Играть. Пока не надоест

Едкий звон разбившейся о стену вазы разнесся по королевским покоям. Мария пошатнулась, монотонно сминая в руке лист бумаги. Если все могло стать в эту непроглядно черную ночь хуже, чем было, оно явственно воспользовалось таким правом. Как будто мало было того, что уже произошло... Старый король Франции был мертв. Молодой же едва справлялся с навалившимся на него грузом государственных дел — после кончины Генриха прошло немногим более месяца, а страна уже стояла на пороге гражданской войны. Расследование убийств зашло в тупик, и чиновники не хотели видеть иных виновных, кроме королевы-матери — Франциск становился хмур и задумчив всякий раз, когда речь заходила о Катерине. Он всячески старался изменить мнение придворных и советников, но его усилия оказывались пусты. Приглашенный же ко двору дядя Марии — герцог де Гиз — отчего-то больше был увлечен делами внешней политики, чем тем, что творилось внутри замка. По крайней мере, самой Марии казалось именно так. Ее муж постепенно отдалялся от нее, все реже проводя ночи в ее постели. В их постели... Вслед за осколками на пол соскользнули со стола свитки и поднос с едой — королева Франции и Шотландии обессиленно опустилась в кресло, неуклюже смахнув со скатерти то, что там еще оставалось. Она тяжело вздохнула и бросила взгляд на сжатое в кулаке письмо матери. Смутные времена. Ее Величество покачала головой, пытаясь решить, что делать дальше. Шотландия тонула в религиозной войне. Брат оказался прав, и Мария закусила губу, припоминая, как просила мужа отпустить ее домой. Ненадолго. Лишь для того, чтобы успокоить народные волнения. Теперь же, кажется, было решительно поздно — со дня на день оборона королевского замка в Эдинбурге могла не устоять. Мать Марии оказалась окружена, и девушка отчего-то была до невозможности уверена, что, обратись она за помощью к своему дяде герцогу, все стало бы еще хуже. Единственным шансом ее матери на спасение оставалась французская армия, вот только... Мария обернулась на звук открывшейся двери — на пороге спальни показался Франциск. С осунувшимся лицом и покрасневшими глазами, он бесшумно проследовал мимо супруги и, не снимая сапог, с тихим шелестом завалился на постель. Лицом в подушки. — Тебя сегодня ночью снова не было, — прошептала Мария, не вставая с кресла. За окном синел рассвет. Франциск неразборчиво выдохнул в подушку и, отвернувшись, натянул на себя одеяло. — Я был занят с советниками, прости, — послышался тихий ответ, когда Мария уже встала, направляясь к выходу из спальни. То, как вел себя Франциск, будило в ее сознании смутные догадки: что, если он уже знает тайну, которую она так тщательно оберегает от него, боясь разрушить их брак? Мария бросила последний взгляд на спящего мужа и вышла в коридор, прикрывая ладонью свечу, чтобы сквозняк не потушил ее. Какая дикая ирония. Их отцы были мертвы. Их матери были на волосок от гибели, и все же молодые король и королева находили все меньше тем к единению. Мария медленно двигалась по коридору, не до конца согласившись с собственной идеей — был ли предстоящий ее визит в башню разумным решением? Она так старательно избегала общения с матерью Франциска целый месяц, так настойчиво отказывала мужу всякий раз, когда он просил ее наведаться в башню, что сейчас, в этой синеющей предрассветной дымке, сомнения Марии росли с каждым шагом... Катерина всегда просыпалась рано, это Мария помнила как нельзя лучше — по крайней мере, так было десять лет назад. Будет ли та рада увидеть молодую королеву, по сути, отобравшую у нее и корону, и сына — девушка не знала. У входа в камеру Мария замерла, сонно разглядывая поклонившихся ей стражников. Один из них потянулся открыть двери, и Ее Величество в последний раз дала волю сомнениям: то, что она собиралась сделать, было наивно и не достойно королевы, но что ей оставалось? У кого еще просить совета, если ее собственные советники раздирают ее на куски? — Доброе утро, Катерина, — Мария по старой привычке начала приседать в реверансе, но вдруг одернула себя и резко