Pull your hands to the heaven's way.

Ты тянешь руки в небеса, Ты вдруг услышишь голоса. Потерпи еще чуть-чуть, Мы тебе укажем путь. Потерпи еще чуть-чуть, Мы тебе укажем путь… © Ольга Кормухина – Путь. Чонин открывает глаза и болезненно морщится. Голова раскалывается так, что ему кажется, будто в висках медленно прокручивают раскаленный прут. Ким стонет и пытается приподняться на локтях, держась за отчаянно ноющий затылок. - Как ты? – он слышит тихий голос и вздрагивает. Голос проникает в душу, разрывая слабое сердце Чонина на неаккуратные кровоточащие ошметки, он заставляет застарелую сердечную боль подняться откуда-то со дна души, куда Ким каждый день старательно пытается ее запрятать. Чонин рывком поднимает голову и видит перед собой Кенсу. До мягко улыбается, но в его глазах Ким читает нескрываемое отчаяние, граничащее с безумством. Тонкие руки слегка подрагивают, и Чонин отвечает сдавленным шепотом, вытягивая пальцы вперед и слегка касаясь тонкого запястья: - Тело не болит. Голова немного, а так… - Свободная рука ложится на левую сторону груди. – Вот здесь больно. Просто до смерти. Кенсу вздрагивает: - Ты не представляешь, насколько твои слова меня угнетают. - Представляю, - просто отвечает Чонин. – Когда ты сказал мне, что скоро уйдешь, то во мне что-то оборвалось, и я навсегда утратил способность улыбаться. Кенсу опускается на колени и мягко проводит кончиками пальцев по голове Чонина. Ким закрывает глаза, наслаждаясь мягким теплом, исходящим от тонкой белоснежной кожи. - У тебя кровь, Чонин. - Ким понимает, что Кенсу едва сдерживается, чтобы не заплакать. – Прямо здесь. – Тонкие пальцы скользят по затылку, и Чонин чувствует, что головная боль отступает. – И как же тебя угораздило? Голос Кенсу срывается, и Ким видит, что большие карие глаза наполняются слезами. Чонину становится еще больнее. Потому что когда его любимому хёну плохо, то Киму намного хуже. Самое ужасное – это когда страдает твой близкий человек, и ты отчаянно хочешь забрать всю его тоску и тревогу, разделить с ним темноту в душе, хоть чуть-чуть облегчить его состояние, но не можешь. Чонин тянется к Кенсу, прижимает к себе хрупкое тело и повторяет: - Прости. Я не специально, честное слово. - Знаю я, как верить твоим честным словам, - До слегка отстраняется и качает головой. – Я же просил тебя быть осторожнее. - Я помню, как громко сигналила машина. - Чонин хмурится и напрягает память. – А потом был резкий удар, и наступила темнота. - Я знаю, - Кенсу смотрит на Кима в упор, и Чонину хочется кричать в голос, выть от той безнадежности, которыми сейчас наполнены темные зрачки напротив. – Автокатастрофа. На мосту. Ты переходил по пешеходному переходу, а водитель из-за дождя не успел затормозить. - Всегда ненавидел дождь, он приносит слякоть и одни неприятности, - глупо шутит Ким, отчаянно желая хоть как-то подбодрить Кенсу. Тот в ответ лишь рвано выдыхает и протягивает ему ладонь. Чонин смотрит на тонкие худые пальцы и тихо спрашивает: - Значит… все? - Все, - кивает Кенсу и мягко ему улыбается. – Пойдем, Чонин. Ким цепляется за его руку и неуклюже встает, затем оглядывает Кенсу и удивленно приподнимает брови: - А как же белые крылья, светящийся нимб и все такое? Некоторое время хён молча смотрит на него в упор, а потом моргает и улыбается. На этот раз по-настоящему. - Глупые мифы, Чонин. Ким крепко сжимает его пальцы и подается вперед, заключая Кенсу в объятия. Он слышит неуверенный сдавленный шепот: - Чонин… Нам пора… - Хотя бы чуть-чуть, - выдыхает Чонин, с трепетом прижимая к себе теплое худое тело. Он проводит губами по шее Кенсу и шепчет, не сдерживая выступивших слез: - Я так скучал… Пожалуйста, давай просто постоим вот так еще