Крайние меры

Месяц. Ровно месяц прошел с того момента, как Генрих узнал о предательстве своей жены, и весь этот месяц она провела в башне, лишь изредка покидая ее в сопровождении стражи. Но, несмотря на все уверения мужа в ее скорой смерти, Екатерина продолжала надеяться на его прощение. Из поведения Генриха невозможно было понять, способен он передумать или нет. Иногда Екатерине казалось, что он готов ее простить, иногда — что уже завтра ее голова будет зарыта в земле. Ее муж умел издеваться как никто другой, он будто упивался своей властью над ней. Но интуиция подсказывала королеве, что сегодня он решил окончательно — ведь сегодня состоялась свадьба их сына, на которой ей разрешено было присутствовать. И в этот вечер Екатерина всей душой надеялась на помилование — Генрих был в хорошем расположении духа, уверенный, что английская корона вот-вот перейдет Марии, а вместе с ней и Франциску. О том, что будет, когда он узнает об обмане в отношении смерти Марии Тюдор, Екатерина предпочитала не думать. Как бы там ни было, скоро Англия окажется в их руках. Ее размышления прервал громкий стук в дверь. Двое стражников замерли на пороге, а потом один из них объявил: — Его Величество велел передать вам, что принял решение относительно вашей судьбы, — мужчина замялся, и Екатерина, сгорая от нетерпения, взглядом приказала ему продолжать. — Его Величество не находит в себе достаточно милосердия, чтобы простить вас. Вы будете казнены завтра на рассвете, — стражник замолчал, всем своим видом показывая, насколько неловко ему сообщать подобное королеве. У Екатерины потемнело в глазах, и она ухватилась за спинку стоящего рядом стула, чтобы не упасть. Не может быть. Этот бессердечный ублюдок, заставив ее мучиться ожиданием столько времени, в конце концов, решил отрубить ей голову. И он наверняка не сказал ничего Франциску. Еще до того, как взойдет солнце, ее сын, радостный и счастливый, отправится в свое свадебное путешествие, а когда вернется, сможет увидеть только ее свежую могилу. Она готова была умереть ради него, как и ради каждого своего ребенка, но делать это, чтобы удовлетворить очередную прихоть Генриха, она совершенно не хотела. Нострадамус сказал, что пророчество изменилось — Франциск мог жениться на Марии без угрозы для жизни, и после этой новости желание сложить голову на плахе у королевы заметно поубавилось. Она всерьез надеялась, что после свадьбы сына и шотландской королевы, получив все, что так хотел, Генрих сжалится над ней, но этот мерзавец решил все иначе. И теперь переубедить его не представлялось возможным, тем более, муж не явился к ней лично, чтобы сообщить вынесенный смертный приговор. Екатерина снова обратила свой взор на посланных королем стражников. Они, так и не услышав от нее ни слова, собирались уходить. Времени на раздумья больше не было, и Екатерина бросила им в спины единственные слова, которые могли отсрочить исполнение приговора: — Стойте. Передайте королю, что я беременна. Вы слышите меня? Скажите ему, что я жду его ребенка, — обернувшись, мужчины переглянулись между собой и с сомнением посмотрели на королеву. С трудом сохраняя остатки самообладания и сдерживая подступающую истерику, Екатерина обманчиво спокойно проговорила, уверенно глядя на них: — Если вы не передадите королю сказанное мной, завтра я сама сообщу ему перед казнью, и тогда мы посмотрим, что он сделает с вами за ваше молчание, — мужчины снова переглянулись, а потом один из них сказал: — Хорошо, мы известим Его Величество, — после этого они поклонились и поспешили покинуть временное пристанище королевы. Как только дверь закрылась за ними, Екатерина села на кровать и закрыла лицо руками. Обман, на который она пошла, был невероятно глупым. Не пройдет и суток, как он