Найти и уничтожить

      На севере, пока что далеко, за пределами видимости, сюда движется эскадрилья. Запасной вариант. Надо будет — накроют весь посёлок. Если потребуется — то и вместе с окружившей его техникой и людьми. По Протоколу боевых действий на заражённых территориях, после вступления в контакт с нелюдью мы все считаемся условно мёртвыми. Командование имеет право действовать, не считаясь с нашими жизнями на линии огня, уничтожение нелюди всегда первично. А сейчас риск велик как никогда, по сравнению с этой задачей цена каждого из нас ничтожна.       Я протиснулся в душный, раскалённый шумящими приборами, мерцающий экранами командный кунг. На мониторах — вид сверху. Обычные одно-, двух-, редко трёхэтажные домики, деревянные и каменные, утопающие в зелени, два типовых серых административных здания в центре.       — Сколько беспилотников в воздухе? Трёхмерная проекция уже формируется?       — Пока только один, для проекции не хватает. Остальные обещают вот-вот подвезти.       — Сам же знаешь, «вот-вот» — это несколько часов. Связь с птичками передай на мою рацию. Придётся начинать без проекции.       Оставив шлем на броне «Шилки», я, разведя руки в стороны в знак мирных намерений, с одним мегафоном выхожу на десять шагов вперёд, на ничейную полосу между кольцом техники и безмолвным посёлком.       — Моя форма вам знакома? — говорю я в мегафон.       Разумеется, никто мне не ответил. На диалог расчёта и не было, хорошо разве что, если враг проявит себя.       — Я — куратор инцидента «Антиген». Моё имя вам не нужно, как и мне — ваши. Я здесь представитель человеческой расы. Обсудим ситуацию? В администрации должен быть такой же мегафон, как у меня. Ответьте.       Несколько минут я жду.       Наконец, с той стороны раздаётся неприятный громкий писк. Не мегафонный, но на электрических столбах видны раструбы громкоговорителей для передачи сигналов тревоги и важных сообщений. Где центр управления громкой связи?       «Административные здания в центре, оба», — шепчу я в рацию, и тут по посёлку разнёсся женский голос:       — Слушаю.       Я подавил удивление. Ответа не ожидал.       — Мы с вами можем договориться, — неторопливо начинаю я. — Совсем необязательно нам здесь друг друга убивать. Отпустите гражданских, если вы их удерживаете, оставьте оружие и медленно выходите. Все останутся живы.       — Это вы нас преследуете. — Отмечаю про себя, что женский голос спокоен и устал. А может, это просто помехи. — У нас нет заложников, и нам ничего не нужно, кроме наших жизней. Освободите путь, и мы уйдём, никого не тронув. Мы не представляем угрозы для людей.       Наши голоса гуляют по улицам, отражаются от стен, от горячего металла и рассеиваются по просторам полей.       — Вы думаете, мы поверим? — Я позволил себе хохотнуть. Не для них, а для своих солдат, они должны видеть, что врага не стоит бояться. И продолжил с глумливыми нотками. — И как же вы, кровососущие, можете нам гарантировать, что не будете убивать людей и превращать их в себе подоб…       Небо режет белая черта, и я, не договорив, бросаюсь на землю. Над администрацией вспухает серый купол, который через мгновение вспыхивает ярким огнём, раздаётся громовой раскат, землю встряхивает, и сразу же — ещё дважды. Ударные волны бьют по нам порывами раскалённого ветра. Ракеты с термобарическим зарядом выжигают не только здания, в которые были нацелены, но и те, что рядом, смахивают, как карточные, наименее крепкие домики вокруг, и вышибают окна во всех. В секунду назад цветущем поселении не остаётся ни одного зеленого листочка.       Кричу команду, и мы бросаемся вперёд, преодолеваем ничейную полосу, врываемся в селение, в центре которого медленно распухает поднимающийся вверх гриб. Воздух над нами воет от свинца — с бронетехники бьют поверх голов изо всех калибров, постепенно перенося огонь от окраин, в которые втягиваются чистильщики, вглубь. У уцелевших сооружений стены превращаются в решето, крыши срезаются и обрушиваются внутрь или на улицы.       Бойцы вламываются в дома. Как положено — сперва граната, сразу за ней вторая, только потом люди, страхуя друг друга. Мы рвёмся в центр. Нельзя полагаться на бомбы, нельзя полагаться на то, что они все вместе попали под удар, погибли и лежат теперь сожжёнными костяками, дожидаясь похоронной команды.       На командный пункт, дублируясь сквозь шум канонады в мою рацию, идут спешные рапорта. Чисто, чисто, чисто. Трёхмерная проекция местности для удобной координации действий не развёрнута, техника почти не видит, куда стреляет, картинок с видеокамер бойцов на КП не поступает. Приходится воевать по старинке, полагаясь на огневую мощь и навыки каждого солдата.       