-I-
— Я хочу быть единственным богом этого мира! — выкрикнул Накаго в равнодушное небо. Хранители Судзаку, хранители Сейрю — они все были мертвы. Принесены в жертву этому самому небу, которое само не знает, чего хочет и зачем ему играть людскими душами. Распятая в холодном синем свете, жрица Сейрю невнятно хрипела, едва перенося холод присутствия божества в ее теле. Скоро она погибнет — ни одна священная дева не прожила долго после Призыва. — Кайдзин! — крикнула она наконец, обозначая, что это и ее желание — и пала на землю, скорчившись в измятых одеждах и со свистом и стоном ловя воздух. А перед Накаго предстали боги. Худой и спокойный, сидел на троне Император Мира. Лицо его едва можно было разобрать: оно словно пряталось в дыму воскурений. Золото и пурпур его одежд мягко сияли, с тяжелой короны свисала бахрома золотых и бисерных нитей. Молчаливые девы-наложницы нян-нян испуганно жались к подножию его трона. Спокойно и равнодушно взирали на Накаго бывшие боги его мира: суровый Дракон, печальный Феникс, отрешенный Тигр и равнодушный Змей-Черепаха. — Хочешь быть вместо нас, значит... — вопросил Император Мира. — Зачем? — Я хочу, чтобы была справедливость, — пожал плечами Накаго. — Справедливость ужасна, — прошептал Тигр. — Она не знает жалости. Она не знает милосердия. Не знает снисхождения... — Лучше так, чем так, как есть. Ваше милосердие страшнее любой справедливости. — Значит, ты желаешь торжества Закона? — одобрительно уточнил Змей-Черепаха. — Нет. Я хочу справедливости. — Но если справедливость — не Закон, то что? — Справедливость — это я. Только мне решать, что есть справедливость. — Да по какому праву!.. — Тихо, Гэнбу, — повел рукой Император Мира. — Право у него есть. Змей-Черепаха гневно скривился, но покорно умолк. — Новый бог нашего мира, скажи: какое тронное имя ты желаешь взять? И желаешь ли ты кого-нибудь себе в помощники? Накаго задумался. С одной стороны, он получил желанное: он хотел остаться один — он остался. С другой, перед ним были боги. А если боги что-то предлагают, отказываться бесполезно. Так или иначе, ты будешь вынужден это принять. — Кого вы можете предложить? Одна из нян-нян развернула широкий шарф из четырех полос — зеленой, белой, алой и синей. На этот шарф другая нян-нян с низким поклоном поставила резной ларец. — Извольте, — чуть дрогнувшим голосом сказала она, — избрать по вашему желанию по одному камню каждого из цветов, достав их из сего ларца. — Звучит как рыночное мошенничество. — Каждый из нас, — пояснил Император Мира, — сейчас дарит тебе в помощники по одному из своих хранителей. Пятого помощника тебе дам я сам. А чтобы мы были свободны от подозрений — вынимать будешь ты, и вслепую. Пусть судьба решит, кто будет тебе служить. Накаго пошарил в шкатулке и достал камень. Зеленый. — Хикицу! — объявил Змей-Черепаха. — Нарекаю ему новое имя: Закон. Худой, почти истощенный, с одним глазом, с проседью в светлых волосах. Хокканец, явно, хотя одет странно, наполовину по конанской, наполовину — по западной моде. Или тогда, когда он был еще человеком, а не звездной душой, в Хоккане так носили? Следующий камень был белым. — Тороки, — по-прежнему шепотом сказал Тигр. — Нарекаю ему новое имя: Мудрость. Рыжий парень с перьями в волосах насмешливо поклонился. Яркий слишком для мудрости, даже одежда вся расшита перьями и бусинами. Но лицо хорошее — славное и добродушное. Алый. — Хотохори. Нарекаю ему новое имя: Любовь, — не глядя на Накаго, скороговоркой сказал Феникс. Значит, вот так? И теперь придется принять помощь былого врага? Хотя прекраснейший из людей мертв уже несколько недель, огонь ярости еще не угас в его глазах. И этому, не знавшему чувств, кроме горя, ревности и гнева, дают боги такую хрупкую вещь, как любовь?! Синий. — Томо, — явительно хмыкнул Дракон. — Нарекаю ему новое имя: Сражение. И снова странный выбор, если это был выбор. Надоедливый актер, назойливо влюбленный в Накаго... зачем боги его выбрали? Хотя воля в нем есть, есть и умение сражаться. Или это просто издевка богов, как с разбойничьего вида Мудростью и Любовью, не знавшей любви? Император мира благосклонно кивнул. — Я же дарую тебе особого помощника. Вот, прими: имя ей Шутара Руй, я же нарекаю ее — Власть. Ты согласен? — А есть выбор? Что до меня, то я приму имя Справедливого Государя, — заявил Накаго. — Теперь что? Император Мира грустно улыбнулся. — Теперь мы уходим, оставляя тебе наше жилище и наших прекрасных наложниц. Правь с честью... если сможешь. Он отступил и, спиной вперед, шагнул в огромное зеркало. На его месте появилась женщина. Худая, с узким вдохновенным лицом и суровым взглядом глубоко запавших черных глаз, облаченная в отороченные мехом тяжелые одежды на западный лад. На лбу у нее пурпуром был начерчен иероглиф “Власть”. И так же загорались знаки божеств — одного за другим — на лбу у оставленных ими четверых. А сами боги один за другим уходили в зеркало. Потом исчезло и само зеркало, рассыпавшись мелкой стеклянной пылью. А потом начал рушиться дворец — гигантские камни разлетались и падали, словно кусочки конструктора или кубики, которые ребенок расшвыривает в неожиданном припадке ярости. С тихим звоном и шорохом осыпались стекла и слюда из оконных переплетов, полы и колонны мгновенно прогнивали в труху... Наконец все умерло. И тогда из огня и воды соткался новый дворец, странный и причудливый, словно сон безумца. Пламя стен вздымалось к сложным водоворотам потолка от расплавленного золота полов, изредка меж его языков было видно синее