Экзамен для демиурга

Начиналось новое утро, а Артём всё говорил и говорил, никак не замолкая. Так, будто до этого молчал уже очень долгое время, и теперь не мог насыться звучанием собственных слов — пусть даже исключительно в голове Элли, что больше походило бы на безумие, если бы последние полгода в её жизни и без того не превратились в полнейший хаос. Всего лишь голоса в голове — могло быть и намного хуже, верно? Могло. И Элли без труда представила бы, как именно, но… Артём, пусть и болтал без умолку всю прошедшую ночь, на ходу разбрасываясь терминами и целыми предложениями, смысл которых Элли при всем желании не смогла бы понять, всё же говорил также и то, что действительно заставляло девушку задумываться. Или попросту пугало до чертиков. Артём обьяснял, что она — его отражение, и что весь её мир — одна большая и страшная ошибка, и что если бы он знал заранее, то он бы никогда… И ещё много чего, но всё сводилось всего к одной ужасно неприятной мысли: Элли — ошибка. А совершил её сам же Артём, потому что… Ну, видимо, причина была в том, что — по его собственным словам — его отец создал мир, очень-очень похожий на мир Элли. И будто бы это теперь грозит им всем какой-то неведомой катастрофой. — Да не понимаю я тебя! Объясни уже по-человечески?! И Артём объяснял, снова и снова пытался донести до неё смысл происходящего, и снова — мимо. То ли дело было в том, что после полуночи мозг Элли резко отключался и отказывался воспринимать какую-либо новую информацию, то ли голос Артёма, звучащий в её голове совершенно самодовольно и невыносимо высокомерно, совершенно не был способен адекватно что-либо объяснять. Единственное, что Элли могла точно сказать к рассвету, так это то, что, во-первых, катастрофы — любые — это очень плохо; во-вторых, Артём — редкостный зануда; и в-третьих, во всём всегда виноват Артём. Кажется, последнее даже было почти аксиомой не только для самой Элли, но и для всего мира демиургов. — Значит, мы отражения? — подумав, вслух произнесла Элли, чтобы окончательно прояснить для себя и этот аспект их сегодняшнего разговора. — Отражения, — согласно пробормотал в ответ Артём, и судя по звучанию его голоса, от этого долгого разговора он всё же устал не меньше, чем Элли. — И это значит, что?.. — Что миру придет полный… случится катастрофа, если я не придумаю, как избавиться от тебя. — В смысле, ты меня ещё и убить собрался?! — Неправильно выразился, прости. Но если мы с тобой и дальше останемся существовать в одном мире, то это может очень плохо кончиться. — Потому что я твое отражение? — Гляди-ка, ты всё-таки не так безнадежна, как казалось сначала! — притворно удивился Артём, и Элли только недовольно хмыкнула: и угораздило же её, да ещё и с таким выскочкой!.. — Но я все равно не понимаю, что во всём этом такого ужасного? Почему непременно должна произойти какая-то там катастрофа? — спросила Элли, но голос в её голове уже утратил интерес к дальнейшему диалогу и лишь с иронией протянул: — Не-е-ет, ты всё-таки безнадежна, — и замолк на всё утро, ни слова не проронив ни пока Элли завтракала в столовой Академии, ни пока собиралась на семинар по созданию миров, их особенностям и проблемам, с которыми придётся столкнуться начинающим демиургам. Вёл семинар Андрей Данилович, подменяя Валентина Эдуардовича, некстати улетевшего в отпуск в созданный им же самим курортный мирок. — Итак, студенты, — сегодняшний семинар Андрей Данилович предпочел начать с небольшой вступительной речи, заново представившись. — Бесспорно, каждый из нас не отказался бы от своего собственного мира, покрытого только пляжами с белым песком, пальмами, ракушками и кристально-чистой водой, простирающейся вокруг на многие километры. Я бы и сам не отказался хотя бы от пары лет жизни в таком месте! Но давайте посмотрим правде в глаза: если вокруг нас будут тысячи и миллиарды одинаковых, будто по трафарету обведенных Вселенных, то будет ли это хорошо? Будет ли от этого хоть какая-то польза? Как вы все, смею надеяться, знаете, раньше новые миры не раз создавались по шаблонам старых, уже успевших пройти проверку временем и опытом самого демиурга. Так почему мы больше не пользуемся такими шаблонами? Почему плагиат считается теперь одним из наиболее тяжких преступлений в Академии? Ну, кто-нибудь знает? «Во! — обрадовался Артём. — Тема не совсем та же, но весьма близка к тому, о чём мы утром говорили. Слушай внимательно, дура-Элли, слушай внимательно». «А ты