*****
Домой они ворвались, словно сумасшедший и беспощадный вихрь, на ходу нетерпеливо снимали друг с друга изрядно осточертевшую одежду, бросая ее в коридоре и на лестнице, отчаянно-страстно целовали заалевшие губы и почти вслепую добирались до спальни Шерлока, как до самой ближайшей. Умелые прикосновения к разгоряченному фарфору кожи, властный язык, изучающий свои новые владения, приглушенные полустоны-полурычания и шепот, раздающийся совсем рядом, возле самого уха. Этот шепот повторял его имя бархатным голосом, таким непривычно нежным и одновременно страстным, таким незнакомым и одновременно ставшим бесконечно родным и необходимым, словно вода или воздух. Теплое дыхание любовно ласкало молочный атлас, нетронутый поцелуями летнего солнца, а по всему стройному и по-кошачьи гибкому телу пробегала мелкая приятная дрожь. Шерлок никогда и никому не позволял насколько бесстыдно изучать свое тело, настолько отчаянно-сладко целовать свои аккуратные губы, настолько глубоко утопить себя в этом бурлящем океане незнакомых ему чувств. Но сейчас, спотыкаясь, улыбаясь и стараясь ни на мгновение не отрываться от желанных губ, он не жалел о сделанном выборе. Возможно, всю свою жизнь, полную одиноких дней и ночей, разбавленных алыми красками преступлений, он ждал именно того неожиданного сообщения, именно этого человека. Именно его, отставного военного врача, Джона Ватсона. Он не знал, да и не хотел знать, почему Судьба решила распорядиться его жизнью именно так – вручить ее в заботливые и нежные руки Джона, но был благодарен ей за встречу с этим воистину удивительным человеком. Все его тело, каждая частичка его души рвалась навстречу нежным поцелуям, ласковым прикосновениям к чувствительной коже на пояснице, и таяла, словно лед на июльском солнце, под теплым взглядом идеальных сапфиров, слегка замутненных пеленой возбуждения. Джон выглядел непривычно: светлые волосы были слегка растрепаны от бесконечных прикосновений к ним длинных пальцев, его крепкое тело было напряжено, словно натянутая тетива, руки бесконтрольно изучали каждый изгиб податливого тела, а губы, эти умопомрачительно сладкие губы бездумно блуждали по его губам, кусали их и улыбались теплой и почти детской улыбкой. Джон не знал, чем заслужил настолько потрясающее сокровище, чистое и невинное, принадлежащее только ему одному, но точно знал, что не станет торопиться, не станет злоупотреблять оказанным ему величайшим доверием и не позволит себе причинить боль этому пугливому, не знающему ни физической, ни духовной любви, существу. Словно комок оголенных нервов, словно нити в запутанном клубке, они сплелись на белоснежных простынях, спешно избавляясь от последних остатков одежды, служившей преградой для лицезрения идеально и бесстыдно обнаженных тел. Угольные тени от длинных ресниц плавно легли на румяные щеки, пока губы быстрыми и короткими вздохами-выдохами хватали воздух, стремительно заканчивающийся в легких. Губы Джона блуждали по его груди, а мокрый язык иногда, словно дразня, очерчивал розовые соски, вырывая очередной невинный и хриплый стон, пока его ладони плавно и не спеша скользили по упругим ягодицам. Шерлок, подобно коту, выгибался под очередной лаской, разве что не мурлыкая от удовольствия, которое приносило каждое новое прикосновение к обнаженной коже. Сидя на коленях Джона и обвив длинными ногами его талию, Шерлок уже не мог контролировать ни свои мысли, ни свое тело, и не хотел, чтобы эта бездна выпускала его из своих объятий, чтобы эти мгновения когда-нибудь закончились. А для Джона это была настоящая война, белоснежное и измятое поле битвы посреди просторной спальни. В ожесточенной схватке в нем боролись нежность и страсть, стремление быть осторожным и желание поставить это божество на колени, провести руками по выгнутой спине, раздвинуть эти порозовевшие ягодицы и одним толчком, до самого конца, войти в эту жаркую тесноту. Его переполняли страх, гнев и бесконечная бездна, наполненная всем, что он никогда не будет в состоянии объяснить, всем, что Шерлоку никогда не понять. Он чувствовал обжигающее тепло губ Шерлока, слышал его тихие стоны и шепот, чувствовал на своих коленях нетерпеливое движение бедер и ощутил солоноватый привкус собственной крови, когда Холмс, в конце