небо и зеленые холмы великой горы богов. Огромные окна выходили каждое в разное место: то на рыночную площадь в Сайро, то в хокканскую столицу, то вовсе в какой-то темный лес. За одним окном пламенно призывал свое племя на бой древний мадзин, вздымая к небесам меч и факел, а другое показывало паренька лет шестнадцати, скрючившегося над какой-то толстой книгой. В третьем окне суетились в храме Сейрю конанцы и кутосцы, а в четвертом медленно-медленно шел по бесконечной лестнице карлик со светящимся клинком... Накаго с трудом отвернулся и посмотрел на творившееся в зале. Помощники уселись на ступенях трона, без сомнений уступив само сиденье госпоже Власти. Рыжий тревожно оглядывался по сторонам, хокканец судорожно перебирал вынутые из походной сумы свитки. Хотохори и Томо смотрели друг на друга неотрывно, словно в гляделки играли. Нян-нян, затаившись в углу, тихонько утешали друг друга и одновременно спорили, кому же именно следовало здесь молиться — новым страшным богам или старым ушедшим. — Я вас ненавижу, — тихо сказал Хотохори. — Не взаимно, — ответил Томо. — Нам до тебя нет дела. — Не “нам”, — возразил Накаго. — Тебе. Тебе нет до Хотохори дела, но тебе нет дела ни до чего, кроме себя. — А ты? — А мне тебя жаль, — спокойно ответил Накаго. — Доволен? — Нет! Как же это все надоело! Если бы можно было просто махнуть рукой, и мир развалится, так нет! Изволь терпеть теперь этих пятерых, из которых только Томо на что-то годен, и то — только очень относительно. Он захотел быть богом — он им стал, но... неужто есть что-то выше богов?! — Закон, — словно в ответ на его мысли сказал хокканец. — Закон, который над богами. Правила, по которым нам придется играть. — Я не желаю больше игр! — А кто желает... Но разве у нас есть выбор? — Мы можем установить свои правила, — ответил Накаго. — Мне нравится твой образ мыслей, — кивнула Власть — Есть ли более конкретные идеи? — Есть. Отменить жриц, — сказал Мудрость. — Жрицам слишком больно. За окном, которое вело в Кутоо, Миака плакала над корчившейся от боли, изуродованной божественным присутствием Юи, а та только кашляла, захлебываясь собственной кровью. — И хранителей бы отменить, — мечтательно сказал Томо. — А то жриц точно уж не по принципу незаурядности отбирают, в отличие от нас. И ладно если дуреха хоть добрая будет, как вражья Миака — а если еще и злобная истеричка? — Вы виноваты сами, — холодно скривился Хотохори. — Это вы ее довели до такого состояния, разве нет? — Видно, это мы вложили ей в грудь зависть к тем, кто добрее и лучше нее? Или научили ненавидеть мир за то горе, который он ей причинил? Нет, Хотохори! Она сама выбирала, какой и с кем быть, — пылко возразил Накаго. — Да уж. И показывать свои прелести, махая ногами перед лицом у нашего императора и у нас самих, тоже не мы ее научили...— пробормотал Томо себе под нос. — Госпожа Миака считала госпожу Юи хорошим и достойным человеком. А это значит — или вы клевещете на невинную, или... — Тихо, — Шутара Руй чуть нахмурила брови. — Мы боги. Мы не должны спорить и браниться, как смертные в таверне. Ваша война окончилась, теперь вы на одной стороне... или, точнее, вне всяких сторон. — А что мы вообще делать должны? — рыжий говорил с сильным хинским акцентом, но в целом разборчиво. — Я не понимаю! — И никто не понимает, — пожала плечами дама. — Именно это нам и надо придумать, не так ли — что мы должны делать. — Я вообще хотел уничтожить мир, — хмуро сказал Накаго. — А почему этого не сделал? — Хотохори с самым наивным видом хлопнул глазами. — Понял, что не позволят. — Закон над богами, — повторил хокканец. — Карма. — Уничтожить мир... — протянул Мудрость. — Мне идея по душам. — По душе, — машинально поправил Томо. — Мне тоже она нравится. Мир... скажите, ну кто из нас был в нем счастлив? Кто из нас прошел свой путь от рождения и до смерти, не будучи измучен жестокой судьбой, которая словно нарочно глумится над всяким, кто посмел не быть ничтожеством? Он перебрал пальцами воздух — безупречный, годами отточенный жест. Накаго усмехнулся. Он десятки раз слышал эти слова. Сотни раз он их повторял сам. Имена и судьбы Хранителей прошлого были известны, они остались в летописях и легендах — и кто из них был счастлив? Может быть, первый Аситарэ, предавший своего господина и хозяина во имя Жрицы? Или первый Накаго, поразивший дракона лишь для того, чтобы погибнуть от его предсмертных слов? А быть может, Хотохори прошлого, рожденный девушкой и с рождения назначенный быть ценой для подвига и престола? Или Татара, переживший всех своих и навеки заточенный в храме во имя охраны Синдзахо? «И в смерти своей он(а) был(а) счастлив(а), ведая, что так может послужить Богам и Жрице», — это ли предел счастья, оставленный для хранителей? И если да — то зачем оно сдалось, такое счастье? — С самого рождения мы получили клеймо, которое нельзя ни стереть, ни даже вырвать с мясом: оно нематериально, оно нанесено не людьми. И чем старше мы становимся, тем крепче оковы, тем заметнее позорный столб... Толпа ненавидит нас — и нам завидует, завидует клейму, потому что сама его жаждет... — тем временем продолжал Томо. Хотохори гневно возразил: — Не ропщите на богов! Вы рождаетесь не для унижений, но для любви и для высшего счастья — служить... — Да, особенно ты. Двадцать лет в резной шкатулке дворца ради того, чтобы любить ту, кого никогда не было, и потерять всех, кто как раз-таки был. Думаешь, я не знаю? Дорогуша, да я за тобой сколько лет шпионю уже! — картинно-злодейски хохотнул Томо. — Для