Люди Холода

Осенним вечером 1581 года,когда морозная мгла смешивалась с кроваво-красным заревом заката в небе над Лейпцигом,двое парней, незнакомые между собой, брели по улицам. Одного из них звали Билл. Это был мальчик,которому едва исполнилось 15 лет. Недоуменный взгляд больших глаз выдавал муки голода и одиночества. Пытаясь защититься от холода,он втянул голову в плечи и спрятал посиневшие кисти рук в складках мешковатой одежды. Поверх изношенных башмаков он намотал меховые лохмотья, а на волосы натянул шерстяную шаль,в которую он обычно кутался,располагаясь на ночлег. На узкой улице Билл отпрянул от трупа. Еще одна жертва чумы,подумал мальчик. Эта чума,бог весть какая по счету за это столетие,унесла всех его близких,а его заставила скитаться и искать себе пропитание. Отец Билла был кузнецом в большом поместье к югу от Лейпцига. Когда отец,мать и все его сестры и братья умерли, Билла выгнали из маленькой лачуги,в которой они все ютились. Какой прок был от молодого парня в кузнице? Впрочем, Билл покинул поместье с чувством облегчения. У него была тайна, которую он никогда никому не доверял,глубоко похоронив ее в своем сердце. На юго-западе находились удивительные горы,которые Билл называл "Страной теней" или "Вечерней страной". Когда он был ребенком, то их каменные громады пугали и очаровывали его. Они находились так далеко,что были едва различимы. Но когда лучи вечернего солнца падали на их поверхность,то горы проступали с удивительной четкостью, и их вид будоражил живое воображение мальчика.Он мог рассматривать горы часами, испуганный и завороженный одновременно. Тогда он видел их, безымянные существа,обитавшие там.Они поднимались из долины между горными вершинами,осторожно скользили по воздуху,приближаясь к нему все ближе и ближе,пока их глаза не встречались с его глазами. Тогда Билл убегал и прятался. Между тем эти существа не были безымянными. Жители хутора судачили о горах всегда вполголоса. Услышанное от них и было, видимо, тем, что напугало мальчика и разбудило его фантазию. — Никогда не ходи туда, — твердили они, — там чародейство и зло. Люди Холода — не люди, они — порождение холода и тьмы. Горе человеку, который приблизится к местам их обитания! Люди Холода? Да, это знакомое название, но только Билл видел их парившими в воздухе. Он никогда не знал, как называть эти существа. Не тролли, нет, это не они. Может быть, нечто вроде дивов или духов бездны? Однажды он слышал, как крестьянин обозвал лошадь демоном. Это слово было новым для него, но ему казалось, что оно могло бы им подойти. Его фантазия о «Стране теней» так разыгралась, что он часто грезил о ней в беспокойных снах. Горы пугали его, поэтому, когда он покидал поместье, то направился к Лейпцигу, туда, где были люди. Там он надеялся найти помощь в своем одиночестве и нужде. Однако очень скоро он понял, что никто не хотел принимать в свой дом посторонних в то время, когда спутницей людей, скитающихся по стране, была чума. И не здесь ли, на этих узких грязных улочках с тесно стоящими домами, эпидемия свирепствовала особенно жестоко? Даже попытка проскользнуть в городские ворота отняла у неге целый день. В конце концов это удалось. Он стоял в очереди с несколькими семьями, которые проживали в городе, и прошмыгнул мимо стражника. Однако, когда Билл оказался уже в городе, он не смог получить никакой помощи. Ничего, кроме черствых хлебных корок, которые ему иногда бросали из окон. Этого хватало только на то, чтобы не умереть с голоду. Со стороны площади с кафедральным собором раздавались пьяные возгласы и шум. Билл устремился было туда, наивно желая быть среди других ночных скитальцев. Но очень скоро он понял, что это не место для хорошенького молодого мальчика. Ему долго не удавалось стереть из памяти тяжелое впечатление, которое оставила встреча с чернью. После