вскроется, и в наказание Генрих может придумать гораздо более страшную и болезненную казнь, чем обезглавливание. Екатерину передернуло. Конечно, она не была беременна, несмотря на то, что после проведенной с мужем ночи месяц назад шанс на это был. Но после рождения стольких детей она безошибочно могла определить признаки беременности. И сейчас их не было. Любая повитуха подтвердит это. В этот момент двери с грохотом распахнулись, и на пороге возник король. Его лицо покраснело от ярости и гнева, а глаза метали молнии. Не церемонясь, он стащил жену за руку с кровати, выталкивая ее в центр комнаты. — Это правда? — громко спросил он, вцепившись в ее локоть и пристально всматриваясь в ее лицо. — Если ты о ребенке, то да, это правда. Не понимаю твоего удивления, неужели ты забыл, какого рода интерес проявил ко мне месяц назад? — Екатерина продолжала лгать, все еще не видя других возможностей для спасения и одновременно ощущая жгучую потребность помешать мужу так просто получить желаемое. В конце концов, он без малейшего зазрения совести готов был лишить матери собственных детей в угоду сиюминутным прихотям. — Я тебе не верю. Ты просто хочешь спасти свою жалкую жизнь, — в кои-то веки верно догадался ее муж. Его пальцы сжали ее локоть так сильно, что Екатерине пришлось прикусить губу, чтобы не застонать от боли. — Немедленно приведите повитуху, — обратился Генрих к служанке, видимо, специально приведенной и мявшейся теперь у входа. — Но, Ваше Величество, мы давно уже не держим ее в замке постоянно, обычно при необходимости мы вызываем повитуху из деревни... — пролепетала девушка, в ужасе глядя на короля. — Тогда пошлите за ней кого-нибудь туда, — теперь уже Генрих обращался к страже, замершей у дверей. — Боюсь, это невозможно, Ваше Величество, переправа у ближайшей деревни разрушена после сильной грозы и нескольких дней дождей, к тому же, вчера неожиданно ударили морозы. Переправу восстановят, как только улучшится погода, но попасть в деревню мы сможем не раньше, чем через три недели... — запинаясь, сообщил один из стражников. Генрих выругался и наконец-то отпустил руку королевы. Он отвернулся и на какое-то время замолчал, явно прилагая титанические усилия, чтобы успокоиться. Затем он снова обратился к Екатерине: — Можешь считать, что на этот раз тебе повезло. Но как только появится возможность, мы пошлем за повитухой, и она расскажет нам, беременна ты или нет, а пока ты будешь сидеть здесь, под замком, — окинув ее на прощание полным ненависти взглядом, Генрих покинул комнату, за ним последовали и стража со служанкой. Екатерина снова осталась одна. Начав игру, она была намерена идти до конца, тем более на кону стояла ее собственная жизнь, и пока удача сопутствовала королеве. Она снова принялась размышлять. Повитухе, конечно, можно было хорошо заплатить, и она скажет то, что ее попросят, но совсем скоро все и так будет очевидно. Екатерине необходим был ребенок, но зачать его, сидя в башне под замком, было невозможно. Генрих, даже если посетит ее снова, больше не ляжет с ней в одну постель — пусть муж из него никудышный, дураком он не был, а одна лишь мысль о том, чтобы задействовать в подобном деле кого-то незнакомого, вызывала у королевы ни с чем не сравнимое отвращение. В это мгновение двери комнаты отворились в очередной раз за вечер, и на пороге возник Нострадамус. В тот же момент для Екатерины все стало на свои места, разрозненные кусочки мозаики в ее голове наконец-то сложились в одну полную картину. Не давая Нострадамусу опомниться и сказать хотя бы пару слов о цели его визита, она кинулась к нему, ухватила за руку и заговорила так быстро, как тараторила во времена своей юности, еще не освоившись во Франции и не отвыкнув от итальянских привычек: — Слава