выпрямилась, украсив приветствие коротким кивком головы. Катерина бросила последний взгляд в книгу и закрыла ее, отложив подальше на стол. Молодая королева вздохнула, обводя взглядом камеру — здесь многое изменилось за прошедший с ее последнего визита месяц. Несмотря на зимнюю стужу за окном, в камере было почти так же тепло, как в королевских покоях. — Франциск старается сделать мои последние дни как можно комфортнее, — мягко улыбнулась Катерина, подметив растерянный взгляд девушки. — Что? — Мария растерялась еще больше. — Не делай вид, будто не знаешь, дорогая, — Катерина встала и медленно направилась к стоящим в стороне и почти догоревшим свечам. Заменив их на новые и хмыкнув куда-то в угол, она так же медленно вернулась к столу и снова села. — Я никогда не считала тебя глупой, мне казалось, мы это уже давно выяснили. — Вы хромаете, — после некоторой паузы удивленно выдохнула Мария. — Я думала, не было ничего серьезного, — пройдя, наконец, вглубь камеры, она уселась на широкую кровать поверх застеленных покрывал. В ответ Катерина злобно усмехнулась, но промолчала. — Франциск говорил, что вы не пострадали... Катерина сжала губы и сложила руки на груди. Они обе отлично понимали, отчего эта беседа заведомо обречена на дискомфорт и долгие паузы, но ни одна из них не хотела об этом говорить. О том, как Мария явилась к Нострадамусу за лекарством от головной боли и нашла провидца спящим на обнаженной королеве. О том, как старалась стащить его тяжелое тело на пол. О том, как едва сдержалась, чтобы в порыве паники не позвать на помощь стражу. И как, проснувшись, Катерина истерически пыталась сбросить Нострадамуса с себя, вместе с одеялом теряя остатки достоинства и самообладания. В тот мрачный день молодая королева удивила Катерину — она никогда не видела в девушке союзника; не после всего, что между ними случилось. Но Мария сохранила эту тайну — сплетни по замку так и не расползлись, хотя в умелых руках их было бы вполне достаточно, чтобы за убийство мужа отправить вдовствующую королеву на костер. Подумать только, всего один разбитый неуклюжей фрейлиной флакон снадобья мог стать роковым. Впрочем, саму фрейлину с тех пор никто не видел — по крайней мере, так доложили Катерине слуги, в противном случае леди Шарлотте не поздоровилось бы... Катерина облизнула верхнюю губу. — Чего ты хочешь, дитя? — тишина, наконец, прервалась. — Ты явилась ко мне на рассвете не для того, чтобы справиться о здоровье, — Катерина снова отвернулась к столу, шаря взглядом в поисках зеркала. Утро подступало к замку очень быстро, и королева-мать уже привычными движениями принялась расчесывать волосы, собирая их в самую незамысловатую прическу. В последнее время ее навещали крайне редко — даже Нострадамус после произошедшего в лазарете держался осторонь, предпочитая передавать лекарства через фрейлин и все больше времени проводя со своей молодой любовницей. В углу камеры аккуратной стопкой лежали наряды Ее Величества, но все чаще Катерина предпочитала замысловатым платьям простые — те, что она могла надеть на себя сама, без помощи фрейлин и прислуги. Потому что терпеть жалостливые взгляды придворных было до невозможности тошнотворно. В какой-то момент Катерина и вовсе перестала было сменять ночную одежду, наскоро накидывая на себя теплый халат или же оставаясь в постели почти целыми днями, но зачастивший с визитами Франциск прервал это моральное падение. Глядя на сына, приходившего сюда почти каждый день, Катерина искала в его глазах приговор. И находила. По правде сказать, в те недолгие моменты, когда Катерина старалась быть честна сама с собой, она нехотя признавала, что Франциск поступил верно. Но затем снова прятала эту мысль поглубже и заливала кипящей обидой — что еще оставалось самой могущественной женщине Франции, в мгновение ока потерявшей и власть, и свободу? От приходящих фрейлин было мало толку — они бы не признались, но под страхом высылки Франциск запретил им обсуждать с Катериной то, что касалось государственных дел. А потому разговоры придворных дам в присутствии вдовы