многодневных скитаний у Билла ныли ноги. Бесконечно долгий путь до Лейпцига отнял у нее много сил. Не найдя в городе помощи, он ощущал растущее болезненное чувство безнадежности. Он слышал, как пищат крысы в помещении у ворот, куда он было направился, чтобы устроиться на короткий ночлег, и побрел дальше. Его внимание привлекло зарево костра за городской оградой. Огонь означал тепло. Пусть даже это костер, на котором вот уже три дня и три ночи сжигали трупы, а рядом с ним площадь, где совершались казни. Он стал быстро читать про себя молитву: «Господи, защити меня от всех блуждающих духов. Дай мне мужество и силу в твоей вере, храни меня. Мне так нужно согреться у костра, чтобы совсем не замерзнуть». С трепещущим сердцем, устремив взгляд на манящий источник тепла, Билл направился к западным городским воротам. В то же самое время в тех же местах появилась молодая знатная дама Саша Штерн. Она опасливо ступала в своих шелковых туфельках по грязным улицам, где мороз сковал сточные канавы и их содержимое осталось лежать под ногами. Дама несла в руках хорошо упакованный сверток. Незаметно ускользнув из отцовского дома и пробираясь к городским воротам, она напевала танцевальную мелодию, пытаясь не думать о том, что собиралась сделать. Идти вперед ей было трудно. Губы ее побелели, пот выступил на лбу, над верхней губой и увлажнил волосы. Она еще не понимала, как ей удалось скрыть свое состояние в эти невыносимые, наполненные страхом месяцы. Она всегда была маленькой и тонкой, и изменения в ней казались незаметными только благодаря тому, что ей на помощь пришла мода, с корсетом, кринолином и платьем особого покроя. Кроме того, она всегда сама шнуровала свой корсет жестко, до боли. Никто, даже ее собственная камеристка, ни о чем не догадывались. Как же она ненавидела эту растущую внутри нее жизнь, результат случайной связи с несравненным датчанином — придворным короля! Этот датчанин был женат, о чем она узнала лишь позднее. Потеряла голову один единственный раз — а в наказание вся эта беда, тогда как он продолжает безнаказанно порхать и веселиться. Она попробовала все средства, чтобы покончить с этим вторжением в ее жизнь. Сильнодействующие травы, прыжки с большой высоты, горячие ванны, кроме того, она даже была летней ночью в четверг на кладбище, где выполняла ужасные тайные обряды, о чем потом только сожалела. Однако ничто не помогало. Омерзительное существо в ее чреве цеплялось за жизнь с дьявольским упорством. Удивительно, однако, что именно теперь она чувствовала не жгучую ненависть к нежеланному существу, а нечто совсем другое: теплоту, скорбь и тоску... Нет, она не должна об этом думать. Нужно только идти, идти дальше, избегая немногочисленных прохожих. Как холодно, бедный маленький... Нет! Нет! Она заметила в переулке молодого мальчика, почти ребенка, и быстро спряталась в проезде ворот. Мальчик прошел мимо, не видя ее. Он казалась таким одиноким, что Саша почувствовала сострадание. Однако сострадание — чувство, которого она теперь должна решительно избегать. Не быть слабой! Она должна поторопиться, чтобы пройти обратно через ворота до того, как их закроют в девять часов. Стражи она не опасалась, придумав заранее наряд, в котором она должна была сойти за прислугу: никто не должен был узнать в ней знатную фрекен Сашу Штерн. Наконец, вот и ворота. Стражник остановил ее. Держа сверток в руках, Саша пробормотала: «Вот еще один умер. Должна отнести его туда...» Привратник махнул рукой, уже не глядя на нее. Теперь перед ней был лес, силуэты елей рисовались на фоне зарева костров. В этот морозный вечер светила луна, так что найти дорогу было нетрудно. Если бы она не была такой уставшей! Ей было нехорошо, она чувствовала со страхом, что теплая липкая жидкость пропитала платок, которым она пыталась остановить кровотечение. Она родила