Мой по праву рождения

POV Снейп        После объявления о Бале все посходили с ума. Даже мои студенты, во всех песнях прославленные как хладнокровные и рациональные, носились с платьями, парами, танцами и Виктором Крамом.        Учить их танцевать оказалось задачей непосильной для моего самоуважения. Кого бы это волновало. Шумные, едва половозрелые, все обвешанные романтическими соплями с ног до головы, они напоминали кого угодно, но не змей. Я сам вальс в этот момент возненавидел, но им моя хмурая физиономия и злобные выкладки были нипочем — сопливо-розовая броня.        В пару я взял себе немного отстраненную, а от того менее вибрирующую Дафну, одногодку Малфоя. Девушка не отличалась, по моим меркам, особенной красотой, но на ее персону уже претендовало партнера три. Которых она, казалось, не замечала, а все носилась с младшей сестрой, искренне расстроенной своим не бальным возрастом.        Ребенок в руках не всегда попадал в такт и не был заинтересован в танце. Я страдал, точно выверяя движения и спотыкаясь о ее маленькие, хрупкие ноги один шаг из трех. Не кстати вылезла мысль о том, что Макгонагалл сейчас учит своих цыплят танцевать. И Поттера, по всей видимости, тоже. Я представил этого неуклюжего теленка в танце и поморщился. Деревянная колода во фраке. Не повезло его партнерше. Кто, интересно, несчастная?        Три обозначенных занятия длились вечность, по вечерам я пропадал, украшая зал с Флитвиком, искал целующихся идиотов по углам и избегал Каркарова, несущего мне какую-то важную весть.        Будто бы на меня не давило тяжелое ожидание, будто бы не было тревожно и страшно. Меньше за себя, чем за… других.        Поттер исчез. Не совсем, все еще присутствуя как ученик и геморрой, но больше не прибегал в неудобное время, не доставал своей преданностью и «помощью». Он сторонился, отворачивал похудевшее лицо, я чувствовал его размытое, шаткое состояние. Но он молчал и отрубал себя от меня по ему только известным причинам.        Крови не хватало. Уже появлялись по утрам первые признаки голода: слабость, раздражение, сонливость. Начинало ломить кости. Хотелось вызвать мальчишку на отработку, оттрепать за уши за все его интриги.        Правда, я сам себя высмеивал, понимая, что связался с глупым, импульсивным, в чем-то эгоистичным, подростком. Но лучше мне не становилось, а только прибавлялось к нервному Игорю, тучно-задумчивому Дамблдору с его долгими, выматывающими разговорами и спонтанно пульсирующей метке.        Я уже почти решился обходными путями затащить мальчишку в подземелья, как он вдруг прибежал сам. Нервный, всклокоченный, запыхавший. Я принял суровую позу, нахмурил лицо, но внутри все тянулось к нему в желании унять эту бурю, заземлить.        — Что ты сделал со мной? — сипло вскрикнул он, нахохлившись. Его напряженная, вздыбленная спина ходила под мантией, будто раздуваясь и сдуваясь раз за разом. — Я весь в дырах!        — Что ты несешь?! Пара ран и те должны были зажить, — в голове закрутилось все, что происходило между нами. Нет. Никаких лишних дыр, никаких лишних неаккуратных действий. Я напрягся.        — Нет! Не-е-е-е-е-т! Смотри! — пахнуло жаром. Я зажмурился, снова открыл глаза. Передо мной висело сизое марево, все испещренное черными пятнами, как дырками в сыре.        — Видишь?!        — Успокойся! Сядь.        — Сядь? Я муравейник весь! Какой сядь! Ты… Ты мне объяснишь все это? — он развел руками, чуть колыхнув ауру. Мыльный пузырь уже бы лопнул, но аура держалась, питаясь его силой.        — Тебя не успокоят мои слова.        — Что?        — Это не моя работа. И хуже: я не знаю чья.        — Не ври мне! Ты воруешь ее!        — Идиот! Я не паразит, я не ем твою силу и жизнь. Я ее питаю, наоборот.        Он замолчал, тупо рассматривая ошметки своей ауры. Потом медленно втянул ее и осел мешком на стул.        — Как это случилось?        — Как ты понял, что с ней что-то не так?        — Луна сказала. Я визуализировал. Профессор?        — Уже профессор? Эй. Не реви только. Мы разберемся и исправим это. Поттер?        — Я слышу.        Я облокотился на стол рядом. Поникшая макушка была на уровне моей руки, и я даже почти решился его погладить, но он двинулся, и я убрал руку. Нежности бессмысленны.        — Правда не ты? — тихо шепнул он куда-то в пол.        — Я не привык отгораживаться от своих дел.        — Голодный? — он оказался близко, пододвинув стул и уткнувшись мне в живот.        — Ты еле живой! Что за нежности.        — Нет, все нормально. Я просто устал и тошнит немного.        — Когда ты ел последний раз?        — Не помню. Вчера? Да. Вчера.        Я вздохнул. Истерик и невротик. Оболтус. Он обхватил мою талию руками, когда я попытался встать и найти ему еды и зелий.        — Посиди так, — раздалось гнусаво снизу. — Пожалуйста. Я… соскучился.        — Ты понимаешь, что все это слегка слишком.        — Не хочу этого понимать.        Мы сидели так с пять минут, потом он заворочался, приникая ближе. Я и заметить не успел, как его осунувшееся лицо оказалось у моего. «Можно?» — тихо спросил он. Я медлил, но два больших зеленых глаза в увеличивающих его очках стали решающим фактором. Я закрыл глаза. Теплые мальчишечьи губы коснулись моего рта. Нужно было отвечать, наверное, но я не умел. Он сначала поцеловал осторожно, едва касаясь. Потом чуть сильнее, прижимаясь ко мне. И все целовал, целовал, обнимая меня. Я поддался, не совсем понимая алгоритм. Получалось неуклюже. Страсть отличается от нежности. Я не умел быть нежным и даже страстным умел быть с натяжкой. Целоваться не умел уж точно. Он, как оказалось, тоже. Его скромный опыт и невероятный пыл, правда, покрывали эту проблему.        — Хватит, — я постарался отстранить его как можно мягче. — Тебе нужно поесть и поспать. Ты выглядишь, как мой боггарт в лучшие времена нашего общения.        — Так же непобедимо?        — Так же не реалистично. Ты страшнее реальный. И непредсказуемей.        Он хохотнул, сел на мой стол. В буфете нашлось какая-то еда: пара полу-черствых булок и коробка шоколадных конфет, от одной особенно благодарной ученицы. Я не был уверен в их безвредности. Но для Поттера было не жалко. Зелья были лучше по качеству и больше по количеству. Чай нашелся на заваленной пергаментами полке, в какой-то старой склянке. Я не привык кормить изможденных детей. Особенно детей таких размеров. Ел он быстро и жадно, а после чая осоловело захлопал глазами. И незаметно для меня переполз на уже облюбованный диван.        — Посиди со мной? — широко зевнул он, устраиваясь удобнее.        — Наглеешь.        — Ага.        Было что-то невозможно сюрреалистичное во мне, у которого на коленях спал Поттер, и в нем, обнимающем меня за талию. От какого-то порыва души я положил ему все-таки руку на макушку, понадеявшись, что он спит. Гладить не стал. И, задумавшись о чем-то, сам, провалившись в мягкую спинку, уснул.        Мальчишка выспался, слюняво чмокнув меня в щеку, и, рассмеявшись на мое шипение, убежал. Я же с неудовольствием заметил, что без всякой крови напитался энергией от него довольного и теперь вполне нормально себя чувствовал. Усталость, налипшая от всей бальной подготовки, стекла и оставила меня радоваться жизни, что было плохо для моего имиджа.        Тем не менее, даже слегка визгливый Флитвик, раздражавший меня всю неделю, показался хорошим напарником по вешанию мишуры и драпировок, да и собеседником тоже неплохим.        Дни стали ровнее. Поттер, отчаянно шифруясь, посылал мне сигналы на уроках, улыбаясь в ладони, грел своим навязчивым присутствием повсюду. Его одноклассники, к счастью, либо были безбожно слепы, либо слишком заняты в танцевальной кутерьме.        