Забывая о ЛЮБВИ, вспоминая о НЕНАВИСТИ.

Красные губы, Кровь запеклась, Лишь отражение, Но ты чувствуешь страх. Бежишь от него, Глаза закрываешь, Но правду не скрыть, И ты это знаешь. Мэри Эго За окнами давным-давно властвует царица-ночь. Зажав поводья в своих полупрозрачных туманных руках, она умело правит угрюмыми чёрными скакунами. Луна, почти полная, безразлично смотрит на происходящее внизу: на вечную скачку дня и ночи, на весёлые игры ветров и на ничтожные проблемы маленьких созданий, заполонивших Землю, и теперь, видимо, от нечего делать выясняющих отношения друг с другом. Ну и ладно, пусть резвятся, какое Луне до этого дело? Я вот уже который час ворочаюсь на кровати, не в силах найти удобное положение. Голова ноет, шея затекла, а мышцы напряжены так, словно в любой момент готовы выложиться по полной, будто не желают понять, что время битвы ещё не наступило. Сегодня, когда после разговора с крёстным я пришёл в Гриффиндорскую башню, Рон с Гермионой не растащили меня по кусочкам только потому, что Сириус как-то умудрился проинформировать их о моём местонахождении. Если бы он не сделал этого, то даже не знаю, что бы друзья со мной сотворили. И... я, наверное, могу гордиться собой, ведь у меня получилось продержаться целый час... Целый бесконечный час, наполненный сожалениями, участием, “поддержкой” и проведением параллелей между смертью директора и исчезновением Снейпа с Малфоем... Мерлин, я правда не знаю, как сумел не совершить смертоубийства... Вы знаете, ведь даже молчание в такой ситуации дорогого стоит – а я только это и мог – молчать. На большее просто не хватало сил. Но моим друзьям и этого оказалось достаточно. Им, вероятно, кажется, будто они понимают меня, знают, что творится у их звёздного друга в душе. Им не нужны подтверждения, они ведь и так видят, как Поттер расстроен, как тяжело Поттер переживает горе, не стоит терзать его лишний раз, но надо, обязательно надо вселить в него надежду, знание, что преступник будет пойман. Непременно пойман! Ох... Бедный, бедный Поттер... Но, наконец, прозвучал сигнал отбоя, и я, сказавшись усталым, отказался от любых дальнейших разговоров с кем-либо, хотя Джинни и порывалась утешить меня в своём стиле. Нет, нет, нет и ещё раз нет! Как сказал Сириус: “Мне сейчас не это надо”. А что? Что тогда надо? Я ещё и сам не понял. Только теперь всё то, что делало меня ещё утром таким слабым, отчаявшимся – закаменело, превращаясь в гранитный стержень, сращивая надорванные нервы, оборачивая их в нержавеющую сталь. Я стал причиной многих бед, я причинил столько боли тому, кто заслужил её меньше всего. Тому, кому клялся в любви, умоляя поверить мне. Я же и должен всё исправить. Не время убиваться и биться головой об стену, время повзрослеть и взять ответственность, прекратить жалеть себя и заняться делом. Завтра же необходимо разобраться с хоркусами. Они, вероятно, хранятся в кабинете Дамблдора... “Бывшем кабинете Дамблдора”, – поправил я себя, и эта мысль не вызвала во мне ни единой эмоции, так, будто погибший директор был мне никем. Будто... я и не знал его вовсе... Возможно, так оно и было... Не знаю... наверное, это бесчеловечно, эгоистично, в конце концов, всё сваливать на одного человека. Но, вспоминая прошлую ситуацию, я склонен полагать, что Дамблдора мне есть в чём винить. На этот раз он не сумеет скрыть от меня правду... Кроме того, с некоторых пор у меня есть кое-какие подозрения, касающиеся жёлтой стены в моём сознании... И, наверное, стоит проверить их прямо сейчас. Закрываю глаза, делаю десять глубоких вдохов и