, при этом под глазами все еще оставались синяки. Сухие губы были покрыты маленькими трещинками; по всему лицу можно было разглядеть еле видную сетку из вен. В мою голову неожиданно пришло осознание того, насколько сильно я ненавижу себя и свое тело. Мне вечно твердят о том, что нужно любить себя, но я так и не смогла понять, как можно полюбить человека, который и внутри, и снаружи полностью изуродован.       Новый день начался, и, казалось бы, я должна радоваться, ведь я все еще здесь. Живая, могу дышать, слышать и говорить, ходить. Однако ни одной светлой мысли нет в моей голове с самого утра. В такие дни, как сегодня, мне часто хочется покончить с собой, но так и не получается. Возможно, потому что мама всегда рядом? Но она улетела в Ньюпорт. Дома ее ждал рассерженный отец, который не имел возможности покрывать наши расходы и постоянно носился по городу, мечтая оплатить надоевшие счета. Наша семья подверглась некому денежному кризису, ибо отца лишили премии и снизили зарплату в этом месяце - ему пришлось брать кредит, чтобы в очередной раз оплатить мое пребывание в госпитале. Но я прекрасно осознавала, что не только в этом причина папиного гнева и маминого отъезда домой. Наша семья уже несколько месяцев как потерпела крушение, словно задевший коралловый риф корабль. Несколько месяцев наше судно под названием «семья» шло ко дну, но никто не стремился спасти его. Вместе с судном тонули мамины мечты о счастливой жизни с отцом, который начал ходить налево после того, как мне диагностировали рак. Таким образом, он старался заглушить боль, которая разрасталась в его груди, и удовлетворить свои потребности, ведь мама уже давно не удовлетворяла его. Лишь изредка, когда ремиссия становилась нашим гостем, отношения в семье налаживались, но продолжалось это все не больше двух-трех недель. Родители думали, что могут скрыть правду от своих детей. Джексон ни о чем не подозревает - слишком мал и несообразителен, а я давно раскрыла их. И с каждым днем жалела о том, что знаю о происходящем. - Живая.       Я прошептала, и слезы покатились по моему лицу, доставляя глазам лишь дискомфорт. Я была причиной всех проблем в этой семье, я - риф, на который наткнулся наш корабль под названием «семья». Нельзя не думать об этом изо дня в день. Я опустилась на холодную плитку в уборной, где подтянула колени ближе к себе и обхватила голову руками, всхлипывая. Больше всего я жалела о том, что родилась на свет, и это убивало меня все быстрее.       Я была сломлена морально; лицо опухло и покраснело от слез, которые не желали останавливаться, волосы были растрепанны. Медсестра нашла меня и дала успокоительное, переместив на койку. Я мгновенно уснула.

***

      Оказывается, в этой больнице была традиция, о которой я даже не подозревала: когда у больных оканчивался курс химиотерапии, им устраивали вечер совместного просмотра кино, поедания вредной пищи и другие развлечения. Я сочла это довольно глупым занятием, но интерес встал превыше моего мнения, поэтому и я решила пойти туда. В комнате отдыха повесили большой экран и вокруг расставили несколько диванов и кресел, которые перетащили из других комнат. В углу комнаты стоял одинокий рояль, к которому, казалось, никто никогда не притрагивался и больше не притронется. Людей собралось достаточно много, поэтому я поспешила занять себе место.       Сначала мы смотрели фильм, которому было уже около десяти лет. Не считаете ли вы странным показывать кино о раке тем, кто им болен? Я посчитала это более чем странным. После этого дети начали выходить на сцену, показывая, какими талантами они обладают. Первой вышла чернокожая девочка примерно того же возраста, что и мой брат. Ее звали Шерил. И, честно говоря, она имела поистине ангельский голос в свои-то двенадцать.       Так вышло еще несколько детей, которые действительно были достойны внимания и аплодисментов. Через несколько секунд перед всеми нами встал мой друг, которого я вообще не видела сегодня. На его голове виднелась черная шапка; одет он был в джинсы и легкий свитер. - Я хочу спеть вам, - произнес Найл, направляясь в сторону рояля, который я упоминала не так давно.       Парень начал играть до боли знакомую мелодию, но я так и не смогла вспомнить, откуда знаю ее. По коже прошел слабый холодок, когда он начал петь. Честно, никогда не слышала ничего столь прекрасного и чувственного. - Я отдаю тебе всего себя, а ты отдаешь мне всю себя, - пел он. До этого его взгляд бродил по всем присутствующим, но теперь остановился на мне. Я немного смутилась, а он продолжал: - Откроем же карты и собственные сердца друг другу, рискуя всем, как бы ни было тяжело. *       Песня подходила к концу, а я краснела каждый раз, когда он смотрел в мою сторону. Не помню, чтобы когда-нибудь краснела из-за того, что на меня смотрит парень. Это было слишком странно для меня. Он допел, последовали громкие аплодисменты и свисты от медперсонала.       Он встал из-за рояля и прошел к своему месту, улыбнувшись, глядел на меня. Я почувствовала нечто странное и необъяснимое внизу живота.