1984/12/25
«Господи, пожалуйста, пусть меня не вырвет на Ханси». Это была первая и далеко не самая приятная мысль, посетившая Андре сразу после пробуждения. Собственно, он и проснулся лишь из-за того, что у него разболелась голова, и, видимо, как следствие этого, парня стало неумолимо тошнить. Какое-то время Ольбрих просто лежал на спине, пялился в потолок, который почти не было видно из-за темноты, и мечтал, чтобы это ужасное состояние прекратилось. Но этого не происходило. Умом Андре, конечно, понимал, что следует пойти в ванную, но лежащий рядом Ханси так хорошо спал, сладко посапывая, что Ольбрих не сразу нашел в себе решимость перелезть через Кюрша. Это все-таки пришлось сделать тогда, когда желчь уже подступила к горлу, и надеяться на то, что его не вырвет, было уже бесполезно. Одной рукой прикрыв рот, Андре осторожно и так быстро, как только мог, полез через Кюрша, который сонно завозился и что-то буркнул, но не проснулся. До ванной, к счастью, было совсем близко – два шага, и Ольбрих, ткнув на включатель и прикрыв дверь, буквально рухнул на колени перед фаянсовым троном, или, скажем, перед его чудесным белым другом на эту ночь. Парня вырвало несколько раз, и, казалось бы, после этого ему стало легче. Но ненамного. Поэтому Андре не торопился выходить из ванной, ожидая, когда состояние его окончательно улучшится, но, судя по неприятно пульсирующей головной боли в области ранения, произойдет это не скоро. Спать хотелось ужасно, поэтому Ан, чтобы не уснуть на ободке унитаза, выглянул из ванной, и найдя глазами часы, висящие у входной двери, сощурился, присматриваясь к стрелкам на них. Большая стояла на отметке 6, а маленькая между 3 и 4. Андре, обычно легко разбирающийся во времени, которое показывают эти часы, несколько секунд размышлял, что все это значит. - А… Полчетвертого, — заторможено пробормотал Ан, а потом его снова вырвало. Это было даже глупо: он ведь и не ел ничего перед концертом и после него, чем его тошнит-то? Однако вглядываться в свои рвотные массы Ольбрих не решился. Ханси вдруг стал ворочаться, вновь что-то бормоча себе под нос. Андре, которого почти сморил сон, от неожиданности вздрогнул и, поняв, что он только что чуть не уснул головой на унитазе, поспешно отодвинулся. - Возвращайся, Андре, — хрипло сказал Ханси. Ольбрих даже замер. Он был уверен, что Кюрш спал и не видел, что его друг (парень?) не на месте. - Чего ты не спишь? – звонким шепотом спросил Ан, немного погодя. Сидя на полу, он прислонился спиной к двери, и попытался рассмотреть Кюрша, на которого падал яркий свет. Лица Ханси было не видно: парень с носом зарылся под одеяло. - Все будет хорошо, Ан-н… — небольшой всхрап. Андре невольно улыбнулся. Ханси явно спал и не понимал, что говорит. Что ему вообще снится? Что-то про них двоих? Романтичненько. Подумав о том, что надо будет с утра (ну, или когда они проснутся) расспросить Кюрша подробнее, Ольбрих с трудом поднялся на ноги, и, закрыв дверь, стал приводить ванную и себя в порядок. Спать все еще хотелось, но от воспоминания о том, что в этой ванной происходило каких-то несколько часов назад, взбодрили Андре, которому хотелось завыть ни то от стыда, ни то от радости. Я сумасшедший. Но эта мысль заставляла его только широко улыбаться. Да, действительно псих. По правде говоря, он, спросонья, все равно немного не верил тому, что произошло там, на кровати. Однако когда Андре пошел отлить, то со смущением и недоверием посмотрел на свои трусы. Белое пятно на черном красноречиво говорило о том, что все, связанное с Ханси, было реально, настолько реально, что даже от доказательства этой реальности будет нелегко избавиться. Более того, придется весь