Возлюбленный брат

***

      …Гладкая, мускулистая, блестящая пóтом спина выгибается вперёд, туго натягивая белоснежную кожу на крепкие мышцы плеч, которые болезненно вздрагивают и судорожно сокращаются при каждом ударе сербского кнута. Шерлок Холмс сейчас очень красив − порода сквозит в каждой чёрточке, в каждой линии его юного, стройного, безупречно изящного тела, просвечивая даже сквозь длинные, вспыхивающие ярким кармином следы…       Майкрофт довольно улыбается, откидывается в кресле и скрещивает ноги, располагаясь поудобнее, чтобы с комфортом наблюдать разворачивающуюся перед ним финальную сцену − это будет хорошо.       Шерлок бос и до пояса раздет. Его грязные ступни скользят по каменным плитам, мокрым от пота, стекающего по ногам − он практически висит между двух столбов, закованный в ржавые цепи. Опухшие, изодранные безжалостным железом запястья намертво схвачены широкими толстыми полосами кандалов, стянутыми так туго, что в побелевшие кисти почти не поступает кровь. Майкрофт знает это, потому что лично закрепил их на руках Шерлока.       На протяжении вот уже нескольких суток его брат был практически лишён сна; бессонница − один из надёжных и многократно проверенных методов подготовки пленных к допросам. Но сейчас потраченное на эту подготовку время было необходимо самому Майкрофту Холмсу, чтобы полностью завершить план побега, разработанный уже на месте. Конечно, теперь, после окончания планирования, можно было бы поспешить и с его с реализацией, но Майкрофт слишком уж заинтригован тем, как же его брат намеревается выйти из своего нынешнего, мягко говоря, затруднительного положения? Кроме того, внутренне Майкрофт не отрицал и своего подленького желания дать Шерлоку шанс применить на практике свою хвалёную изобретательность − хотя детектив-консультант и не был так умён, как его старший брат, но и у него время от времени бывали озарения и блестящие идеи, порой вызывающие у Майкрофта Холмса неподдельный интерес.       …Ещё один удар кнутом − и Шерлок снова приглушённо вскрикивает и выгибает спину, склоняясь вниз и вперёд. Он мучительно пытается сплюнуть горькие, тягучие сгустки слюны и судорожно сглатывает не проходящий в горло воздух, пока на его плече вспухает багрянцем очередная кровавая полоса… Со своего места Майкрофту прекрасно всё видно, и он жмурится от наслаждения, неприкрыто любуясь влажным мрамором кожи с проступившими на нём алыми линиями, и потемневшими от солёной влаги длинными, живописно вьющимися волосами, и капельками прозрачного пота, срывающимися со слипшихся прядок, когда голова Шерлока дёргается от резкого удара. Потрясающее зрелище.       Густые, непослушные кудри сильно отросли и стали ещё более упрямыми за те два года, пока Шерлок был далеко от Лондона, но бороду он почему-то так и не отпустил. Майкрофт предполагал, и не без оснований, что причиной тому послужило не что иное, как беспредельное тщеславие его младшего брата. В отличие от буйно разросшейся шевелюры, щетине на лице Шерлока было всего несколько дней − он перестал бриться лишь с того момента, как попал в плен. Право, это даже забавно − у человека было время на ежедневное бритьё, но не нашлось и десяти минут, чтобы раз в месяц подстричь свои волосы… Майкрофт медленно проводит пальцем по тонким губам, еле сдерживая готовое сорваться с них насмешливое фырканье − оно нехарактерно для роли, которую он сейчас играет… но искушение посмеяться всё равно очень сильное, что и говорить.       Тихий дрожащий звук приковывает его внимание − Шерлок больше не может сдержать болезненный стон и невольно всхлипывает, и, кажется, даже уже плачет, принимая побои. Он истекает слезами и пóтом, но всё равно не кричит и не просит пощады. Шерлок никогда не кричит. Майкрофт знает это по личному опыту, но раньше он никогда не считал такую сдержанность преимуществом. Это же очевидно − упрямый мальчишка просто ни на секунду не хотел показать старшему брату свою слабость и физические страдания, умоляя пощадить его. Однако в данный момент у Шерлока нет никаких видимых причин, чтобы сдерживать крики − он ведь считает, что находится сейчас со своим мучителем один на один. Объяснить эту странность можно… можно лишь…       Майкрофт делает чуть слышный вдох. Он самонадеянно полагал, что присутствие в этой комнате третьего человека останется для Шерлока незамеченным, так как разум и сознание его младшего брата, несомненно, затуманены болью и многодневной нехваткой сна между пытками. Однако, похоже, Шерлок даже понял, кто именно находится сейчас перед ним. Иначе зачем бы ему ещё так бесстыдно красоваться, с такой ошеломляющей чувственностью встряхивая своими густыми кудрями цвета горького шоколада, и так искусно, так изящно и соблазнительно выгибать спину навстречу кнуту? Кстати, такое поведение пленника говорит совсем не в пользу сербского бандита, который, как выяснилось, совсем неопытен в обращении со своим инструментом и абсолютно ничего не смыслит в тонком искусстве пыток. Майкрофт Холмс испытывает неодолимое искушение выхватить кнут из руки глупого серба, чтобы наглядно продемонстрировать ему, как это нужно делать… но сейчас не время и не место для того, чтобы преподавать подобные уроки, потворствуя при этом такой смешной и нелепой любви брата к театральности.       …Ещё одна тонкая красная линия наискосок ложится на спину Шерлока Холмса, отчего тот коротко, нарочито болезненно вскрикивает и запрокидывает голову, позволяя ей затем бессильно упасть вперёд. Совершенно очевидно, что его дорогой мальчик получает от своей игры с ощущениями нескончаемое удовольствие, вновь и вновь проделывая это вроде бы совсем простое движение с таким потрясающим изяществом, что Майкрофт непроизвольно закатывает глаза, окунаясь в воспоминания… Интересно, кто же из них на сей раз будет первым, чтобы положить конец этому спектаклю? Прекратить это неумелое, но жестокое избиение способен каждый, и в любой момент… если бы только они оба не наслаждались этим процессом так сильно. Постоянное присутствие рядом с братьями серба − первого невольного участника и свидетеля их давней интимной игры − невозможно интригует и придаёт всей ситуации неопределённо-изысканный, неизведанный ранее и по-новому будоражащий нервы оттенок чувственности. Майкрофт мысленно делает себе заметку запомнить это на будущее.       Серб рычит несколько скучных угроз, а затем отбрасывает оказавшийся бесполезным кнут в сторону и снова возвращается к кулакам. Своим обострившимся до предела слухом Майкрофт даже сквозь привычное позвякивание цепей улавливает новый, едва заметный звук − хруст до боли сжимающихся вокруг холодного железа пальцев, и испытывает смутное подозрение в том, что его брат сейчас просто счастлив − кнут всегда был слишком лёгким инструментом для их скрытых от посторонних глаз игр. Теперь изысканно мускулистое тело Шерлока находится в более устойчивом положении, позволяющем принять серию болезненных ударов по телу, не теряя при этом равновесия. Серб напряжённо и коротко выдыхает, от души вкладываясь в каждое движение, а Майкрофт скрещивает руки на груди и задаётся вопросом, как же Шерлок смог найти в своём плотном графике расследований время, чтобы в течение последних двух лет продолжать свои энергичные занятия Аштанга-виньяса-йогой*. Несомненно, эти сложные динамические практики хотя и потребовали от его брата определённых волевых усилий и значительных временных затрат, но впоследствии показали себя в высшей степени эффективно, поскольку теперь, спустя то долгое время, что они не виделись, Шерлок находится в отличной физической и духовной форме. По крайней мере, это означает, что Майкрофту не придётся беспокоиться и выдумывать разные небылицы, пытаясь объяснить маме, почему её любимый мальчик вдруг оказался в таком плохом состоянии. Конечно, после этого известия никакой особо ужасной кары на его голову не обрушится, но всё же эту драму он был бы счастлив обойти.       Тем не менее, страшные удары серба, должно быть, наносят некоторый ущерб даже такому отлично подготовленному к восприятию боли телу, потому что во вскриках Шерлока постепенно начинают проскальзывать нотки неподдельного страдания − такая разновидность физического воздействия всё же оказалась для него непривычной. В отличие от кнута. Тут ведь всё дело в практике − Майкрофт частенько пользовался во время сессий подобными инструментами, но никогда не прибегал ни к чему настолько варварскому, как применение кулаков к своему брату. Он думает, не вмешаться ли… и не повернёт ли Шерлок впоследствии эту слабость против него. Нет, пожалуй, для остановки пока рано. Они оба всё ещё наслаждаются отлично придуманным сценарием, и не повредит использовать его немного подольше. Кроме того, старший Холмс всё ещё не может понять, как и когда его упёртый брат намеревается прекратить это безобразие: мощные, тяжёлые кулаки серба уже покрыли тонкую бархатистую кожу на его груди и боках замысловатым узором из ссадин и кровоподтеков − многочисленных, обширных, самых разнообразных форм и оттенков. Майкрофт с любопытством смотрит на них и думает о том, что никогда раньше не видел, чтобы Шерлок позволил себе зайти так далеко в их совместных играх. И он невольно задаётся вопросом, какое же ещё количество боли и телесных повреждений в состоянии выдержать его младший брат? Возможно, позже ему удастся применить полученные сегодня знания и опыт на практике, чтобы во время их приватных сессий прояснить этот вопрос окончательно…       Взопревший серб даёт себе передышку, но с упорством лесного дятла продолжает долбить пленника одними и теми же вопросами:       − Ты проник сюда не просто так. Скажи нам − зачем, и сможешь поспать. Помнишь, что такое спать?..       