Каковы боги на вкус?

Мне снились люди, которых мать условно называет «те, с которыми ты дружил в детстве». Меня слабо, но всё таки интересовало одно: даже если в прошлом я мог сделать что угодно за деньги, сколькими же долларами мне заплатили за эти нелепые провалы в памяти? Мне снились события, которые я условно называл «моя смерть №29» или «№56», точно не помню. На лицах присутствующих «маска скорбящих №19». Помятая крышка дешёвого прогнившего гроба, в котором в беспорядке лежат кучи внутренностей и конечностей, отчаянно собираемые патологоанатомами в что-то похожее на человека. Лишь лицо покойника остаётся чистым, тщательно вымытое от крови. Пряди покойника, мокрые от пота, как будто он пару минут назад ещё был жив, спадают на чуть посиневшую кожу лица. В воздухе жутко воняет формалином и отцовским пивом, гнилью старых досок и сыростью. Я слышу звук ломающихся костей, ресницы и веки на синеющем лице слабо подрагивают. Как только глаза покойника распахиваются, приветствуя ужасом голубых глаз, я просыпаюсь, оказываясь в машине. Я больно ударяюсь носом о переднее сидение, когда мы останавливаемся, и Кевин зло посмеивается над моим рассеянным состоянием. Я быстро забываю свой сон, как только отвлекаюсь на вид в окне: пошёл дождь. Чёртов дождь. -О, да…- я блаженно потягиваюсь, ёрзаю на заднем сидении, отодвигаю своей задницей Кевина ближе к двери. Тот в протесте накидывается на меня всем своим весом, заваливает на Карен. В машине жутко воняет бензином. - Эй! – девочка пытается отодвинуться от нас, не участвуя в наших шутливых разборках. Я бы хотел ей с улыбкой сказать «прости, детка», но все слова сводятся к мычанию, когда твоё лицо, твои щёки сильно сжимают цепкие жилистые пальцы брата, пахнущие табаком. В этой семье не курит только Карен. Она открывает дверь и буквально вываливается из отцовской развалюхи, притеснённая нами. Вываливается на мокрую от моросящего дождя траву, мило надув в обиде губки и смотря на нас. Привыкнуть к такому для неё давно уже не составило труда. Я корчусь под братом, как беспомощная перевёрнутая черепаха, наобум хватаюсь пальцами за сидения и смеюсь, когда Кевина за шкирку выдёргивают из машины сильные руки. Отец даёт брату нехилую затрещину и, пыхтя сигаретным дымом изо рта, заставляет его разбирать вещи. Мы приехали. В грёбаных американских фильмах счастливая семья подъезжает к отвратительно милому дому, ребятишки разбегаются кто куда, выбирают себе комнаты, осматривают дом, родители обнимаются на фоне их будущего. В моей реальности мне бы дали большого пинка, если бы я, выйдя из машины, не начал разбирать багажник, ставя коробки на дорогу. Я мимолётом взглянул на дорогу и обнаружил ещё дюжину пустующих домов вдалеке, но, кажется, те совсем не пригодны для жизни уже как полвека, любой алюминиевый трейлер был бы более удачной перспективой. Мама недавно звонила своему агенту и тот сказал, что мы всё ещё можем позволить что-то получше сарая местных фермеров (коих тут, кстати, не проживало). Или даже бесплатно получить дом на пару месяцев, а то и почти на год. Бесплатно – это точно что-то эдакое с подвохом. Главное условие всей этой беготни – каждый месяц присылать отчёт о работе по электронной почте, но деньги за работу получаешь только в конце. А ещё ближайшие отголоски цивилизации находились в шести часах езды от нашего нового места жительства. Дом стоял прямо у дороги, но его было трудно заметить из-за того, что почти вся веранда и черепичная прохудившаяся крыша были скрыты под разрастающимися ветками. Плющ обнимал перила веранды, поднимался по стенам и заглядывал в окна, и уходил в тёмную глубь дома. Что же, просто отлично, всегда мечтал проснуться с кучей листьев в заднице. Я ставлю ещё одну коробку на дорогу, и снова меня охватывает чувство чужого присутствия. Когда я обернулся, то увидел вдали на обочине чью-то синюю фигуру. - Как хорошо, что на мили - никого, - мама захлопнула багажник и сладко потягивается, разминая занемевшие конечности. Я покачал головой, смотря снова вдаль, где уже никого не было. Поняв, что воображение играет со мной, я вернулся к делам. Отец стоял в стороне, присосавшись к горлышку недавно открытой бутылки пива. Я подхватываю другую тяжёлую коробку и иду к дому. Тут трава почти достаёт моих коленей, но, я думаю, ни у кого не возникнет желания сделать типичный короткостриженный газон. Делаю шаг на первую ступеньку деревянной лестницы, ведущую на веранду, а оттуда – к главному входу. Она издаёт последние звуки своей жизни, но всё ещё не проламывается подо мной, поэтому я сдерживаю порывы чуть подпрыгнуть на ней. Думаю, отец может здесь что-то починить, но, зная его, всё останется, как прежде, только инструменты ещё долго будут валяться у дверного проёма, напоминая о том, что нужно продолжить работу. На это отец лишь отрыгнёт, отпив ещё пива, и, развернувшись, пойдёт чесать свой живот на замызганном диване. Я толкаю ногой входную дверь, и дом наполняется оглушающим противным скрипом, который длился, как мне показалось, слишком долго. Перед тем, как войти в дом, я снова оглянулся, и (на что я надеялся?) там, конечно, ничего не оказалось, кроме зеленеющего леса. Вздохнув, я шагнул в пустоту дома, в запылённый воздух, наполненный запахами старого склепа. Стена коридора была похожа на исписанные стены туалетов дешёвого клуба, только вместо еле читаемых номеров телефона или информации о том, кто как сосёт, здесь были выведены непонятные символы, чёрточки – это всё страшно пугало бы, не будь ожидаемым. - Боже, и скольких человек убил тот маньяк, что жил здесь до нас? – Кевин толкает меня вперёд, чтобы я не стоял в дверном проёме. Мать уверяла раньше, что этот дом – единственный, который по карману её агенту, единственный, находящийся так далеко от других людей, единственный, который пригоден для жизни в радиусе трёх миль, но он нормальный. Тут ничего такого не было. Тут ничего такого и нет. Кевин бросает коробку в углу, и звон вещей в ней выводит меня из транса. Я ещё слышу звуки падающих капель дождя наверху, видимо, чёртов дом точно придётся чинить. - Мне сказали, - мать смотрит вверх, как и я, прикидывая о том, что же там, наверху,- что сезон дождей уже закончился, у нас не будет проблем до следующего, так что в доме не должно быть никакого грёбаного потопа. Я надеюсь, пережив местную жару, мы смотаемся из этой засранной дыры как можно скорее, - она кидает ключи от машины на прибитую у входа полку. * * * - Почему Кевин не может этого сделать? – я издаю усталый стон. - Потому, что вали давай, или я расскажу отцу, куда деваются его сигареты. Я сегодня не дождусь ужина? Стоило мне перенести сюда все коробки, как мне снова нашли забавную работёнку. Мама тыкает пальцем в потрёпанную толстую книгу, и я смотрю на грязь под её ногтями. - Просто дойди вот сюда и сделай пару фотографий, это же, мать твою, так легко, Кеннет! – она перекатывает сигарету между среднем и указательным пальцами, а затем суёт её в рот, нервно подкуривая. Когда она чиркает зажигалкой несколько раз, её руки трясутся. Карен сидит за столом и рассматривает то, что показывала наша мать: ничем не примечательные руины, коих было просто туча в этой местности. Девочка тихо кашляет, когда комнату заполняет сизый дым. - Не кури при ребёнке, - я забираю сигарету из её губ, стираю большим пальцем след розовой гигиенической помады на фильтре. - Ладно, просто, - она садится, её слова обращены как будто не ко мне, а к пепельнице, с которой она, как мне кажется, и разговаривает, запустив пальцы в волосы, - просто твой тупица-брат… Я ему не доверяю. А теперь иди и не мозоль мне глаза. Когда я выхожу на улицу – дождя нет. Рассматривая в руках старый плёночный фотоаппарат, я накидываю ремень от него на шею. Одарив на прощание недовольным взглядом стены дома, я ещё показываю