день ходить в грязном белье, чего Ан просто на дух не переносил. Однако, — подумал Андре, тот Андре, которому ужасно понравилось извиваться от нежных прикосновений руки Ханси, тот Андре, который, как выяснилось, может быть весьма пошлым, а не забитым и скромным, — Никакие неудобства не затмят того, что было между мной и Ханси. Здесь совершенно не о чем жалеть. Что ж, это правда. Хоть они и вытворяли невесть что, о чем раньше Андре даже и думать не смел, сейчас он не жалел ни об одной минуте, проведенной вместе с человеком, о котором он так долго мечтал, и… ласк которого он так долго желал, хоть и втайне. Более того, он был бы не прочь повторить. Или даже сделать что-то посерьезнее. Андре краснел и хихикал от своих мыслей, как пьяный дурак, хотя на деле, в отличие от Ханси, не пил ни капли алкоголя. Сегодня его алкоголем был Ханси Кюрш. Недолго думая, Ан, снял с себя джинсы, которые почему-то побоялся снимать раньше, и повесил их на спинку стула. Казалось, будто между тем Андре и этим прошла какая-то тонкая, едва заметная граница, которая, однако, на деле принесла немало изменений, и эта неожиданная самоуверенность – еще далеко не предел. Но эти изменения были хорошими. Когда он выключил свет в ванной, то комната вновь погрузилась во тьму, которую немного разгонял лишь слабый свет фонарей с улицы. На цыпочках пройдя к кровати, Андре стал осторожно перелезать через крепко спящего (еще бы, после такого количества алкоголя) Ханси, стараясь его не потревожить. Однако когда Ан все-таки умудрился улечься на маленький клочок кровати, Кюрш тяжело вздохнул и, открыв глаза, поглядел прямо на Андре. - Ты в порядке? – заплетающимся языком спросил Ханси. - Я… да. Спи, — успокаивающе сказал Ольбрих и, крепко обняв Кюрша, положил его голову себе на грудь. - Значит, ты не стал драконом… — пробормотал Ханси. Андре, с трудом удержавшись от смеха, погладил друга по голове. - Надеюсь, тебя это не сильно огорчает, — когда они проснутся, надо будет обязательно спросить про сон. Он у Ханси явно интересный, подумал Андре с улыбкой. Ох, уж с его фантазией это даже неудивительно. В ответ Кюрш ничего не сказал, потому что спал, и, очевидно, и понятия не имел, что вообще сейчас что-то говорил. А Андре просто разглядывал его лицо какое-то время, думая о том, какой Ханси красивый и как приятно на него смотреть. Наверное, это были очень… женские мысли, но Ан ничего не мог с собой поделать. В конце концов, эти мысли принадлежат только ему. Да и вообще, разве в обычных парах мужчина, глядящий на любимую женщину не может испытывать того трепета и визуального наслаждения, которое испытывал сейчас Ольбрих? «Может, точно может», — успокоил себя Андре, закрывая глаза. Что ж, у него еще будет много времени подумать над их с Ханси союзом. Но не сейчас. Сейчас пора было снова спать.***
Это был самый замечательный и невероятный сон в его жизни. Сон, который он никогда не сможет забыть, хотя после пробуждения сны часто забываются, но сейчас Ханси не понимал этого. Он просто неподвижно лежал, чувствуя, как остатки этого умопомрачительного сна медленно уплывают прочь, и что совсем скоро его настигнет суровая реальность, оповещая о том, что вся эта захватывающая история ему только приснилась. Вот только… Какая из двух историй была сном? Или они обе? Ханси помнил драконов, помнил чудесное королевство, королем которого он стал, пережив вместе с Андре нелегкое приключение, но также помнил и другое, дивный и одновременно странный вечер все с тем же Андре, закончившийся как-то… совсем странно, но весьма приятно. Ханси сейчас был таким сонным, что думал обо всем этом, и никак не мог взять в толк, что реальнее – драконы или Андре