Ад, где все бегут

Детский лагерь... Мне кажется, это какой-то кошмар. Страшный сон, в котором всё до ужаса реально, однако при этом ты понимаешь, что это не по-настоящему, но проснуться никак не можешь. Это не лагерь. Это пустынный песчаный карьер огромных размеров, в форме гигантской чаши, на котором тут и там разбросаны наполовину обрушившиеся микроскопические домики из деревянных прогнивших досок. Здесь нет взрослых. Одни дети. Меня привезли сюда вместе с остальными собратьями по несчастью в кузове дребезжащего грузовика. Едва нас высадили на голой пустой местности, водитель уехал. Я недоуменно оглядываю песчаный карьер. Чумазые, оборванные дети, местные, смотрят на новоприбывших с откровенной ненавистью. Две девочки с налитыми злобой глазами поглядывают на моё старенькое платье. Я окидываю взглядом детей и с удивлением обнаруживаю, что все они примерно одного возраста: около 14-15 лет. Как и я. Не успеваю я сделать шаг, как в миллиметре от моего уха пролетает здоровенный булыжник. Я в страхе оглядываюсь и вижу высокого белобрысого мальчишку в поношенной красной спортивной куртке, он подбирает новый камень с земли, выпрямляется, оглядывает меня с ног до головы, и на его лице появляется кривая ухмылка. Мой желудок проваливается куда-то в пустоту. Он снова замахивается. Слева кто-то стремительно подбегает, тянет меня за рукав и оглушительно кричит: - БЕГИ! И я бегу. Камень снова пролетает мимо меня. Я не оборачиваюсь, бегу, куда глаза глядят. Со мной бежит кто-то ещё, вероятно, тот, кто тянул меня за рукав. Через некоторое время я понимаю, что за мной никто не гонится. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и застываю в изумлении... Бегут все. Дети разметались по всему карьеру, песок летит под их ногами, кругом непонятная суматоха и переполох. Кто-то падает, его забивают камнями. Кого-то повалили на землю и колотят ногами по спине. Остальные бегут в разные стороны, спасаясь и нападая. Меня снова тянут за руку. Я поворачиваюсь и смотрю на бледнолицего мальчика с веснушками по всему лицу, в его глазах стоит выражение панического страха. - Бежим, чего ты стоишь? - чуть не плача, выдыхает он. - Бежим же! Я бегу с ним, как сквозь сон. Мимо меня проносятся мальчики и девочки, повсюду визг, крики, мольбы о помощи. Летят камни и брызги крови. Мой спутник ведёт меня к одному едва стоящему домику, забегает внутрь, втаскивает меня и захлопывает дверь, лихорадочно закрывая её старым ржавым замком. Звуки страшной погони стихают, но не исчезают совсем. В домике тесно: места едва хватит на четверых, но на двоих вполне достаточно. Мебели нет; только пол, крыша и голые стены. Справившись с замком, мальчик откидывается на стену, тяжело вздыхает и проводит рукой по лбу: - Ну вот, тут нас никто не тронет. Я потерянно смотрю на него и осмеливаюсь задать вопрос, который не даёт мне покоя: - Что это за место? Мальчик смотрит на меня с выражением смертельной обречённости на лице: - Это ад. Я сглатываю и захожусь диким кашлем. - Я Томми, - он протягивает мне свою маленькую ладошку. Я пожимаю руку и киваю: - Дарин. - Очень приятно, Дарин. - Мне тоже. Повисает молчание. Я смотрю на Томми. На вид ему лет двенадцать. Худенькие ручки свисают вдоль тела, под глазами ужасные тёмные круги, словно он не спал несколько дней. На нём задубевшая от ветра и воды коричневая рубашка и джинсовые шорты. Ботинок нет. - Ты давно здесь? - осторожно спрашиваю я. Томми коротко кивает: - Три месяца. Я здесь один из самых первых. Сам не верю, что до сих пор жив. От его слов у меня по спине бегут мурашки. - Что здесь творится? - шепотом спрашиваю я. - Почему здесь все бегут? Почему здесь совсем нет взрослых? Это же лагерь! - Дарин, это не детский лагерь. Это минное поле. У меня темнеет в глазах. Проснуться. Мне надо просто открыть глаза и проснуться... - Это