не отвлекай, тогда и буду слушать!» — «дуру» Элли уже почти привычно пропустила мимо ушей. «Кстати, я и не знал, что у нас вообще был такой преподаватель — Валентин Эдуардович…» — на середине лекции неожиданно снова обозвался Артём, и Элли выронила из рук ручку, за минувший час успев расслабиться и отодвинуть на задний план мысли о том, что голос в её голове принадлежит теперь уже не ей одной. До Элли как-то все еще очень тяжко и муторно доходило осознание: он — тот самый Артём, о котором девушка столько слышала в первые месяцы своего пребывания в Академии. То есть, Артёмов здесь, конечно, было совсем немного, а голос представился Артёмом, и, в общем-то, это уже должно было натолкнуть на определенные мысли. Но не натолкнуло. Потому что думать о том, что парень в ее голове — реально существующий или существовавший, который учился в этой же самой Академии, слушал те же лекции, что теперь слушает Элли, уже многие столетия знавший всех преподавателей, с которыми Элли пока еще только начинала знакомиться… Думать об этом было странно. Наверное, Артёму сейчас было так же странно, как и ей самой. «Ну, может он появился в Академии уже после твоего исчезновения? Или, может, ты его просто не помнишь? Я тоже далеко не всех своих сейчас смогла бы вспомнить». Артём с подчеркнутой драматичностью вздохнул и промолчал, а у Элли не было ни сил, ни желания продолжать этот разговор. Ну не помнит этот зануда какого-то там преподавателя, так пусть и дальше не помнит. Разве это может быть так уж важно? Элли казалось, что сейчас вообще ничего не может быть по-настоящему важным или не может пугать больше, чем несуществующие голоса. Ведь в прежние времена — всего каких-то полгода назад, что по меркам демиургов не значит совсем ничего и лишь песчинка во всем времени великого множества вселенных — она бы непременно подумала, что сходит с ума, и уж точно не стала бы эти самые голоса слушать. Никогда! Ни за что на свете! А теперь Элли задумывалась, что, может быть, она в самом деле сумасшедшая, раз всё происходящее вызывает в ней так до смешного мало эмоций? Артём почти неслышно, чтобы не вторгаться в её собственные мысли, подсказал, что у неё сейчас просто шок, состояние аффекта или ещё что-то такое же эфемерно-далёкое, о чём Элли раньше только в книжках и читала, никогда не испытывая на себе. — Шок, да? Сосредоточиться на этой мысли было сложно, ровно также сложно, как и принять, что Артём — он теперь здесь, в её голове, совершенно незнакомый ей человек, несмотря на то, что уже после первых нескольких минут разговора с ним, Элли начинало казаться, будто они знакомы друг с другом без малого всю жизнь. «Наверное, так и бывает с отражениями», — собиралась подумать Элли перед тем, как вспомнила, что мысли у них теперь тоже одни на двоих. И не подумала, просто оставила эту мысль где-то на границе сознания, за мгновение до того, чтобы в самом деле принять саму возможность существования отражений. — Вы что-то сказали? — обернулся от доски Андрей Данилович, и Элли испуганно прикусила язык, быстро-быстро замотав головой. — Нет, что вы, — протараторила девушка и закашлялась, в горло будто песка насыпали. — Кха-кха, просто подавилась. Извините. «А среди демиургов бывают сумасшедшие?» — пронеслось в голове у Элли, когда преподаватель вернулся к теме семинара, больше не обращая на девушку никакого внимания. Не хотелось бы, чтобы после всего пережитого, её попросту забрали бы в какую-нибудь местную психушку и оставили там до конца дней, навсегда отрезав ей путь к Вадиму, Федьке, дому… Элли вдруг, только сейчас, осознала, насколько сильно она соскучилась по дому, где на каждом шагу росли ядовитые лианы, как напоминание о пережитом Конце Света, по рыжему коту Виски, который, наверное, непременно скучает по своей пропавшей куда-то хозяйке и… Наморщив от напряжения лоб, Элли пыталась вспомнить, что делала в свои последние дни в родном мире, но в памяти остались лишь скудные обрывки-воспоминания о каком-то экзамене, о Федоре, в которого она когда-то, кажется, была влюблена, о Виски и о Вадиме, который постоянно влипал в неприятности и каждый раз норовил исчезнуть из её жизни, словно его и не было никогда. Лица родителей, как ни старалась, Элли вспомнить так и не смогла. Чуть позже Элли поняла, что не помнит и свои первые дни в Академии, и вряд ли сейчас она смогла бы дать точной ответ, спроси кто, сколько времени она уже пробыла здесь и почему осталась? «Если