в его кровати? Конечно, он не отказался бы от драконов, это ведь так увлекательно и захватывающе, но, с другой стороны, он был так счастлив с Андре, был безумно рад дотрагиваться до него, обнимать, целовать, слушать его голос… О, это все Ханси помнил на удивление очень ярко, и даже драконы как-то меркли перед этим воспоминанием. И вообще, что касается драконов – что-то тут не вяжется… Резко открыв глаза, Кюрш первым делом обнаружил себя в своей комнате в общежитии, а не в распрекрасном волшебном королевстве. От этого хотелось расплакаться: ну что за несправедливость, почему это был всего лишь сон? Он даже не узнал, что там дальше произошло после того, как он в облике дракона стал лететь куда-то, как уже все закончилось! Но с другой стороны… Ханси повернул голову и обнаружил чье-то лицо рядом со своим. Сначала он испугался, потом растерялся, а потом едва не описался от восторга – причем, в прямом смысле, потому что его мочевой пузырь после прошлой ночи был переполнен настолько, что грозил вот-вот взорваться. Но на время отложив проблему переполненного мочевого пузыря, Ханси замер и стал заворожено пялиться на Андре, радуясь, что все это реальность, а не сон. Конечно, Андре в его постели – странное явление, учитывая тот факт, что сейчас Кюрш не мог, да и не хотел вспоминать события вчерашнего вечера. Голова и так болела неслабо, а уж если начать забивать ее сейчас ненужными мыслями, то вообще плохо станет. Больше не в силах сдерживать зов природы, Ханси все-таки вскочил с кровати и с топотом умчался в туалет. И там, в туалете, Кюрш стоял возле унитаза с безмятежным видом и сонно покачивался, пока не осознал, что окружающая местность напоминает ему кое-что вчерашнее. Наполненная водой ванна, он, Ханси, грязный и пьяный, Андре, который терпеливо просил его раздеться и помыться, а еще… Нет, стоп. Это я просил Андре раздеть меня. От этой мысли Ханси бросило в жар, и сразу же окончательно разбудило. Я жаловался, что болит рука и поэтому я не мог раздеться сам. Рука, кстати, действительно болела, но не настолько сильно, что он не смог бы ей двигать. И Андре меня ведь раздел! Почти целиком! Ему стало так непередаваемо стыдно, что хотелось снова набрать воду в ванну, и, опустив голову туда, больше ее никогда не высовывать. Какой же он идиот. Ну, может, Андре не сильно сердился, я же был пьяный и побитый… Да, точно. Он дрался. С теми парнями, один из которых бросил в Андре бутылку прямо на выступлении, отчего Ольбриха потом в больницу пришлось везти. Стало быть, Ан пострадал явно сильнее. - Андре! – охнув, Ханси сломя голову помчался обратно в комнату, в которую уже вовсю лился свет из-за окна. Кюрш быстро глянул на часы – пол-одиннадцатого уже. Долго же они спали! Но, прежде чем вернуться к Андре, чтобы как-то проверить его состояние, Ханси посмотрел в окно, и вспомнил кое-что еще. Первым делом он увидел, что снег — первый снег, — застелил всю улицу своим белым покрывалом, и, к счастью для Кюрша, пока не спешил таять: солнце не выходило из-за туч, чтобы этому поспособствовать. Потом Ханси вспомнил, как перед сном так же глядел в окно, и наблюдал за тем, как первые снежинки неторопливо падали с неба, и испытывал такое непередаваемое умиротворение – за окном самая настоящая зима, он лежит в своей теплой и уютной кровати, а рядом с ним Андре, его дорогой и любимый друг… («Я люблю тебя, Андре»). Друг ли? Особенно после того, что Ханси сделал, пока они лежали на этой самой кровати? Ханси прошиб ледяной пот. И если в ванной ему было ужасно стыдно за то, что Ольбрих раздевал его, то сейчас стыд Ханси перед сделанным был так велик, что ему хотелось просто провалиться сквозь землю, взорваться