ребенка на сеновале напротив конюшни, держа в зубах кусок дерева, чтобы не кричать. Потом, изнуренная, пролежала там довольно долго, прежде чем, не глядя на ребенка, завернула его и поднялась на дрожащие ноги. Она не обратила внимания на пуповину, какое ей дело было до этого ребенка, а его тихий жалкий писк заглушала платком. Ребенок был жив, время от времени она чувствовала, что он слабо ворочается. Хорошо еще, что он не закричал у городских ворот! Она удалила все следы произошедшего на сеновале. Если бы она могла еще избавиться от этой позорной ноши и незаметно вернуться в дом отца. Тогда она была бы свободна, свободна! Наконец-то! Она углубилась в лес достаточно далеко. Тут, под большой елью, в стороне от тропинки... У Саши Штерн тряслись руки, когда она положила сверток на промерзший бугорок земли. Подавив рыдание, она осторожно завернула ребенка в шерстяное одеяло и шаль и приставила принесенный сосуд с молоком к его щеке. В глубине души она хорошо сознавала, что ребенок никогда не дотянется до молока, но она не хотела об этом думать. Она постояла мгновение, испытывая безграничное чувство утраты и отчаяния, затем пошла, шатаясь на закоченевших ногах, к городским воротам. Билл брел дальше, радуясь тому, что луна освещала улицы и облегчала ему блуждание среди разных выступающих фонарей и других причудливых пристроек. Шаг за шагом, он двигался, как в полусне и без всяких мыслей в голове, не чувствуя поэтому холода, голода, усталости, не осознавая, что у него нет никакой цели, никакого будущего. Ему послышался близкий плач. Он остановился. Плач доносился с заднего двора. Плакал ребенок. Его взгляд упал на полуоткрытую дверь. Помедлив, он вошел во двор. Здесь было светлее. Лунный свет заливал небольшую открытую площадку, окруженную низкими домами. Маленькая девочка ползала на коленях возле мертвой женщины. Ребенок теребил мать, пытаясь ее разбудить. Билл сам еще был ребенок. Вид маленькой девочки тронул его сердце. Однако он испуганно отпрянул от мертвой женщины. Лицо, пена изо рта свидетельствовали о том, что ее убила чума. Люди очень страдали от этой болезни, которой было, собственно, два вида. На этот раз зараза пришла из Дании. Ее называли «испанская болезнь». Это был катар с температурой, головной болью и болью в груди. Одновременно из Швеции пришла другая эпидемия чисто чумного характера — с нарывами и головной болью, приводившей к помешательству. Биллу были известны признаки болезни, ему пришлось видеть ее много-много раз. Из-за переутомления Билл соображал медленно, однако он осознавал, что раз он один в семье пережил чуму и не заразился, долго бродя по городу среди мертвецов, то за себя ему нечего бояться. Но как насчет ребенка? Мало надежды на то, что он справится с болезнью. Но если он останется один с мертвой матерью, то никаких шансов выжить у него вообще не останется. Билл опустился на колени рядом с девочкой, которая повернула к нему свое заплаканное личико. Это была красивая маленькая девочка крепкого сложения, с темными кудрями, темными глазами и сильными маленькими руками. — Твоя мать умерла, — сказал Билл. — Она больше не может разговаривать с тобой. Ты должна теперь остаться со мной. Губы у девочки задрожали, но от испуга она не посмела заплакать. Билл поднялся и осмотрел двери домов, выходящих на двор. Все три двери были закрыты на ключ. Мертвая женщина была, очевидно, не отсюда. Может быть, она пыталась попасть туда, чтобы умереть? На стук Билла никто не открывал, он уже знал по опыту, что так будет. Быстрым движением он оторвал кусок материи от своей кофты и свернул его, сделав какое-то подобие куклы. Билл положил сверток в руки покойницы, чтобы она не преследовала своего ребенка. После этого он молча помолился за упокой души несчастной. — Пойдем, — сказал он девочке. — Мы должны идти. Ребенок не