сплошная ложь, Дарин, - продолжает Томми. - Они навязывают нашим родителям идею о безопасном лагере для их детей, но на самом деле свозят нас сюда и уничтожают. Это идея правительства. Они хотят убить нас всех, до единого. Мы дети иноверцев. - Но моя мама... Она же... - Мы не вернёмся домой, Дарин. Это так страшно - слышать такие слова, произнесённые голосом ребёнка. Я давлюсь слезами: - Почему дети убивают друг друга? - Здесь есть отдельные шайки, - пожимает плечами Томми. - У них есть главари. Волки, как они себя называют. Очищают лагерь от слабых. Томми плюнул на землю: - Они убивают ради развлечения. Здесь каждый рано или поздно свихнётся. У кого-то крыша поехала сразу, кто-то, как я, ещё держится. - Но как вы живёте здесь? Как здесь вообще можно выжить? Томми взглянул на меня и усмехнулся: - Никак. Забудь об этом. Здесь есть только одно место - подземный бункер, но до него очень долго добираться. Если заметят - добежать не успеешь. - Почему вы не сбежите? - Ну, пойди попробуй. Карьер окружён. По периметру - солдаты. Вылезешь - застрелят. - А так убьют! - Или ты убьёшь. Меня мутит, мне отчаянно хочется на свежий воздух. - Что вы едите? - спрашиваю я, с ужасом представляя себе ответ. - То, что сверху кидают. Овощи, бутылки с соками, ягоды. Бойня ещё и из-за еды начинается. Убил соперника - получил его фрукты. Мясо и рыбу нам не дают. Пьём из колодца по очереди. Я сползаю вниз по стене, обхватываю голову руками и захожусь рыданиями. - Не надо, Дарин, - Томми присаживается рядом и заглядывает мне в глаза. - Слезами тут не поможешь. Тебе надо о другом думать. Я поднимаю голову: - Ты о чём? - Я спас тебя от Айзека, - говорит он, и я сразу вспоминаю крупного мальчишку со светлыми волосами и тяжёлым камнем в руке, - он тут вроде главаря. Один из первых. Самый старший - ему шестнадцать, кажется. Просто отмороженный. Сворачивает головы направо и налево. - Ну а я-то тут при чём? - спрашиваю я, вытирая слёзы рукой. - Он тебя приметил. И так просто не оставит. - Приметил? - не понимаю я. - В каком смысле приметил? - Ты знаешь, в каком смысле, - недвусмысленно произносит Томми, и у меня на затылке волосы встают дыбом. - Постарайся не попадаться ему на глаза. Здесь около трёхсот детей, это не особо тяжело. Но будь начеку. - Трёхсот... - ошарашенно повторяю я. - Плюс-минут пятьдесят, - кивает головой Томми. - Точный подсчёт никто не ведёт, каждый день привозят и убивают. Я не выдерживаю, склоняю голову набок, и меня выворачивает в углу. Томми понимающе хмыкает. - Со мной тоже такое было в первый день. Я вытираю рот предплечьем и сквозь слёзы смотрю на него. Томми тоже плачет. *** Я бегу. Снова. Пролетаю через подземные катакомбы, вылезаю на поверхность и лечу по раскалённому песку. Быстрее, выше, к своему домику. Добегаю и запираю дверь. Выдыхаю и прислоняюсь к стенке, часто-часто дыша. Грудь саднит от изнурительного бега. Я здесь уже два месяца. Мои руки и ноги стали острыми, как отточенные ножи, кожа приобрела бронзовый оттенок, волосы выгорели, под ногтями поселилась въевшаяся грязь, босоножки стоптались до такой степени, что почти срослись со стопами. Томми убили неделю назад. Он подобрал где-то виноградную ветку с плодами, и его заметили. Я осталась одна. А сегодня заметили меня. Точнее, заметил. Айзек. Возле бывшего домика Томми я подняла с земли буханку хлеба, и за мной началась погоня. Два быстроногих мальчика тут же погнались за мной, кидая в меня камни на бегу. Краем глаза я и заметила Айзека. Он уставился на меня, а затем крикнул бежавшим за мною парням: - Не трогать её! Она моя! Он кинулся следом. В домиках или под покровом ночи можно было ощущать себя в безопасности, но иногда замки выламывали. Иногда нападали даже ночью. Бешеный ритм убийственной жизни. Карьер был огромный. И мы постоянно бежали. В дверь кто-то барабанит. Я