Не знаю, кто ты!

      Больно, невыносимо больно. Но не телу, а сердцу. Оно сжимается и замирает, снова разжимается и повторяет всё по кругу, причиняя адскую боль, которая почему-то напоминает мне о сорокалетней мелодии. О том, что её больно писать, как будто она медленно, но верно вытягивает энергию и убивает изнутри.       И вдруг всё. Ничего нет. Боль растворилась, её нет. Я её не чувствую.       Глаза медленно открываются и замирают. Свет слишком яркий, он ослепляет меня. Пытаюсь привыкнуть, но получается с трудом.       По прошествии пяти минут я могу уже приподняться и здравым взглядом осмотреть помещение. Оно заурядное: четыре кровати с постельным бельём, несколько прикроватных тумбочек, два зеркала по периметру — да и всё, пожалуй. И больше всего оно напоминает больничную палату. Хотя как я мог здесь оказаться?       ─ О! Вы уже пришли в себя? ─ в палату вошла невысокая брюнетка с милой улыбкой. ─ Как себя чувствуете? Ничего не болит?       ─ Спасибо за такое пристальное внимание, но со мной всё в полном порядке, ─ ответил я, постаравшись изобразить самую что у меня есть обворожительную улыбку. ─ Правда, шею немного щиплет.       ─ Конечно, щиплет, у вас царапина сантиметров пять. Хотя лучше царапина, чем переломы...       ─ Какие переломы? ─ прервал я медсестру.       ─ Вы не помните? ─ я покачал головой. Мои воспоминания сейчас были больше похожи на кашу. ─ Вас привезли утром, около шести вроде, после автомобильной аварии, ─ мои глаза увеличились в несколько раз. ─ Проще сказать, вас сбили на перекрестке.       Перекрёсток? Сбили? Как? Почему? Не помню... Как будто это не моё...       ─ Кстати, ─ девушка подошла ко мне и посмотрела что-то в папке. ─ Вас двадцать восьмого марта выписывают, это уже завтра. Так что радуйтесь.       Двадцать восьмое... Выписывают... Помню... Утро, двадцать седьмое. Я иду на перекус, проигрывая в голове мелодию раз за разом, и вдруг... Боль. Стук. Фраза. Темнота...       Да! Двадцать седьмого апреля я сидел в кабинете, сочиняя мелодию. Вышел и двинулся к лифту, а потом... Всё.       Стоп! Двадцать седьмое апреля. Двадцать восьмое марта. Апрель. Март. Месяц. Но как?! Да и аварии ведь не было. Помню, точно: боль, тьма, смерть. Что тогда произошло? Не назад же в прошлое я перенёсся? Но та фраза: «Она ведь не твоя». Не может... Кто она?       Я и не заметил, что в помещении появился директор.       ─ Адам, как хорошо, что ты жив! Мы так за тебя переживали, ─ передо мной стоял Гарольд Эртон.       ─ Я тоже рад Вас видеть, ─ я пожал его жилистую руку.       ─ Как жаль, что мы встречаемся при таких событиях, но я не мог ждать, ─ он помолчал минуту и продолжил. ─ Недавно, разбирая подвал студии, мы нашли одну пластинку с нотами на обложке.       По идее, этот разговор должен был состояться двадцать седьмого марта, в его кабинете, а не в больнице, как сейчас. И судя по этой ситуации, в будущем возможны непредвиденные обстоятельства, которые повлекут за собой неизвестные мне последствия. Главное - не впутаться ни во что лишнее и найти своего убийцу, ведь только для этого мне дали второй шанс на жизнь.       ─ ...согласен? — услышал я краем уха и кивнул.       Всё-таки эта мелодия не давала мне покоя... Нужно будет побольше узнать о ней и о подвале. Это не может быть случайностью.