любви, как же! Сколько ее у тебя было, той любви?! — Но Миака... — Он ее повалил на кровать и потискал. Потом совесть взыграла, — промурлыкал Томо. — Но Хооки... — Как она вообще родила мальчика, мне интересно!.. — Одно из двух, — вполголоса хмыкнула одна из нян-нян. — Или отцом был не Хотохори, а его братец, или просто дама проявила выдающееся чувство долга. — Ставлю на первое. Никакое чувство долга не... — Вы опять ведете себя, как дети, — устало потерла виски Шутара. — Причем дети, которые только-только узнали о некоторых радостях взрослой жизни и всюду их видят. — Хорошо, оставим кровать в покое. Хотохори, даже если счастлив был ты, счастлива ли твоя земля, выжженая засухой? Твои подданные? Твоя, черт возьми, семья? — Накаго сам удивился своей горячности. Наверное, дело было в том, что он уважал конанского императора, считая его чем-то сродни себе. Оба они росли, как трава сквозь раскаленные камни мостовой — яростно выбирая жизнь и волю вопреки всему. Только Накаго сумел пробиться на волю, а Хотохори... Иногда он напоминал канарейку. Так же легко придушить, так же хорош собою и так же не умеет жить вне клетки. Вот и сейчас — затих. Понял что-то. Или вспомнил? Мать, помешанную на власти, или братьев, или всю пропитанную ядом свою пурпурную темницу-дворец, или неугодного богам брата... Или прошлого императора, упрямого гордеца Рэкку, пораженного карой богов. Его крик, когда он обрушил бич на статую Судзаку: «Плодородия, чтоб его конно и оружно! Плодородия!» Тогда который год подряд боги отказывались давать Конан урожай: не заслуживали его люди, недостаточно хорошо молились. — Но ведь это только мы. Мы живем в такое время, мир искажен и гибнет, разве нет, Накаго? Раньше было иначе. Я читал! Ответил, как ни странно, не Накаго — одноглазый хокканец. — Я тоже читал, — сказал он. — Все детство читал. В наших местах — тогда — это было не редкость, чтобы кто-то знал грамоте. Это теперь все изменилось. Поэтому я тоже читал — хроники, повести. Рассказы о божественных деяниях. Там все было красиво и правильно, и только мы неведомо за какие грехи оказались покараны вечной зимой, ожесточением сердец, пустотой в душах... Женщины каялись, сами не зная в чем. Мужчины клялись исправиться. Брат нашего императора сошел с ума, пытаясь в книгах найти причину катастрофы, ему выели глаза ядовитые пары в лаборатории, когда он собирал по капле сложные амальгамы, способные вернуть земле плодородие. А мы... мы верили в Жрицу. О, как мы в нее верили — ради ее улыбки мы были готовы отдать свою и чью угодно жизнь! Она тоже в нас верила, впрочем... О том, чем это закончилось, здесь все знали и так: Хоккан перестал существовать, распавшись на бесконечно мелкие кочевья бесконечно дробившихся и столь же бесконечно изводивших себя в междоусобицах кланов, старая речь забылась настолько, что в столице всего один старик мог ее прочитать, а жрица... а что жрица, кому до нее дело? Вернулась в свой мир и там подохла. Одна судьба у всех этих, богами поцелованных. — Ты хочешь сказать, мой Конан... — Если его не сожжет солнце, его погубит что-нибудь еще. Государства не угодны Будде, что установил Закон над богами. — Это жестоко! — возразил Хотохори. — Ничуть — если посмотреть на это с определенной точки зрения. Чем меньше у человека жизненных благ, будь то пища, ценности или государственное устройство, тем больше у него, как считают, шанс познать иллюзорность этого мира. А это — та цель, к которой нас ведут милосердные боги. Поскольку доколе мы в плену счастья земного, дотоле будем узниками мучительного круговорота жизни. — Чушь какая-то. — Чушь, — согласился хокканец. — Но боги в нее верят. — Но любой думающий человек... — Любой думающий. А боги думающих не любят и не одобряют. Думающему не понять, понимающий не задумывается. Хотохори замолчал и задумался, словно внутри себя взвешивая: да или нет. Наконец он спросил: — Но ведь мы сделаем новый, лучший мир, когда уничтожим старый?-II-
— Хорошо. Теперь, когда мы определились с целями, давайте подумаем, как нам добиться желаемого, — сказал Накаго, сгоняя с трона Шутару и тяжеловато усаживаясь. — Жрица говорила, что все мы живем в Книге... — задумчиво сказал одноглазый. — Это может помочь? — Разумеется, — кивнул Накаго. — Если что-то связано с неким предметом, надо уничтожить предмет и тем самым уничтожить и все, с ним связанное. В нашем случае предмет — книга, не так ли? — Не менее трех книг. Отец нашей Жрицы делал перевод со старинного манускрипта, который был списан мадзином Тэнко с еще более старинного манускрипта. — Это уже детали, — качнул головой Накаго. — Главное — определена наша цель, и эта цель — книга, верно? — Книжки, да. Или свитки, — встрял с уточнением Тороки. Интересный тип. С одной стороны, как ни крути, а все же свой — хинец. Хотя хинцем себя Накаго давно не мог назвать: он сам по себе. Свой собственный. Ни адские врата, ни райские, ни боги, ни мадзин власти над ним не имеют: свою участь он выберет сам сообразно стремлениям своего сердца. А этот — настоящий, посвященный Тэнко, хинский юноша-воин. Вон и татуировка с Лисьим Владыкой на предплечье, и перо птицы-небылицы, и шапочка, хоть и незнакомого клана. И при этом — сайронский Хранитель. Хотя хинцы с Сайро особо не дружили никогда: в западных землях их не любили даже сильнее, чем в южных и восточных. Может, какой-то кутосский солдат, по случаю рождения на земле Тигра взятый в хранители для ровного числа — как вот у них был северянин Аситарэ и сайронка Сой? — Значит, мы