Убежать от судьбы

      Мне все чаще стало казаться, что все планы разрушаться в один миг именно тогда, когда я подойду к своей цели вплотную. За неделю в моей голове все успело перемешаться, и привычный беспорядок стал настоящей катастрофой. До лечения мне не было никакого дела, ведь я была занята совершенно другим. Мы созванивались с отцом Найла несколько раз, чтобы обсудить его предстоящий день рождения, и мистер Хоран даже пригласил меня отметить этот праздник вместе с ними. Мне показалось это настолько неправильным, но таким желанным… Я не нашла сил, чтобы отказать ему, поэтому теперь передо мной стояла задача: устроить праздник таким образом, чтобы в самом конце рассказать парню о своих чувствах, которые все усиливались.       Чем ближе подходил день его рождения, тем чаще Найл говорил о песне, которую хочет записать в студии, а я старалась не улыбаться, слушая его голос. Он снял шапку, потому что волосы перестали выпадать вместе с исчезновением химиотерапии в его жизни, чем я похвастаться, к сожалению, не могла. Ему стало лучше, и он перестал курить так часто - мне пришлось ограничиться двумя сигаретами в неделю. Теперь парень выглядел намного лучше (чего я не могла отрицать и раньше). Он нравился мне еще больше, чем прежде - этого нельзя было предотвратить.       Этим вечером Лиам уехал в Ньюпорт, узнав, что его отец на волоске от того, чтобы вылететь с работы. Кажется, один из друзей семьи Пейн подставил отца моего друга слишком жестоко. Его отъезд не был для меня удивлением - я привыкла к тому, что люди то приходят ко мне на некоторое время, то и вовсе уходят. Этот чертов вечер перед праздником я провела в компании унитаза, который приходилось обнимать каждые полчаса, и Найла, который, кажется, не собирался уходить в свою палату. Он терпеливо наблюдал за тем, как я прикрываю рот рукой, а потом бегу в уборную, чтобы прочистить желудок; он держал мои волосы в своей руке, пока очередной приступ не закончился. Я умылась, и он подал мне полотенце, чтобы я могла вытереться. В этот момент я улыбнулась сама себе, понимая, что он самый лучший человек на свете.       Мы вернулись в палату, присев на мою койку. Мы сидели настолько близко друг к другу, что я еле могла дышать; невозможно было замедлить пульс, который все ускорялся. - Знаешь, я пойду, - сказал Найл, когда встал с кровати и прошел к двери. - Завтра будет длинный день.       Он подмигнул мне и вышел из палаты. - Да, - прошептала я, когда его уже не было, - скорее бы этот день начался.       Я подошла к окну, которое было завешано тонкой и прозрачной занавеской, и выглянула наружу. Солнце уже зашло за горизонт, но небо все еще обладало персиковым оттенком, который становился бледнее и темнее с каждой минутой. Невозможно было отвести взгляда от этой красоты и не почувствовать жгучие глаза слезы, которые вот-вот потекут по щекам. Ощущение, что я, возможно, уже никогда не смогу увидеть столь прекрасный закат, не покидало меня еще долгое время. Даже тогда, когда я на несколько секунд прикрыла глаза, тяжело вздыхая. Даже тогда, когда смахнула со щек соленые слезы, обжигающие кожу. Даже тогда, когда окунулась в сон, который пришел так быстро и поглотил меня с головой.