Первая полоса, чисто… Улица, первый, второй дом, чисто… Третий квадрат чист… Чисто, чисто, чисто, чисто… Стоп! Движение, четвёртый квадрат, возле развалин администрации. Я перехватываю автомат и устремляюсь туда.       Здесь земля черна, покрыта копотью, от строений остались одни остовы, горы битого кирпича и вздымающиеся вверх зубья арматуры. Пыль оседает, дым рассеивается, видимость восстанавливается. И здесь есть нелюдь.       Мужчина, на вид лет тридцати, высокий. Многодневная щетина, стрижка короткая, хотя сказать сложно, вообще о нём сложно что-либо сказать, он весь обгорел от взрыва, полголовы покрывает чёрный ожог, вместо одежды — ещё тлеющие ошмётки плаща, беспорядочно свисающие с плеч. В руках неясно мелькнуло холодное оружие, не то нож, не то кастет, а скорее — и то и то сразу. Всё это я заметил буквально краем глаза, он пронёсся между развалин и скрылся из виду. Выстрелы, вскрик в рации. Одного чистильщика можно списывать.       Наши стягиваются, не все вместе, бой беспорядочен. Но как бы быстро он ни бегал, он не должен быть быстрее пуль. Мы лезем в развалины, скорость решает всё, единственный шанс — завалить его сейчас, не огнём — так нашими собственными телами, врага нельзя отсюда выпустить!..       Его непрерывно расстреливают, но он на ногах. То появляется, то моментально исчезает. Ещё двоих наших нет в живых. От пуль — ни от каких — нет эффекта. Вижу, как к нему приблизился солдат, под забралом шлема не видно, кто именно. Они бросились друг к другу, человек раскинул руки и прыгнул на упыря. Тот встретил его в воздухе, схватил… и оба исчезли во вспышке и грохоте взрыва, столбе поднятой пыли. Мина направленного действия, установленная на груди каждого из нас, ударила прямо в вампира.       Слава тебе, безымянный герой.       Облако медленно рассеивается. Человек лежит грудой окровавленного металла, а проклятый упырь поднимается. Правый бок разворочен, фигура скособочена градусов на тридцать, но он поднимается! Шальная пуля ударила его в ногу, и он осел на колено. На бегу я срываю с пояса, из спецчехла, уже активированную, раскалённую добела нить — многослойную проволоку в сорок сантиметров длиной, с двумя безопасными ручками на концах.       Он метает своё оружие, и один из наших, бегущий на него, падает. Я меняю курс, захожу сзади, резким прыжком оказываюсь у него за спиной, как раз в тот момент, когда он встаёт с очередного убитого чистильщика и нацеливается на следующего. И тут я набросил на него нить.       Она легла не туда, куда я целился, не ровно на глотку! Упырь, услышав меня, начал поворачиваться, вскидывая руку, и нить захлёстывает вместе с шеей и её. Мы боремся, он пытается оказаться со мной лицом к лицу, я не даюсь, мы падаем, он сверху, бьёт меня локтем свободной руки в височную часть шлема, счастье, что тот выдержал. Я прижимаюсь к нему, уходя от ударов, мы яростно барахтаемся на земле, мне нужно совсем чуть-чуть, чтобы перерезать его надвое! Нить шипит, прожигая плоть, но на кость руки нужно больше времени, он наверняка чувствует адскую боль, но поднимает дымящуюся руку вместе с нитью выше, пытаясь сбросить смертельный захват. Я не могу его пересилить… Перед моим лицом его затылок, на котором взамен ожога уже розовеет свежая, как у младенца, кожа. А ведь всего ничего с момента взрыва прошло! Рядом появляется солдат, целится, не стреляет, дурак, не хочет попасть в меня! Упырь пинает его в ногу, та с хрустом выворачивается назад, чистильщик валится, исчезает из поля зрения. Вампир начинает подниматься, таща меня за собой. Я проворачиваю кисть, наматывая нить прямо на свою левую руку, увеличивая давление. Рядом снова есть кто-то из наших, они стреляют, стараясь если не убить, то хоть отвлечь вампира от меня, пытаются попасть в голову, но для этого надо подойти вплотную и приставить ствол к виску…       Всё это я вижу мельком, сквозь дым — нить прожгла броню и режет меня вместе с вампиром, весь мир сжался до размеров этой проклятой раскалённой нити! Кровосос снова до кого-то дотянулся…       Сколько же нужно времени? Вряд ли прошло больше двух десятков секунд, но они для меня превратились в часы. Над нами нависла фигура. Снова не узнаю бойца, все мы одинаковые, когда в броне. Он бросается к нам, раньше, чем вампир успевает среагировать, прижимается, как к обретённой после долгой разлуки любви… «Всё правильно», — успеваю подумать я, прежде чем взрыв поглотил нас.