должны найти все списки нашей Книги, — задумчиво покивала Шутара Руй. Власть. Что о ней известно, кроме имени? Сайронская дама — камергер Церемоний, ненавидевшая свою родную страну настолько, что навязала ей заведомо проигрышную войну с Кутоо. А потом — благословившая жрицу. И вроде как страну освободившая. Странная женщина. Сумасшедшая, сказал бы Накаго — не будь он сам таким. Как знать, какой план уничтожения мира выносила в себе эта женщина и на чем она сорвалась? Как бы это выяснить! — Три списка. В Мире Жриц. Есть готовые? — уточнил Накаго и тут наконец соизволил обратить внимание на тихие всхлипы в углу, где столпились нян-нян. В другое время он бы, может быть, сорвался на идиоток, но сейчас... сейчас еще слишком свежи были воспоминания о Сой. Дура, боги-которых-больше-нет, какая она была дура... и как ее теперь было жаль! — Что вы плачете? Радоваться надо: вы свободны от ваших жестоких хозяев! Нян-нян попадали ниц, только одна дрожащим голосом осмелилась сказать: — Но если мир погибнет, мы тоже умрем... — Умрете. А вам так охота жить? — Конечно. Мы думали, сменятся боги, что-то в жизни переменится, в мире... к лучшему, мы думали... — Впредь не думайте. Это вообще довольно бесполезное занятие. Слышали, что сказал Закон Хикицу? Хотите жить — убирайтесь вслед за прежними хозяевами. Мне вы без надобности, знаете ли. — Но, Справедливый Государь, ведь мы должны служить вам! — недоуменно прошептала нян-нян. — Они не умеют принимать самостоятельных решений, мой сегун, — тихо сказал Томо. — Просто куклы для божественных игр и утех, не более того. Хотите, я их убью? — Не хочу. Это нерациональная трата людского ресурса. Лучше вот что... Нян-нян! — Да, господин? — Вы можете попасть в Мир Жриц, не так ли? — Да, господин... — Отлично. Отправляйтесь и найдите Книгу. — Все списки, — уточнил Хикицу. — Да, господин! Глотая слезы, нян-нян открыли одно из окон и исчезли в шуме машин и мигании вывесок. — Так. Они найдут книги. А мы тем временем разработаем план — как их достать, — обернулся Накаго к своим слугам и ненадолго умолк. Оставшихся троих из новых богов он знал — кого лично, кого понаслышке. Хотохори. Вражеский император. Вот ведь: еще вчера сходились в поединке, а нынче сидят бок о бок здесь, на Горе. Совсем, совсем мальчишка, отчаянно храбрый, отчаянно гордый. Друг Жрицы Судзаку и неудачливый ее поклонник — Жрица не ароматная шалунья, ей мужчину подавай, а не эту красотку в шелках. А ведь ненависти к богам, если подумать, у Хотохори тоже должно быть — с ума сойти сколько. Вся семья божьей волей полегла, как-никак. Но он слишком честный, слишком добрый — Накаго сам таким был. Недолго. В совсем уж ранней юности. Потом научился быть умнее и циничнее. Может, и этот научится? Нет, лучше не надо. Таким он удобнее. Томо. Вот уж кого сегун Кутоо знал настолько, насколько можно было знать этот клубок иллюзий! Этот-то хоть и молод, но душа у него как у искушенного жизнью старика, а коварства и жестокости на троих хватит. Хватит и бездумной собачьей преданности. И изобретательности тоже. Полезный человек этот Томо. Небрезгливый. То, что иной постыдится и подумать, этот скажет вслух и еще удивится: как это так никто до сих пор этого не предложил? Интересно, почему именно он, трусливый и подлый, стал Сражением? Неужели Накаго чего-то о нем не знает? Впрочем, хорошо одно: Томо можно доверять. Он — свой. Хикицу Накаго тоже знал, хотя больше с чужих слов. Две сотни лет в пещере на охране пустяковой цацки — тут кто угодно всех богов возненавидит. Но их стране крепко от Кутоо досталось, значит, может и взбрыкнуть... но нет. От богов Хоккан пострадал куда больше. А если представить, что еще двести лет назад там были люди, способные одною алхимией победить неурожай, а старую речь знали даже кочевники... И потом, Накаго тоже мог рассказать про Кутоо много хорошего. Итого: трое союзников, двое — неизвестно кто. Еще неплохое соотношение, если подумать. Бывало и хуже. — Скажите, а кто из вас знает, какие мне и вам даны силы? — спросил Накаго. — Это важно будет учесть в нашей работе по уничтожению мира. Никто, судя по реакции. — Можно попробовать узнать это через медитацию, — предположил Хикицу. — Хотя полагаю, наши способности теперь не завязаны на уровень ки или наподобие того... — А можно спросить у специалисток, — предложил Томо. — Сегун, позови нян-нян, уж они-то точно знают, что и к чему у нас со способностями. — То отзови, то призови... зачем тогда отсылал? — проворчал Накаго, но решительно рявкнул: — Старшая нян-нян, явись! Та и впрямь явилась — ничем, кроме количества бусинок в волосах, не отличающаяся от других. И тоже глаза на мокром месте. — Умоляю, — начала она, — не надо меня убивать! Я ведь уже почти нашла то, что вам надо, Накаго-сама, и... — Дура, — оборвал ее Накаго. — Никто тебя не собирается убивать. Скажи-ка, как тебя там, каковы наши божественные силы? — Сейчас, г-господин! Нян-нян низко поклонилась, волевым решением сглотнула слезы и метнулась в угол, к большому сундуку. Еще две ее близняшки, явившись из ниоткуда, быстренько установили в центре залы стол и шесть стульев. Стол накрыли все тем же цветным шарфом, и старшая нян-нян аккуратно положила на него странную пятистороннюю доску. — Вот, — сказала она. — Что это? — Аэнарда, — недоуменно сморгнула нян-нян. — Точнее, доска для нее. Вы, господин, садитесь вот здесь и называйте, кому ходить, а эти господа будут играть. Один наберет себе семерых человек, которые могут истинно любить, другой — семерых мудрецов, а