Пару раз неугомонный мальчишка прибегал в подземелья, прячась под мантией, лез обниматься, будто ласкучий щенок, восполнял недели своего отсутствия постоянным вниманием. Меня раздражало то, что он меня совсем не раздражал. Магия делала свое, это была совсем не его заслуга. Но порой он что-то спрашивал, я что-то отвечал, и из этого складывался разговор, оставлявший приятное чувство удовлетворенности человеком.        Не удивительно, что под конец недели, остро предчувствуя праздник, я совершил диверсионную вылазку на Диагон-аллею за более-менее приличной мантией. Ничего слишком вычурного, черный бархат без лишних деталей. Впрочем, даже в этом я чувствовал себя чересчур… вычурным. Но все капризы отметались тем, что не хотелось стоять в рабочем там, где все вокруг Поттера будут сиять.        К мантии по случаю я купил новую рубашку. Белую, хотя продавец старательно уверял в том, что она цвета сливок. Вышло не слишком плохо на мой вкус. Мне постарались втюхать еще брошь, но я брезгливо отвернулся. И так сойдет.        Весь запал пропал уже на балу. Громадный Игорь рядом, в белой хламиде, бородатый и чем-то похожий на Хагрида, вещал что-то непрерывно. Я же смотрел на Патил. Нежно-розовое платье из легкого шелка, напоминающее сари, удачно подчеркивало смуглую кожу и тонкую фигурку. И совсем не неуклюжий Поттер — ее главное украшение на этом балу. Кто там нравился Поттеру? Чанг? Патил тоже ничего. Танцует отменно, на самом деле.        Бархат смотрелся строго и скучно. Я поправил рукав и взял шампанское.        Мальчишка выглядел великолепно в своем агрессивном костюме, огненный, почти злой, как тот дракон, с которым он сражался. Будто он сорвал его шкуру и натянул на себя, украсив языками пламени. Достойное обрамление. Я старался не любоваться им в открытую, с неудовольствием замечая, как пялится весь остальной зал на него и такого же жесткого и яркого Крама. Грейнджер, в тех же цветах, разве что чуть более изящная, самозабвенно кружилась в танце с болгарином. Проскользнула мысль, что Грейнджер и Поттер оделись как пара, но быстро отсеклась. Больше сестра с братом. Странные изгои-неразлучники.        Еще танец, и еще, и еще, в общей картине, где слишком много интимного. Даже там, где по всем признакам его и быть не должно. Поттер поцеловал ручку Патил, Поттер покружил ее, Поттер заставил ее смеяться и улыбнулся ей сам.        Раздражающе загремела новомодная группа. Я отвлекся, наблюдая шумный хаос. Поттер исчез куда-то. Патил тоже нигде не было видно в полутьме зала.        Каркаров намекнул, что неплохо бы прогуляться. Голова кипела от шума и количества людей, я согласился. Шугая парочки по углам и думая о том, что розовое сари совсем не скрывает спины, я злился на себя, на Каркарова, снова заладившего свою извечную волынку, намеками говоря мне о том, что грядут смерти и у него горит хвост. Я почти кричал, выталкивая молодых экспериментаторов из карет и ниш. Патил проскользнула мимо, держа за руку какого-то шармбатонца.        — Мне бояться, в отличие от тебя, нечего, Игорь, — спокойно ответил я и ушел в зал наблюдать рассасывающиеся по гостиным тела, изморенные танцами и впечатлениями. Злоба остыла до легкого недовольства. Патил веселилась, сменив партнера, ровно так же как с Поттером.        Поттер ждал у двери. Уставший от укладывания своих младенцев по люлькам, я толкнул дверь в покой и махнул ему рукой. Не хотелось признаваться, что я безмерно рад тому, что день закончится общением с ним, а не разборками с беснующимся стадом гормональных идиотов.        Мальчишка крадучись подошел совсем близко.        — Мне так хотелось танцевать с тобой, — он коснулся кончиками пальцев кромки моего воротника. Я скривился.        — Ты неплохо танцевал с мисс Патил, — он не отреагировал, в своих мыслях наверняка обгоняя реальность на несколько эпизодов.        Поттер казался пьяным. В глазах бродили шальные искры. Я вдруг испугался его.        Мальчишка в двух ипостасях, независимо от внешности. Он то поражал детской наивностью, пылкостью, неуклюжестью, то в мгновение преображался и становился хищником.        Именно этот медленный, ленивый, обманчиво-спокойный хищник стоял передо мной, чуть склонив голову. Его оценивающий взгляд скользил по моей парадной мантии, но в глазах его не отражалось ни одобрения, ни насмешки. Но страшней всего, что могло случиться — пропадали мои «костыли». В таком его состоянии я его совсем не «чувствовал». И был уверен, что он «чувствует» меня прекрасно.        Красный кристалл, по случаю бала надетый поверх мантии, змейкой скользнул по его руке и тихо стукнулся о стол. На кровавый бархат камзола упали белые волосы, накрыв прямые плечи.        Все чаще он снимал личину, все противней она ему, казалось, была, как и все, что крепилось к ней. Он все темнее становился, все больше в его поведении было от эльфийского. Прежний Поттер существовал теперь только в чужой памяти.        Настоящий же непозволительно близко стоял ко мне. Ни одна еще «встреча» не маралась такой откровенной интимностью. Я не смотрел ему в глаза. Знал, что в них плещется недоброе, темное. И понимал, что от сегодняшней ночи он ждет особенного.        Потому я смиренно стоял, когда его рука легла на мой затылок, зарываясь в волосы сильными пальцами. Движения должны были быть успокаивающими, но я все больше нервничал. Хотелось остановить его, а он уже прижимал меня к себе собственнически и расстегивал цепочку пуговиц на чертовом расшитом сюртуке. Не для Поттера я наряжался ли? Не для него ли сменил привычное на… привлекательное. Да, все это оказалось привлекательным для него, я чувствовал тогда его восторг. Он увидел, наверное, в этом шаг навстречу, радовался, как дурак. А я наслаждался его интересом, забыв о своей убогой внешности.        Зря. Все это смешно смотрелось, а я поддался собственным слабостям, хотя стоило бы остановиться. Прямо сейчас.        — Красивый, — прозвучало восхищенно в тишине. Горячие широкие ладони кружили по моему телу.        Я вздохнул.        — Ты не задумывался о том, что я всего этого могу не хотеть? — мой голос звучал неровно и сипло, будто в горло забилась вата, сухая и колючая. — Что мое тело может не хотеть близости твоего? Что я могу оказаться асексуальным, и все эти твои… манипуляции, — я попытался ухмыльнуться максимально мерзко, но… — не будят во мне никакого интереса?        Все замерло на секунду. Полуулыбка исчезла с красивого лица, он всмотрелся в мое.        Я начинал злиться, видя весь этот ужасающий контраст красоты и уродства. Он все молчал и молчал, разглядывая меня будто бы немного зло. Я вскинулся и уставился прямо в угольки глаз. И понял, что все мои смертоносные слова-стрелы ушли «в молоко».        — Лжец. Я чувствую твое неуверенное, напуганное сердце, чувствую, как ты боишься доверить мне свое тело, которое наперекор тебе льнет к моему и ждет «манипуляций». Я, — мне вдруг перестало хватать воздуха. Его пальцы больно ухватили мои волосы и резко потянули назад. И тогда же вторая рука обхватила мой напряженный член сквозь мантию, грубо поглаживая сквозь плотный бархат, — чувствую твое желание. — Горячо выдохнул он мне в ухо. Я забился, вырываясь из цепкой хватки. Страх достиг своего предела. Мне было страшно от той власти, что мальчишка имел надо мной. В глазах потемнело от ярости. Но прежде чем я выкрикнул хоть что-нибудь, он прижал меня к себе. И поцеловал. Как десятки раз до этого: сминая губы, царапая свой язык о мои клыки до крови, не давая выдохнуть. И совсем по-другому: ласково, бережно, нежно. Его губы ласково потягивали мою, едва касались уголков, скользили по подбородку, а после вновь нападали на открытый рот. Жадно. Властно. Безапелляционно.        