Убежать от судьбы

      Ремиссия. Я впервые направляюсь в школу после такого долгого пребывания в скучной больнице. Мама все еще удерживает меня в машине, затягивая тугой узел из краев платка на моей голове, и аккуратно целует в макушку. Я улыбаюсь и выбираюсь из машины, предварительно захватив с собой школьный рюкзак. Нет почти никого около учебного здания, и я мысленно радуюсь, но совсем недолго. Осознаю, что школьники любопытно уставятся на меня и начнут шептаться, и это окажется невыносимым. Пытаюсь открыть тяжелую дверь, но не получается до тех пор, пока какой-то парень не помогает мне. Я благодарю его, но не сразу узнаю в его лице одного из моих одноклассников. Мы неплохие друзья, не больше. Стало быть, люди привыкли считать, что дружбы между людьми противоположного пола не существует, но в моем случае все парни оставались лишь друзьями, и мы никогда не испытывали друг к другу больших чувств. - Я рад, что ты вернулась, - говорит он и обнимает меня, когда мы переступаем школьный порог. - Я тоже, - сжимаю его в не менее крепких объятиях, а после отпускаю, и он начинает рассматривать меня с ног до головы. - Милый платок.       Он говорит так же, как и все мои знакомые. Теми же словами, голосом, интонацией. Я расстраиваюсь, но не подаю вида. Мы начинаем двигаться в сторону физкультурного зала, когда я замечаю, что в его руках нет сумки со спортивной формой: кажется, сегодня он составит мне компанию. Мы располагаемся на скамье, наблюдая за бегущими на урок одноклассниками. - Как это – чувствовать, что умираешь?       Я никогда не имела понятия, как отвечать на подобного рода вопросы. Может быть потому, что он единственный, кто осмелился задать его мне в лицо. Мне приятно, что он относится ко мне, как к равному ему человеку, а не как к инвалиду. - Ты чувствуешь себя, как и все остальные, - начинаю я, прислоняясь к спинке скамьи, - разница только в том, что ты понимаешь: осталось совсем недолго.       Несколько секунд он молчит, опустив голову, будто жалея о своем вопросе, но я ободряюще кладу руку на его плечо, показывая, что все в порядке. И через некоторое время у нас начинается оживленный разговор на различные темы, которые не затрагивают мою болезнь.       Встряхиваю головой и поднимаю ее с мягкой подушки, чувствуя подкатывающий к горлу комок. Быстро нащупываю пальцами края тазика и прочищаю желудок. В этот раз волосы собраны и у меня нет возможности загрязнить их рвотной массой. Чувствую небывалое облегчение и, вытерев рот салфеткой, что лежала на тумбочке, опускаюсь обратно на подушку. Разница только в том, что ты понимаешь: осталось совсем недолго. Мне осталось совсем недолго. Нам осталось совсем недолго. Мысли не выходят из моей головы еще некоторое время, пока я не решаю подняться с кровати и выпросить немного ондастерона, чтобы предотвратить эти ужасающие приступы рвоты. Выбираюсь из душной палаты и подхожу к администраторской стойки, где столпились все медсестры, в том числе и моя. Около минуты выпрашиваю у нее таблетки, и она все никак не поддается, но я все-таки одерживаю победу. Она кладет мне в ладонь две маленькие белые капсулы и наливает в пластиковый стаканчик воду из автомата.       Приняв таблетки, я смотрю по сторонам и замечаю блондина у выхода из больницы. Кажется, в его руках прячется пачка сигарет. Не хочу терять такую возможность, поэтому как можно быстрее подбираюсь к нему, крепко сжимая его предплечье при встрече. - Привет, - он улыбается и, обхватывая рукой мои плечи, нежно целует меня в лоб.       Мы выходим из больницы и направляемся за угол, где нас не сможет увидеть медперсонал, и парень достает две сигареты из картонной пачки. - Ты снова начал курить, - говорю я, когда он поджигает обе сигареты и дает одну из них мне, после чего мы одновременно затягиваемся. - Анализы чертовски плохи, - он пожимает плечами, - мне терять нечего.       Несколько секунд я гляжу на него, нахмурив брови. - А как же я? – спрашиваю я, и он не может сдержать улыбки, а я улыбаюсь ему в ответ.       Мы несколько минут молчим, разглядывая друг друга, а потом докуриваем сигареты до самого фильтра. Он тушит ее о стену больницы, и я копирую его движения. - Я до самого последнего момента был уверен в том, что мои чувства безответны, - говорит он, а я понимаю, что прошло слишком мало времени для таких разговоров. - Я была уверена в том же, - отвечаю я спокойно, когда мы направляемся к входу в больницу. – Нам нельзя было заходить так далеко, ты понимаешь?       Я останавливаюсь и осматриваю его напряженное лицо, а он берет мою ладонь и слабо сжимает ее в своей. - Мы уже, - он произносит, глядя вниз, - теперь нам никуда не убежать от этого.       