третий... Доска полыхнула синим пламенем и опала серой золой. — Но, господин!.. — ахнула нян-нян и умолкла, не смея укорить грозного Справедливого Владыку. — Что? — в голосе Накаго была холодная и очень спокойная ярость. Такая, что Томо предусмотрительно шарахнулся куда-то в угол, уходя с линии удара. — Б-без этой доски фишки совсем бесполезны, вы не сможете... — Я и не намеревался. — Но... — Ты чего-то не поняла? Я не намеревался играть. Играть людьми — это мерзость. Каждого, кто так поступает, я покараю. — Но Закон... — Может катиться к ёмам. В ужасе разодрав на себе одежды, нян-нян пала ниц в ожидании кары... но кары не случилось. Небеса молча стерпели оскорбление, и Накаго спокойно сел на трон. — Встань и прикройся, — приказал он нян-нян. — А теперь отвечай по существу: каковы наши силы и каких сил мы лишились, уничтожив доску? Но та только исчезла — видимо, от стыда. Зато возникла другая нян-нян (судя по количеству бусин и лент, рангом ниже) и охотно сообщила: — Никто не знает, господа. Вам ведь даны совсем иные силы, чем прежним господам. Тогда Великий Дракон владел водами небес, Великий Змей-Черепаха — водами земли, Великий Феникс — пламенем, а Великий Тигр — ветром, Тайицу-кун же обладал всем волшебством мира. А нынче все совсем иначе. Только без доски аэнарды вы все равно ничего не можете! — дерзко заявила она, глянув прямо в глаза Накаго. — Что скажешь, Томо? — привычно спросил тот совета. Смешно: сколько бы Накаго ни презирал актера за самодовольство, извращенный разум и склонность предлагать наиболее радикальные идеи — когда он не знал, что делать, спрашивал совета он только у Томо. — К лучшему. Кто знает, что могли натворить этот хинец и та дамочка, сядь они играть. А так нет искушения — нет и возможности ему поддаться. А силы всегда можно проверить на практике. Например, теперь мы знаем, что вы способны испепелять одним взглядом то, что вызывает ваш гнев. Вероятно, нечто подобное есть и у остальных, не так ли? — А что мы не сможем влиять на мир людей, так мы ведь этого и не хотели, не так ли? — Хикицу задумчиво встряхнул мешочек. Камни в нем тихо брякнули.-III-
Та же дерзкая девица сообщила, что местоположение одного из экземпляров известно: библиотека в городе Токио в Мире Жриц. — Зато наверняка есть мириады иных копий, которые рассеяны по всей вселенной. Так что вам их не найти! И мир останется быть, как есть, — нян-нян снова сверкнула глазами. Накаго насмешливо улыбнулся. Вчерашняя рабыня для утех еще будет пророчить ему успех или неудачу! Дым и пламя стен от этой улыбки взметнулись, застили окна — и из них мигом, как ягоды из перевернутой корзинки, посыпались нян-нян. — Она у нас недавно... — Еще не научилась уму-разуму... — Простите ее, дурочка же!.. — Она еще научится быть хорошей нян-нян! — Я не нян-нян! Я Нонока! — крикнула девушка. — Сколько раз говорить? Остальные дружно закрыли рукавами лица, словно стыдясь подобной бесцеремонности. — Нонока, значит? — Накаго усмехнулся. — Что ж, Нонока! Отправляйся-ка ты с Хотохори вместе в Мир Жриц. Добыть и уничтожить Книгу из библиотеки. Это приказ. Та бросила на него еще один полный ненависти взгляд, но покорно взяла Хотохори за руку и исчезла. Остальные нян-нян бросились благодарить господина за проявленную снисходительность и рассыпались в благодарностях, пока Накаго это не надоело и он не велел отправляться дальше на поиски. — Помилосердствуйте, господин! Дозвольте объяснить... — пала перед ним нян-нян в том же ранге, что Нонока. Младшие, выстроившись полукругом, глядели тоскливыми глазами. — В Мире Жриц изобрели тиражирование. Это как печать с досок, только не десяток копий с доски, а сколько хочется… сотни, тысячи. Миллионы. Новые боги переглянулись. — Книга подверглась этому… тиражированию? — негромко уточнила Шутара Руй. Нян-нян развела руками и утвердительно склонила голову. — Нам известно местоположение всех списков, — сказала она, — но не копий. И нам не известно число копий. Более того… мы точно знаем, что какое-то количество копий попало, — нян-нян вдохнула побольше воздуха, как перед прыжком в воду, — в другие миры. Не Мир Книги и не Мир Жриц. — Другие миры? — переспросил Накаго. Томо жестом плакальщицы заломил руки — у другого это значило бы «все пропало», но для Томо подобного понятия не существовало. — Ну что ж, мы бессмертны, у нас есть время на поиски, — произнес Накаго с уверенностью, которой не ощущал. — И много этих других миров? — Бесконечное множество, — отозвался Хикицу. — Учителя былых времен считали, что переход между мирами для человека возможен лишь через перерождение… однако если есть Книга, то наверняка есть и иные способы. Сколько миров, столько и способов. Или даже больше. Рыжий Тороки лаконично заявил: — Ну, наплясаться теперь, — и подпер голову рукой. Нян-нян, доложившись, замерли, покорно склонив головы. Впрочем, нетрудно было заметить на лицах некоторых из них плохо скрытое торжество. Как видно, не одна Нонока невзлюбила новых хозяев. — Значит, будем искать, — сухо сказал Накаго и встал. Ему хотелось чем-нибудь припечатать собственные слова для большего веса, а никакого стола, чтобы опустить на него кулак, рядом не было. Однако, повинуясь его желанию, под потолком прокатились звуки отдаленного, но выразительного громового раската. — Книга должна быть уничтожена. — Мы еще не выяснили, в чем заключаются наши силы, — бесстрастно напомнила Шутара Руй. — Хотохори только что приобрел отличную возможность выяснить это на практике. В Мире Жриц законы те же, что