хотел. Он уцепился за материнский плащ, казавшийся красивым и не очень поношенным. Девочка тоже была хорошо одета. Без излишеств, но в простую и красивую одежду. Ее мать была, вероятно, когда-то ослепительно красива. А сейчас темные глаза тускло сияли в лунном свете. Биллу даже не приходила в голову мысль забрать у мертвой плащ, чтобы укрыться от холода. — Пойдем, — повторил он, чувствуя свою беспомощность перед слезами ребенка. Он осторожно расцепил пальцы девочки и поднял ее на руки. — Мы должны попытаться найти для тебя еду. Где он ее найдет, Билл себе не представлял, но слово «еда» возымело магическое действие: девочка позволила себя унести. Ее взгляд, обращенный к матери, выражал такое горе и отчаяние, что навсегда врезался в память Билла. Ребенок тихо плакал, пока он нес его по улицам по направлению к воротам. Девочка плакала, видимо, так долго, что у нее не оставалось сил, чтобы сопротивляться. А у Билла прибавилось проблем. Теперь он нес ответственность за другого человека. За ребенка, который, очевидно, через несколько дней умрет от чумы... А пока Билл должен был сделать все, чтобы накормить девочку. Он подошла к городским воротам, отсюда было видно пламя костра, на котором сжигали трупы. В эти холодные дни было невозможно хоронить усопших в земле, приходилось их сжигать. Однако, была общая могила, где... нет, Биллу не хотелось сейчас думать о трагическом. Он увидел женщину, прислонившуюся к стене дома. Билл понял, что женщина вот-вот упадет, и, немного поколебавшись, подошел к ней. — Могу ли я тебе чем-то помочь? — осторожно спросил он. Женщина подняла на нее безжизненные глаза. Это была молодая дама с аристократической наружностью, но ужасно бледная, пот струился по ее лицу. Увидев Билла, она собрала все силы и зашагала прочь. «Мне никто не может помочь», — прошептала она, исчезая за углом. Билл посмотрел ей вслед, но не пошел за ней. «Это, видно, опять чума, — подумала она. — А чем я могу помочь от чумы?» Итак, он был у городских ворот. Оставался только час до того, как их закроют. Но Биллу не хотелось возвращаться в город. Он знал, что не найдет здесь помощи ни себе, ни ребенку. Он должен попытаться найти амбар или что-то подобное. Только бы не встретить хищных зверей! Правда, звери были не страшнее тех распущенных типов, что слонялись вокруг центральной городской площади. Пьяные люди без чести и совести пытались приставать к нему. Одни из них совершенно не боялись заразы, другие, предвидя близкий конец, старались взять от жизни все, пока не поздно. Стражник у городских ворот спросил его, куда он направляется в такое позднее время. Однако те, кто выходил из города, интересовали его меньше тех, кто хотел войти, Он объяснил, что ее с ребенком выгнали из-за болезни, и это было воспринято как должное. Жестом он велел ему проходить. Стражу не заботило то, что они будут разносить заразу дальше. Главное, что зараза покидала город. Тепло костра манило Билла, он зашагал быстрее. Как бы не погасили костер раньше, чем он туда придет... Сначала ему нужно было пройти через лес, находившийся между городом и площадью для казней. Когда Билл по дороге в Лейпциг попал в это зловещее место, он постарался поскорей убраться оттуда, напуганный увиденными ужасами и вонью. Однако желание согреться гнало его теперь именно туда. Подержать над огнем иззябшие руки, повернуться к костру спиной и почувствовать, как тепло проникает через одежду в кожу, которая ощущала только холод в эти долгие дни и ночи — об этом он грезил наяву. Лес... Он остановился на опушке. Билл боялся леса, как обычно бывает с людьми, живущими в открытой местности. Лес скрывает так много неожиданного. Девочка, которую Билл нес на руках, была для него слишком тяжелой, — Ты можешь идти сама? — спросил он. — Немного погодя я снова возьму тебя на руки. Ребенок не ответил, но