на месте, раствориться, что угодно, но только больше не думать об этом, не вспоминать. О господи, а Андре-то как к этому отнесся? Как я ему в глаза посмотрю?! Сначала Кюршу показалось, что он от дурноты потеряет сознание, но потом в голову ему, наконец, пришла умная мысль, отвечающая на первый вопрос. Если бы Андре был против, то он бы сейчас тут не лежал! Что ж, верно. Ханси глубоко вздохнул. Однако со вторым вопросом было сложнее: и, правда, как дальше с Ольбрихом-то себя вести? Явно не как прежде! Они теперь что, типа любовники? Кюрш топтался на месте, чувствуя себя полным идиотом. Мда, в такую дурацкую ситуацию он не попадал ни разу в жизни. Даже когда его однажды стошнило на учителя в школе… о нет, даже тогда ему не было так хреново, как сейчас. Тогда он хотя бы знал что делать: извиниться, скорчить милую улыбку, бла-бла-бла… Но здесь такое и представить смешно! Ну, явно он не отделается тупыми улыбками каждый раз, как их разговор будет касаться интимного вопроса… Если вообще будет касаться. Все. Успокойся. Ладно-ладно. Если не паниковать и поразмыслить трезво (что было не очень-то просто, учитывая какую буйную ночь он пережил), то можно было легко догадаться, что Андре, такой скромный, вежливый, тактичный, интеллигентный, очаровательный Андре, который отчаянно краснеет от одних поцелуев, явно не сумеет заговорить первый заговорить о том, что Ханси сделал ему ночью. Никогда! А значит, что если и Кюрш сам не начнет этот разговор, то и беспокоиться не о чем, так? Можно просто делать вид, что ничего не было, или просто пока оставить этот аспект их отношений где-то в тени, пока не придет время поговорить об этом. - Ханси? – сонно позвал Андре. У Кюрша сердце пропустило удар. - Привет, — выпалил он первое, что пришло в голову. Отлично, он этой самой ночью так самозабвенно удовлетворял Ольбриха, шаря рукой по его штанам, а теперь такой просто «привет»! Привет, черт подери?! - Привет, —ответил Ан и немного улыбнулся. – Чего встал-то там как вкопанный? - Да так… размышляю обо всем, — промямлил Ханси. - Очень важном? – уточнил Ольбрих. - Да… то есть нет… Не могу сказать. Мне надо подумать об этом. - И не холодно стоять в одних трусах посреди комнаты и думать? - Знаешь… Да, пожалуй, ты прав, — пришлось признать Кюршу, когда он осознал, что действительно дрожит от холода. Он поспешно улегся обратно в свою кровать, но обнимать Андре, как несколькими часами ранее, как-то не решался. - Когда мы засыпали, места было больше, — заметил Ан невзначай. По одному его взгляду Ханси понял, что Ольбрих явно не спешит забывать вчерашнее. Ну, а раз так… - Места было столько же, только мы были… ближе, — неоднозначно ответил Кюрш, и, подвинувшись к Ольбриху, заключил его в несколько неловкие объятия. Все-таки сейчас, на трезвую голову, он не мог не вспоминать и не смущаться от воспоминаний о вчерашнем… Кстати, о голове. - Как твоя рана? – поинтересовался Ханси и аккуратно провел рукой по волосам Андре. Рана, находившаяся почти у макушки, была прикрыта съехавшей ватой, которая слабо держалась на пластыре. Аккуратно поправляя ее, Кюрш ощутил неожиданный прилив злости, разом позабыв про стыд. – Ох, ну и мрази же все-таки эти двое! Надеюсь, они когда-нибудь попадут за решетку и сгниют там. - К ним все вернется, не стоит зацикливаться на этом, — успокаивающе сказал Андре, хотя это наоборот Ханси должен был успокаивать его. – А рана у меня нормально. Уже не болит так, как вчера. Правда, рано утром голова разболелась, и тошнило немного… - Что?! - А… что? - Почему меня не разбудил, раз тебе плохо было? – вознегодовал Ханси. - А какой в этом был бы прок? – пожал плечами Ольбрих. – Вряд ли ты как-то бы мне