немного… Я так скучал по тебе, Кенсу… - Чонин… Кенсу тихо всхлипывает и робко кладет ладони на плечи Кима. Чонин чувствует его сбивчивое теплое дыхание и осторожно касается губами мягкой щеки. Он закрывает глаза и позволяет памяти повернуть время вспять, вернув их обоих обратно на грешную землю… ***** - Ты странный. Чонин смотрит на Кенсу, который лежит на зеленой траве, раскинув руки в разные стороны, и безмятежно смотрит в ярко-голубое июньское небо. До щурится от солнца и поворачивается к Чонину: - Это еще почему? У него большие темно-карие глаза и пухлые губы. Ким скользит взглядом по хорошенькому, с тонкими правильными чертами личику хёна и неожиданно чувствует себя неуютно. Будто его застукали за чем-то неприличным. Чонин неловко поправляет ставший тесным ворот рубашки и пожимает плечами: - Ну, не знаю. Нормальные парни в твоем возрасте пьют, трахают телок и живут на полную катушку. Ты же поешь в хоре, каждые выходные проводишь в доме престарелых, читая старикам книжки, и постоянно бегаешь с разными благотворительными делами! Тебе что, реально важна судьба каких-то ассирийских тигров? Кенсу смеется в голос и дает Чонину легкий подзатыльник. - Уссурийских, идиотина. «Ассирийских»! - Все равно, - обиженно бурчит Ким, потирая затылок. - Жить нужно весело! Знаешь, как в том слогане: «Живи быстро, умри молодым»! А ты… - Он осекается, замечая, что лицо хёна помрачнело, а глаза наполнились незнакомым Чонину болезненным глубоким чувством. Кенсу прерывисто выдыхает и шепчет: - Никогда не понимал смысла этих идиотских фраз. Неожиданно он подается вперед и накрывает своей рукой пальцы Чонина. Тот невольно вздрагивает: рука хёна теплая, практически обжигающая. А простой дружеский жест наполняется некой интимностью, которая чувствуется даже в теплом июньском воздухе. Кенсу смотрит на Чонина и улыбается, добро, но почему-то очень грустно. Так, что душа наполняется холодной тоской: - То, что ты мне сейчас назвал, Чонин… Пьянки, секс с девочками, тусовки – разве это залог счастливой жизни? – Он поглаживает рукой пальцы Чонина, отчего тот невольно задерживает дыхание. – Знаешь… Если уж мне суждено, как ты говоришь, «прожить жизнь быстро и умереть молодым», то я хочу, чтобы благодаря моей короткой жизни мир стал хоть немного лучше и добрее. Поэтому я каждый день хочу сделать хоть что-то хорошее для других. Чтобы позже, когда мое тело обратится в прах, люди могли вспомнить меня и невольно улыбнуться. И пока кто-то живой будет помнить меня и произносить мое имя, я буду жить. В чужих хороших воспоминаниях, в памяти людей, с которыми меня связывают прекрасные моменты, в шепоте, срывающемся с чужих губ… Чонин хочет сказать, что хён слишком уж сложно и красиво говорит. Чересчур заковыристо, и что к жизни надо относиться проще. Но что-то во взгляде До заставляет Кима просто молча смотреть в темнеющие глаза хёна. - Кенсу-хён… До медленно кивает и широко улыбается: - Именно так, Чонин. Произноси мое имя вот так почаще. Даже, если меня не будет рядом. Чонин хочет сказать, что нет ничего такого в простых словах. Что после смерти люди лишь разлагаются в прах в сырой земле, и не стоит верить в глупые религиозные сказки. Но вместо этого он крепче сжимает пальцы хёна и повторяет как мантру: - Кенсу… Кенсу… Кенсу… Каждый раз, когда он произносит имя хёна, сердце начинает биться быстрее. ***** - Смотри, падающая звезда! Кенсу вытягивает руку вверх и улыбается: - Мы можем загадать желание, Чонин. - Он поворачивается к Киму и слегка наклоняет голову вбок. - Скажи, чего ты хочешь, Чонин-а? Тебя, хочет ответить Чонин. Потому что он любит. Любит до дрожи несуразного худого хёна с огромными глазами и тонкими руками, выглядывающими из