Я киваю, и мы продолжаем движение, после чего входим в больницу. Рассматривая холл, я замечаю, какое большое количество людей столпилось между белоснежных стен здания и каким уставшим выглядит медперсонал. Лицо каждого из них настолько измучено, что каждый из них непременно отправился домой и отоспался, будь на то моя воля. Но при каждом близком контакте с ними я понимаю, что они выкладывают в эту работу свою душу и делают все это не по принуждению, а по своей воле. Им нравится помогать нам – имеющим смертельный диагноз детям, но как бы сильно они не уставали от этого, они никогда в жизни не показали нам свою слабую сторону. - У меня сейчас химия, - произносит парень, останавливаясь и прижимая меня к себе. – Встретимся вечером? - Ты еще спрашиваешь? – я улыбаюсь и чувствую его ответную улыбку где-то около моего уха, после чего он целует меня в висок и уходит в сторону своей палаты. На второй этап химиотерапии переходят лишь те, чье состояние ухудшается либо и вовсе не изменяется. И мы с Хораном перешли на новый этап, так и не сумев распрощаться с мучительной болезнью. Я направляюсь в сторону своей палаты, глядя себе под ноги и не обращая внимания на то, что ко мне подходит мой лечащий врач и дергает за плечо. - Мисс Оллман, - говорит мистер Исаков, сжимая пальцами планшет с бумагами, на которых напечатаны различные истории болезней, - боюсь, что Ваши анализы оказались неутешительными.       Я ничего не отвечаю, лишь испуганно смотрю на доктора, который поднимает руку, чтобы почесать затылок. - Но это не значит, что мы остановимся, - он слабо улыбается, - ведь я наслышан об истории, которая произошла с Вами в предыдущей клинике. - Я очень признательна, - произношу я, еле скрывая раздражения.       Вспоминая Ньюпорт и больницу, в которой мне проводили лечение такое долгое время, я прихожу в разгневанное состояние. Да что там больница, одна мысль о родном городе сбивает меня с толку. Я бы с радостью оставила там не только свое прошлое, но и переехала бы без болезни, которая вскарабкалась на мои плечи и держится так сильно, что ее невозможно отцепить. В Ньюпорте осталась вся моя прошлая жизнь, семья и друзья, первый поцелуй, о котором я не могла вспомнить с таким же трепетом, как о недавнем поцелуе с Найлом. Там остались воспоминания о моем первом парне и сексе, из-за которого я на следующий день оказалась в своей больничной палате. Многое осталось позади, и я почему-то не переживала, что сбежала от этого так быстро и так легко. У меня рак, и жить мне нужно только сегодняшним днем. Делать все, что я только могу сделать, потому что меня может не стать в любой момент. - Завтра мы начнем химию, - он произносит, отвлекая меня от собственных мыслей. – До встречи, Хоуп.       Он махает мне рукой и удаляется в один из длинных опустевших коридоров, а я захожу в палату. Постельное белье аккуратно сложено, а в самой комнате пахнет свежестью: наверное, здесь только что произвели уборку. Я присаживаюсь на кровать, затем кладу голову на подушку и несколько секунд рассматриваю белоснежный потолок. Мои мысли блуждают так далеко, что я не могу уследить за ними и опускаю тяжелые веки, после чего проваливаюсь в короткий, но такой сладкий сон. Просыпаюсь я уже вечером от пришедшего на мой телефон сообщения; впервые после пробуждения я чувствую себя настолько хорошо. Беру телефон и открываю сообщение, не поднимая голову с подушки. «Я вернусь в Хартфорд завтра в 18:00. Мне нужно решить некоторые проблемы, поэтому встретимся в субботу.       - С любовью, мама». Кажется, что-то произошло за то время, которое она провела в Ньюпорте. Она почти не звонила и не писала мне все это время, не спрашивала, как я себя чувствую и каковы результаты моих анализов. Она изменилась, и меня это настораживает больше всего. Похоже, у меня скоро начнется аллергия на метаморфозы в ее настроении, но уже в субботу я узнаю тому причину, что хоть немного радует меня.       С трудом вспоминаю, что у меня назначена встреча с блондином, но все-таки не спешу. Ему нужно отойти от очередной химиотерапии: уж я-то знаю, насколько плохо ему сейчас. Одна мысль о том, что уже завтра у меня начнут выпадать волосы и будет рвать, чуть ли не на каждом шагу, заставила меня недовольно скривить лицо. Неспешно встаю и чувствую легкое головокружение, которое все же могу перебороть, и оно проходит в тот момент, когда я начинаю свое движение в сторону двери. Иду к его палате, которая расположена не так далеко от моей, и тихо стучусь. - Входите, - вяло говорит парень, и я захожу внутрь.       