Каковы боги на вкус?

- Значит, какой-то наглый мальчишка смеет разбудить меня от многовекового сна, при этом надеясь остаться в живых? Упс. Кажется, я что-то упустил? Видимо, этот изначально-недружелюбный-парень-древнебог оказался тем ещё любителем свежего мясца. Не удивлюсь, если мать найдёт тут лишь обглоданные косточки да фотоаппарат. - И ты думаешь, что я отпущу тебя просто так? Просто вот, мать твою, возьмёшь и свалишь отсюда? Отрицательно завертев головой, я делаю шаг назад и упираюсь в холодный камень стен. Глаза парня источали синие искры, словно молнии, которые, казалось, могли лишить всякого зрения своей нестерпимой яркостью, и это было действительно жутко. О, и ещё это лицо, по которому нельзя определить точное количество времени, отведённое на твою жизнь. Он опёрся руками по обе стороны от моей головы, а я максимально вжался в твёрдую поверхность за спиной. И хоть я, может, и был немного выше него, я начал сползать вниз по стене, давая тому возвыситься надо мною. Ноги не держали, и колени предательски затряслись. Зажмурившись, я чувствую ледяное дыхание, обволакивающее моё тело. Меня кидает в дрожь. - Что же, ублюдок, со всеми попрощался, когда собирался идти сюда? Чёртчёртчёрт! Конечно, что ещё можно ожидать от полоумного парня, от которого свет пробивается отовсюду? Я даже уверен, что и из его непоседливой задницы тоже исходят синие лучи. Яркие пустые глазницы парня начали приобретать черты обычных, тёмно-синеглазых (кто бы мог подумать?), человеческих. Приоткрыв осторожно один глаз, замечаю усмешку и, кажется, начинаю кое-что понимать. Ах ты ж чёртов кукурузный бог… Я выдыхаю с таким облегчением, что губы парня растягиваются в насмешливой улыбке шире. - Я чуть не обделался, ты в курсе? Нависающее тело исчезает. Слишком яркий свет исчезает. Всё вокруг становится довольно дружелюбным, но я устало сползаю на холодный пол, чуть не приложившись посильнее затылком о стену. Уж умереть именно сейчас мне не хотелось. Так и хочется воскликнуть, что, мол, в детстве наумирался, знаете ли. - Понимаешь, - он зависает в воздухе и садится в позу грёбаного йога, а затем делает зачем-то взмах головой, и я смотрю на завязки его нелепой синей шапки,- порою очень весело развлекаться так с туристами. - И много у тебя их тут? – спрашиваю, прищурив глаза. Незнакомец качает головой и щёлкает пальцами, подкуривая волшебным образом трубку. Помещение заполняет сладковатый запах, незнакомый мне ранее. От него меня клонит в сон, но я отгоняю от себя дрёму и дым, помахав рукой у лица. - Меня зовут Крэйг, - мягким голосом сообщает он, смотря на меня сквозь клубы дыма прямым взглядом. Я начинаю завидовать его чёртовой магии. - А я не против бы чего-нибудь выпить. Или хотя бы покурить, - меня выматывает всё это дерьмо, я поднимаюсь с пола и решительным шагом прохожу сквозь клубы дыма к…эм… Крэйгу? В прочем, не важно. - Эй, ты совсем бессмертный что ли? – он чуть раздражённо выдыхает новую порцию сладковатого едкого дыма мне в лицо, когда я забираю его трубку, игриво глядя в его тёмно-синие глаза. - А что, если так? – о, этот вопрос-угроза про бессмертие так забавен, когда задают его именно мне. Пока Крэйг молчал, давая мёртвой тишине заполнить древние руины, я с чужой трубкой в зубах разглядывал его, снова и снова сравнивая с символическими рисунками на стене. - А ты не из разговорчивых. И тебя правда зовут Крэйг? Какое-то недревнебоговое имя, - я усмехаюсь собственному выдуманному слову. Стараясь задержать сладковатый дым подольше в лёгких, я замечаю, как всё холодное и каменное вокруг больше не давит на меня своей величиной. Парень, зависший в воздухе, следит за каждым моим движением. - Что это? – возвращаю я трубку. - Опиум. Я присел на корточки, не особо заинтересованный в его ответе, чиркая зажигалкой и продолжая изучать изрисованный камень стен, изредка посматривая на то, как расслабленно курит этот древнебог. - Чего смотришь то? - Что ж ещё поделать, если ты такой красавчик? – язвительно отвечаю я, наигранно-обиженно отворачиваясь к стене. Мир перед глазами немного начинает плыть, в уголках глаз мигают разноцветные пятна, мешающие сосредоточить зрение на чём-либо конкретном. - Это всего лишь обычное смертное тело, Кенни, ничего в нём интересного нет, - запоздало говорит он. Я киваю камню, а затем меня передёргивает: я не называл своего имени. Ладно, спрошу его позже, а то мне как-то не хорошо, на ногах трудно устоять. - Даже боги смертны, когда бессмертие – это проклятие. Я резко подскакиваю и разворачиваюсь к нему, но всё, что я хотел сказать, отходит на второй план, когда моя голова начала так адски кружиться. - Вокруг тебя всегда столько крыс? – вытряхивает он табак-или-что-там-у-него из трубки, продолжая свой монолог. - Или даже проблема в том, что вокруг тебя слишком много смерти? Имел бы я точное представление о том, что есть смерть и проклятие, считал бы себя вечно умирающим, а не просто бессмертным. Но Крэйг знал что-то, чего я не знал или не помнил. В принципе, что может быть хуже, чем чувствовать всё время дыхание смерти на затылке? Только это чёртово