выдохов, освобождая ум от лишних мыслей, погружаясь внутрь себя. Мою голову оплетают искристые потоки психической и жизненной энергии, формируя перед мысленным взором понятные моему сознанию образы: Ровная, бескрайняя равнина, мутное небо цвета аквамарина и невероятно высокая, зубчатая зеркальная стена с чёрными вкраплениями. Она, словно неприступный бастион, окружает меня по широкой дуге и тянется вдаль, не мешая току моей внутренней энергии. А чуть в стороне виднеется фундамент узкой круглой башни, в которую я был заточён всё это время. Подхожу к остаткам строения, защищавшего мой разум последние несколько месяцев. Теперь, вблизи, я вижу, какими толстыми были стены. Неудивительно, что до меня не доходили даже отзвуки попыток Волдеморта проникнуть в мою голову. Нагибаюсь, беря в руки осколок золотого камня, и... вздрагиваю. Со стороны скола на меня глядит моё собственное отражение... Только вот... Тёмно-красные губы уродливо кривятся в хмурой усмешке, расширенные, болотного цвета глаза навыкате вращаются по кругу, независимо друг от друга, будто стекляшки, будто... Мне становится жутко. На миг мне в голову приходит мысль, что я и впрямь так выгляжу. С долей паники кидаюсь к стене, спасшей меня сегодня днём. Серебряная, гладкая, она отражает меня таким, какой я и есть – уставший, взъерошенный... настоящий. Что это значит? И значит ли что-нибудь?.. Перевожу взгляд на небольшие плоские матовые камни, вкраплённые в ровную поверхность моей защиты. Я помню... Они появились в прошлом году, когда Северус помог мне справиться с вторжением, и они, в отличие от остальной поверхности преграды, не отражают совсем ничего. Они, скорее, наоборот – поглощают, затягивают... “Как и его глаза”, – думаю я и тянусь вперёд рукой, чтобы коснуться их. Но я забыл, где нахожусь. Пальцы проходят насквозь, концентрация теряется, и, спустя мгновение, я вновь ощущаю себя лежащим на белых Хогвартских простынях в Гриффиндорской спальне... Без тени страха наблюдаю, как растворяется потревоженная защита. Я знаю, что могу вызвать её в любой момент. И буквально через секунду мне приходится сделать это... Ведь я снова чувствую... их - чужие чувства... Одиночество - бескрайнее... невозможное. Такого одиночества просто не существует, потому что... Потому что никто не смог бы выжить с такой дырой внутри. Но всё же это невозможное чувство наваливается на меня всей своей тяжестью, тащит за собой на самое дно бушующего солёного моря, наполненного слезами тысяч забытых душ, и, чтобы не захлебнуться, чтобы выжить, мне приходится снова вызывать в сознании стену... И только тогда получается выдернуть свой разум из холодных объятий жадного до новых утопленников моря. Не знаю, что случилось бы, не вырвись я раньше, чем эти чуждые мне чувства поглотили меня... Это становится опасно... Нельзя оставлять всё, как есть. Но я понимаю, что разбираться со странным явлением придётся завтра. Да, завтра... А сейчас нужно заснуть и дать, наконец, моему разуму такой необходимый отдых... Поворочавшись ещё немного, я, наконец, отправлюсь в царство ночных теней. В эту ночь сновидения не беспокоят меня... *** Уроки... Не поверите, но я совсем забыл про них... Забыл, что я всё ещё в школе и всё ещё должен учиться... Фарс. Это просто фарс, другого слова не подобрать. Кому это нужно в разгар войны? Зачем образование потенциальным трупам? Но правила общие для всех, и мне пришлось сидеть сначала на трансфигурации, потом на зельях, а после и на истории магии. Всё происходящее служило лишь фоном для моих мыслей, ничего не значащей