***

      Ничего не чувствую. Посылаю команды телу, удаётся приподнять голову и поднести к глазам правую руку. Ладонь цела. В глазах плывёт. Почему вторая рука не отзывается? Ах, вот оно что. Нить прожгла её вместе с кевларом рукава, сорвала элементы брони вместе с кожей, там теперь белеет кость. Не чую жжёной плоти, вообще ничего не чую. Хороший у нас препарат, отлично обезболивает, иначе я наверняка уже загнулся бы от болевого шока.       Вижу нечётко. На груди месиво осколков, развороченной брони, крови, не могу понять, моей или чужой. Ниже рёбер торчит рваный кусок металла.       Все системы шлема отключились. Глаз видит обычную картинку, значит, стекло разбито. Рация в ухе издаёт только неразборчивое шипение. Притрагиваюсь к голове там, куда пришёлся удар вампира. Вместо гладкой поверхности шлема нащупываю какие-то обломки, зазубрины, до окраин сознания, словно издалека, доносится боль. Рука возвращается к глазам вся в крови и непонятных ошмётках. То есть, хорошо понятных. Столько раз видел содержимое головы, но не своей. Вот, довелось… Значит, не выдержал всё-таки шлем. Раскололся от удара, и куски его, вместе с кусками черепа, вошли в мозг.       Медики не успеют, никто не даст добро на их введение в зону боя, пока не удостоверятся, что она безопасна.       Рядом лежит голова вампира, отрезанная наискось чуть ниже подбородка. Значит, можно быть спокойным. Мир избавлен от ещё одного, в кого там они мутировали. Голову ещё никто не отращивал, но всё же и эти останки надо сжечь в пепел. Ребята сообразят, все команды как раз на такой случай уже отданы.       Где твои спутники, упырь? Их ещё трое. Погибли? Бросили тебя? Оставили одного? Или где-то тут, смотрят на меня? Ничего, ничего. Разберёмся и с ними. Ребята у меня золото, все как на подбор, я бы не раздумывая доверил жизнь любому из них. А этих найдут. Без меня, если на то пошло. Да, точно без меня.       Не надо было лезть в самое пекло. Я не обязан был, даже наоборот. Но иначе не мог. Я должен был всё сделать сам. Мы всего лишь люди, слабые и беспомощные поодиночке. И в этом — наша сила. Среди нас нет незаменимых. Все мы клетки огромного организма человечества, каждый из нас на своём месте делает свою толику большого дела, и каждого из нас, отработавшего своё, в любой момент можно выбросить. И это хорошо. Старое должно отмирать, на его место приходит новое, молодое и свежее, на котором не висит мёртвый груз прошлого. Это хорошо. Этим человечество, огромное, живое и тёплое, отличается от бездушной и холодной нелюди. В этом и есть истинное наше бессмертие — растворившись в человечестве, отдавшись ему без остатка, мы становимся им, и становимся бессмертными вместе с ним.       Вот и моё время пришло. Я начинаю заваливаться назад, и понимаю это только по сменившейся картине перед глазами — вместо выжженной земли, развалин и трупов теперь вижу только чистое светло-голубое небо. Безмятежность.       Да, хороший препарат.