рукавов мешковатой рубашки в красную клетку. Любит его голос, любит его тихий смех, любит его бледную кожу, такую тонкую, что, кажется, стоит ее коснуться, и она порвется как бумага. - Почему ты так часто тянешь руки к небу? – вместо этого тихо спрашивает Чонин. Кенсу вздрагивает и отдергивает ладонь. Он зябко кутается в чересчур свободную рубашку и молчит. Наконец До поворачивается к Чонину, и тот видит на лице хёна уже знакомое выражение. Такое, от которого сердце Кима начинает биться в агонии. - Небеса, Чонин, - тихо отвечает Кенсу. – Я тяну руки в небеса, потому что они зовут меня. Я слышу их тихие голоса, которые с каждым днем становятся все сильнее. И однажды наступит день, - он откидывает голову назад и внимательно смотрит в ночное небо, – когда они покажут мне дорогу, и я пойду туда. На звук голоса… Чонин закусывает нижнюю губу и хочет закричать, что никуда хён не пойдет, что он слишком любит его, чтобы тот даже не думал о таких жутких вещах. Вместо этого он давится отчаянными словами и с ненавистью смотрит в безмятежное ночное небо. Ему кажется, что он слышит в теплом воздухе тихий шепот. Ким кладет руку на плечо Кенсу и думает о том, что не отпустит. Не отпустит никогда. ***** Поцелуй сумбурный и немного неловкий. Чонин отстраняется от Кенсу и выпаливает: - Я люблю тебя! Он много раз репетировал в голове этот момент. Придумывал оригинальные сценарии своего признания, находил красивые и правильные слова, рисовал в воображении яркие, наполненные счастьем сцены, похожие на кадры романтических фильмов. А получилось все как-то очень по-дурацки. В темной подворотне, когда они с хёном возвращались с занятий домой. Чонин чувствует себя идиотом и мысленно ругает себя последними словами. Потому что испортил момент. Потому что повел себя как дурак. Потому что… - А я – тебя. - Слышит он тихий голос хёна и удивленно вздрагивает. Ким переводит взгляд на Кенсу и видит, что тот почему-то очень грустный. - Ты… - Это плохо, - неожиданно говорит До и качает головой. – Очень плохо. Тебе нельзя привязываться ко мне, а мне нельзя любить тебя. - Но почему?! – выпаливает Чонин, пытаясь заглянуть хёну в глаза. – Это потому, что мы оба парни, да? Неожиданно Кенсу обнимает его, так крепко, как не обнимал никогда. Чонин глупо улыбается и будто сквозь пелену слышит его тихий шепот: - Конечно, нет, Чонин. Разве мне есть дело до таких глупостей? – Он поднимает голову, и Ким видит, что глаза у хёна темные и очень печальные. – Просто я не хочу, чтобы тебе было больно. Потом… - Когда это, «потом»? - Чонин не понимает. Что, что может стоять на пути их счастья, кроме дурацких предрассудков? - У меня лейкемия, Чонин. – Кенсу кладет голову на его плечо и прижимается к Киму так сильно, что тот может слышать, как гулко бьется сердце хёна. – И мне осталось очень недолго. Чонин впервые в жизни понимает, что выражение «задыхаться от боли» - это не просто слова. Кислород пропадает из иссушенных болью легких, и он чувствует себя рыбой, выброшенной на морской берег. К глазам подступают слезы бессилия. Чонин прижимает к себе хёна и отчаянно шепчет: - Кенсу… Мой Кенсу… Оказывается, между ними может быть еще что-то, кроме чужих косых взглядов и досужих слов. Чонин может побороть людское презрение и общественное порицание. Но, увы, смерть ему побороть неподвластно. ***** - А тебе точно можно? – с тревогой спрашивает Чонин. Кенсу смеется так, что в уголках глаз появляются тонкие морщинки. Сердце Кима заполняет бесконечная болезненная нежность. - Мне уже все можно, Чонин-а, - говорит Кенсу и тянет его на себя. – Иди ко мне, не бойся… Хён сказал ему, что хочет, чтобы Чонин был у него первым. И, чуть помедлив, добавляет, что единственным. Чонин