концов, потерял последние клочки своего терпения. Его тело уже горело неистовым пожаром, было напряжено до всех мыслимых пределов, а его возбужденный член уже изнывал без должных ласк или хотя бы элементарных механических манипуляций. Решив идти на поводу у своих желаний, Джон отстранился от Шерлока, укладывая его животом на мягкий матрас постели. Длинный темный хвост нетерпеливо замаячил перед глазами Джона, пока его взгляд скользил по Шерлоку, вставшему на четвереньки, чья грудь стремительно опускалась и поднималась от частого дыхания. Едва ли кто-то мог похвастаться, что видел Холмса с бесстыдно выставленной пятой точкой, с приоткрытыми губами и заалевшими от смущения щеками. Этот восхитительный румянец, окрасивший извечно белоснежные щеки, Джон никогда не смог бы забыть, даже если бы от этого зависела его жизнь. – Джон, – тихо прошептал Шерлок, и звук собственного имени, только одного его имени, заставил мир вокруг Джона пошатнуться и обрушиться, прежде чем он снова смог взять себя в руки. Он почти глотал его голос вместе с воздухом, скользил ладонями по спине и бокам, проводил кончиками пальцев по мягкой темной шерсти на хвосте. Затем одной ладонью он провел по возбужденному члену Шерлока, второй опираясь на выгнутую спину, и с упоением слушал тихие стоны, смешивающиеся с шипением, в котором он смог угадать нотки легкого недовольства. – Джон, я… я хочу… – Чего ты хочешь? – хриплым голосом спросил Джон, наклонившись ближе к Шерлоку, чувствуя грудью его напряженную спину. – Я хочу, чтобы ты трахнул меня, – отозвался Холмс, и его щеки стыдливо окрасил еще более густой румянец. Джон лишь улыбнулся и кивнул, отстраняясь и вновь скользя взглядом по обнаженному телу, словно стратег продумывая новые шаги наступления на своего противника. Это трудно. Это почти невыносимо: видеть Шерлока, вечно холодного и равнодушного ко всему Шерлока, именно таким. Страстным, просящим, нетерпеливо двигающим своими бедрами, желающим, чтобы его взяли. Чтобы им овладели, полностью и без остатка. Джон слишком сильно этого хотел, настолько сильно, что не совсем верил, что сейчас это все происходило с ним. Но это действительно происходило именно с ним, и Шерлок в самом деле бесстыдно стоял на четвереньках, прося о чем-то настолько сокровенном, слишком интимном. У Джона было много других партнеров, в прошлом, но он никогда не испытывал этих чувств и отчаянной потребности в ком-то, не чувствовал этой жизненной необходимости. Но теперь он понимал, насколько Шерлок был ему необходим. Не только как сосед, не только как друг. Джон знал, что он уже владел каждым дюймом тела этого человека, так же, как и он сам принадлежал ему. Шерлок был слишком красив, даже таким. Особенно таким. Но у Джона уже не хватало терпения, чтобы позволить себе еще раз полюбоваться этим потрясающим мужчиной, не сейчас. Сейчас он уже не заботился о красоте Шерлока, о его гениальности. Все, что его теперь заботило, это то, что он теперь принадлежал ему, что это никогда не изменится, и нет ничего, совершенно ничего, что могло бы остановить его от падения в эту пропасть. Нашарив среди простыней тюбик со смазкой, заботливо оставленный Шерлоком «на всякий случай», Джон выдавил немного прохладного лубриканта на кончики пальцев. И едва его влажные пальцы прижались к сжатому кольцу мышц, как Шерлок часто задышал, зажмурившись, а затем шумно выдохнул, распахнув глаза и чувствуя один палец внутри себя. Джон и вовсе задержал дыхание, пристально наблюдая за реакцией Шерлока, который начал постепенно расслабляться, а затем рывком кивнул, сжимая пальцами белые простыни. Дав Холмсу привыкнуть к одному пальцу, Джон медленно, не почувствовав особого сопротивления, добавил второй, начиная плавно двигать ими в неспешном темпе и чувствуя обжигающий жар на подушечках пальцев. Шерлок лишь прикрыл веки, кусая свои губы и двигая бедрами в такт с пальцами. Джон постепенно увеличивал амплитуду движений, и ему было чертовски приятно видеть, как бедра Шерлока двигались в одном темпе с его рукой, то, как он с силой сжимал простыни и сдавленно стонал, а затем более резкими и смелыми движениями требовал большего. И Джон знал, что то, что он собирался сделать, могло навсегда изменить Шерлока в неизвестную ему сторону. Он