средний палец улыбающемуся лицу Кевина в окне. Чёртов счастливый придурок. И ухожу. Быстро вышагивая по пыльной дороге, я с тоской отмечаю, что идти ещё очень и очень далеко. Лучше бы я ещё дома лёг спать, погрузился бы в типичную для себя беспокойную дрёму, подперев бы до этого дверь деревянным стулом с осыпающейся краской, тогда никто бы меня не растолкал и не выпинал на улицу. В конце концов, это её работа, а не моя. * * * Я уже находился недалеко от руин, когда дождь начал снова капать. - О, да ладно, вы издеваетесь?! Надо мной возвышались массивные постройки из цельных каменных блоков. Древний город был настолько огромен, что я сразу потерял последнюю надежду обследовать его до вечера. - Ну, чёртовы руины, - я обращался к ним как можно громче. Моя нога ступила на неровный серый блок ступени, - если я пропущу ужин, то… На самом деле, я ещё не придумал, что именно сделаю, поэтому тихо прорычал, отмечая про себя, как же я сейчас глупо выгляжу. Надеюсь, здесь не водятся эти папуасы с листочком на причинном месте и не танцуют свои жертвенные танцы вокруг горящего тела невольно забредших к ним путников. Я отыскал нужное строение и поспешил к неизвестному во тьму. Только такой идиот, как я, мог не взять фонарик. Под ногами хлюпает вода. В моих кедах хлюпает вода. С волос падают капли после дождя и всё это, мать вашу, тоже хлюпает. Я прохожу дальше, вниз по затхлости огромного зала, освещая себе дорогу скудным светом зажигалки. По сдвигающемуся коридору стен слышатся свист и тихие голоса ветра. Тусклые лучи всё же пробивались сквозь трещины в стенах. Я сделал пару снимков каких-то росписей, которые нужны были матери, и пошёл дальше. * * * Когда я чиркаю снова зажигалкой, свет освещает надписи на стене. Я провожу пальцем по каждой загогулине иероглифов, изучая изображения мелких грызунов. Я вспомнил, что такие являются частью местной перуанской кухни и поморщился. В следующих рисунках я видел прошлое народов, кровавое и ужасное, полное каких-то безумных поступков. Мой палец остановился на изображении какого-то местного божка с флейтой в руках, и я вспомнил, что находил такую же в траве по дороге сюда. Как только я нащупал инструмент в своём кармане и достал его, как только мои губы коснулись флейты, чтобы сыграть что-нибудь нелепое-неумелое, отовсюду повеяло могильным холодом, всё наполнилось слабым голубым светом. Я застыл на месте, боясь оборачиваться. Я ясно чувствовал чьё-то присутствие. Неужели эти древние папуасы восстали из могил, чтобы принести меня в жертву своим божкам с кленовым листом вместо штанов? Да, тупо шутить в таких ситуациях я умею. Меня окончательно передёргивает, когда кто-то начинает говорить со мной: - Ты так и будешь стоять с моей флейтой во рту, как минетчица с членом? Платить тебе я за это не собираюсь, - гнусавый голос был очень тихий, но эхо руин усиливало его до недовольно-грозного. Натянув самую добродушную улыбку, какую я только мог, на лицо, я развернулся. - Привет. Незнакомец стоял поодаль, однако достаточно близко, чтобы холод от него и терпкий запах могильных цветов доходили до меня. И, о б-же, он выглядел точно так же, как божок, изображенный на стене за мной. Ну, почти похож. Ибо, в отличие от нарисованных человечков, этого бы я желал встретить в каком-нибудь ночном клубе, где такие встречи обычно заканчиваются лёгким минетом в туалете. Незнакомец показал средний палец в ответ на моё приветствие. - Это такая древняя традиция здороваться, - пояснил он с ухмылкой, заметив моё замешательство. Он медленно стал подходить, а каждый его шаг отдавался глухим эхом о стены. Он забирает флейту из моих рук, касаясь своими пальцами моих, и я чувствую ледяное дыхание смерти у себя на затылке, а по телу пошла лёгкая дрожь от холода, испускаемая руками незнакомца. Итак, он был ледяным и светился так, что к нему точно начнут прилипать всякие светлячки на улице. Забавно.