апатично позволил спустить себя вниз. Тени между стволами деревьев были такими темными. Глаза Билла уже привыкли к ночному мраку, и страх вновь охватил его. Ему казалось, что он видит за деревьями таинственные существа с горящими глазами. Девочка тоже была испугана, со страху она перестала плакать и только теснее прижималась к Биллу, издавая время от времени жалобные звуки. Билл чувствовал, что у нее пересохло во рту. Он пытался глотать слюну, чтобы избавиться от сухости, но избавиться от страха он не мог. Они продвигались вперед шаг за шагом, и Билл старался смотреть только на свет костра. Он не осмеливался обернуться, ему все время казалось, что за ним по пятам следуют какие-то существа, растворяющиеся во тьме. Когда они углубились в лес, Билл почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Он тяжело дышал. Тут он услышал детский плач. Его сердце бешено забилось. Детский плач доносился из чащи леса. Жалобные звуки грудного младенца. Это могло означать только одно — привидение. Билл очень боялся привидений. Он слышал о них много историй и всегда боялся встречи с ними. Он знал, что они опасны для живых, привидения, призраки детей, которые были рождены тайно и брошены, обречены на смерть. Привидения появлялись в доме того, кто прошел мимо тайной могилы брошенного ребенка. О, Билл слышал истории о том, что случалось с людьми, приблизившимися к такой могиле в лесу! О грудном младенце, высотой с дом, который с невыносимыми воплями преследовал человека, под шагами младенца гудела земля, а сам он так крепко вцепился в спину преследуемого человека, что тот провалился в землю по колено. Билл знал также о том, что такое привидение могло принимать разный облик: черной собаки, детского трупа без шеи, лисицы, ползучих гадов. Все призраки были злобными. Билл стоял, как вкопанный. Ноги не слушались, не уносили прочь от этого места. Но маленькая девочка, которая тесно прижималась к нему, реагировала на плач младенца иначе. Она произнесла что-то, что Билл не сразу разобрал. Одно-единственное слово, возможно, имя. Что-то вроде «Анкель». Наверное, у нее был маленький брат или сестра, которые умерли? Это не было невозможным. Девочка стала тянуть его за руку в ту сторону, где слышался плач, поодаль от тропинки, по которой они шли, и повторила произнесенное ею слово или имя. Билл противился идти туда, куда тянула девочка. «Это опасно, — протестовал он, — мы должны уйти отсюда». Бежать отсюда? С огромным привидением за спиной? Нет, это было бы еще хуже. Он вспомнил другую, более безобидную историю. Об отчаянном желании привидений быть крещенными. Об их мольбе к матери. Что делали люди, чтобы успокоить привидения? Служили мессу? Но он не священник. Впрочем, существовало заклинание. Лишь бы его вспомнить! Что-то вроде: «Я крещу тебя...» Лучше сделать все сразу. Билл глубоко вздохнул и начал читать все молитвы подряд. Это были протестантские и католические молитвы, отрывки, которые он помнил с детских лет, и тексты, которым его выучил пастор. Затем он стал осторожно приближаться к призраку, готовый бежать при малейших признаках опасности. Плач к этому времени прекратился. Значит, молитвы подействовали! Он почувствовал себя немного уверенней и продолжал молиться. Он попытался даже сочинить что-то вроде ритуального текста, подходящего для крещения. Между тем девочка тянула его за руку, торопила. Пока они ощупью пробирались вперед, Билл произносил: «Я нашел тебя во мраке ночи. Поэтому я крещу тебя именем Леон, если ты мальчик. Ты был обречен однажды на смерть — как давно это было, я не знаю. Поэтому я крещу тебя именем Кейт, если ты девочка». Не звучало ли это глупо? Подходило ли это для крещения? На всякий случай он добавил: «Во имя Иисуса Христа, аминь», хотя знал, что не имел права произносить эти слова. Такое право имели лишь