помог, да и потом, ты так хорошо спал. Про драконов еще говорил что-то… Слова Андре живо вернули Ханси обратно к событиям его бурного сна, из-за которого ему ужасно не хотелось просыпаться. Да, драконы… Он видел драконов, он был драконом, и Андре тоже им был, и они летали по небу вместе, бок о бок. Это было так чудесно, прекрасно, волшебно! - Расскажешь? – усмехнулся Андре, заметив, как преобразился Кюрш в лице — из хмурого в счастливое и мечтательное. – Судя по всему, это был интересный сон. - Очень! – воодушевленно кивнул Ханси. – Но это долго, тебе придется запастись терпением… И да, пока я не начал нудно болтать: чем мы сегодня займемся? - Сегодня ведь сочельник, а завтра рождество… Тебя наверняка дома мама ждет. Да и меня тоже… — Андре вздохнул, и было ясно, что он отнюдь не радовался близящемуся празднику. – Я еще должен зайти к Маркусу и от него позвонить моей маме, чтобы сказать, что все хорошо. Сколько времени, кстати? Часов девять? - К одиннадцати идет, — бодро сообщил Ханси, и вздрогнул, когда Ольбрих резко сел в кровати. – Ты чего?! - Уже?! – воскликнул он, откинув одеяло, отчего Кюршу снова стало холодно. — Я обычно сплю до девяти, значит, мама и звонка ждала где-то в это время… А уже почти одиннадцать! А мне еще до Маркуса дойти! - Мы все успеем сделать, — тоже приподнявшись, Ханси мягко дотронулся до плеча Андре. – Я с тобой к Маркусу схожу. А что касается твоей мамы… если она уже вдруг проснулась и успела позвонить этому твоему Маркусу домой, то он наверняка просто сказал, что ты еще спишь и позвонишь ей позже. Что в этом такого? - Он не мой, — быстро сказал Ан. Затем, обернувшись, посмотрел на Кюрша, и, не сумев сдержаться, тепло улыбнулся, отчего Ханси показалось, что его сердце сейчас выскочит из грудной клетки. – Но ты прав. Я очень много нервничаю из-за мамы… почем зря. Все-таки она знала, что отпускает меня не на детский утренник, а на концерт, и ей ли не знать, что после таких концертов нужно хорошенько поспать… - В каком смысле? – не понял Ханси. - Ну… — Ольбрих как-то виновато глянул на него, потом, мотнув головой, пробормотал: — Потом как-нибудь. Что там твой сон? Расскажи, пока не забыл. Вспомнив о сне, Кюрш буквально сразу же забыл все остальное, и, расплывшись в широкой улыбке, завалился обратно на подушку. - Тогда… вернись обратно, — попросил Ханси, и, ни на что особо не надеясь, да и, собственно, не совсем контролируя и обдумывая свои действия, он протянул руки к Андре, словно для объятий. Только не наглей… Но, хоть их отношения после этой дикой ночи перешли на новый уровень, Кюрш, уже успевший засомневаться в правильности своих действий, ужасно удивился, когда Ольбрих, недолго думая, ринулся к нему в эти самые объятия. А впрочем… наглость – второе счастье, да? Растерянный Ханси неспешно обвил руками Андре, такого близкого ему сейчас Андре, а потом в нем неожиданно словно что-то перемкнуло, и Кюрш даже понять не успел, когда начал вести себя так… странно. Так, как он мог бы вести себя в нетрезвом виде, наверное. Сначала он стал зарываться в мягкие и спутанные из-за всех этих вчерашних событий волосы Андре, затем, по-прежнему не отдавая себе отчета в том, что делает, он принялся на удивление нежно касаться губами его лица: лба, век, носа, щек, подбородка, и только в самом конце, позволил себе легко поцеловать Ольбриха в губы. Андре хотел было ответить на поцелуй, но Ханси тут же оторвался и стал зачарованно вглядываться в светло-карие глаза друга. Красивые. - Ты заставляешь меня чувствовать себя каким-то не таким, — пробормотал Кюрш. - Это плохо? – смутился Ан, но Ханси вновь стал его целовать. Он целовал его в губы, долго, неторопливо и томно, и