The Twice Told Tale

      — Почему ты убежала от меня на площади? — тихо спросил Румпельштильцхен. Белль качнула головой.         — Я всегда рядом. Но тогда, в тот момент, мне нужно было быть как можно дальше. Иначе бы меня засосало вместе с ним.         — Я думал, ты уводишь меня прочь.        Красавица горько улыбнулась.        — Ты был нужен там. Зачем ты пошёл за мною?        — Я пойду за тобой куда угодно, — ещё тише пообещал Голд, ссутулившись за столом. Белль застала его за приготовлением сложного зелья, которое могло бы нивелировать часть чёрной магии Аида. Она просто появилась за спиной, и неизвестно сколько наблюдала за работающим магом, пока тот не заметил её неровное отражение в зеркале.        — Но меня нет в живых, Румпель, — прошептала Красавица. — Ты не можешь пойти за мной.         — Значит, я отправлю к мёртвым Аида, — выдавил Тёмный, сжимая в руке корешок. Белль вздохнула.        — Ярость — плохой советчик, а месть — ужасный спутник важного выбора. Не позволяй им затуманивать свой разум.        — Я должен был не позволить Аиду забрать тебя! Должен был убить его сразу, как он появился в Сторибруке! — вскинулся маг, поворачиваясь из-за стола к жене. Белль ласково взяла его лицо в свои руки — Голд не ощутил даже лёгкой прохлады — и проговорила:        — Нет. Каждый заслуживает жизни.        — Даже убийца? — осведомился Румпельштильцхен, проводя рукой по волосам девушки. По тому месту, где их нарисовало его воображение.        — Румпель, ты тоже не святой, — негромко напомнила Белль и продолжила, не дожидаясь комментариев мужа: — Но тебя простили. Тебя поняли. Ты совершил множество плохих вещей, но я нашла тебя. Я увидела свет в тебе. И он был в тебе всегда, и будет всегда. Ты исправляешься, так не закапывай себя ещё глубже.        — Предлагаешь мне прощать всех, кто будет убивать родных мне людей?         — Прощать — великая сила, — мягко возразила Красавица. — Ты не знаешь, почему Аид убил меня, не знаешь, чего он добивается. Так узнай. Выясни всё для начала.         — Он мстит мне.        — За что? — устало вздохнула Белль.        — Старые дела, — покачал головой Румпель. — Очень старые.         — Ну что, дорогой друг, опять поджидаешь мертвецов на этом берегу?        Румпельштильцхен лениво обернулся и смерил взглядом мужчину, словно от скуки перекатывавшегося с носков на пятки и обратно.         — Аид, повелитель царства мёртвых, — протянул он, — какая приятная встреча. А главное, неожиданная. Что же вы делаете здесь, наверху? И почему в таком просто виде?         — Хотел узнать, кто забирает монеты изо рта моих людей, — пожал плечами бог и материализовал поверх лёгкой туники тяжёлый чёрный плащ. — Так лучше?         — Гораздо, — улыбнулся Тёмный. — А монеты забирают родственники, я здесь совершенно не причём.        — Ты прекрасно знаешь, Румпельштильцхен, что после смерти не бывает тайн и незнания, — медленно и ровно произнёс Аид, слегка нахмурившись, — я прекрасно знаю про твои игры…        — Сделки, — всё так же широко улыбаясь, поправил маг.        — Твои сделки, — кивнул бог. — Зачем ты просишь у людей в качестве оплаты твоих сделок мои монеты?        — А как же «смерть дарует знание»? — усмехнулся Тёмный. — Где твоё «не бывает тайн», всемогущий повелитель подземного мира?         — Хочешь, чтобы я убил тебя и всё узнал? — ехидно спросил тот. Румпель скривился.        — Бле-еф, — довольно протянул он. — Ты не сможешь. Я не принадлежу этому миру, и моя душа никак не попадёт в твои руки. Ты можешь лишь наблюдать. Это ли не печально?        — Печально то, что как бы ты ни хотел использовать эти монеты, всё будет без толку.        — Почему же? — заинтересованно вскинулся Тёмный, невольно потерев ладони.        — Они не имеют силы, — улыбнулся Аид. — Они ведь ещё не были ни в руках Харона, ни в самом подземном царстве.        — Реджина, — едва слышно позвала Королеву Эмма, когда та двинулась в склеп. Миллс повернулась и мгновение изучала хмурое лицо спасительницы, а потом взяла ту под руку и махнула рукой Робину, отпуская его и Маленького Джона на поиски Франкенштейна с Руби.        — Твоё лицо сейчас краше, чем тогда, когда ты пыталась рассказать мне про ночь с Джонсом, — проворчала Реджина, направляясь к кладбищу. — Что случилось, Свон? Неужели ты ещё и беременна? Или ты так беспокоишься из-за исчезновения своего ненаглядного?       Эмма закашлялась, скрывая за этим нервную дрожь, прошившую всё от макушки до пят. Она не могла сказать напрямую, что в её сердце поселился такой ужас, с которым обычно не живут, не дышат, не чувствуют. Она понимала, что всё опять идёт по тому же сценарию — привязываешься и теряешь. Теряешь и умираешь от боли, дерущей сердце, как стая голодных волков. Эмма боялась оставаться в Сторибруке. Сейчас её держала ответственность за поимку Эйдана, но после этого... Женщина решила, что Нью-Йорк после этого будет ей необходим.       И она боялась, что не вернётся. Боялась, что испугается возвращаться. Не захочет опять кого-то терять.        — Не пугай меня, — выдавила она, отчаянно надеясь, что не покраснеет, и спешно сменила тему: — Я хотела поговорить о Зелине.       Теперь настала очередь Королевы темнеть лицом.        — Вам нравится засовывать пальцы в чужие раны, мисс Свон? — ровно осведомилась она, высвобождая руку. Эмма отвела глаза.        — Иногда нужно вытащить осколки.        — Я могу справиться с ними сама.        — Не со всеми, — покачала головой шериф.        — Что ты хочешь сказать? — прямо спросила Реджина. Свон на мгновение стушевалась.        — Я думаю, что Эйдан не убивал Зелину.        — Вы с Прекрасным нашли ту кассету с записью, избавили её от примесей сторонней магии и восстановили события? — слишком спокойно уточнила мэр. — Нет? Тогда как ты можешь это утверждать?        — Эйдан не убивал её, — упрямо повторила Эмма. Ей стало стыдно за то, что она вообще завела этот разговор.        — Хорошо, — Миллс вздохнула, — тогда кто?       Свон выпрямила плечи.        — Голд.       Наверно, с минуту не шевелился никто. Город замер, редкие машины застыли на светофорах, Эмма боялась вдохнуть, Реджина боялась закрыть глаза хоть на миг.       Королева глубоко вдохнула, всё ещё не моргая.        — Беда в том, что я действительно могу в это поверить.       Свон качнула головой.        — Я могу это проверить. Я спрошу Голда. И он не сможет отвертеться от ответа. Он ответит, соврёт или нет, не важно: я почувствую его ложь в любом случае, — заверила она Реджину. Та подняла одну бровь и несколько ехидно поинтересовалась:        — А останавливать Аида кто будет? Мисс Свон, вы уж просите, но если Тёмный в сердцах что-то с вами сделает, то Сторибрук не просто лишиться своей спасительницы, но и останется во власти слегка неадекватного бога.       Эмма изумлённо хлопнула глазами. Заметившая это Миллс усмехнулась.        — Сначала мы должны разобраться с Аидом. А потом… Всё потом.       Орфей вздрогнул, ощутив чужое присутствие за спиной, и резко развернулся. Румпельштильцхен игриво помахал ему рукой.        — Я не… — растерялся юноша. — Я не верил, что ты и правда придёшь.        — Как я не могу придти, когда меня так отчаянно зовут? — тягуче и приторно поинтересовался маг.       Орфей взял себя в руки, удивлённый взгляд сменился на решительный, и он шагнул к мужчине, почти не смутившего его своей чешуйчатостью.        — Вы — Тёмный маг, Румпельшцыльхен?        — Румпельштильцхен, — ехидно поклонился тот. Юноша кивнул, не рискнув ещё раз повторить это имя.        — Вы… вы должны мне помочь! — отчаянно воскликнул он, чуть ли не театрально заламывая руки. — Моя любовь, Эвридика! Аид забрал её в свои пещеры. Помогите мне вернуть её, вы же можете это? Вы же всемогущий Румпе… всемогущий Тёмный маг!       Тот заулыбался, едва удерживаясь от мерзкого подхихикивания.        — За всё надо платить, — почти пропел он, потирая ладони.        — Я готов всё отдать за Эвридику! — в сердцах выпалил Орфей. Тёмный не удержался. Высоко и коротко хихикнув, он тут же материализовал договор.        — Тогда пусть твоя любовь принесёт мне монетку с той стороны.        — Но… — юноша округлил глаза. — Как она узнает? Как узнает, что нужно, если я не могу рассказать ей об этом?        — Это моя цена, — покачал пальцем Тёмный перед лицом Орфея. — За всё надо платить.        — Но… — парень округлил глаза, которые совсем по-детски заблестели. Румпельштильцхен показательно вздохнул.        — Только вот я знаю, как всё красиво обставить, — промурлыкал он. — Первый раз ты спустишься в царство Аида один. И попросишь у него вернуть тебе Эвридику. Аид — хитрый, естественно, он поставит условия.        — Но если я не смогу их выполнить?        — А тебе и не нужно, — Румпель ещё шире растянул губы, — главное, успеть переброситься парой фраз с Эвридикой. И сделать так, чтобы сделка сорвалась. Ты же не хочешь платить ещё и Аиду?       Орфей мотнул головой.        — Вот и славно, — шипяще протянул маг. — Саму Эвридику я вытащу чуть позже. Пусть она скажет тебе время, за которое сможет украсть монету у Харона.        — А если Аид согласится выпустить её просто так? — юноша наморщил лоб.        — Ты, правда, в это веришь? Ах, я бы поставил на то, что Аид вообще не откроет границу своего царства, поймав вас с Эвридикой навечно, — Тёмный поднял брови. Складка на лице Орфея разгладилась, и маг порадовался, что в очередной раз проситель оказался недалёким.        — Нет, конечно, не верю. Он не отдаст её…        — Вот и с-славно…       Вейл продирался сквозь кусты к ему одному известной цели. Он сжимал в руках в руке то злополучное кольцо и никак не решался надеть.        — Зачем ты нужен Сторибруку, доктор Франкенштейн? — тихо спросил он у себя, отмахиваясь от очередной ветки, пытающейся выколоть ему глаза. — Зачем ты нужен миру, в котором магия может менять жизни?        — Чтобы спасать жизни, — проговорила бы Руби.        — Что могут мои руки, способные лишь кромсать человеческое тело? — прошипел он себе под нос. Виктор был близок к тому состоянию, в котором люди сознательно причиняют себе боль: мужчина уже не пытался убирать с пути еловые лапы, а лишь ускорял шаг. Иголки оставляли на лице отметины, похожие на удары зверей.        — Они способны излечивать человеческое тело, — возразила бы волчица.        — В чём смысл науки, если ей не подвластно всё, а магии — всё?        — Магия требует цены, а наука — бескорыстна, — ответила бы девушка.        — Я всегда думал, что нет ничего совершеннее её, я всегда стремился к совершенству, к доказательству власти науки над всем миром. А теперь? — Вейл почти шипел. — Что теперь? Почему мой удел наука? Почему я не могу овладеть магией? Чем я хуже Голда или Реджины?        — Да ты эгоист. Хочешь власти? — фыркнула бы волчица с толикой сарказма.        — Я хочу быть полезен, — пробормотал доктор. — Хочу быть полезен и незаменим. Хочу что-то значить. Доказать всему миру, что родился не просто так. Что у всего, что происходит вокруг, есть смысл.        — Да ты романтик, — прошептала бы Руби, остановившись.       Франкенштейн замер, резко развернулся, уже собираясь поинтересоваться причинами внезапной остановки, но так и застыл, не раскрыв рта.       