священники. Возможно, призрак, действительно, получил жизнь и поднялся, пугающе сильный... Нет, он не должен так думать. Теперь он сделал все, что мог, и молился о том, чтобы этого было довольно. Девочка, между тем, непременно хотела найти плачущее существо, что укрепило предположение Билла о том, что у нее были младшие брат или сестра. Ее невозможно было остановить, пришлось следовать за ней. Это должно быть здесь. Он остановился, наклонился и начал искать в темноте под деревьями. Его сердце колотилось от страха, а закоченевшие пальцы дрожали. Можно ли взять привидение? Каким может быть привидение на ощупь? Может быть, это просто высохшие кости? Или что-то противное и скользкое? Может быть, кто-то сильный схватит его за запястье? Биллу захотелось бежать отсюда без оглядки, как вдруг он услышал звук, словно ударили по деревянному предмету. Его руки наткнулись на деревянный сосуд, на ощупь похожий на пивную кружку с крышкой. Это было не так страшно. Он продолжал искать дальше. Небольшой сверток... Когда Билл ощупал его, плач возобновился. Билл собрал все свое мужество и осторожно запустил в сверток пальцы. Под толстым покрывалом лежал ребенок, живой ребенок. Не какой-то призрак, а просто ребенок, брошенный здесь, чтобы стать им. — Спасибо тебе, — прошептал Билл маленькой девочке. — Сегодня ночью ты спасла жизнь младенца. Девочка тянула руки к малышу. «Анкель», — произнесла она опять, и у Билла не хватило духу его отогнать, хотя девочка и могла заразить малыша чумой. Кружка. Он потряс ею. В ней что-то плескалось. Билл сунул в кружку палец и почувствовал что-то жидкое и еще не замерзшее. Он лизнул палец. Молоко! Боже милостивый, это было молоко. Он пробудился словно от толчка, обнаружив, что поднес кружку с молоком к своему рту, готовый выпить все сразу. Дети. Он не должен был забывать о детях. Но всего один маленький глоток? Нет, тогда он не сможет остановиться. Сначала пусть пьет девочка. Она должна получить треть молока. Он слышал, как девочка торопливо, взахлеб пила. Было страшно трудно отобрать у нее кружку, но он должен был это сделать. Девочка сопротивлялась изо всех сил, что чуть не напугало Билла. Но как только он прошептал: «Анкель должен попить», — девочка сразу же успокоилась. Кроме того, молоко, видимо, хорошо на нее подействовало. Чтобы утолить голод такой крошке, требуется не так много. Но как напоить младенца? Он был укутан в несколько слоев материи, внутри было что-то, что казалось серым в лунном свете. Билл оттянул краешек этой материи, скатал его и, макнув в молоко, сунул в рот малыша. Малыш не хотел сосать. Биллу не приходилось нянчиться с новорожденными, и он не знал, что часто в свой первый день они не хотят есть. Он почувствовал себя беспомощной. Как он ни старалась, ребенок не хотел пить молоко. Наконец он оставил свои попытки. Они должны были идти дальше, и нести с собой кружку он не мог, поскольку у нее только две руки. Испытывая угрызения совести, Билл выпил остатки молока сам, не чувствуя вкуса. Он поднялся, одной рукой прижав к себе грудного младенца, другой взял девочку за руку. На него напал почти истерический смех. Что, собственно, он сейчас делал? Слепой проводник, который тащит других. Какую помощь мог он оказать детям! Однако молоко подкрепило их, девочку и его. Страх перед темнотой немного поубавился. Между стволами деревьев уже был отчетливо виден свет костра. Он остановился на поляне и взглянул на омерзительное место. Над огромным костром клубились облака зловонного дыма. Перед костром стояли виселицы, черные на фоне красного огня, а рядом с ними — орудия пыток, раскрывавшие богатую человеческую фантазию, когда одни получали возможность мучить других. Там он увидел позорный столб, а рядом был разожжен костер — можно выбирать между раскаленными щипцами и мечом, тут же огромные страшные крючья, чтобы