словно никак не мог насытиться, а думал лишь об одном: почему он не делал этого раньше? Зачем было нужно столько мышиной возни с Андреа, зачем нужны были все эти ссоры с Андре, когда в итоге все пришло к одному: Кюрш хотел быть с Ольбрихом, и только с ним одним. Хотел беспрепятственно целовать его, обнимать, восхищаться им, радовать его, и, что немаловажно, чувствовать то же самое по отношению к себе. - Это необычно. Но замечательно, — выдохнул Ханси. – Мне нравится это чувствовать. - Мне тоже, — прошептал Андре, убирая Кюршу челку с лица, а затем целуя его в лоб. - Я когда стал встречаться с Андреа, то не чувствовал к ней совершенно ничего, — начал сбивчиво говорить Ханси, прикрыв глаза. – Я так боялся, что я совершенно бесчувственный, как камень, и не могу никого любить… Он неожиданно прервался, понимая, что сейчас вплотную подошел к той теме, которую так старательно избегал. Ночью он сказал Андре, что любит его, но Ан точно не слышал этого, потому что спал. Да и Ханси был пьян. Но сказать это снова, на трезвую голову, когда Ольбрих жадно ловит каждое его слово… это означало только одно. Ханси по-прежнему не чувствовал себя готовым к этой ответственности, но дурманящие чувства к Андре запутывали его, заставляли не думать об этом. Просто люби. - Послушай меня, Ан, — серьезно сказал Ханси, открыв глаза. – Ты знаешь, какой я нерешительный и глупый в вопросах отношений, но… после этой ночи, — он заставил себя сказать это, – и после всех тех мучений, которые тебе выпали из-за меня, я просто не имею права вести себя так, будто ничего не было. Все это было, я отлично помню каждую минуту, проведенную с тобой. Я… мне жаль, но сейчас я не могу обещать тебе совершенно ничего, потому что и сам не знаю, как все сложится в будущем. Это угнетает меня. Но все-таки, на данный момент я бы очень хотел быть с тобой. Я хочу, чтобы мы были вместе. Как… как пара. Наступила тишина. Сердце Кюрша стало бешено стучать, как обезумевшее, в ушах зашумело от нарастающей паники. Он все-таки сделал это. До последнего сдерживал себя, но в этот раз не смог. Хорошо ли это было, плохо ли… сказанного не вернуть. И, о господи, ладно бы Ольбрих ответил сразу – так нет же, он молчал и глядел на него совершенно непроницаемым взглядом. О чем ты думаешь? Андре долго, как показалось Ханси, всматривался в его лицо, прежде чем выдавить одно-единственное слово: - «Как»? Глаза Ольбриха заблестели, кажется, от слез (только не это!), и у Кюрша внутри все разом похолодело. Он так старательно подбирал слова, но все-таки умудрился сказать чушь! - Нет, без как, — быстро ответил он, чувствуя ужасное разочарование от того, что он так по-дурацки разрушил весь момент, который и без того казался не особо романтичным, момент, от которого у него едва не остановилось сердце из-за нахлынувшего страха. А сейчас этот момент и вовсе превратился в катастрофу. – Я хочу, чтобы мы были парой. Ну, типа, ты знаешь, я твой Тристан, ты мой Изольда, я твой Клайд, а ты мой Бонни… - Ты мой идиот, Ханси, — с нервными нотками рассмеялся Андре, быстро стирая с щеки непрошеную слезу. – И я тоже твой идиот, с этим уж ничего не поделаешь. Господи, Ханси… Почему ты так долго доходил до этого? Почему? И, тяжело вздохнув, Ольбрих стиснул Кюрша в прямо-таки стальных объятиях, от которых у последнего перехватило дыхание. Ан несколько раз тихо всхлипнул, уткнувшись ему в плечо, а Ханси медленно гладил его по спине, глупо улыбаясь. Все-таки его страх был неоправданным. Андре ведь не имел ничего против, он просто… Просто не может поверить во все это. Как и я. - До меня доходит, как до жирафа, — пробормотал Ханси. - Вот уж, правда твоя! - Но зато я успел все осмыслить