действительностью. Учителя меня особо не дёргали, не знаю, что сказала им Макгонагалл, но это действовало. Однако не от всего можно отвлечься, и иногда реальность буквально хватает тебя за плечи, как ни выкручивайся. - Гарри, я тебя повсюду ищу, - задыхаясь, говорит Джинни. Она только что нагнала меня в коридоре и теперь стоит, уперев руки в колени, пытаясь восстановить дыхание. - Мне нужно с тобой поговорить. - Да? - поднимаю я брови, изображая предельное внимание, но если честно, мне совсем неинтересно, что хочет поведать стоящая передо мной девушка. Лучше бы подсказала, где можно отыскать крёстного, а то он будто сквозь землю провалился... - Давай... давай отойдём. Не при всех, - шепчет девушка, стреляя глазами по сторонам. Затем берёт меня за руку и тянет в сторону пустого коридора. - Ну, так о чём ты хотела поговорить? - спрашиваю я, когда мы, наконец, оказываемся вне досягаемости чужих ушей. - Гарри... Скажи... Что ты ко мне чувствуешь? Я застываю. Такого вопроса я не ожидал, это точно. - Что ты имеешь в виду? – мямлю я, подыскивая ответ. Всё моё существо кричит: “Используй свой шанс! Объяснись!” Но, как это и бывает в такие моменты, слова застревают в горле, а наружу неопрятным комом вываливаются бессмысленные, ничего не значащие фразы. Джинни закусывает губу, сжимает кулаки покрепче, и мне кажется, я почти ощущаю исходящее от неё волнение: - Я нравлюсь тебе? - Д-да... - Как кто? Кто?! - Эээ... Ты о чём? - Чёрт подери! Гарри! – чуть ли не кричит девушка и вдруг подаётся вперёд, прижимая меня к холодной стене коридора, обжигая мой подбородок дыханием, свистяще шепчет: - Как девушка? Как девушка я тебе нравлюсь? - Ч-что? – снова глупо переспрашиваю я, не в силах оторвать взгляд от пухлых, покрытых блеском губок, даже через мантию слишком отчётливо ощущая как вздымается упругая девичья грудь, прижатая к моей груди. Паника нарастает ужасающими темпами. Как же неловко, как до безумия неуместно происходящее. Не желаю с этим сейчас разбираться, не хочу обижать Джинни, не настроен выяснять отношения с Роном. Я надеялся, что после того, что произошло всего день назад, Джинни подождёт какое-то время, и этого времени мне хватит, чтобы… - Скажи, что ты чувствуешь ко мне? Ты любишь меня? – тем временем допытывается девушка, но получает в ответ лишь молчание и отступает на шаг, а потом ещё на один, опускает голову, так, что рыжие прядки падают ей на лицо, и безжизненно шепчет: - Это значит – нет, не так ли? - Джинни... Я... Извини меня, я... - Ты, наверно, думаешь, что я дура? Бегаю за тобой, ничего не замечаю. Нет... Ты всё-таки в этом прав: я - дура. Ведь я с самого начала видела, что тебе на меня наплевать. Но я думала, у меня получится изменить... - Джинни... - беспомощно шепчу я, подходя к ней, но тут девушка зло толкает меня двумя руками, так, что мне приходится отступить на два шага, чтобы сохранить равновесие. - Молчи! Я не желаю слушать твою ложь! Хватит, Гарри! Будь уже, наконец, мужчиной! Скажи мне прямо: "Ты не нужна мне, и никогда не была нужна, Джинни". Ну же! Скажи! Гриффиндорка тяжело дышит. Её щёки раскраснелись, и в глазах стоят слёзы. Она сдерживается, из последних сил сдерживается, чтобы не заплакать. - Извини... Извини меня, - глухо произношу я. - Ты не дура. Это просто я... Я... - Конечно, ты! Ты - кретин! Я тебя ненавижу, - шепчет Джинни сквозь зубы и, резко разворачиваясь, идёт прочь твёрдым, гулким шагом. А я остаюсь стоять в коридоре один, чувствуя, как предательское облегчение затапливает мне душу, и смутно понимая, что на следующий урок я уже опоздал.