Хватка на волосах ослабла, руки вернулись к моей спине, оставив пульсирующий, болезненно подрагивающий член. Я против воли застонал в рот Поттера, забыв о своей роли. И он сорвался.        Я оказался распятым на столе в постыдной позе с приглашающе раздвинутыми ногами.        Страх изменился, стал тягучим и сладким. Первые прикосновения к телу, которое не знало ласки, будили панику и желание, шампанским отдающее в голову.        Ткани на мне толком не осталось, я был беззащитно гол перед ним. А он не отводил взгляда, не отворачивался. Бледную желтоватую кожу мальчишка осыпал горячими поцелуями, не минуя брезгливо шрамы, не избегая прикосновения к редким черным волосками на животе.        Стыд, обжигающий стыд затопил мою голову, я схватился за мантию, попытался натянуть ее на себя, и Поттер мне в этом помог.        Я успокоился, понадеялся, что он отступился и сейчас все закончится. И тут же испытал разочарование. На мгновение. После все окунулось во тьму.        Мои глаза закрыл пояс, а сама мантия громко опустилась куда-то на полки.        — Что ты… — я, было, запротестовал, но возмущение споткнулось о волну удовольствия. Горячий рот обхватил мой сосок. Поттер чуть нажал на чувствительное место зубами и я укусил свой кулак, чтобы не застонать.        — Тебе еще и руки связать? — угрожающе пророкотало надо мной.        — Ты позволяешь себе слишком много!        — Ты себе — слишком мало. Я хочу видеть тебя и слышать каждый твой пошлый, протяжный, сладкий стон!        Слова его, такие смущающие, такие откровенные, сливались с ласками, горячими каплями падали на кожу. Внутри что-то противилось сближению, откровенности и шептало о том, что завтра я буду ненавидеть себя за каждый рваный выдох, стон. Но воли не осталось. Она повисла в жилах слабыми нитями, выплавилась, стекла через кончики пальцев на пол, к строгой закрытой одежде.        — Хочешь? — Поттер замер, положив тяжелую ладонь мне на диафрагму. Вопрос прозвучал над моими губами. Без издевки и желания раздразнить. «Один раз», — подумал я и, обхватив его за крепкую шею, выдохнул тихое «да». А потом поцеловал. Сам. Поттер будто сорвался. Кусал, целовал, крепкими руками сжимал мой зад, притягивал к своему паху. Я чувствовал его раскаленный член сквозь его и свои штаны и мне до слез хотелось его ближе к коже.        Хотелось коснуться Поттера: его ловких грубоватых рук, его лохматой головы, его широкой спины. Сегодня, только сегодня, когда можно быть много ближе…        А после выгнать проклятого мальчишку из своей жизни. Как бы плохо после этого не стало…        Ведь сейчас хорошо, умопомрачительно хорошо в чутких заботливых руках, пусть неумелых. Но неопытность эта с лихвой компенсировалась инициативой.        Низ живота свился в один горячий ком, член больно уперся в штаны, требовал ласки и себе.        Я стянул камзол и рубашку с Поттеровских плеч, путаясь в застежках. Теплая, нежная кожа под руками толкнула еще одну волну удовольствия в голову, пропитала сердце неуместной нежностью. Я попытался затолкать ее обратно, но она все вырывалась и пенилась в теле. Я трогал его, водил несмело пальцами по плечам, по рельефному животу, по бокам, по волосам, знакомясь с его телом на ощупь. Не видеть его оказалось проще. Из-за повязки все происходящее не собиралось в целую картинку. Часть сознания не верила, что все это — реальность, а в фантазии можно позволить себе гораздо больше.        