***

Я проснулась уже после рассвета, когда услышала стук дождевых капель о мое окно. Неужели у меня настолько чуткий сон? На несколько секунд, которые я провела с все еще закрытыми глазами, мне казалось, что я дома и у меня нет никакой болезни. Казалось, что я сейчас встану, спущусь по лестнице вниз, а там мама готовит блины перед тем, как уехать на работу. Рядом сидит довольный Джексон, весь измазанный шоколадным сиропом, который мама достала для блинчиков. Дальше - отец, одетый в костюм. Но, открыв глаза, я вижу лишь тусклую больничную палату, которая и теперь не отличается от тех, в которых я находилась прежде. Стеклянная дверь, завешанная шторой, которую можно поднять при желании; цветок, который уже давно никто не поливал. Эти стены и предметы мебели мне так знакомы, но и в это же время кажутся абсолютно чужими и пугающими. Почему они оставили меня здесь? Почему они дали этой проклятой болезни и дальше пожирать меня изнутри? Почему они не дали мне умереть, когда диагноз только поставили? Родители поступили эгоистично, борясь за мою жизнь, думали только о себе и о том, насколько им будет хорошо, если продолжу свое существование. Но они и не подозревали, что тем самым погубили именно мою жизнь, ничью больше. Возможно, это звучит слишком эгоистично по отношению к близким людям, но именно это я ощущаю каждый раз, вспоминая свои двенадцать лет.       Подняв достаточно тяжелую голову с подушки, я осмотрелась вокруг в поисках мобильного телефона. Отец Найла должен был позвонить мне в это время, ведь мы собрались подготовиться должным образом. Моя мама тоже знала о том, что происходит здесь в ее отсутствие, и дала согласие на то, чтобы меня отпустили из больницы на один день (хотя уговорить ее было не так-то просто). Я умылась и оделась, чтобы потом не пришлось делать все это в спешке, но тут зазвонил телефон, и я подняла трубку, так и не собравшись до конца. Он сказал, что будет с минуты на минуту; медсестры были предупреждены о моем недолгом отбытии из больницы.       Присев на переднее пассажирское сидение в машине мистера Хорана, я ощутила приятный, но довольно резкий запах его одеколона. Настолько сильные запахи выбивали меня из колеи, голова почти сразу же начинала раскалываться, а я испытывала невыносимую боль, так сильно отдающую в виски. Он предложил опустить стекло, и я согласилась. Мы заехали в пекарню, где мужчина купил любимые пирожные сына (тот совсем не любил торты), а после мы отправились в их дом. Внутри все было украшено воздушными шарами, которые висели у самого потолка. - Ты можешь пройти, - сказал Мистер Хоран, - а я должен отъехать по делам. Чувствуй себя как дома.       Он захлопнул входную дверь, а я направилась в гостиную, где уже был накрыт праздничный стол. На полках, что располагались на стене, стояли рамки с фотографиями, которые действительно привлекли моей внимание. Найл, его отец, рядом женщина (наверное, это его мама), а сзади - Эйфелева башня.       Никогда не забуду, как бабочки порхали в моем животе при виде этого прекрасного города. Родители, будучи действительно щедрыми людьми по отношению к своим детям, отвезли нас с братом в Париж. Мне было пятнадцать. Рак перешел в стадию ремиссии, поэтому родители решили воспользоваться этим шансом и отвести нас с Джексоном туда, где мы еще ни разу не были. Там мы не смогли позволить себе роскошные апартаменты и дорогие рестораны, а лишь маленькую комнату в отеле с двумя кроватями и еду из уличных фургончиков и недорогих кафе, но оно того стоило. В моей жизни не было ничего прекрасней той поездки. Тогда я поняла, что влюбилась в этот город, больше не гадая, почему живот скручивает каждый раз от мысли о нем. Я бы хотела воспользоваться раковым бонусом и еще хоть раз в жизни побывать в городе моей мечты, но мое нынешнее состояние оставляет желать лучшего.       Почувствовав резкую пульсирующую боль в затылке, я присела на мягкий диван в гостиной и запрокинула голову на спинку. Невозможно поверить, что человек после стольких лет мучений не привык к боли. Таких людей от силы два на миллион, но я являюсь одним из них. Каждый раз боль застает меня врасплох, а сила ее велика и безмерна, привыкнуть к ней нельзя. Почти каждый день я испытываю на себе тысячи различных видов боли: от головной до боли от ушибленного пальца. Это уже стало частью моей жизни, но каждый раз сводит меня с ума. Я схватилась за голову обеими руками, осознавая, что даже хочется залезть на стену, лишь бы прошло это мучение.       