и представить себе не мог Шерлока без его длинного хвоста и темных ушек, выделяющихся среди каштановых кудрей волос. Но также он знал, что это именно то, что ему нужно. Это то, что нужно Шерлоку. И он более чем готов дать это им обоим. Джон чувствовал себя, как во время падения в пропасть – странно легко и свободно, когда его ладонь, влажная от смазки, скользила по собственному члену. Он хотел этого, невероятно сильно. И казалось, что вокруг нет ничего, как и самого Джона, а есть только это беззастенчиво обнаженное существо с темными кудрями, только этот жар вокруг пальцев, только тихий и низкий голос, шепчущий его имя. – Джон, Джон, Джон… Когда Джон вынул пальцы и с глухим рычанием приставил к разработанному входу свой член, он уже не мог сдерживаться, не мог быть нежным, как бы он ни старался. Зверь, дремлющий в его сердце, спал слишком долгим и крепким сном, и теперь он бушевал, стремительно гнал кровь по венам и жилам и затуманивал ясный взор мутной поволокой. И Джон, с приглушенным ладонью вскриком, вошел в него не медленно и осторожно, а резким толчком, слыша, как Шерлок выкрикивал его имя, словно молитву. Джон пытался сдерживаться, но его тело, его бедра почти вколачивались в Холмса, и вокруг него был только Шерлок, пленительно горячий и тесный, сжимающийся вокруг него, ставший для него целой Вселенной. Джон двигался в нем, скользя ладонями по спине и бокам, кусал нежную кожу и терял голову от головокружительных стонов, срывающихся с покрасневших губ. Существовал только его голос, заменивший тысячи других звуков. Был только древний инстинкт, животный. Не было ничего, кроме жаркой тесноты и ямочек на пояснице. Его голос, сменившийся вскриком, заставил Джона почувствовать приближающуюся кульминацию и полное отсутствие контроля над собственным телом. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Джон, пожалуйста!.. – Ты уверен, что хочешь этого? – Да… Пожалуйста, сделай это, – Шерлок прикрыл глаза, зажмурившись и сжав губы в тонкую полоску. И Джон почувствовал внезапную судорогу, что охватила тело Шерлока, а затем услышал отчаянный вскрик, когда он, с силой сжимая упругие ягодицы, кончил в эту жаркую тесноту, наполняя его и словно помечая, что теперь он принадлежит только ему одному и без остатка. Что теперь они с ним одно целое, неделимое, две половинки одной души. – Джон… Шерлок почти задыхался, рухнув на матрас и свернувшись клубочком, прижав свой длинный хвост к мокрой от пота спине. И Джон лег рядом с ним, прижав его к своей груди и поглаживая по волосам, пока Шерлок что-то нашептывал и постоянно трогал свои ушки. Джон лишь улыбнулся теплой улыбкой, чувствуя, как постепенно проваливается в сонное царство Морфея, и баюкая на своей груди самое невозможное на Земле существо, с которым ему посчастливилось познакомиться и разделить эту невозможную ночь.*****
– Джон! Джон! Крик вырвал Джона из крепкого сна, и он начал сонно озираться по сторонам, пытаясь найти источник шума. Голос Шерлока звучал из ванной, и Ватсон, улыбнувшись и оглядев еще не убранные следы ночного происшествия, не смог сдержать счастливой улыбки. Шерлок вышел из ванной, одетый лишь в синий халат поверх голого тела, и со странной улыбкой направился в сторону Джона. – Джон! Их нет!.. Я… я… – Холмс смотрел на Джона блестящими от восторга серыми глазами и устроился на кровати, смотря на Ватсона сверху вниз. – Теперь ты похож на взрослого человека, Шерлок, – шутливо отозвался он, проведя рукой по мокрым после душа волосам. – Да, и это… потрясающе. Я имею в виду, я даже чувствую себя по-другому. Хотя, я буду по ним скучать. Это довольно нелегко – расстаться с ними после тридцати семи лет совместной жизни. – Для меня ты навсегда останешься котенком, знаешь ли. – Правда? – Да. Если ты не против, конечно. – Нет, – Шерлок улыбнулся и осторожно коснулся губ Джона своими. – Мне нравится. – Значит, договорились. Чаю? – Я сам все приготовлю, – Холмс поднялся с постели, оставляя Джона наедине с его безмятежной улыбкой. И хотя было невозможно сказать, в какую сторону могли измениться люди после потери своих ушек и хвоста, Джон был уверен, что Шерлок изменился в лучшую сторону. По крайней мере, он больше не был нелюбимым и одиноким, и уже больше никогда не будет…*****