Богу, ты пришел именно сейчас, Нострадамус. Ты всегда будто чувствуешь, когда мне нужна твоя помощь. Без тебя мне не справиться. Пообещай, что не откажешь мне, — она взглянула в его лицо своими пронзительными карими глазами, в которых сейчас отражались тревога и страх. — Что случилось? Вы сами на себя не похожи... и бледны, как смерть, — Нострадамус по своему обыкновению внимательным взглядом врача отмечал все перемены в ее состоянии, что уже не один раз помогало Екатерине. — Мне... Я... — озвучить неприятный, но единственно возможный для осуществления план оказалось не так просто. — Присядьте, — Нострадамус усадил ее на узкую кровать и сам пристроился рядом. — Рассказывайте, что произошло. — Это все Генрих, — поморщилась Екатерина, — он решил казнить меня завтра утром. — Что? Мне казалось, после заключения брака Марии и Франциска он помилует вас, — его лицо выражало недоумение и что-то еще, непонятное Екатерине. — Новое пророчество должно было спасти вам жизнь... — Но не спасло, — прошептала она, видя, как Нострадамус опускает свой взгляд куда-то вниз. На мгновенье Екатерина замолчала, собираясь с мыслями, а потом, решившись, заговорила — Я сказала ему, что беременна. Судьба распорядилась так, что сейчас опровергнуть мои слова никто не может. Поэтому я и решила обратиться к тебе за помощью, — после этих слов на лице Нострадамуса снова мелькнуло недоумение. — Не понимаю, что я могу сделать, чтобы помочь вам. Если вы ждете ребенка, вам нечего бояться... — Екатерина не дала ему закончить. — Если бы все было так просто, я бы с тобой сейчас об этом не разговаривала, — она начинала терять терпение. — Я не беременна, и именно в этом заключается проблема. Мне необходимо забеременеть. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? — Понимаю, но при чем тут я... — вдруг он замер, наконец, осознав, к невероятному облегчению Екатерины, то, о чем она его просила. — Вы не можете просить меня об этом, — прошептал он, и Екатерина никогда не видела, чтобы на лице одного человека было такое количество эмоций одновременно: удивление, неверие, шок, смятение, гнев и почти омерзение сменяли друг друга в доли секунды. — У меня нет выбора. И мне больше некого попросить, — она бросила на него умоляющий взгляд. — Нет выбора? А как насчет меня и моего выбора? Я его лишен? — Нострадамус попытался встать, но она намертво вцепилась в его плечи. — Я прошу тебя. Ты ведь так давно меня знаешь, так давно служишь, ты никогда не отказывал мне ни в чем... Мне нужно это! — горячо шептала Екатерина. — И что, ради этого вы готовы отдаться мне? Лечь со мной в одну постель и позволить мне овладеть вами? Вы же понимаете, что нам придется делать! — королева никогда не видела его в таком гневе, Нострадамус будто стал другим человеком, откровенно осыпая ее обвинениями. Хорошо, что он хотя бы не повышал голос. Если бы стража под дверью услышала... — Пожалуйста... Я доверяю только тебе... Я думала, ты мой друг... Мне нужен этот ребенок... Я не хочу умирать, — нервное напряжение взяло верх, и столь долго сдерживаемые слезы покатились из глаз королевы. — Успокойтесь, — бесцветным голосом произнес Нострадамус и неожиданно для Екатерины прижал ее к себе. — Я сделаю то, о чем вы просите, но мы оба будем сожалеть об этом до конца наших дней. Его слова камнем рухнули на сердце Екатерины, заставляя полностью осознать насколько неправильным было то, что они собирались осуществить. Отстранив королеву, Нострадамус поднялся и, немного помедлив, направился к выходу. Взявшись за ручку и не оборачиваясь, он едва слышно бросил: — Я передам вам все необходимые мази и зелья, вы знаете, что с ними делать. Будьте готовы к завтрашнему вечеру, — он вышел, оставляя Екатерину наедине с неловкостью, тоской и страхом.