и понять, Андре, — обхватив обеими руками лицо Ольбриха, Кюрш посмотрел ему в глаза и сказал: — Раньше я не был уверен в том, что делаю, не был уверен в своих чувствах к тебе. И в первую очередь, я боялся обмануть тебя. Сейчас… я больше не боюсь. Потому что теперь я совершенно точно знаю, что ты один мне нужен. Очень. - Я согласен, — выдавил Андре, невольно расплываясь в улыбке. Какой-то немного печальной. – Я согласен быть с тобой уже давно, Ханси. А ты… - А я слепой. - Нет, не совсем… Просто… ну, я ведь понимаю тебя. Ты все равно страшишься того, что будет. Как к этому отнесутся все вокруг, как отнесется твоя мама… - Она знает, — перебил его Кюрш, а Ольбрих аж подскочил на месте, вытаращив глаза. - Она — что?! - Ну, мне пришлось ей рассказать! - Ханси! Ты… о, господи, как же так…— Андре явно взволновался не на шутку, о чем свидетельствовали его вытаращенные глаза. — Зачем? Что она тебе сказала? - Она ничего не имеет против, — поспешил заверить его Ханси. – Она сказала, что догадывалась. Я правда не хотел признаваться, но это была такая дурацкая ситуация… И мне не с кем было поделиться. - Я бы даже под страхом смерти не стал делиться таким с мамой… — пробормотал Ан, покачав головой. – Потому что то, что она сделала бы со мной, было бы хуже смерти, наверное. - Поэтому, я надеюсь, ты пока не будешь ей ничего говорить. - Да ты что! Я похож на сумасшедшего? - Вроде нет. - О-о, господи… Твоя мама, наверное, меня терпеть не может за это! Я ведь хотел бы, чтобы у нас были хорошие отношения, а теперь… — простонал Андре, вновь усаживаясь на кровати. - Вот и нет, — возразил Ханси. – Она хочет с тобой познакомиться. - Уже?! — воскликнул Ан, вновь подскочив на месте, и еще более шокировано уставившись на Юргена. – Кюрш, какого хрена ты говоришь мне все это сейчас? Почему не вчера, не позавчера? - Я не знал, как заговорить об этом, — с немного виноватым видом сказал Ханси. – Да и момента подходящего не представлялось. А сейчас, раз уж мы вместе теперь… - Ханс Юрген Кюрш, мы… ох, мы встречаемся только несколько минут, а я уже просто на пределе! Мне кажется, я сейчас взорвусь от переживаний! — схватившись обеими руками за голову, Ольбрих уперся подбородком в колени. – Сколько я еще раз повторю, что ты идиот? Ты ведь мог сказать раньше… - У тебя голова опять болит? – поспешил сменить тему Кюрш, с тревогой наблюдая за Андре. - Ой, как же так вышло, вот же странность! — съязвил тот. Кюрш некоторое время задумчиво глядел на Ольбриха, отчего тот, не сдержавшись, выпалил: — Ну и чего ты замолчал? - Да думаю, когда ты из милого мальчика успел превратиться в дерзкого мужика. Последовал звонкий шлепок. - Ой, мое пузо! – заохал Ханси, схватившись за живот. – Зачем бить именно туда? Зачем такая жестокость, Андре?! - Затем, чтобы не порол чушь! Я не дерзкий. - Но мужик. - Ну да, мужик. - Иди-ка сюда, мужик, — вздохнув, мягко сказал Кюрш, и, обхватив Ольбриха за бока, потянул его на себя. Андре, даже не сопротивляясь, поудобнее улегся рядом с Ханси, и, поглядев на него, немного улыбнулся. - Долго ли ты сможешь меня терпеть, интересно? - Ну, я достаточно терпелив, да и ты не такой уж дикий… - Хочешь проверить? – наигранно нахмурившись, Ан стал было подниматься, но Ханси быстро прижал его обратно к себе. - О, я уже знаю, каким ты можешь быть, — заговорщически сказал Кюрш, понизив голос, и эффект от этого не заставил себя ждать: Ольбрих, с какой-то покорностью судьбе перестал сопротивляться, а все его лицо стало неумолимо краснеть. – Как-нибудь, в другой раз, дорогуша... Когда мы будем еще ближе. Спустя еще несколько секунд Андре стал похож на перезрелый томат, как показалось Кюршу. И тогда до Ханси