Пустота

Безмолвно сыплется тишина, окрашенная тонкой пепельной пылью, колышущаяся под оглушительным тиканьем настенных часов, и небо дышит ядовито-яркой лазурью в широко распахнутые окна, разбитое тонкими невесомыми прожилками перистых облаков. От крепко зажмуренных глаз бегут паутинки морщинок, а Баки кажется, что это невыносимая синь проникает под веки жгучим ядом и взрывается бесчисленным количеством сверхновых. Шальной восточный ветер треплет торчащие пряди, наскоро перетянутые откуда-то найденной резинкой, и играет со страницами, дерзко пытаясь выудить их из-под металлических пальцев. Реют белыми парусами белые занавески, укрывая стены снежным полотном, и Баки дышит глубоко, всей грудью вдыхая резкий холодный воздух. Дрожь бежит по коже скользящими касаниями, успокаивая обостренные чувства, и он сам не замечает, как впадает в легкую спасительную дрему – пустую и плотную. - Бак… - недовольно бурчит Стив, заходя в комнату, и осекается: Джеймс спит, сидя с ногами на диване и придерживая рукой книгу на колене. И Роджерс улыбается – спокойно, умиротворенно, и мерещится ему далекий 1935 год: выпускные экзамены накануне, а Баки дремлет на диване, накрыв лицо ненавистным ему учебником по математике и бросив куртку куда-то. И Стив прекрасно знает, что потом Барнс начнет ее искать, проклиная свою невнимательность, а Роджерс будет молчать, с весельем наблюдая за поисками. Отчего-то сложно быть молодым, потеряв семьдесят лет жизни. Стив ступает неслышно и закрывает окно, стараясь сделать это как можно тише. Мерно раздаются удары в груди в такт шагам, только он чувствует, как внутри что-то протяжно тянет, будто к сердцу подвесили свинцовое грузило. Аккуратно скользят ладони по широким плечам, слегка подрагивая от страха разбудить, и клетчатый шерстяной плед с кресла заботливо укрывает тело Джеймса от засевшего в его сердце осколка льда. Барнс вздрагивает, но не просыпается. И Стиву хочется думать, что Баки уже просто начинает доверять ему. *** Джеймс просыпается резко, как от удара, и летит на пол, беспомощно перелистнув страницами, книга: она ударяется корешком, уголки сминаются, а Баки каждый звук кажется оглушительным. Он жмурится, путается в пледе, отбрасывая его в сторону, и чувствует, как бешено зашкаливает пульс, отбивая чечетку. И останавливается, услышав твердый уверенный голос Стива: - Баки? На Джеймса смотрит голубое небо – мягкое и беспокойное, подернутое тонкой пеленой тревоги. Стивену же Баки напоминает загнанного раненного хищника – уставший, измученный, но столь же опасный и непредсказуемый. Его Роджерс не знает, он совсем не похож на улыбчивого парня, которого помнит Стив. - Все в порядке? – осторожно спрашивает он, делая нарочито медленные плавные шаги, будто боясь, что резкое движение может спугнуть Барнса. Но выстывшие глаза смотрят спокойно, только где-то у рта тонкой морщинкой залегла привычная настороженность. - Да, - тускло улыбается Джеймс, наклоняясь за книгой. Стив кивает и уходит, пытаясь шагать бесшумно, но Баки все равно слышит его. И только когда раздается тонкий, чуть слышный скрип двери, Баки сгибается, упираясь лбом в колени, и тихо стонет сквозь крепко сжатые зубы, зажмурив глаза. По металлической руке проходит судорога, пронзительно лязгнув сочленениями. *** Ночь глядит антрацитовыми глазами, укрыв все небо чернильным покрывалом, лишь светится россыпь далеких холодных звезд. И Стивен вслушивается в наступившую тишину, нарушаемую лишь собственным глубоким дыханием, и смотрит в тяжелую темную высоту, от которой внутри что-то тревожно бьется. Будто большая скользкая лягушка ударяет перепончатыми лапами по внутренностям. Сложно. Как же все сложно. Ему казалось, что стоит ему найти Баки – и все встанет на свои места: воспоминания, мысли и чувства вернутся, вернув ему, Стиву, лучшего друга. И только сейчас приходит острое осознание, вспарывающее грудную клетку подобно боевому ножу, входящему меж ребер: у Джеймса искалечена