За спиной никого не было. Даже еловые лапы практически не качались, успокоившись под своей тяжестью. Голос Руби в голове слышался воспоминанием. Виктор перевёл глаза на свои руки. Расцарапанные иголками они слегка дрожали, в горле пересохло, и Вейл был уверен в том, что заглушить эту сухость сможет только градус, оставшийся в клинике.        — Зачем ты нужен Сторибруку, доктор Франкенштейн? — еле слышно повторил он свой недавний вопрос, затих на минуту и уставился на кольцо, будто ожидая от него ответа.       И всё молчало. Никто не говорил ему о пользе и незаменимости.        — Чтобы жить, упиваться былыми заслугами, ставить себя выше других и умолять на коленях любого волшебничка, прося каплю магии, — прорычал он.        — Зачем ты нужен Сторибруку, доктор Франкенштейн? — безумно улыбаясь, поинтересовался он, повернувшись к ёлке, исцарапавшей всё его лицо: Виктор чувствовал каждую капельку крови, стекавшую вниз по щекам и лбу.        — Да никому ты в Сторибруке нахрен не нужен, доктор Франкенштейн.       «Доктор» он выплюнул с отвращением.        — Я могу дать тебе амулет, о, великий герой, — предложил Румпельштильцхен. — Он поможет тебе найти среди множества душ душу твоей возлюбленной.        — И что ты просишь взамен? — хмуро осведомился Геракл, совершенно справедливо чувствуя подвох.        — О, всего ничего, — улыбнулся маг. — Монетку из мёртвого мира. Которые собирает на переправе Харон. Всего одну. Одну-единственную. Справишься?        — Зачем тебе монета? — удивился герой. — Она ничего не стоит. Мертвецам в рот кладут обол, а не все сокровища мира.        — А, а, а, — Румпель покачал пальцем перед лицом Геракла. — Я удовлетворяю свои желания.       Мужчина пожал плечами и занёс ручку над договором.        — Прекрасно, — хохотнул Румпельштильцхен и испарил договор, оставив на его месте жёлтый непрозрачный камень.        — Как он работает? — спросил Геракл. — Мне нужно что-то сказать, полить его кровью?..        — О, нет, нет, — спешно прервал его Тёмный, — никакой низости! Оно совершеннее: просто привяжи этот амулет на свой пояс и душа Мегары сама найдёт тебя в подземном царстве. Только потом оставь его на этой стороне Стикса, чтобы я смог найти его.        — А это зачем?        — Ох, любопытный мой герой, — театрально вздохнул маг, — а если Аид украдёт другую душу? Магия этого амулета слишком сложна, чтобы делать одноразовые амулеты.       Геракл кивнул, сжимая камень в руке.        — Хорошо. Я опять позову тебя, Румпельштильцхен, как верну Мегару и получу монету.       Герой ушел, и, буквально, через пару минут в небольшую хижину, облюбованную Тёмным, постучался ещё один персонаж.        — Я не решался заходить к тебе, — пробормотал Орфей, топчась на пороге. Румпель качнул кистью, милостиво разрешая юноше пройти.        — Этот человек, — он показал рукой в сторону, куда ушёл Геракл, — твоё спасение. Он спустится в царство мёртвых вместо тебя, и уж его Аид точно не сумеет удержать. Как всё прошло, кстати?        — Я обернулся. Эвридика всё услышала. Правда, мне показалось, что она не очень хочет уходить, — задумчиво проговорил Орфей и вдруг вскинулся: — А как он узнает мою Эвридику среди множества душ?        — О-о-о, — таинственно протянул Тёмный, криво улыбаясь, — она сама его найдёт.       Реджина была спокойна. Спокойна в холодной ярости, с ледяной головой, но горящими руками: магии в них собралось столько, что фаерболы едва не срывались с кончиков пальцев сами при малейших неосторожных движениях.       Реджина говорила сама с собой во время всего пути. Она хмуро рассматривала нахмурившееся на неё в ответ небо, да запахнула плащ поглубже, прячась от резких порывов ветра. Ещё с утра солнце уверенно пригревало землю, а сейчас испуганно спряталась за длинными облаками, чернеющими и раздувающимися во все стороны. Реджина говорила, что идёт всего лишь поговорить с Голдом, что не будет пытаться выплеснуть на него всю скопившуюся магию.       