Послышался скрежет у входной двери: кто-то неумело пытался вставить ключ в замочную скважину, но у него никак не получалось. Скрежет продолжался в течение нескольких секунд, но «взломщик» все-таки победил, и дверь распахнулась полностью. Передо мной предстал высокий парень в кепке, из-под которой торчали редкие пряди каштановых волос; на носу красовались очки с черной оправой. На нем были штаны, заканчивающиеся чуть ниже колена, кроссовки и свободная черная майка с ярким принтом, который я была не в состоянии расшифровать. Откуда у него ключи? - Привет, - робко произнес он, закрывая за собой дверь, и прошел в гостиную, протягивая мне руку. - Я Тревис Мартин, лучший друг Найла. - Просто Хоуп, - я приветливо улыбнулась, пожимая руку парня. - Та самая Хоуп! - он воскликнул, но сразу же смутился. Его лицо озарила виноватая улыбка. - Прости. Найл рассказывал мне о тебе столько всего, поэтому я и… - Все в порядке, Тревис, - я улыбалась ему, а сама не могла понять, что же такое Хоран рассказал своему другу.       Несколько секунд мы молчали, потому что я подбирала нужные слова, а мой новый знакомый разглядывал рисунок, изображенный на ковре под нашими ногами. - Мы познакомились с Найлом в его прошлой больнице, - развеял тишину брюнет, а я мгновенно подняла на него глаза. - Он спас мне жизнь, когда жидкость в очередной раз заполнила мои легкие, поэтому я обязан ему до гроба.       Одна мысль о гробах и кладбищах заставляла меня поежиться, словно от резко наступившего холода. - А вы знакомы с твоей первой химии? - я кивнула в знак согласия. - Однажды, - продолжил он, - медсестры буквально вырвали из его вен иглы с лекарствами, потому что он показывал пошлости одной из служащих. Вот была умора! И я увидела на его лице грустную ухмылку, а глаза он снова опустил вниз и начал разглядывать ковер. Зачем он рассказывает о чем-то первой встречной? И он, словно читая мои мысли, произнес: - Я знаю, что ты сейчас думаешь обо мне, - он снова посмотрел на меня, - какой-то непонятный парень вломился в дом и рассказывает тебе странные истории. Однако теперь у моего мгновенно развивающегося рака есть новый симптом, благодаря которому у меня иногда крыша едет. Это происходит только тогда, когда человек близок к концу. Это так глупо, но я понятия не имею, как рассказать Найлу о том, что мне осталось недели две от силы, если не меньше.       Пытаясь разобраться в несвязно произнесенных словах, которые составляли предложения, я мысленно посочувствовала Тревису. Мне стало понятно, что такие пустяки, как головная боль, не сравнятся со скорой и неминуемой смертью. Если этот брюнет действительно настолько близкий друг Хорана, то обоим придется худо.       Несколько секунд я глядела в окно, пока не увидела подъезжающую к дому черную машину. Наверное, Хораны возвратились из больницы, что было как раз во время. Тревис встал рядом со мной, когда дверь открылась и оба вошли в дом. Лицо Найла было настолько счастливым и светящимся, когда он увидел нас, стоящих посреди его гостиной. Он выкрикнул имя моего нового знакомого и набросился на него с объятиями: видимо, они давно не виделись. После того, как он смог оторваться от него, он чуть медленнее и осторожнее начал подходить ко мне и, удостоверившись, что я не буду против, обнял и меня. Так крепко, что живот немного свело, а я поспешила отстраниться от парня.       Тревис достал из кармана своих уж очень свободных штанов конверт, но Найл не стал раскрывать его здесь, так как это, должно быть, являлось очень личным. Я подошла следом и достала из сумки небольшую бархатную коробочку, обернутую тонкой лентой. Хоран спешно сорвал ее, не в силах ждать, а когда открыл, увидел там медиатор с его инициалами. Предмет блестел в искусственном свете ламп и переливался множеством цветов. Он снова обнял меня и прошептал «Спасибо», едва коснувшись губами моего уха, а сердце бешено заколотилось от его прикосновений. Настала очередь его отца. Он на несколько секунд исчез из нашего поля зрения, а вернулся уже с большой коробкой и небольшим конвертом, прикрепленным сверху. Блондин явно был удивлен так же, как и все в этой комнате. Сперва он решил снять упаковочную бумагу и разноцветные