Найти и уничтожить

      В тускло освещённой комнате, на металлическом стуле, привинченному к бетонному полу, привязанный ремнями в неудобной позе и свесив голову на грудь, сидел голый человек. Только ремни не давали ему осесть безвольной кучей на пол. Под сплошной кровавой маской, бывшей когда-то его лицом, и покрытому кровоподтёками телу, в полутьме просматривалась чернота его кожи. В его соски вцепились маленькие медные зажимы-«крокодильчики», провода от них тянулись вниз и уходили в пол.       Перед ним, в двух метрах, за матово отливающим металлом столом сидел бесстрастный мужчина в строгом костюме. Перед ним на столе не было ничего, кроме раскрытой папки и небольшого рубильника со шкалой. Ватная тишина изредка прерывалась нечленораздельными звуками, доносившимися со стороны пленника.       Дверь открылась — в комнату упал луч приглушённого света из коридора — и вошёл человек в военной форме, но без знаков различия. Бритый наголо, с тонкими, плотно сжатыми губами, глубоко посаженными глазами-щелочками. Подойдя к столу, он положил руку на плечо сидящему. Тот без слов поднялся и вышел, закрыв дверь.       Человек в форме сел; не торопясь, но и без всякого интереса перелистал папку, лежащую перед ним.       — Не густо… Что ж. Я не буду представляться. Тебе хватит и того, я — оперативник, назначенный куратором инцидента «Антиген». Ты — его непосредственный участник. Поэтому я здесь. Прямо скажу — мне от тебя никакая информация не нужна, весь этот допрос — только бюрократическая необходимость.       Мужчина на стуле медленно поднял голову. Остатки его лица блестели от крови и пота. Рот с острыми обломками зубов раскрылся, но вместо слов с губ сорвалась струйка крови, стекшая по груди и дальше, в целую лужу у него под ногами.       Человек в форме вернулся к первой странице папки.       — Итак, Себастьян, что на тебя есть… Фото — ты теперь совсем на себя не похож… Возраст, приметы, дактилоскопия, ДНК, ИД-карта… Биография, до войны и после… Семейное положение… Это всё я и так знаю. Как и твоё поведение во время чисток, послевоенный послужной список и твоё участие в событиях инцидента. Всё это нам известно.       Военный отложил папку, помолчал несколько секунд, гладя шкалу, и вдруг перевёл рубильник. В полной тишине тело на стуле приподнялось вверх. Кожаные ремни впились глубоко в кожу. Глаза вылезли из орбит, уставившись в потолок над головой. Рот, сведенный судорогой, издал протяжный сип.       — Здесь всего 100 делений. Знаешь, сколько было сейчас, Себастьян? Уже должен чувствовать… Но у меня нет цели ломать тебя. Мне интересно было просто на тебя поглядеть. Как выглядит настоящий предатель, вот что мне интересно. Живой, из плоти и крови. Я таких не встречал уже долго — со времён войны. Ты просто жалок — как и все они. Хоть и не рассказал почти ничего из того, что нас интересует. Но ничего, мы и так знаем почти всё.       Себастьян с хрипом выдавил из себя:       — Я…       — Что — «ты»? — резко подавшись вперед, рявкнул оперативник. — Хочешь что-то мне рассказать? Твои мотивы? Они нам известны. Твои поступки? Они нам известны, хоть они и совершенно иррациональны. Когда ты понял, что в Антигене проводятся незаконные эксперименты по сохранению и ассимиляции оборотней?       — Примерно… три месяца.       — И что ты сделал? Что? Почему ты не пошёл куда нужно, в Комитет, в госбезопасность, наконец, не связался с военными? Не доверял, боялся за свою жизнь? И предпочёл пристать к врагу? Ты решил, что объект тебя защитит?       — Нет… Но она была врагом Антигена.       — Она — враг всего человеческого вида. Сколько тысяч погибло на войне от таких как она, когда резня шла прямо на улицах, сколько во время чисток? Ты же был там, почему я должен тебе об этом говорить? Или у тебя был личный интерес?       