давится своей болью и касается чужих теплых губ, стремясь забрать из них ледяное дыхание смерти и подарить немного своего тепла. Он скользит ладонями по худым плечам, по молочно-белой коже, по розовым соскам, целуя каждую впадинку на теле хёна, мечтая обладать, любить и принадлежать. Их возбужденная плоть соприкасается, и Чонин не сдерживает сдавленный стон. Он осторожно скользит языком по животу Кенсу, чувствуя пряный, слегка солоноватый вкус его кожи и ловя в воздухе его тихие прерывистые вздохи. Пару недель назад хён сказал ему, что дорожит каждым моментом, проведенным с Чонином. Что он закрывает глаза и будто запечатлевает эти минуты на пленке памяти, чтобы запомнить навсегда. Чтобы прекрасные воспоминания сохранились в душе даже тогда, когда сам Кенсу обратится в пепел. Чонин тоже запоминает. Каждый раз, когда он обнимает хёна, он прикрывает глаза и сохраняет эти мгновения в своей израненной душе. Ощущение тепла хёна, его мягкая кожа, его легкое дыхание – Чонин будет помнить. И безостановочно, будто мантру, повторять его имя. «Кенсу». Потому что люди живы, пока мы о них помним. Он осторожно прикасается влажными пальцами к мышцам входа, слегка нажимая. Кенсу издает глубокий вздох и смотрит на него в упор блестящими глазами. Чонин чувствует, как его шею обхватывают тонкие руки, притягивая ближе. - Давай же, не бойся… Я хочу, чтобы ты стал моим… До переплетает пальцы со свободной рукой Чонина. В душе Кима бушует настоящий ураган, и он буквально разрывается от охвативших сердце противоречивых чувств и эмоций. Держа ладонь Кенсу в своей руке, он медленно входит, ловя губами сдавленный стон, стремясь вложить в поцелуй всю безнадежную, бесконечную любовь, что он чувствует к хёну. Секс не похож на простое удовлетворение естественных потребностей. Чонин двигается в разгоряченном теле, чувствуя, что с каждым мгновением они с Кенсу становятся ближе. Он терзает припухшие розовые губы поцелуями, ласкает нежную кожу шеи и буквально сходит с ума. Потому что сейчас, когда Кенсу так бесконечно близко, он боится потерять еще больше. К голове подкатывает жаркая волна. Кенсу вскрикивает и царапает его плечи, выгибаясь. Чонин сжимает ладонь любовника в своей руке и прикрывает глаза, чувствуя, как удовольствие накрывает его целиком. Когда жаркая волна отступает, он слегка отстраняется и молча обнимает Кенсу, не обращая внимания на то, что кожа их тел влажная от пота и излившейся спермы. Хён протягивает к нему руку и накрывает его щеку ладонью. Чонин закрывает глаза и слышит тихий шепот: - Чонин-а… Ким прижимает Кенсу еще крепче и утыкается лицом в болезненно худое плечо. - Тяни руки ко мне, хён… Зови меня, хён… Не позволяй чертвым небесам забрать тебя у меня. ***** - Не надо так на меня смотреть, - с видимым усилием говорит Кенсу и натужно кашляет. – Если у меня лысый череп, это не повод глазеть на меня как на диковинное животное. Хён пытается шутить, но Чонин видит, как ему плохо, и буквально слепнет от безнадежной боли. Наступает зима, и становится все холоднее. Солнце светит бледнее, и небо наполняется ледяным холодом. С каждым днем Кенсу буквально угасает. Чонин скользит взглядом по покрытым шрамами от капельницы рукам, по бледному лицу, по ввалившимся глазам с залегшими под ними темными тенями. - Прости меня, - неожиданно тихо говорит Кенсу. Его шепот похож на шелест падающей листвы. Он с болью смотрит на Чонина, и тот замечает в карих глазах выступившие слезы: - Я не должен был делать тебе больно… Чонин качает головой и садится на больничную койку. - Нет, Кенсу. Он не соблюдает формальностей, ибо сейчас все это кажется таким пустым и ненужным. Ким накрывает своей рукой худую ладонь Кенсу и сдавленно шепчет: - С