вскрикиваю и приваливаюсь к ней со своей стороны. Под тяжёлыми ударами она прогибается замок держится еле-еле. И вот, он отваливается. Ещё один удар ногой - и в домик вваливается мальчишка. Он грязный, неказистый, с густыми каштановыми волосами, которые патлами торчат во все стороны. Он бросает на меня злой взгляд и прыгает вперёд. Взявшись за мою шею, он принимается меня душить. Я изворачиваюсь, подвожу его к двери и выталкиваю из домика, хлопнув дверью по его рукам. Он воет от боли. Внутрь начинает рваться кто-то ещё. Второй мальчишка, с коротко стриженными чёрными волосами, вероятно, новоприбывший, отчаянно молотит кулаками дверь. - Пусти меня! Пусти! Пусти! Пусти! По страху в его голосе я понимаю, что он пришёл не убить меня - он просит защиты. Открываю ему дверь, и тут же в домик влетает Айзек. Он смотрит на меня своими по-европейски синими глазами, на лице бушует безумство. Рот приоткрыт. И тут я понимаю, что проиграла. Я не смогу с ним драться. У меня больше нет сил, и он гораздо выносливей меня. И безжалостней. - Хорошо, - выдыхаю я. - Бери меня. Только не делай больно, прошу. Он смотрит на меня с выражением нескрываемого удивления на лице. Его брови изогнуты в изумлении, губы сложены в неком подобии недоверчивой ухмылки. Я не понимаю, что это значит. Он что, не будет убивать меня? В дверях снова показывается парень с каштановыми волосами. Он сплёвывает кровь и направляется ко мне. От отчаяния я смотрю во все глаза на Айзека и указываю рукой на парня: - Этот хотел убить меня. Происходит неожиданное: Айзек резким движением перехватывает мальчишку и сворачивает ему шею. Я вздрагиваю. В углу шевелится новенький. Айзек направляется к нему, но я кричу: - Стой! Он никому не причинил зла! Айзек останавливается, подходит ко мне и тянет меня за локоть: - Бежим, - произносит он, и я слышу первый отдалённый выстрел. За ним следует гром. Айзек улыбается: - Стена рухнула. Мы можем сбежать. *** Бегут все. Только теперь не летят камни, не слышен свист погони, никто не падает. Карьерная стена осыпалась и рухнула, солдаты похоронены под песком. Дети бегут на свободу. Мы бежим с Айзеком, держась за руки. Это невозможно, но в одно краткое мгновение мы переглядываемся, и я словно могу ощутить витающую между нами дружбу. Теперь уже неважно, что он хотел меня убить. Мы скоро выберемся на волю, и теперь он мне друг. Мы бежим очень долго, песок сменяется травой, но до конца карьера нам ещё далеко. До разрушенной стены несколько километров. И тут я оглядываюсь и вижу его... Одинокая чёрная мужская фигура с автоматом на плече стоит на восточной стене и машет всем детям рукой. А потом он наступает на мину. Вдалеке раздаётся оглушительный взрыв, земля сотрясается под нашими ногами. Все оборачиваются и видят огромное облако густого белого дыма. А потом раздаётся истошный вопль... Одна взрывная волна вызвала цепочку всех последующих взрывов, что загремели повсюду один за другим. Взрывы подходят всё ближе и ближе. Они взрывают весь карьер... Дети в ужасе вопят и визжат, уши закладывает от грохота взрывов, мы бежим дальше, но новые взрывы всё ближе... Я бегу впереди всех. Я знаю, что самый последний ряд бегунов уже стёрт с лица земли. Оборачиваюсь и захожусь криком. Белый дым забрал больше половины. Падаю. У меня нет сил бежать дальше, у меня шок. Айзек подхватывает меня и выбрасывает вперёд. Я снова впереди всех. Взрывы уже совсем близко. Совсем рядом. Меня мотыляет в стороны взрывными волнами. Не удерживаюсь и оглядываюсь. Карьера не видно. Погибло всё. Ещё один щелчок мины, и Айзек исчезает в воздухе вслед за остальными. Никого. Я прыгаю вперёд и проваливаюсь в какую-то глубокую яму. Слышу хруст своих костей, когда моё тело как мешок падает плечом на гигантскую свинцовую пластину. Охаю и поднимаю голову на небо. Надо мной задвигается крыша. Я в бункере.