ленты с коробки. Его удивлению и радости не было предела, когда оттуда он достал футляр от гитары и сам предмет; на гладкой деревянной поверхности также красовались инициалы парня. Принявшись потрошить конверт, он нашел там небольшой лист, на котором стояли разные подписи и штампы (это все, что я увидела издалека). - Запись, - он тихо начал, оборачиваясь лицом ко мне и Тревису, - папа подарил мне запись в студии…       Тогда я бросила многозначительный взгляд в сторону мистера Хорана и улыбнулась, а он поправил галстук и, заметив меня, улыбнулся в ответ. Я знала, что этот человек сможет сделать этот день особенным. В этот момент блондин накинулся на отца, еле сдерживая слезы, а я понимала, что уже не смогу также сильно обнять своего отца и сказать, что люблю его.       Мучительно долго тянулись минуты молчания, нависшего в этой просторной комнате. После этого мистер Хоран пригласил всех к богато обставленного блюдами столу, и мы присели на свои места. Найл начал разговаривать со своим другом, расспрашивать его о разных вещах, а я иногда поднимала на него взгляд, надеясь, что он не заметит. Улыбка ни на минуту не покидала его прекрасное лицо, а поэтому и я начинала улыбаться. - Эй, Ньюпорт, - подозвал меня блондин, тем самым застав меня врасплох, - нам пора возвращаться в больницу.       Я озадаченно кивнула, не понимая, как время может лететь так быстро. Встав из-за стола, я начала убирать в раковину грязные тарелки, чтобы отцу Найла осталось как можно меньше работы. Парни ушли в гостиную, в ожидании меня и его отца, при этом бурно что-то обсуждая. Мистер Хоран подошел ко мне и начал подавать мне грязные тарелки, а я мыла их и ставила в посудомоечную машину. - Ты хороший человек, Хоуп, - начал он, подавая мне очередную тарелку. - Вы тоже, - я просто ответила, а живот снова начинало сводить. - Я вижу, что тебе нравится мой сын, - я округлила глаза. Что он сказал? - и, кажется, ты ему тоже нравишься. Но он не тот, кто делает первый шаг.       Он только что сказал, что я нравлюсь его сыну? Да быть такого не может! Неужели это правда, и я не накручиваю себя, находя в каждом его действии намеки? Сердце начинало бешено колотиться, а ноги переставали держать меня, поэтому я выключила воду и облокотилась о раковину. - Тебе нехорошо? - обеспокоенно спросил мужчина.       Я покачала головой. - Я немного устала, - я проигнорировала его слова о блондине и вытерла мокрые руки полотенцем. - Кажется, пора возвращаться.       Все четверо из нас сели в машину. Мистер Хоран сначала отвез домой Тревиса, а потом отправился к больнице. В машине лишь тихо играла музыка. Женщина пела о любви, и она была единственной, кто нарушал тишину в этой машине. Я изредка поглядывала на сидящего рядом парня, а когда он замечал меня, я отворачивалась и смотрела в окно на уже опустевший город. Его отец изредка смотрел в зеркало заднего вида, следя за нами, но я делала вид, что не замечаю его пристального взгляда. Он остановился около больницы, и мы попрощались, а после зашли в больницу вместе с Найлом. - Это был самый лучший день рождения в моей жизни, - мечтательно произнес парень, - жаль, что он уже закончился.       Я несколько секунд подумала и резко остановилась посреди холла. - Нет, - я быстро подошла к нему и схватила за руку, - он еще не закончен.       Самый подходящий момент, чтобы признаться в своих чувствах, потому что потом вряд ли мне удастся сделать это. Я побоюсь или просто не смогу найти место, где не будет лишних пар глаз. Мы оказались в комнате отдыха, там, где стоял рояль. Я оставила парня около двери, но он самостоятельно зашел внутрь, озадаченно глядя на меня, когда я садилась за рояль. Вспоминая старые уроки музыки, я нажимала клавиши, и предмет начал извлекать прекрасные звуки. - Как бы тебя ни звали, чем бы ты ни занимался, - глаза были закрыты, и я могла избежать его пристального взгляда. - Я не хочу потерять ничего из того, что есть между нами*.       Я закончила играть и почувствовала такое облегчение, словно с моих плеч был скинут тяжелый груз. Неуверенно я повернула голову в его сторону, но комнату освещал настолько тусклый свет, что я не смогла разглядеть его лица. Почему у меня не получалось встать с табуретки? Почему я больше не могла проронить ни слова? Почему он молчал и ничего не говорил мне? Кажется, я совершила ошибку…