подвешивать преступников. Все эти орудия пыток казались такими гротескными и дьявольски хитроумными, что Билл застонал при их виде. Однако же самым выдающимся орудием пыток было колесо, где несчастные были... «О, нет, — в ужасе простонал он, — нет, нет!» Между этими ужасными инструментами двигались фигуры. Он увидел палача в черном капюшоне, скрывавшем отрезанные уши. Его подручный, самый презираемый в Лейпциге человек, услужливо вертелся около него. Стражники вели молодого человека со светлыми кудрями и связанными сзади руками. Его собирались привязать к колесу. — Нет, не делайте этого, — прошептал Билл. Огонь освещал его профиль. Человек был так молод и красив, что сердце Билла сжалось от боли, словно это ему предстояло переживать смертные муки. Стражники держали наготове орудие пытки, которое должно было раздробить каждую кость осужденного. А заплечных дел мастер, или палач расхаживал вокруг, держа в руке топор с широким лезвием. Таким образом, осужденный должен был сначала помучиться, а потом умереть. Нет, Билл не хотел этого. Он встречал в своей жизни пока немного молодых людей, но чувствовал, что этот отличается от других. Кем он мог быть? Вором? Тогда бы вокруг него не толпилось бы столько стражников и палачей. Вероятно, он был кем-то другим. Теряясь в догадках, Билл невольно подался вперед, и вдруг услышал низкий голос, раздавшийся за его спиной. — Что ты здесь делаешь? Билл и девочка резко обернулись, а девочка даже вскрикнула. Билл тоже чуть было не вскрикнул, но сумел сдержать себя. Между стволами деревьев стояла высокая фигура, нечто среднее между зверем и человеком. Но он заметил, что человек был просто одет в шубу из волчьего меха, а косматая шапка делала его голову похожей на звериную. Его плечи казались очень сильными, узкие глаза светились, как угли, на странном лице, прекрасном и ужасном в одно и то же время. Он быстро обнажил зубы, это напоминало волчий оскал. Билл видел его в те мгновения, когда на него падали отблески костра, в последующие секунды он скрывался в тени. Он стоял совершенно неподвижно. Он, дрожа, ответил на его вопрос: — Я хотел бы только немного погреться у огня, господин. — Это твои дети? — спросил он зычным голосом. — Мои? — переспросил она, нервно улыбаясь окоченевшими от холода губами. — Мне только 15 лет, господин. Я нашел этих детей сегодня вечером. Он разглядывал его долго и задумчиво, и он опустил глаза в ужасе от такого откровения. Девочка тоже была напугана. Она пряталась за спиной Билла. — Значит, ты их спас? — спросил человек. — Не хочешь ли ты спасти этой ночью еще одну жизнь? Его горящие глаза вызывали в Билле необъяснимый страх. Он ответил сбивчиво и смущенно: — Еще одну жизнь? Я не знаю... не понимаю... — На твоем лице следы голода и лишений. Тебе можно дать на два-три года больше. Ты можешь спасти жизнь моему брату. Хочешь это сделать? Таких разных братьев он никогда раньше не встречал, пронеслось в его голове. Красивый, светловолосый юноша там, на площади для казней, и этот, звероподобный, с темными космами, свисающими на лоб. — Я не хочу, чтобы он умер, — сказал он, помедлив. — Но как я мог бы его спасти? — Я сам не могу это сделать, — сказал человек. — Их слишком много, и они охотятся за мной. Они забрали бы и меня, а для него это было бы бесполезно. Но ты... Он вынул из кармана свернутую свитком бумагу. — Вот. Возьми это письмо с королевской печатью. Скажи им, что ты его муж, а это его дети. Вы живете здесь, в этой местности. Его имя Нильс Стерне, он королевский курьер. Как, однако, зовут тебя? — Билл. Он сделал гримасу. — Вильгельм, глупый парень! Ты не можешь называться здесь Биллом! Ты — граф, помни об этом! Ты должен будешь незаметно подложить это письмо в его одежду и сделаешь вид, будто его найдешь. «Дерзкий план», — подумал Билл и спросил: — Но как я могу