Тот отмалчивается с не меньшим упорством, и серб, найдя, очевидно, даже свои собственные кулаки слишком лёгкими для выбивания ответов, озлобленно тянется к ржавой железной трубе, однако Майкрофт продолжает сидеть, не делая ни малейшей попытки вмешаться. Это может стать интересным… Тем не менее, близкое знакомство с тщеславием брата легко позволяет ему спрогнозировать дальнейшее развитие событий. Ещё несколько секунд − и всё будет кончено… Майкрофт чувствует лёгкое сожаление − ему немного досадно прекращать эту игру, ведь они оба так прекрасно проводили время…       − Что?!       Всего несколько слов в ответ − чуть слышное бормотание и какой-то невнятный хрип − но серб останавливается, застывая, как вкопанный. Однако Шерлоку явно недостаточно произведённого эффекта − он тут же пускается во все тяжкие и начинает рисоваться ещё больше, чем тогда, под ударами кнута. Он обрушивает на несчастного идиота все новые и новые сведения, применяя дедукцию направо и налево, будто с закрытыми глазами кладёт наудачу выстрелы… Ополоумевший от такого потока информации серб стремительно выбегает из комнаты, не забывая, однако, прихватить с собой трубу. По всей видимости, он уже давно дожидался повода унести это заржавевшее насилие в семью, утомившись от тоскливого однообразия его использования на рабочем месте.       Майкрофт разочарован. До чего обидно − такое удовольствие и так быстро закончилось… Хотя было заведомо ясно, что Шерлок никогда не стал бы так рисковать, допуская, чтобы подобная мерзость прикоснулась к его прекрасному лицу, повредив идеально ровные зубы или утончённо-прямой нос, или прекрасно очерченные скулы… Разумеется, остановка на данном этапе была неизбежна.       Майкрофт Холмс с сожалением рассматривает брата ещё пару мгновений, в последний раз наслаждаясь видом зверски избитого тела.       − Итак, друг мой. Мы остались вдвоём, − неторопливо, с расстановкой произносит он на безупречном сербском, чтобы дать понять Шерлоку, что опасность ещё не миновала окончательно, хотя они и одни. Майкрофт распрямляется и встаёт на ноги:       − Ты не представляешь, как трудно было тебя найти, − добавляет он, нисколько не преуменьшая − многодневные поиски непутевого младшего брата в бескрайних сербских лесах действительно доставили Фактически Британскому Правительству определённые трудности, не говоря уже о том, сколько драгоценного времени ему потребовалось выделить на них из своего плотного рабочего графика. Великая страна не отпускает от себя ни на минуту: она требует ЕГО − Майкрофта Холмса, сидящего в своем противоядерном бункере в центре Лондона и круглосуточно планирующего обеспечение её безопасности и дальнейшего процветания. Британской Империи необходимо твое присутствие, Майкрофт − её струны не звучат без тебя, в конце концов.       Майкрофт Холмс в задумчивости проводит рукой по бедру, расправляя складки военной шинели, и неторопливо идёт к висящему без сил человеку в цепях, наслаждаясь звуком своих тяжёлых ботинок по каменному полу. Да, он не любит работать под прикрытием и ненавидит находиться в полевых условиях… но сегодняшний допрос стал для него неожиданным и приятным сюрпризом, и ему действительно грустно, что это удовольствие так быстро закончилось… Немного подумав, Майкрофт решает, наконец, уступить давно терзающему его искусу и позволить себе получить последнее наслаждение − он решительно и грубо хватает потные, тёмные кудри Шерлока и вздёргивает голову брата вверх. По крайней мере, это знакомая территория − он уже много раз проделывал нечто подобное раньше, в те далекие времена, когда они оставались наедине в дальней комнате их тайной лондонской квартиры, которая в течение последних двух лет так ни разу и не отпиралась… Перебирая между такими чувствительными пальцами струящийся шёлк этой потрясающей шевелюры, Майкрофт удивлённо вскидывает брови − он поражён своими сенсорными ощущениями; как же он мог забыть, насколько это острое удовольствие − чувствовать в пригоршне такие густые, такие мягкие и шелковистые волосы Шерлока. Даже то, что теперь эти вьющиеся пряди насквозь мокры − хоть выжми − даёт новое, хоть пока и непривычное, но тоже весьма приятное ощущение. И Майкрофт смакует его секунд десять, прежде чем наклониться и прошептать по-английски в открывшееся под собранными волосами ухо:       − А теперь слушай − в Лондоне активировалась подпольная террористическая сеть. Они готовят массовый удар. Прости, боюсь, каникулам конец, дорогой братишка.       Майкрофт вздыхает − жаль, конечно, что на сей раз победа осталась не за ним, однако тут уже ничего не поделаешь. Игры играми, но настало время забрать своего раздражающего младшего брата домой:       − Пора на Бейкер-стрит, Шерлок Холмс.       Ему не видно выражения лица Шерлока, полностью закрытого свисающими на лоб длинными густыми волосами, но старший Холмс знает, вернее, даже чувствует, как уголки по-детски пухлых, но не по-детски резко очерченных губ ползут в стороны и вверх, и как безупречный рисунок рта кривится в торжествующей усмешке.