тобой мне больно. Но без тебя мне было бы еще больнее. За окном начинает идти серый декабрьский снег. Мягкие хлопья падают на грязный асфальт, превращаясь в пушистые сугробы. Слезы Чонина падают на безукоризненно выглаженный пододеяльник, превращаясь в прозрачные пятна. Слезы Кенсу падают на бледную кожу, превращаясь в серый пепел. Голоса небес становятся все сильнее. И скоро они заберут Кенсу к себе в царство вечного снега. Туда, куда Чонин пока не может найти дорогу… ***** Когда Кенсу уходит из его жизни, Чонин теряет способность радоваться и улыбаться. Пол его маленькой спальни завален исписанными листами. Ким лежит на ковре, захлебываясь слезами и безостановочно черкая на измятых листах одно и то же имя. До Кенсу… До Кенсу… До Кенсу… Его имя написано повсюду: на обоях, на бумаге, на кровати, по которой Чонин царапает ломающейся ручкой, повторяя имя хёна как мантру. Потому что Кенсу говорил, что люди живы, пока о них помнят. Губы пересохли, горло саднит от болезненного спазма, но Чонин продолжает шептать, с треском ломая ручку о широкую спинку кровати: - До Кенсу… До Кенсу… До Кенсу… Он не сможет его оживить, как бы ни старался. Как долго и отчаянно он бы его ни звал. Его имя на исчерканных листах. Его имя повсюду на обоях его комнаты. Его имя вырезано на сердце Чонина. И он будет повторять его, пока в нем теплится жизнь. Пока небеса не заберут его за собой, поймав его последний вздох. - До Кенсу… Пока Чонин не протянет руку вверх, чтобы коснуться его снова… - Ты точно сделал это не специально? – Кенсу хмурится, и Чонин невольно прыскает, видя расстроенное лицо хёна. – У нас с этим строго, учти! - Не специально, - честно отвечает Чонин. Они подходят к большой белоснежной двери с тяжелыми коваными ручками. Ким сжимает ладонь Кенсу крепче и говорит: - А знаешь… Я ведь повторял твое имя… Постоянно. - Знаю. – Неожиданно хён тянется к нему и целует. Мягкие губы скользят по губам Чонина, и тот прикрывает глаза, наслаждаясь их теплом. - Я слышал каждое твое слово, Чонин. Даже тогда, когда ты произнес мое имя в последний раз. Перед ударом и воцарением темноты Чонин отчетливо услышал Его. Голос, который звал его откуда-то сверху, из самых глубин бесконечности. Тот самый голос небес, который забрал у него Кенсу холодным февральским днем. И теперь он показывает Чонину дорогу… Ким закрыл глаза и протянул руки в небеса, которые подхватили его за собой вместе с ослепительным светом фар и визгом автомобильных шин. - До Кенсу… Потому что иногда стоит позвать кого-то, кого ты отчаянно хочешь догнать на бесконечном пути. - Ты идешь со мной? – спрашивает Чонин Кенсу, который с видимым усилием открывает тяжелую дверь. Тот отрицательно качает головой: - Нет, у меня есть еще кое-какие дела. - И здесь работа! – страдальчески вздыхает Ким. Кенсу улыбается: - Скоро она и у тебя появится, обещаю. Он распахивает дверь и пропускает Чонина вперед. Тот некоторое время медлит, смотря на дверь с опаской. Кенсу хмыкает: - Да не бойся ты. Это не больно. Чонин выдыхает и делает шаг вперед. Неожиданно он чувствует, как сзади его обхватывают теплые руки: - Потерпи чуть-чуть, хорошо? Я приду совсем скоро. - Я знаю, - Чонин кивает и улыбается. – Ты уже ушел от меня на небеса. Но с небес ты точно никуда не сможешь исчезнуть. И теперь я знаю дорогу. И потому всегда смогу тебя найти. Кенсу отстраняется и отступает назад. Чонин прикрывает глаза и делает шаг вперед, касаясь рукой дверной ручки и переступая через порог. - Я люблю тебя, Чонин… - И я люблю тебя, Кенсу. Повторяй мое имя почаще… Небеса поманят меня ввысь, Я протяну к ним руки и вознесусь к тебе, С твоим именем на губах, С твоим образом в душе, С тобой, навеки в моем сердце. The End.