выдать себя за графа? Никто этому не поверит. — Ты рассмотрел ребенка, которого несешь? — коротко спросил он. Он опустил глаза и покачал головой. — Нет, но... Свет от костра был теперь так ярок, что он видел все отчетливо, Ребенок был завернут в шаль из прекраснейшей шерсти, вытканной так искусно, что Биллу никогда не доводилось видеть ничего подобного. Необычайно красивый узор с французскими лилиями, так они, кажется, назывались. А внутри свертка виднелось ослепительно-белое одеяло, на которое он капал молоко. Мужчина шагнул к нему. Он инстинктивно отпрянул назад. Человек был окружен аурой язычества, неописуемой мистики и звериного притяжения. Он словно имел неограниченную власть над всеми. — На лице у ребенка кровь, — произнес он и стер кровь лоскутком материи. — Он — новорожденный. Ты уверен в том, что он не твой? Билл почувствовал себя глубоко оскорбленным. — Я честный парень, Ваша милость. Его рот тронула легкая усмешка, в то же время он бросил беспокойный взгляд на площадь для казней. Там еще не закончились приготовления, священник еще уговаривал осужденного покаяться. — Где ты нашел ребенка? — Здесь, в лесу. Он сдвинул черные брови. — Вместе с девочкой? — спросил он скептически — Нет, нет, ее я нашел в городе у тела мертвой матери. — Чума? — Да. Он перевел взгляд с него на ребенка. — Ты действительно смелый, — произнес он медленно. — Я не боюсь чумы. Она была моим спутником много дней. Она убивает людей вокруг, но меня не трогает. Что-то напоминающее улыбку явилось на его внушающем страх лице. — Меня тоже. Ты пойдешь туда? Он медлил с ответом, и он продолжал: — Дети защитят тебя, так что тебя не схватят. Но у детей должны быть имена. — О, я не знаю, кем является ребенок — девочкой или мальчиком. Но я окрестил его именем Кейт или Леон. Я думал, что это привидение, поэтому хотел защититься таким крещением. — Понятно. А девочка? Он задумался. — Оба ребенка найдены ночью. Ночь, тьма и смерть окружали их, когда я их нашел. Я хочу назвать ее... думаю, Амалия. Еще раз он взглянул на нее своими удивительными глазами, которые больше всего были похожи на длинные светящиеся щели. — У тебя явно больше мыслей в голове, чем у большинства людей. Ты пойдешь туда? Билл покраснел, услышав похвалу. Эти слова согрели его. — Сударь, я не скрываю, что боюсь. — Ты будешь вознагражден. Он затряс головой. — Деньги мне не помогут. Но... — Так что же? — спросил он. Мысль о детях придала ему смелости. Подняв голову, он сказал: — Никто не хочет приютить у себя в такое время чужих людей. Теперь я отвечаю за детей, а сам насквозь промерз. Если можете достать нам еду и теплое жилье, то я готов буду рискнуть своей жизнью за молодого графа. Свет от костра был уже не ярким, так что лицо незнакомца оказалось в тени. — Это я могу устроить, — пообещал он. — Хорошо. Тогда я пойду. Но моя одежда. Ни один граф не ходит в таких лохмотьях. — Я об этом подумал. Надень вот это. Он снял с себя плащ из темно-синего бархата, надетый под волчью шубу. Плащ доходил ему до бедер, а Биллу он оказался до ступней. Руки он сунул в разрезы. — Так! Это скрывает самое худшее. Держи его как следует. И сними эти лохмотья с башмаков! Билл выполнил все, что он велел. — А мой язык? — Да, — сказал он, помешкав. — Это меня удивило. Такой язык не услышишь обычно среди бедных людей. Возможно, ты можешь говорить, как граф. Постарайся! Он сделал глубокий вдох. — Пожелайте мне удачи, сударь! Он мрачно кивнул. Он закрыл на мгновение глаза, чтобы сосредоточиться, крепче взял девочку за руку и, держа малыша на другой руке, пошел вперед по направлению к месту казни, где палачи начали привязывать руки юноши к колесу. На своей спине он чувствовал взгляд человека-зверя. Ему казалось, что он прожигал его насквозь. Такая удивительная ночь, пронеслось у него в голове. А ночь еще только начиналась.