нет, то ты вполне можешь стать первой», — ни капли не ободряюще отозвался Артём. «И без тебя тошно!» «Ничего, привыкнешь». Привыкнешь. Кажется, Элли уже привыкла — только пока ещё весьма смутно представляла, к чему именно. А лекция, и правда, оказалась крайне интересной и познавательной, пусть Артём и портил впечатление от неё своими комментариями и настолько явственными зеванием, что невыспавшуюся за ночь Элли начинало сразу же клонить в сон. Суть рассказанного Андреем Даниловичем сводилась к тому, что, если создавать не просто похожие, а одинаковые миры, то велик риск создания отражения, чего, как оказалось, демиурги боялись чуть ли не больше смерти или отчисления из Академии. Отражением назывались идентичные миры, и, по словам уже Артёма, это была «крайне опасная штука», потому что существовать одновременно они попросту не могли — одно из них непременно поглощало другое, и процесс этот было уже не остановить, он начинался при первом же контакте между отражениями и заканчивался только тогда, когда из двух миров оставался только один. Вот и получалось, что при их встрече, Элли, сама того не зная, как-то сумела поглотить Артёма и занять его место. А раз она теперь находиться не в своём родном мире, то… либо он уже уничтожен, либо сам мир Академии скоро канет в небытие. А вместе с ним и вся существующая Вселенная. — Тогда почему ты просто не вернешь меня обратно? — вечером того же дня, вернувшись обратно в свою комнату, где можно было общаться с Артёмом вслух, не боясь прослыть местной сумасшедшей, спросила Элли. — Ты вообще на семинаре была сегодня? — Ну да, мы там вместе были. — А слушала хотя бы? — возмутился Артём и всё-таки ответил: — Потому что это уже не поможет. Если процесс начался, то он необратим. — Но почему мой мир — отражение Академии? Чем ты думал-то, когда создавал его? — Он… не совсем отражение Академии, — замялся Артём и, если бы мог, то наверняка отвёл бы сейчас взгляд в сторону. — А что же тогда? — Твой мир — отражение Земли. — Он же и есть Земля, разве нет? — и снова Элли перестала что-либо понимать. Это было даже почти обидно, потому что семинар с Андреем Даниловичем дал ей хоть и слабую, но всё-таки надежду разобраться в происходящем. А теперь Артём явно темнил и запутывал её ещё сильнее. — Если… — наконец сказал он. — Если я скажу, что существует другая Земля, ты мне поверишь? — По крайней мере, психом называть не стану. — Тогда слушай. Отец Артёма был выдающимся демиургом, учёным и изобретателем, и всю жизнь пытался создать свой собственный идеальный мир. — Я помню, в детстве он часто спрашивал, каким был бы тот был для меня,  — с тёплой ностальгией в голосе поделился воспоминаниями Артём. — И что ты ему говорил? — Да много чего! В основном, что там должно быть много мягких и пушистых зверей. Ну да какого ещё ответа можно ждать от ребёнка, верно? — Я бы сказала, что хотела бы побольше цветов, которые не кусаются, — подумав, предложила свой вариант Элли. — А у вас все цветы кусаются? — Ага, зато они очень красивые! — с жаром ответила Элли, и Артём тихо хмыкнул: «Девчонки». Свой мир отец Артёма собирался назвать Землёй и переехать туда с женой и ребёнком, когда тот будет полностью готов, но… — Он пропал. — Твой отец? — Да, однажды он просто исчез, и мы с мамой больше никогда его не видели. — Мне… жаль, — неловко сказала Элли. Слова сочувствия ей всегда казались слишком надуманными и неискренними, но ничего другого в голову не шло. Что Артёму от её сочувствия? А что ей самой от этих слов, если в них нет и крупицы того, что… Элли не знала, как это — потерять родителей. Вероятно, у неё самой родители всё же были, не могли не быть, но Элли не помнила — пыталась вспомнить, но не могла. Кем они работали, как выглядели? Любили ли её? Безрезультатно. — Отец исчез уже очень давно, — прохладно ответил Артём и после продолжительного молчания добавил: — Я тоже попытался создать идеальный мир, в память о нём, а создал… тебя, Элли. И теперь я не знаю, что мне со всем этим делать. — Я тоже не знаю, — Элли хотела бы хоть как-то ему помочь, что-то подсказать, дать хороший совет, но… В конце концов, что она могла? Ей оставалось только слушать и надеяться, что вся эта история с отражениями и разрушением вселенной не настолько ужасна и необратимо-бесповоротна, как про неё рассказывал Артём. Ведь не может же всё быть совсем плохо, верно? — Да я и не надеялся особо. По словам Артёма, демиурги иногда пропадали. Просто