и здесь. И если силы у него есть — что ж, пусть их применит. — В каждом из миров свои боги, — упрямо сказала одна из нян-нян, — у вас нет власти нигде, кроме как здесь. — Власти нет, говорите? — хмыкнул Накаго. — Это поправимо. Я слыхал, что госпожа Власть изрядно отличилась в искусстве сложных переговоров. Пусть же еще раз его проявит, найдя общий язык с хозяевами тех миров, куда попали книги. А вы — вы ищите книги там, где можете. Прочь с моих глаз! Нян-нян послушно исчезли, одна за другой нырнув в разные окна. — И как предполагается вести переговоры с теми, кого я даже не знаю? — вздернула бровь Власть. Впечатляющая женщина. Несомненно, когда-то она была и страшной, и грозной... но теперь она или будет полезна Накаго и получит свою выгоду от этого — или станет ему врагом и погибнет. Третьего не дано. — Нян-нян используют эти окна для перемещения к Жрицам. Полагаю, должны быть и такие, что ведут в совсем иные миры. Не так ли? — Разумно, — сдержанно кивнула та. — Я изучу этот вопрос и, если найду путь, проведу переговоры. — Благодарю вас. Да, церемонность и этикет — лучший путь для общения с этой... этим человеком. Пока она не доказала, что безопасна. Шепот Томо, как всегда, пришел откликом на самые потаенные мысли. — Такие ответственные приказы — и таким ненадежным людям? Я опасаюсь за успех нашего предприятия. — Я думал, ты умнее, Томо. Разве не лучше ограничить эту сумасшедшую четкими приказами, а не гадать, что ей взбредет в голову выкинуть? То, что она творила с родной страной, я не выдумал бы даже под действием кодоку. А Хотохори... пусть посмотрит на другой мир. На мир, в котором покой и тишина, в котором нет постоянных войн, а люди не готовы убить друг друга за горсть риса. Думаю, если у него еще есть иллюзии относительно справедливости нынешней версии мироздания, они его покинут. А что до Книги... пока нам указали только одну копию. Причем ту, о местоположении которой мы и так знаем. — То есть, без риска для дела, вы сейчас устранили две наиболее вероятные наши проблемы? Восхищаюсь, мой сегун, восхищаюсь... Но что теперь? — Искать остальные экземпляры, что же еще. И — наблюдать любопытную комедию “Хотохори в Мире Жриц”. Ты ведь любишь комедии, Томо? — Я люблю быть в них актером, а не зрителем, сегун. Накаго кивнул. — Только не заигрывайся. Заодно проверь, точны ли сведения о якобы сделанных мириадах копий. Что-то мучают меня подозрения, насколько на самом деле это возможно — особенно с учетом того, что обе рукописи — заклинания, а Книга вроде как и вовсе пишет себя сама, то есть исходно текста там нет. — А если есть, то он моментально переносит к нам, — понимающе покивал Томо. — Хотя ведь как-то же этот текст был переведен... — Перевод сам по себе — таинство и заклятье, милый мой, — хмыкнул Накаго. — Раньше жрицы все были из другой страны, теперь из этой, раньше работал свиток, теперь книга. Я ведь сказал: мы ничем не рискуем. Колдовство все в этой Книге, она неуничтожима... но копии лучше собрать. — Слушаюсь, сегун. Хорошо работать с теми, кто понимает, чего от них надо. Очень хорошо. Удобно.-IV-
Не успел Томо скрыться в окне, а Накаго — снова сесть на трон и задуматься, как резкий голос госпожи Шутары разорвал тишину. — Я нашла путь в один из соседних миров. Это окно было открыто мадзином несколько поколений сэйси назад. Значит, около тысячи лет, а то и больше. — И где сейчас этот мадзин? — Нян-нян говорят, что он погиб, поверженный Императором Мира, великим Тайицукун, в неравном бою. Сражение сдвинуло материки и моря, так что теперь гора Тайкаку больше не находится в центре мира — вот насколько это была могущественная тварь. — Любопытно. Это объяснялось его происхождением, как полагаешь? — Да. В том мире верховный бог дарует своим подданным бессмертие, если они хорошо себя ведут. — А если ведут плохо — не отнимает раз подаренное? — зло скривился Накаго. — Как мило. — Нет. Это может сделать только некто, обладающий определенными полномочиями. В конце концов Тайицукун пригрозил, что придет в тот мир со своими детьми и всеми воинами созвездий. На мой взгляд, это было попросту бестактно, но — подействовало. Демон лишился бессмертия и был повержен. — Дай угадаю: вести переговоры нам предстоит с теми, к кому уже являлся Тайицукун. Причем, так сказать, конно и оружно, верхом на Драконе Млечного Пути. Красота. — В вашем тоне я слышу ненужную иронию, — холодно сказала госпожа Шутара. — Но я понимаю ваше недовольство. Сама бы предпочла не иметь дело с теми, кто может помнить старую обиду. Однако, прошу заметить, выбора у вас нет. У нас нет. — Нет, — согласился Накаго. — Значит, будем думать. Как выманить у этих чужаков Книгу? — Надо узнать, в первую очередь, что они из себя представляют. Что ценят, что ненавидят, — сказал Накаго вслух, но скорее самому себе. — Кто-то может сесть за книги и поискать в них упоминание... как они себя называют, Власть? — Мир Двенадцати Царств. Пока они ищут информацию, стало можно снова сесть и закрыть глаза. И наконец понять, что мешало сосредоточиться. Этот гул голосов в ушах — людские молитвы. Кто-то хотел замуж, кто-то — свободы, кто-то хотел смерти, а кто-то отчаянно не желал умирать. Кто-то страдал от жары, кто-то замерзал, а кто-то молил послать хоть соломинку, за которую можно ухватиться посреди потопа. А он — бог, который может исполнить их прошения. Или отвергнуть. «Нет». На все моления — «нет». Никого не спасать, никому не помочь. Бессмысленно: мир обречен, он погибнет вместе с Книгой. И будет переписан заново — так, чтобы никто не страдал. Или хотя бы никто не страдал по вине богов, жестоких и самовластных. А потом пришло Знание. ...