сводились к ее самочувствию и женским сплетням, из которых все труднее было выхватывать нечто важное или хотя бы заслуживающее внимания. Раз за разом сменяя Ее Величеству дурно пахнущие компрессы, служанки бросали друг на друга унизительные для Катерины насмешливые взгляды. Первые несколько дней после допроса Катерина не могла без посторонней помощи даже справлять нужду — это, пожалуй, было хуже самой пытки, через которую заставил ее пройти собственный сын. Ночами напролет все тело беспощадно пробивали судороги — не позволяя крепко уснуть, а лишь наваливая на уставшую Катерину вязкую изнуряющую дремоту. Когда же за маленьким мутным окном наступал день, ноги не слушались, руки отказывались сгибаться, а спина немела, едва Ее Величество покидала постель — дважды упав на пол и не найдя сил подняться, Катерина на долгие две недели забыла о собственной гордости, позволив служанкам обращаться с ней, как с младенцем. Впрочем, едва она смогла самостоятельно вставать с постели, королева-мать в свойственной ей грубой манере выставила прислугу прочь и приказала солдатам у входа никого не впускать в камеру без ее разрешения. Дальше время потянулось еще медленнее. Слишком быстро отвечая на переданные от мастеров и художников прошения, Катерина старалась увлечь себя даже самыми смехотворными и невозможными идеями, найденными в письмах... Врач, которого присылал Нострадамус, чтобы тот растирал травмированную дыбой спину Ее Величества, приходил теперь реже — в его услугах, как он сказал неуверенным голосом, у Ее Величества уже не было необходимости. Она шла на поправку. Отчего-то слишком явственно вспомнив сейчас врача и то, что он делал с ее и без того ноющим болью телом, Катерина поморщилась. Она бросила взгляд в зеркало, будто желая удостовериться, что сидящая позади Мария не заметила опрометчивого жеста. — Я... — неуверенно начала та, упершись глазами в спину Катерины. — Неужели мой сын уже вынес приговор? — рассмеялась та нервно, так и не обернувшись. — Я думала, с этими вестями он посетит меня лично, — она отложила расческу и на ощупь проверила, чтобы все локоны лежали ровно так, как надо. — Ты не приходила несколько недель... Явилась злорадствовать? Что ж, поздравляю. Не знаю, правда, чем заслужила твою... — Ненависть? — перебила Мария, рывком вскочив с кровати. — Я пришла за советом, но если вы так заняты предсмертной жалостью к себе, мне, пожалуй, лучше уйти, — она двинулась в сторону двери, но через несколько шагов остановилась. — Вам может быть трудно в это поверить, но я не держу на вас зла ни за покушения, ни за свою мертвую подругу. Франциск день и ночь ищет способы, чтобы вас спасти! Он отдаляется... — вырвалось раньше, чем Мария успела замолчать. — Ах, вот оно, что, — Катерина с интересом обернулась, отложив в сторону тиару, которую только что собиралась надеть. — Он отдаляется, или ты отталкиваешь его? Повисла тишина. Мария судорожно пыталась понять, о чем говорила собеседница: знала ли она тяготивший юную королеву секрет или же бросала обидные слова просто так. — Я люблю вашего сына, — тихо проговорила Мария, голос звучал неуверенно. — Но готова была его предать. Броситься в объятия к другому. Сколько прошло времени после вашей свадьбы? — Катерина встала и неровной походкой приблизилась почти вплотную, окидывая девушку взглядом. — Ты все еще не беременна. Король без наследников — слабый король, и если проблема в тебе, — она усмехнулась, проводя пальцами по щеке Марии. — Любовь проходит, моя дорогая, — в голосе засипела грусть. — Он готов казнить родную мать. Можешь только представить, что король сделает с тобой. Впрочем, если проблема в нем... — Катерина резко побледнела. Мария замотала головой из стороны в сторону. И замерла. Королева-мать вдруг расплылась в ухмылке. — У него уже есть наследник. Вот, что тебя действительно беспокоит, — она радостно хлопнула в ладоши, отвернувшись от Марии и направляясь к окну. — Добро пожаловать в мою жизнь, милая. И кто же она? Катерина умиленно улыбалась. Впервые за несколько недель у нее было отличное настроение.