Себастьян подобрался, насколько позволяли ремни.       — Не рассказывайте мне о чистках. Моя жена погибла в них.       — Ах, твоя жена? «Без вести пропавшая»? Знаешь, тогда была такая неразбериха, такой хаос, каждое исчезновение просто не было возможности расследовать. Но теперь, когда тебя взяли в оборот, старое дело я поднял. Хочешь, расскажу тебе, как было?       Военный достал из-за пазухи планшет, несколько раз прикоснулся к экрану.       — Вкратце. Было так. Твоей жене не повезло — после укуса кровососа она выжила и сама превратилась в такого же. А когда к вам наконец подошли подразделения чистильщиков, её не обнаружили. Оформлена как пропавшая без вести, ты говоришь — покончила с собой. Как рвать глотки и сосать кровь, так они все рады, а как быть выволоченными крюками за рёбра на солнышко — так они начинают метаться, истерить, от безысходности и неотвратимости возмездия, бывает, кончают самоубийством — на том же солнце. Таких вычислить трудно, от них почти ничего не остаётся… Скажи мне, Себастьян, что ты сделал с её пеплом? Собрал в ведро и выкинул в мусоросборник? А? Как-то по-другому? Ты не один такой, многие, потеряв родных, продолжали цепляться за тварей, в которых те превращались. Большинство погибало первыми, от их же клыков, но некоторые находили способ подставить вместо своей шеи чужую — соседа, друга, случайного собрата по несчастью… Искусственной крови или заменителей тогда было не достать. Значит, она убивала. Свежеобращённые, они сдерживаться не умеют. Так она сама находила пропитание или ты приводил жертв к ней? А если высосанная жертва начинала шевелиться — в среднем ведь каждый пятый имеет шанс превратиться? Что делали тогда, а?       Военный откинулся на спинку стула и перевёл дыхание, с презрительно-жестокой усмешкой глядя на допрашиваемого. Себастьян остановившимся взглядом смотрел на него, и наконец, сглотнув, внятно произнёс:       — Тебя там не было. Ты ничего о нас не знаешь. В душе она всё равно осталась человеком. Как и я.       — Не произноси слова «человек» по отношению к себе. Ты — не человек, ты такая же нелюдь как и они, ты перестал быть с нами в тот момент, когда помог им. Такой мрази как ты и названия-то нет. С нелюдью мы будем бороться — и мы победим, потому что для нас нет ничего невозможного. А тебе я обещаю — тебя будут помнить, нужно, чтобы тебя помнили, и знали, что будет с теми, кто прельстятся бессмертием и силой нелюди. То, что с тобой будет, станет примером для всех. Если Комитет прислушается к моей рекомендации, тебя спустят вниз головой в яму с голодными оборотнями — у нас таких теперь полно. Как тогда.       Военный поднялся из-за стола.       — Что-нибудь скажешь, спросишь напоследок?       — Что с Антигеном? — с трудом выдавил из себя Себастьян пересохшим ртом.       — Антигена больше нет. Он ликвидирован, все его структурные подразделения разгромлены, подвергнуты чистке и изъятию материалов. Оборотни, укрытые там, либо уничтожены, либо захвачены и будут уничтожены в ближайшее время. Его руководство, людишки, заигравшиеся с нечеловеческими возможностями, сейчас совсем как ты — сидят, привязанные, исходят кровью и слюной, давятся блевотиной, ходят под себя, воют от ужаса и отчаяния. Оказалось, они совсем не так крепки, как можно было от них ожидать.       — А что… что с ней?       — Объект, и те объекты, что с ней? Мы ищем их. И мы скоро их найдём. Им негде спрятаться.       Оперативник повернулся в пустой угол комнаты, с которого на него смотрел мигающий красный глаз видеокамеры.       — Продолжайте. Но к казни он должен быть ещё жив.       И, переведя стрелку шкалы на «100» и дёрнув рубильник, больше не глядя в сторону стула и не обращая внимания на нарастающий нечеловеческий вопль, вышел из комнаты.