ноги заплетаются в высокой траве, руки опалены до локтя, на голове вместо волос — большой ожог. — Кто ты, девочка? — Шу... — Кутосское имя! Бросьте ее обратно в огонь, на нашей земле нет места чужакам, мерзким оккупантам!.. ...— Проклят, проклят, ты проклят! — камни летят в белоголового мальчика. — Ты проклят! Знак злого бога на тебе, убирайся прочь!.. ...— Небо, клянусь тебе: я отомщу! Я разрушу мир, построенный на ненависти и обмане!.. ...Великий мадзин касается когтями щеки рыжего юноши, и тот расплывается в трепещущей улыбке. — Иди. Этот мир мне еще нужен, Игер. Мы ведь сродни: и ты, и я меняем лица, не так ли? — Да, господин. И улыбка мадзина Тэнко заставляет сердце дрогнуть, вспоминая былое... ...— Мой император. — Привет, привет тебе. Ты сегодня краше, чем обычно. — Для вас, господин. Только для вас. — Хорошо. С тех пор, как этот Накаго вырос, я не видал ничего, стоящего моих ласк... ...— Такико... — худая девочка вцепилась руками в одежду Хикицу, уже точно такого, каков он сейчас. — Я боюсь. — Я тоже. Не бойся. Боги — не люди, они не подведут. — Хотелось бы верить... ...— Надо уходить. Иначе... — мужчина в пурпурных одеждах взмахнул руками жестом отчаяния. — Кара неминуема, — согласился с ним воин в черном доспехе. — Этот мальчишка решил, что мир устроен неправильно. Мир, который даже не он создавал, что за дерзость! — У него есть власть и сила, — спокойно возразил седой мальчик. — У нас их нет. — У нас и поддержки нет, — красавец в синем с ненавистью глянул куда-то вдаль. — Она нас предала. Согласилась ему служить! — Феникс тоже готов предать, — кивнул воин. — Но пока сомневается. Видишь ли, мальчишка в своей программе не хочет учитывать его обожаемую Любовь... ...— Есть закон, который превыше богов! И этот закон — я есмь!.. «Ты хотел знать? Теперь ты знаешь». Знает. Понял. Накаго расхохотался бы, не будь ему так горько. Мир Книги создали неудачники. Беглецы от законной кары, на которых на родине едва не нашлась управа. Неспособные создать нечто работающее. Тот, от кого они бежали, правда, тоже был ничуть не лучше — этакий товарищ по несчастью, только не воин и даже не крестьянин. Чиновник, тупоголовая штафирка, упершаяся в бюрократию как последнее спасение от хаоса. Вторая сторона на грядущих переговорах. Замечательно. Ну вот просто — замечательно.-V-
Отозванные из Мира Жриц, Хотохори и Томо недоуменно глядели на Накаго, неведомо зачем устроившего из тронной залы пиршественную. Нян-нян носились вдоль длинных столов, уставляя их блюдами с самыми изысканными яствами, какие только можно было найти в Мире Книги. — Сакэ из глазных яблок ставьте на этот край стола, где сядут дамы. Говорят, дамам нравится. А на тот конец — только овощи и фрукты. Вдруг они притащат этих своих рогатых лошадей, — распоряжалась старшая нян-нян. Три часа назад Накаго присвоил ей имя Нёкун. — Надоело различать вас по количеству бусин. Чтоб каждая срочно себе выбрала имя, записала в общий список и передала старшей, — заявил он. Нян-нян поплакали (слезами они встречали каждый приказ нового господина), но исполнили. Теперь была другая проблема: запомнить, кто из них Глициния, кто Камелия, а кто какая-нибудь Гортензия. С фантазией у божественных дев были те же проблемы, что с самостоятельностью вообще. — Что стоите, как идиоты? — недовольно окрысился на новоприбывших Накаго. — Приведите себя в парадный вид, у нас гости из другого мира. — Откуда? — Из родного мира наших прежних богов. Ну, не совсем родного, но около того. Надо произвести на гостей приятное впечатление. — Родного мира? — Да. Они его создали. Получилось как обычно, и один штафирка переделал тот мир по-своему. Получилось... — Накаго задумался, приискивая определение. — Как обычно? — подсказал Томо. — В принципе, да. Какой мир мог создать штафирка-бюрократ? Ничего хорошего. Хотохори поднял бровь. — «На карте этот маршрут был удобнее», — сказал генерал, с трудом вылезая из оврага? — Именно. Так, не до разговоров. Надо впечатлить гостей и в то же время показать им, что мы настроены мирно. Нам от них нужна Книга — омерзительная вещь, которая создает демонов. Без Книги у нас в мире творится бардак и ужас, а сами найти мы ее не можем. И вообще, мир там чужой. В чужой мир мы лезть не намерены, мы не Тайицукун. Что делать с нашим — поправить, чтобы он вернулся к Балансу. Кланяемся ниже, мы по сравнению с ними — дети ничтожные, не забывайте. Поняли? — Но при этом принять парадный вид и старательно показать всем, что мы все же не хрен, хоть и с горы, — Томо кивнул. — Будет сделано. Делегация от соседей прибыла вечером. Не через окно — через какой-то особый управляемый межмировой водоворот. Семь хорошеньких девушек, дама, похожая на хозяйку дорогого конанского борделя, и две однорогие лошади, самец и самка. Накаго опустился на одно колено, касаясь рукой земли и склонив голову. — Добро пожаловать в наш мир, о владычица Сиванму! — воскликнул он. Восхищение в голосе даже не было поддельным. Просто как всегда: пока одна половина души восторженно любовалась, вторая — оценивала обстановку. Пока одна дрожала от почтения перед Западной Царицей-Матерью, о которой в Мире Книги почтительно шептали лишь смутные легенды, вторая кривилась в отвращении и цепко отслеживала слишком жесткие и не подобающие доброй богине складки в уголках губ. А владычица рассмеялась: — Ах! Так меня не называли уже очень давно! — но