так, был человек, а на следующий день его уже нет, как нет и никаких видимых причин для такого исчезновения. Артём назвал это семейным проклятием, и Элли подумала, что в такой семье, наверное, было очень непросто — жить в постоянном страхе, что и ты сам когда-нибудь точно так же пропадешь и не вернешься. Отец Артёма пропал, не успев ничего создать. — Но как тогда мой мир может быть его отражением? — Элли, ты меня теперь всё время перебивать будешь? — Нет, но я не понимаю. Объясни! — Мы думали, что отец не успел закончить свой мир, — с неохотой повторил Артём. — Но, видимо, ошибались и я, и вся Академия. — Все равно не понимаю. — Я тоже. Но получается, что где-то всё же есть мир моего отца, который сейчас борется за выживание с твоим миром. И это сражение может разрушить знакомую нам Вселенную, если я не придумаю, как всё это остановить. — Понятнее все равно не стало. — Знаю. Привыкай, у демиургов всегда так, — невесело усмехнулся Артём, и Элли покачала головой: — Но ведь я не демиург. — Теперь это уже неважно. Артём был уверен, что она — отражение. Элли до сих пор много всего плохо понимала и слабо представляла, какие могут быть причины у такой уверенности, но… Она проучилась в Академии всего полгода, он — многие столетия. Проучись она столько же, может быть, тоже не сомневалась бы. — А твой отец… — после продолжительного молчания произнесла Элли. — Каким он был? — Он был хорошим демиургом, — помолчав, сухо ответил Артём.

***

Элли снился сон. Она была… где-то. Вокруг возвышались высотные серые здания, мимо с гудением и выхлопным дымом проносились флаеры, которые почему-то ехали, не отрываясь от земли и не норовя каждую минуту взмыть к небесам, по небу летали гигантские птицы, с, кажется, металлическими плитами, вместо крыльев… Странное место, чем-то неуловимо похожее на родной мир Элли, только без лиан, без радиационных зон, гиблых мест, разлитого по воздуху яда и других следов катастрофы. По-своему, он даже был красив, хотя казался даже более непривычным, чем миры Академии. Элли захотелось вдруг прогуляться. Идти долго-долго, возможно даже целый сон, такой странный и замечательный. Бродить вдоль дорог, заглянуть вглубь широких улиц и, возможно, даже прокатиться на одном из этих нелетающих флаеров или зайти внутрь серого небоскрёба, чтобы увидеть, как это — пустые стены, чистые потолки, горящие лампы. Будто в книгах прошлого века. Она уже даже поправила ремешки на босоножках, как делала всегда перед пешей прогулкой, но… Стоило Элли сделать пару шагов вперед, как девушка увидела… его. Он стоял прямо перед ней, спрятав руки в карманах зеленой толстовки. Взлохмаченные каштановые волосы трепал ветерок, а в карих глазах, так похожих на глаза самой Элли, отражалось летнее солнце. — Здравствуй, Элли, — произнес легко, сделав шаг навстречу, и на мгновение показалось, что Элли знает его всю свою жизнь, что без него не было бы и ее, точно так же, как без нее самой не было бы и его. — Артём? — по наитию спросила Элли, отчего-то уверенная, что прежде, чем стать голосом в голове, Артём мог бы выглядеть именно так. Даже не так! Только так он и мог выглядеть, и сейчас перед ней стоял Артём — самый настоящий, живой, материальный. Точно такой, каким его представляла себе Элли. Если, конечно, представляла бы. — Видишь эти цветы? — парень махнул рукой в сторону, и Элли обернулась. — Они не кусаются. Под лёгкими порывами летнего ветра качались зелёные кроны растущих вдоль дороги деревьев, а возле домов яркими островками расположились клумбы с желтыми, красными, синими, розовыми и белыми цветами, маленькими и аккуратными, и наверняка не вооруженными рядами острых зубок, так и норовящих схватить за палец излишне любопытного человека. Элли читала в старых книжках, что до катастрофы люди выращивали цветы просто для красоты и даже держали в собственных домах, а хищных было совсем немного и росли они далеко-далеко в джунглях. Странный, наверное, был этот мир, где джунгли не заполняли собой каждый свободный участок земли, а растения питались всего лишь водой, которая тоже совсем не была ядовитой. Странный, странный мир. И если он в самом деле выглядел бы так же, как сейчас, то Элли не отказалась бы задержаться в нём подольше. — Они чудесны! — порывисто воскликнула она. Артём просто улыбнулся в ответ, и Элли на мгновение подумала, что если это сон, то она бы хотела, чтобы тот целую вечность не заканчивался. Пусть вечность — и слишком громкое слово.