Реджина хвалила себя за то, что Эмма ничего не поняла. Миллс оставила её в склепе под предлогом срочных сборов ингредиентов для того зелья, которое Свон велели мешать. Королева и правда набрала травы перед лавкой Тёмного, но только для того, что немного успокоить магию внутри себя.       Она толкнула дверь в лавку и, нацепив на себя самое равнодушное выражение лица из возможных, зашла внутрь. Легко прозвенел колокольчик, оповещая хозяина о прибытии гостя.       Но никто не вышел навстречу разъярённой Королеве.       Она громко прокашлялась, обращая на себя внимание. И спустя пару мгновений прошла вглубь лавки. На фоне тщательно контролируемой ярости просыпались плохо контролируемый интерес и лёгкое удивление.       Румпельштильцхен обнаружился в самой дальней комнате; тихий его голос мэр услышала ещё до этого и тихонько подкралась к магу, явно увлечённому чем-то другим. Реджина невольно прислушалась в негромко разговаривающему Голду.        — Это сложно, Белль, — бормотал себе под нос Тёмный, сидя на полу и уткнувшись в ладони, — это невероятно сложно. Ты единственная, кто в меня верит, кто видит во мне этот несчастный слабый свет. Но я разочаровываю даже тебя. Раз за разом. Обманываю, предаю, использую в своих целях.       Королева не была уверена в том, что глаза её не подводят, но ей казалось, что в неровном, наверняка волшебном свете масляной лампы, плечи Румпеля едва дрожали.        — Я совершил столько зла, Белль, сколько не смогу уже разгрести, не смогу исправить, — Тёмный вздохнул, — не хватит и всего бессмертия. Я не смогу расплатиться и за смерть Зелины. Я понял, Белль, понял, что ты пыталась мне объяснить тогда, в лесу. Моя осуществившаяся месть не вернула Бея. Мне не стало легче от того, что не стало её. Но как я могу повернуть время вспять? Как я могу спасти тебя?       Миллс сжала зубы и кулаки, чувствуя уже ставший привычным жар в руках.        — Как ты до сих пор в меня веришь? Я не понимаю. Ты… я не заслуживал твоей любви. Ни единого дня в своей жизни.       Реджина сделала осторожный шаг назад.        — Ни единого… — напоследок донеслось из комнаты.       Вейл добрался до знакомого невысокого мыса, вдающегося в океан всего на пару шагов и внимательно вгляделся в город, раскинувшийся по одну сторону, потом повернулся к шумящему крупными волнами морю под ним и перевёл взгляд на стремительно тяжелеющее небо над головой. Собирался дождь, даже гроза — облака уже потемнели и поднялся ветер, бьющий прямо в лицо. На какой-то миг шорох его шорох, смешанный с гулом листвы за спиной заглушили все звуки города, все голоса в голове.        — Бесполезен, — ровно проговорил Виктор, и его собственный голос показался ему будто звучащим из пустой железной кастрюли, гулким, но безжизненным. Небо словно ответило ему первым прозвучавшим и едва различимым грохотом.       Франкенштейн улыбнулся, всматриваясь вдаль и щуря глаза. До того места, где он стоял, долетали мелкие солёные капли бушующего океана, и Виктор только улыбался ещё больше, ощущая собственную незначительность среди безумия природы.       Вейл прикрыл глаза, наслаждаясь и ударами ветра, и жжением царапин от солёной воды. Мужчина коротко сжал в руке кольцо, будто прощаясь с ним, и надел на палец. Руку ощутимо обожгло, и Франкенштейн против воли зашипел, машинально затряс кистью. Кольцо предательски соскользнуло и замерло на камнях, звонко о них стукнувшись. Виктор опустился за ним следом.        — Даже исчезнуть не можешь, — прошептал он, скривившись, и резко встал на ноги, схватив кольцо и опустив его в карман.        — Придётся по старинке, — после некоторой заминки продолжил он и посмотрел на тёмные воды под ногами.        — Вы так зовёте меня, — покачал головой мужчина, — сирены и демоны, так поёте. Как я могу противиться?