Поттер шептал что-то восхищенное, обещающее, просящее, ласковое. Я плыл на волнах его голоса, бархатистого мальчишеского тембра, так недавно сформировавшегося, так красиво выродившегося. Но больше всего мне хотелось «слышать» его эмоции. То, что я перед ним без барьеров, обнажен полностью, а он за «щитом», держало меня на самом краю осознанности, не давало рухнуть в удовольствие полностью. Он стянул с меня штаны, прижался своим голым членом к моим ягодицам. Я застонал протяжно, выдавая свое нетерпение.        — Больно будет… — тихо произнес он, проводя пальцами по моему бедру, мимолетно касаясь члена и мошонки. По телу прошла крупная дрожь. Я смирился с ролью нижнего сразу, не стал бы трогать ребенка в любом случае, но сейчас роль моя мной стала желанна. Я хотел. Хотел боли, хотел грубости, хотел всего его в себе так, что сам пугался своего желания.        — Не мнись, Поттер, потерплю.        Он отговаривать не стал. Что-то мокрое коснулось сфинктера, я попытался расслабиться, сжимая кулаки.        Вторжение оказалось не слишком болезненным, просто неприятным, я задышал быстро, впиваясь в спину мальчишки пальцами. А потом в меня толкнулось что-то еще. Я дернулся, стараясь соскользнуть.        — Тише, только второй палец.        Я вздрогнул. Не кульминация. На лбу выступила испарина, тело замерло. Движения во мне, болезненно-приятные, доводили до истерики. Я тихо шипел. Поттер поцеловал меня в ямочку между ключиц, в плечи, будто прося прощения.        — Давай.        Мелкие иголочки впились в пальцы, когда влажная гладкая головка коснулась входа. Я был готов молить о пощаде. Желание перестало быть четким, я готов был вырываться и насаживаться сам, опуститься до того, чтобы просить войти в меня, трахнуть, распять под собой. Я сдался ему. Я доверился.        И в меня хлынул поток его эмоций, отвечая на мою мысль. Дамба чувств Поттера… Нет, Гарри, прорвалась. За ней бесновались жажда, страсть и страх, сомнения и та же нежность, которую душил я.        Я целовал его и целовал, все никак не смея остановиться. Лаская глупо, порывисто, хотел обнять всего его.        Всего на мгновение я остановился, чувствуя, как входит в меня толстый твердый ствол, натягивая вокруг себя мышцы.        — Ласковый мой, бархатный мой… хах… как же тесно… ох… я почти… почти полностью… — тихо шептал он глупости. Я лишился голоса. Я охрип и не мог издать ни звука. Больно, больно и горячо, будто на раскаленном шесте. И непередаваемо сладко. Общая кавалькада чувств из боли, наслаждения и нетерпения кружила по кабинету, звеня в бутылочном стекле, трепала волосы.        Я сорвал с глаз повязку и всмотрелся в сосредоточенное лицо парня. Совершенно сумасшедшие глаза смотрели на меня. Очень медленно поднявшись, насколько позволяла поза, я аккуратно притянул его к себе и двинул бедрами. Мальчишка, бесоватый мальчишка! Насколько же я отчаянно цеплялся за него, вскрикивая на секунду позже толчка… Время рассыпалось, ощущения потеряли принадлежность: я чувствовал себя в его руках и его под своими дрожащими пальцами.        — Люблю тебя, Северус.        Воздуха. Пожалуйста, воздуха!        Я наблюдал за ним из-под завесивших лицо волос. Он лениво облокотился на подушку, подперев голову. Одной рукой он водил по моей спине, вызывая мурашки. Сладкая нега, разлившаяся по телу, душила все протесты. Зачем протестовать, когда так хорошо?        Я был так приятно слаб, что Гарри донес меня до кровати и теперь лежал рядом. Широкая для одного, для двоих кровать оказалась тесноватой. Позволив себе помечтать, я уже менял ее на более просторное ложе.        Мысль о том, что одиночество мое полностью разрушено, приятно щекотала живот. Поттер пододвинулся ближе, притянул меня к себе и поцеловал. Я ответил, закрывая глаза. Обнаженное тело рядом с моим пробуждало слабое желание. Но его было мало, для того, чтобы шевелиться в принципе.        — Красивый, — выдохнул он, проводя по моей шее широкой ладонью.        — Льстец, — парировал я. Он засмеялся и обнял меня крепче. Вышло так, что я уткнулся носом ему в ямочку между ключицами. Что-то шкодливое заставило воровато втянуть приятный пряный запах. Я старался делать это как можно незаметнее, аккуратно обнимая парня за талию.        Но время ждать не хотело.        — Тебе пора. Нельзя, чтобы тебя застукали около моих дверей.        — Еще чуть-чуть, — заупрямился он.        — Иди! — влажный рот впился в мой. Я вырвался. — Да иди уже! Мальчишка…        Я смотрел, как он натягивает штаны, неуклюже путаясь в штанинах, и прятал улыбку в волосах.        В сетке зеркал старого трюмо рубленные линии мышц, выделенные золотым светом роскошные изгибы. Тень гнездится у ключиц в выделившихся ямочках.        Как из жилистого худого неуклюжего мальчишки вырос такой привлекательный юный мужчина? Вовсе не тонкий и изящный, нет, скорее коренастый и мощный для своего возраста. Что за причудливая эволюция колченогого кузнечика в гордого льва?        Я, может, залюбовался им. Он заметил это, и на лице заиграла чуть смущенная улыбка. Я чуть не рассмеялся; поразительная способность смущаться тогда, когда смущаться нечего! И чувствовать себя вполне комфортно, когда любой другой бы потерял равновесие.        Я сам был смущен, рассматривая высветленное падающими лучами солнца до меди тело. В голове всплывали картины-полувымысел, подлые в своей возбуждающей откровенности. Кто-то в моей голове активно настаивал встать, прижать к себе мальчишку, смять его округлые ягодицы и прикусить кончик острого уха.        Я, конечно же, остался на месте. Мой грациозный олень наклонился ко мне, отвел темные пряди с моего лица, робко поцеловал и ускакал, подхватив камзол. «Я забегу завтра, » — полувопросительно прозвучало из коридора, но дверь хлопнула, не дожидаясь моего ответа.        Я перевернулся на спину и глубоко вздохнул, чувствуя, как своевольно расползаются губы в улыбке. Пальцы недоверчиво коснулись непривычно искривленного рта. Я хихикнул. Совершенно неподобающе хихикнул и зажал рот рукой. Но подлая эйфория не давала успокоиться, бурлила в каждой клеточке, призывая идти куда-нибудь, делать что-нибудь, не взирая на приятную истому, убеждающую в обратном. Обходя прямолинейные зеркала, я добрался до ванной, залез под теплый душ, а потом улыбнулся и снова хихикнул. Такое рождество мне определенно было вновь.        Длилось оно, правда, недолго, как все хорошее. В полдень я бродил в прострации по кабинету, бездумно водя пальцами по мебели.        Взбудораженное ночью тело почти плыло. Идти было никуда не нужно, для Дамблдора было слишком рано, а Каркаров возился со своими оболтусами, вчера по углам лакавшими виски.        Я даже представить не могу, что среди сонного, нежного утра в мои покои с грохотом ввалится посетитель, только недавно ушедший. Я даже почти успел обрадоваться.        — Ты мудак, Снейп.        — Ты рано, — я не сразу понял посыл его обманчиво спокойного голоса. — Какого черта? — наконец разобрал новую в нашем общении фразу. Он издевательски медленно развернул пергамент, исписанный Грейнджеровским почерком.        — «Вампир, если он привязан к истоку, для безопасности истока наделен инстинктом, коий не позволяет ему отказывать подопечному в чем-либо, что не вредит его физическому или психическому здоровью. Или же не делает того же в отношении самого отдающего.» Экивоками вчера говорил, а? «Ты не думал, что я могу…». Ты не думал, что я не могу знать, что ты теперь мне отказать не можешь? Почему ты замолчал это? Зачем заставил чувствовать меня себя насильником? Думал, не узнаю? Черт возьми тебя, Снейп. По человечески же общались! — и смял пергаменты, уже исчезая в дверях. — Катись ты со своим враньем.        А потом пропал. Из школы пропал.        Будто издеваясь над моим желанием от греха подальше порвать с ним первым.

-Конец третьей части-