душа, разбита на мелкие осколки, растоптана и изувечена. У Зимнего солдата нет воспоминаний, но есть сердце Баки, крепко держащееся за свою привязанность к Стиву Роджерсу. А Стив… Стив не знает, как ему помочь. Он пытался показывать фотографии, но Барнс внимательно вглядывался в лица, словно изучая, а вовсе не узнавая. Лишь сжимал металлическими пальцами ветхие фотокарточки, заботливо раздобытые Фьюри. Роджерс закрывает глаза, тяжело вздыхая, и представляет черную пустоту, раскрашенную яркими цветными всполохами, загорающимися на долю секунды и гаснущими в одно мгновение. И пустота смотрит на него провалами зрачков, окруженных выстывшей радужкой льдисто-голубого цвета с глубокими свинцовыми прожилками, протягивая ладонь, на которой ярко алеет пятиконечная звезда, растекаясь кровавыми подтеками. Гортанный низкий стон выхватывает его из проваливающейся мягкости кровати, и Стив почти подскакивает, путаясь ногами в одеяле и едва не падая на пол. Он не осознает, куда он бежит и зачем – тело движется быстрее, чем мысли успевают появляться, лишь только зашкаливающий от страха, сжавшего Роджерса за глотку, пульс отбивает короткую дробь: «Баки. Баки. Баки. Баки». Когда Стивен распахивает дверь, первое, что он видит – это больные глаза, измученные и уставшие, и протяжный вопль-стон Джеймса, сдержанный плотно сжатыми губами, выбивает весь воздух из легких. - Сти-ив, - тянет низко Баки со слабой бездумной улыбкой прежде, чем схватиться за плечо и уткнуться в собственные узкие обнаженные колени. Роджерс чувствует, как от загривка бежит дрожь от чувства дежавю, и он опускается на колени перед Барнсом, протянув руку, чтобы сжать побелевшие пальцы Джеймса. Но он вцепляется в наволочку, чтобы не сломать кисти Стивена, и поднимает бледное от боли лицо с крупными каплями пота, выступившими на лбу, и прилипшими к коже темными прядями. - Нож, - хрипит Баки, сжимая пальцами подушку, и дышит так тяжело, что Стив лишь судорожно, трясущимися руками вытаскивает кабар из ножен и протягивает Джеймсу, почти вкладывая его в жесткую от напряжения ладонь. Грудь Барнса ходит ходуном от страха и предчувствия острой боли, и он зажмуривает глаза, вгоняя острое лезвие под пластину. А Стивену кажется, что нож входит в его собственное сердце. Кабар перерезает провод - металлическая рука безвольно повисает, неестественно согнувшись в локте, и Баки судорожно выдыхает, не открывая глаз. И лишь вздрагивает, когда правую кисть сжимают теплые большие руки. И только тогда открывает глаза, ища ответа Стива. Стивен смотрит с тревогой и болезненной нежностью, от которой у Джеймса путаются мысли, все еще замутненные эхом не прошедшей боли. Большой палец аккуратно поглаживает жесткие костяшки, и Барнсу кажется, что от этого жеста у него по спине пробегает стадо мурашек и волосы встают дыбом. - Я позвоню утром Тони, - мягко говорит Роджерс , опуская взгляд. – Я ему объясню, он поможет. Баки молчит, прожигая пустотой зрачков, впивающейся в память Стива. Только тихий голос с протяжной хрипотцой скручивает все внутренности в крепкий узел, от которого воздух перестает поступать в легкие: - Останься. Роджерс невольно встает, разрывая касание рук, и смотрит испытующе, растерянно, почти недоверчиво. Джеймс смотрит прямо, и его голос звучит тверже: - Останься. Стив садится рядом с Баки, пытаясь унять собственное сумасшедшее сердцебиение, и в его взгляде сквозит теплая неловкость, проглядывающаяся в скованных движениях. Барнс же улыбается – тускло, слабо и неуверенно. И Стив неожиданно смеется – тихо, счастливо – и притягивает его, утыкаясь лбом в лоб. Когда ночью они лежат, крепко обнявшись, Стив осторожно касается губами линии подбородка Баки – нежно, аккуратно, словно боясь разбередить его раны. Баки внимательно смотрит в глаза Роджерсу, вынимая из тела душу, и улыбается – совсем не солнечно, как раньше – и хмыкает, закрывая глаза. А Стивену Роджерсу хочется кричать от распирающего его счастья.