бессмертие, только умирать раз за разом, и при этом никто не помнит случившегося. Кроме тебя самого. - Ты давно умирал? – заканчивает он односторонний допрос. Давно. Не помню. Я, мать вашу, ничего не помню, какого хрена он пристал ко мне? Я сажусь на холодный пол и чувствую, что Крэйг уже здесь: сидит рядом со мной. - Знаешь, всё, что я когда-либо пережил, исчезло из моей памяти. Кроме подробностей той жизни, что касается только меня и моих родственников, - с каждым словом я погружаюсь в какой-то сон наяву, - как будто всё стёрто специально, выборочно. Я не знал, почему хочу рассказывать этому древнебогу то, о чём ни с кем не говорю, хотя я и знаком с ним всего несколько минут. Я осёкся на середине разговора, замолчал, сдерживая себя, но Крэйг, кажется, совсем не знал, что говорить. Он поддерживал эту тишину. Я поворачиваюсь к нему и понимаю, что всё это время, что мы просидели в полном молчании, он смотрел на меня. Да ещё и с таким взглядом, что то ли трахать ему больше некого на его «Олимпе» (или где там живут эти кукурузные божки?), то ли действительно он хотел что-то сказать, хотя и не мог, и я не выдерживаю: - Ты наводишь тоску, чел. Он смотрел на меня, но не мне в глаза. Этот его многозначительный взгляд, рассматривающий, изучающий, он выводил из себя только из-за того, что, наверное, если я сейчас сдамся и потянусь к Крэйгу, то получу нехилый разряд синей молнией. Я ведь не знаю, как вести себя со всякими божками. Воздух вокруг только сгущался. Крэйг раздул ноздри, вдыхая глубже, и отвёл взгляд, впечатывая его в неинтересные стены: - На улице стемнело, тебе пора домой. Желудок предательски заурчал, вызывая лёгкую улыбку на губах Крэйга. - Ты тут всегда тусуешься? - Какое тебе дело? - Есть предложение как-нибудь вместе выпить, например, - мой голос становился всё тише и тише, наверное, я перенервничал или что-то ещё, но мне совсем не хотелось уходить, хотя раньше я бы не отказался от телепорта в дом, чтобы успеть к ужину. - Мечтай обо мне, тогда я буду всегда рядом, - насмешливо сказал Крэйг. А потом он поднялся с пола и исчез. * * * Дорога домой заняла больше времени, чем я ожидал. Выходя из древнего города, глубоко вдыхаю воздух, заполняя прокуренные лёгкие новыми запахами: тут всё совсем по-другому, нежели в штатах. Там на душе остаётся послевкусие бензина, выхлопных газов и химикатов, разбрызганных по листве деревьев. Здесь – запахи леса и тех же могильных цветов, которыми тянет от Крэйга, свежести и сырой земли. Дома я убираю грязную посуду в раковину, так и не притронувшись к слишком позднему ужину, отдав его Карен. В раковине теперь утренний подарок для ленивого Кевина, т.к. лично я решаю сбежать куда-нибудь завтра пораньше. Слишком жарко и душно для ночи, дождь не принёс прохлады, но ещё несколько капель, застрявших в листве и скатывавшихся с прохудившейся крыши, сообщают о своём присутствии стуком по воде в вёдрах и тазах на втором этаже. Мать наставила в каждом проходе ещё и кастрюли, чтобы дырявая черепица не испортила и без того пострадавшие от сырости доски пола. Сезон дождей окончен, и скоро станет невыносимо жарко. Там, где я вырос, было слишком много снега, чтобы не недолюбливать жару, но я провёл многочисленные ночи в Аризоне и Техасе, чтобы окончательно забыть всё, что связывало меня с Южным Парком. Хотя, я это знал только по рассказам матери, но теперь рассказы о моём прошлом стали хобби моей младшей сестры, когда она совсем разлюбила сказки на ночь и не знала, чем занять себя и меня ещё. Я вышел в коридор, скрипя досками пола. Вся лестница, ведущая на второй этаж, усеяна дешёвыми ароматическими свечами. Запах, сильный и терпко-сладкий, смешавшийся с запахами дома, давал результат: здесь больше так не воняло одиночеством и разочарованием, пылью и гнилой древесиной. Отец что-то хрипит на диване, диване, усеянном пятнами дешёвого виски и уже пропахшего дешёвыми сигаретами, с темнеющей от разлитого кофе обивкой. Отец говорит, чтобы я выкинул эту всю вонючую светящуюся хрень на улицу, говорит, чтобы я принёс ему пиво из переносного холодильника, ведь он, мать вашу, просил его ещё днём. И засыпает, заливая гостиную храпом, а я иду в свою комнату. Думаю, своё пиво он дождётся только к утру, если я ещё не забуду об этом. В своей комнате я вытряхиваю из карманов штанов потрёпанную зажигалку и чуть помятую пачку «Lucky Strike». Закуривая, я выпускаю клубы дыма в приоткрытое окно с разбитым стеклом. На штаны налипает облупившаяся краска со стола, на котором я сижу. А ещё рядом стоит початая бутылка «Инка колы». И я понятия не имею откуда она тут, мы ведь даже не покупали её. А ещё в моей комнате пахнет могильными цветами и сладким дымом. Всё для того, чтобы мои мысли, как у больной школьницы, были только об одном. И это похоже на болезнь, какую-то нелепую паранойю, говорящую о чём-то, что я не могу вспомнить, как бы ни старался. - Первый шаг к бессмертию – это смерть, - цитирую я что-то услышанное или прочитанное ранее, промелькнувшее сейчас в моей памяти. Нужно лечь спать. Надолго, как бы сильно я ненавидел это, но нужно лечь спать.