Впервые я вижу его палату изнутри. На стенах развешены разные рисунки и листы с какими-то напечатанными на них текстами, в углу комнаты стоит гитара, а на тумбочке рядом лежит небольшая бархатная коробочка от медиатора, который я подарила парню на его совершеннолетие. На кресле, что стоит рядом с койкой, стоит сумка, заваленная разнообразными предметами одежды; рядом аккуратно расставлена обувь. На самой кровати сидит блондин, скорчившийся пополам над белым тазиком. В ярком свете больничных ламп можно разглядеть насколько бледно его лицо, насколько глубоки синяки под его глазами. Светлые волосы взъерошены так, словно он только недавно поднял голову с подушки после долгого сна. - Я бы отдал все за то, чтобы перестать прочищать желудок каждые десять минут, - произносит он и рвотная масса вырывается из его рта прямо в тазик.       Я понимаю, что ему нужна помощь, и сажусь рядом с ним. На кровати я нащупываю пачку салфеток и аккуратно вытираю его рот, бросая использованные бумажки в мусорное ведро, находящееся недалеко от кровати. - Не хочу, чтобы ты видела меня таким, - продолжает он и запинается на несколько секунд, - таким слабым, беспомощным. - Нет, - я говорю, опустив руку на его колено, и начинаю поглаживать его пальцами, - ты очень сильный и ты справишься с этим. - Спасибо, что веришь в меня.       Он улыбается и отставляет тазик на пол: кажется, приступ прошел на некоторое время. - Найл, - произношу я, глядя ему прямо в глаза, - пообещай, что скажешь мне, если тебе станет хуже.       Он кивает, но не успевает ничего сказать, потому что я продолжаю: - Поэтому и я буду с тобой честна, - опускаю глаза, а он кладет свою руку поверх моей. – Завтра я начинаю химию потому, что анализы стали значительно хуже.       Я закрываю глаза и через несколько секунд чувствую, как он прижимает меня к себе. Не плачу, но слезы так и желают вырваться наружу, чтобы обжечь глаза и разгоряченные щеки. - Несколько недель назад я предложил тебе сбежать со мной, - он начинает, разрушая утомительную тишину, которая повисла между нами, а я поднимаю на него свои красные от подступивших слез глаза. – Раз уж это, возможно, последние часы твоего прекрасного самочувствия, мое предложение остается в силе. - И как мы это сделаем? – спрашиваю я, выпрямляя спину, которая начинала немного побаливать от долгого сидения. - Через черный выход, - он улыбается, а я поднимаю брови, и он поясняет: - я уже сбегал через него пару раз. Будь уверена, что нас не заметят.       Я замечаю в его глазах огонек и понимаю, что сейчас он нуждается в этом больше всего, поэтому встаю с кровати и ожидаю дальнейших его действий. - Оденься теплее, - он предупреждает меня с заботой в голосе, - на улице довольно прохладно. Встретимся здесь через десять минут.

***

      Я надеваю джинсы и кроссовки, накидываю поверх майки с коротким рукавом теплую толстовку и выхожу из комнаты, направившись прямо к палате парня. Все время оглядываюсь, потому что не хочу, чтобы медсестры заставили меня вернуться в свою постель и отдохнуть перед предстоящей химиотерапией. Чувствую, как все сжимается внутри от некого страха быть замеченной, но быстро избавляюсь от него, когда вижу выходящего из палаты парня. На его лице появляется улыбка, как только я подхожу к нему, и он берет меня за руку. Мы идем по еще неизведанному мной больничному коридору, который слабо освещается лампами, расположенными над нами. Мы сворачиваем, и я вижу большую дверь, над которой висит табличка «Выход». Парень нажимает свободной рукой на ручку, и дверь раскрывается. Нас обдает холодным осенним ветром, и в этот момент жалею, что не оделась еще теплее. Я не могу понять, куда он ведет меня, потому что не свожу с него глаз. Густые брови сведены к переносице так, будто он задумался о чем-то очень важном; губы сжаты в тонкую полоску и лишь изредка он проводит по ним языком.       В себя я прихожу уже тогда, когда он заталкивает меня в чей-то большой автомобиль, а сам садится на водительское место и уезжает со стоянки (которая, кстати, принадлежит больнице). - Куда мы едем? – я спрашиваю, все еще рассеянно глядя по сторонам.       Больница становится все дальше, а мы уезжаем все ближе к трассе, которая ведет за пределы города. Я помню ее, потому что именно по ней впервые въехала в Хартфорд. Чем дальше мы едем, тем меньше фонарных столбов появляется на обочинах дороги. Ответ я не получаю, поэтому просто отворачиваю голову и смотрю в окно: на деревья, которые сливаются перед моими глазами из-за высокой скорости; на изредка проезжающие мимо нас автомобили с ослепляющим дальним светом. Мы сворачиваем с трассы на заезженную тропинку, ведущую в лес, что совсем сбивает меня с толку. Останавливается машина на небольшой поляне, которая со всех сторон окружена деревьями. Парень заглушает мотор и выходит из машины.