Не знаю, кто ты!

      Самой первой моей ошибкой было согласиться дописать мелодию сорокалетней давности, которая, каким-то неизвестным никому образом, оказалась в подвале студии звукозаписи, обозначенная на обложке неизвестной пластинки.       Хотя, на самом деле, мне просто приказали, пригласив в кабинет и сказав несколько фраз:       ─ Адам, ты ─ прекрасный композитор, ─ один человек из полусотни работавших здесь. ─ Ну, и поскольку ты недавно закончил несколько своих работ, я решил дать тебе ещё одну, ─ я вежливо кивнул. ─ Недавно, разбирая подвал студии, мы обнаружили одну пластинку, на обложке которой были написаны ноты. Но, как выяснилось позже, мелодия с обложки была не закончена. Скажу честно, когда я услышал её, я испытал поистине странные чувства. Даже словами передать не могу, это надо слышать. Поэтому, немного поразмыслив, я решил, что только такой человек, как ты, сможет дописать мелодию, ─ я редко мог слышать из уст директора студии такие слова, поэтому сразу согласился.       И зря...       Как только я принялся проигрывать мелодию на фортепьяно, она сразу затянула меня куда-то вглубь. Я стал жить на студии, стараясь каждую свободную минуту проводить за сочинением продолжения сорокалетней мелодии. И это была вторая ошибка...       Последней и роковой стала ошибка в день моей смерти.       Двадцать седьмое апреля. Пять часов тридцать минут — утро.       Хочется спать, но не могу... Слишком тревожно на сердце. Написание продолжения мелодии проходит медленно, и это заставляет задуматься. Почему она вообще оказалась в подвале? Ведь, насколько я знаю, около сорока лет назад на студии случился таинственный пожар. Где началось возгорание, никто не знает, а вот кто мог быть поджигателем ─ это не секрет.       Эван Гюри — в то время он был самым популярным композитором студии, но после пожара его никто не видел и не слышал, а его произведения сгорели, все до одного. Но что самое странное ─ вся информация о нём, хранившаяся на другом конце города, тоже исчезла. Да и многие, знавшие его, говорили:       ─ Странным он был. Сочинял прекрасно, а вот сам как не от мира сего. Его глаза всегда сияли ярче солнца, у него была хищная ухмылка, да и странная походка ─ он любил стучать каблуками или набойки железные ставил на них. А вот голос был ангельский, успокаивающий.       Мне всё казалось, что эта мелодия принадлежала ему. От бывших работников я узнал, что он любил играть такие и мог записывать их на чём угодно, хоть на куске обоев. Но до конца я уверен не был, слишком непонятным стало её появление...       Посидев ещё немного над нотами, я оделся и вышел из кабинета. Надо было перекусить, причём срочно. Пока я шёл к лифту, я проигрывал в голове мелодию раз за разом, стараясь понять её суть, понять, при каком настроении её начали писать, но я не мог.       Однако вдруг мои раздумья прервала острая боль под лопаткой и звук чего-то железного, сливавшегося с брошенной кем-то фразой:       ─ Адам, Адам... Ты не виноват, но так нужно... Она ведь не твоя... ─ произнёс так очаровывавший голос.       Боль стала невыносимой, и я погрузился во тьму.