Не знаю, кто ты!

      — Мелодия, которую я сейчас исполнял, является совместным творчеством многих композиторов. Все их имена мне не известны, но двоих из них я знаю — это Фредерик Дорман, тот кто начал её сочинять, и Эван Гюри, прекрасный человек и музыкант, погибший сорок лет назад.       — Но откуда она взялась? — задали вопрос корреспонденты хором.       — Ноты были найдены в подвале студии, но, так как они не были дописаны до конца, пришлось сильно потрудиться, чтобы закончить мелодию.       — Какое название носит произведение? — на этом вопросе я задумался. Меня никогда не интересовало её название, поэтому пришлось выкручиваться собственными выдумками.       — Названия как такового нету, но я бы охарактеризовал композицию одним словом — “Жизнь”. А теперь прости, мне пора, — кое-как протолкнувшись через журналистов, я вышел из филармонии.       На улице моросил мелкий дождик, а наручные часы показывали девять часов вечера. Так как зонтика с собой у меня не было, я решил вызвать такси. Через двадцать минут машина была уже на месте. Водитель оказался очень общительным человеком, так что всю дорогу до студии меня развлекали разного рода шутками. Когда машина подъехала к зданию, я расплатился и вошёл внутрь.       В холле горел свет и за стойкой одиноко сидел седовласый охранник. Приблизившись к нему и перебросившись с ним парой фраз, я взял ключи от кабинета и двинулся на своё рабочее место.       Как и тогда, за несколько часов до моей смерти, в помещении было прохладно, горела пара светильников, а крышка фортепьяно была откинута. Устало пройдя к дивану, я просто лёг на него горизонтально и стал ждать. Чего - и сам не знаю. Просто так было легче, чем думать: “Умру ли я? Или останусь жив?” По прошествии нескольких часов меня забрало к себе царство Морфея.

***

      Двадцать седьмое апреля. Восемь часов пятнадцать минут — утро.       Проснулся я по причине того, что одна неизвестная мне личность с усердием колотила в дверь моего кабинета. Встав с дивана на автомате, я подошёл к дверному проёму и отворил его, моему взору предстал молодой парнишка в форме службы доставки.       — Чего надо? — задал я вопрос, не особо понимая, чем обязан его присутствию.       — Вы — Адам Честертон? — поинтересовался парень.       — Да, а что?       — Это Вам, — мне протянули свёрток серого цвета. — Получите и распишитесь, — поставив свою закорючку в нужное поле, я распрощался с молодым человеком и вернулся назад на спальное место.       Открыв свёрток, я обнаружил пачку документов и один белоснежный конверт, адресованный лично мне. Отложив в сторонку кипу бумаг, я вскрыл конвертик и начал читать письмо:       “Адам,       Проведя сто лет в состоянии получеловека-полудуха, я наконец-таки смог обрести долгожданный покой. Премного благодарен тебе за это.       Так же я понимаю, что по моей вине тебе пришлось пережить множество смертей дорогих и близких тебе людей, за это же я прошу прощения. Но, как говорится, жизнь за смерть, а смерть за жизнь, в этом мире всё взаимосвязано.       Уверен, ты станешь известен во многих странах как самый “жизненный” композитор, ведь без тебя моя мелодия не приобрела бы завершенность.       По документам, приложенным к письму, ты теперь являешься владельцем произведения и кафе. Думаю, столетняя мелодия прекрасно подойдёт к нему, но решать, делать ли её главной темой кафе, можно только тебе.       Ещё раз спасибо тебе, Адам!       Искренне твой, Фредерик.”       И только сейчас я понял, что всё закончилось. Меня не убили, я остался жив. А все умершие из-за мелодии композиторы наконец-таки получили упокоение — то, чего некоторые из них ждали несколько десятков лет, а другие - от силы пару.       Просмотрев все присланные мне документы, я вышел из студии и двинулся в кафе, чтобы начать жизнь с чистого листа, ведь намного приятнее начинать новое с чашечки латте.