ее смех был не слишком искренним. Что такого прячется за именем, от которого ты отказалась, богиня? Помимо памяти о твоей измене? — Как же прикажешь называть тебя, дитя мое? — Я привык откликаться на имя Накаго. Женщина улыбнулась одобрительно. Несомненно, уже слышала о принятом им тронном имени. Но в сравнении с Царицей-Матерью что значит решение ничтожного смертного зваться — Справедливостью? Ничего. Смертный должен быть смиренным. Он будет. Смертному слишком нужна Книга. — И как же вы стали божеством, господин Накаго? — мягко спросила Царица, отпивая глоток сакэ. Как и полагал Хикицу, оно не оттолкнуло ее ядом скверны. А значит, существом чистым и святым Царица не была. А значит, дальнейшее было можно. — Выиграл Игру Божественных, — спокойно ответил он. — И загадал правильное желание. — Вот как! — взгляд Сиванму стал печален. Она смотрела сквозь собеседника — что она вспоминала? Или их штафирка тоже некогда выиграл свою Игру? Это многое бы объяснило. — Да, даже боги подчинены Закону, — произнесла Царица уже спокойно и с достоинством. — И зачем же вам списки Книги? — С тех пор, как их стало так много, в нашем мире вся гармония полетела ко всем... простите, не стало ее, гармонии. Жрицы приходят и уходят как попало, загадывая глупые эгоистичные желания, боги недовольны их служением и карают землю... — Но теперь боги — вы. — Но мир этот создан не нами. А значит, мы сядем за доску для Игры и значит, нам придется карать. И исполнять желания девчонок, не знающих, чего они хотят. — А вы хотите... — Мы хотим вернуть этот мир к исходникам. Чтобы жрицы просили о том, что нужно, и служили так, как надо. Тогда будет счастье и удача, и мы сможем подарить миру — мир и покой, — глаза Накаго невольно загорелись отблеском прежней мечты. Кто знает теперь, что эта мечта давным-давно скончалась? Кто знает — тот смолчит. Царица-Мать, напротив, затуманилась челом. Поняла что-то. Но что? Узнается. — Если ты так этого хочешь, мальчик... что ж, я велю собрать копии Книги по нашим царствам. И надеюсь, они принесут тебе пользу. И твоему миру — тоже...-VI-
Гости покинули дворец на Горе, и в их походке и взглядах новые боги Горы читали смесь печали и... страха? Чего им бояться, самовластным владыкам мира, который в несколько раз лучше и совершеннее? — Они не нас испугались, — вдруг осенило Хикицу. — Они испугались за нас. — Что? — Они испугались за нас. За то, что мы можем чего-то натворить, и наш мир, и без того больной, станет совсем неизлечим. — Он уже неизлечим, не так ли? — Накаго пожал плечами. Гул молитв в ушах не смолкал ни на миг: плач и стон обреченного мира. Мира, которого не было. — Знаешь, в том мире Тэнтею запрещено молиться. Не поэтому ли? Манера Хикицу изъясняться иногда вгоняла в легкий ступор. Потом Накаго понял: он тоже слышит молитвы и полагает, что верховный бог соседского мира слышать их не желает. — Странная причина. Разве он и так не видит, что творится? — Ничего странного. Куда проще не замечать того, что под носом творится, чем закрыть глаза на крик боли, бьющий в уши. Наш Тэгиру вон сколько лет сам себе все беды объяснял происками и саботажем, лишь бы не видеть, что творится на свете. А стоило в глаза сказать прямо — как его всего передернуло... — Ваш Тэгиру был трусом и глупцом. Их Тэнтей — божество, живущее тысячи лет. — Разве бог не может быть глупцом? Или трусом? Тем более такой, который хотел построить идеальный мир, а построил... — Идеальную тюрьму. — Именно. — Видишь ли, здесь есть один нюанс, — хмыкнул Накаго. — Объясню его тебе один раз. Меня не интересует мироустройство. Я хочу знать, как сделать счастливыми людей. Тех, которые живут на земле. Тех, которые не были и не будут царями и сегунами. Если они счастливы в том мире, похожем на тюрьму — значит, и тюрьму можно взять за основу. — Это надо сильно не уважать человека, — покачал головой Хикицу. — Чтоб считать, что он может быть счастлив только в тюрьме. — А за что мне его уважать? Я человека слишком хорошо знаю. Я сам — человек. Сколько правды было в его словах? Он и сам не знал. Но действительно был готов загнать мир в тюрьму, если тюрьма — это то, что ему надо, этому проклятому миру. Потому что иначе — а можно ли что-то сделать, кроме как вместо «Да будет!» крикнуть «Не было этого!» и в последнем отчаянии зачеркнуть весь этот мир и самого себя... нет, не зачеркнуть. Стереть. Потому что их не было. Ни мира, ни Накаго, ни его предшественников, отмеченных клеймом «сердца». Не было тысячелетий пустоты, разъедающих сердце. Не было жертв, гибнувших в безнадежной борьбе с своенравными богами, навлекая на свои страны их жуткие кары. Не было. — Мой сегун, — Томо опустился на одно колено. — Позвольте, я предложу вам нечто вроде пари? — Ты всегда приходишь ответом на сомнения и печаль. Говорят, так делают только демоны. — Должен же среди безупречных богов быть хоть один демон? — Говори, с чем пришел. Я не настроен слушать твою болтовню. — Хорошо. Я вижу, вы усомнились, должен ли этот мир исчезнуть. — Ты зоркий. — Мой сегун, а почему не посмотреть на тот мир? Он являет собою то, как можно исправить неудачный образец. Можно сказать, итог лучшей на данный момент попытки. — И если тот мир окажется неудачей — все же сделать так, как я и полагал? — Именно. — Демон. — Я просто устал. Скоро у вас тоже начнется: вы начнете видеть прошлое прежних Накаго. — Безрадостное зрелище? — Более чем. — Что ж, подождем вестей из Мира Царств. — Они не замедлят. И не будут добрыми, — убежденно сказал Томо. «Хорошо бы...»