неожиданно дошло, как же, черт возьми, пошло и вызывающе это прозвучало. Особенно, если вспомнить сегодняшнюю ночь, которую наверняка ни тот, ни другой забыть не сумеют никогда. Черт. Черт. Дерьмо. В порядке компромисса и в надежде как-нибудь разрешить сложившуюся ситуацию, Ханси быстро чмокнул Андре в лоб, а затем, глубоко вздохнув, постарался сделать вид, будто он не сделал ничего плохого. Ну, впрочем, если задуматься, он ведь и правда ничего не сделал, а? - Ты все еще хочешь послушать про мой сон? - Я… А, д-да, — рассеянно, и словно даже не понимая, о чем Кюрш его вообще спрашивает, ответил Ольбрих. - Это очень длинная история…***
В течение следующих, наверное, минут тридцати, Андре старался внимательно слушать Ханси, который во всех подробностях (во всех, которые вспомнил), рассказывал о своем прямо-таки невероятном сне. О драконах, королевстве, войнах, магии… Ольбрих слушал и поражался, что все это действительно могло присниться за одну чертову ночь, половину из которой они потратили на... ну, на них двоих. Как бы Ан ни сосредотачивался на рассказе, от одного взгляда на Кюрша его мысли уплывали куда-то совершенно далеко, а мозг напрочь отказывался воспринимать услышанное. Андре просто видел, как Ханси что-то очень эмоционально говорит и то и дело жестикулирует, а в голове его бурлила самая настоящая каша. Он очень обаятельный. О, да. Ханси не просто обаятельный, он слишком обаятельный. Порой Ан думал, что Кюрш влюбил его в себя именно своим обаянием… Сейчас он всего лишь рассказывал свой причудливый сон, но Ольбриху казалось, что он слушает чудесную (хотя и несколько мрачную) сказку. Сказку о них двоих. Да, кстати, это ведь почти так и было: Андре не раз услышал свое имя, из чего сделал вывод, что даже во сне Кюрша он постоянно был с ним рядом. Хорошо бы так и в жизни было. Но Андре страшился того, что будет в жизни. Да, сейчас они, обнимаясь, лежат в одной кровати, и чувствуют умиротворение и счастье, но кто знает, не закончится ли это все, едва они переступят порог комнаты? Такое ведь уже было. В одну минуту ты взлетаешь ввысь от своего необъятного счастья, а в другую уже с ужасом осознаешь, что падаешь в черную пропасть, тонешь, камнем идешь на дно морское от горя разлуки. Андре уже пережил это, но никто еще не обещал ему, что он не переживет это снова. И снова. Он боялся. Тем временем Кюрш с упоением рассказывал о том, как он, Андре и непонятно откуда взявшийся во сне Ханси Томен (Ольбрих как-то прослушал этот момент) прилетели на драконе — который на самом деле был Маркусом Дорком, — к королю Магнусу, который на самом деле был Маркусом Зипеном, тоже неясно как забредшим в сон Ханси. Там Томен по каким-то причинам неожиданно предал Кюрша и Ольбриха, и напал на первого. Андре слушал все это, выдавливая из себя подобие улыбки. Если бы не все эти мысли, эти чертовы мысли, не дающие покоя, он бы спокойно слушал друга, и улыбался бы гораздо искреннее. - Нет, ты представляешь! Он напал на меня! – театрально возмущался Ханси. – А потом еще стал каким-то таким тяжелым, я даже скинуть его с себя не смог… И знаешь, мне дышать еще было трудно, и не только во сне. Ан невольно вспомнил, как перелезал ночью через Кюрша, чтобы попасть в туалет. - Ну… может, это я на тебя навалился в реальности… Так что там дальше? - А, да, дальше вообще неожиданный поворот: этот козел Маркус стал превращать тебя – ни за что не угадаешь – в дракона! Я там чуть с ума не сошел, хоть это и был сон… Это я сейчас с ума сойду от своих мыслей. Господи, Ханси, почему ты такой непостоянный? Почему я не могу быть в тебе уверенным, почему я не могу быть уверенным в том, что мы больше не расстанемся? Я так хотел бы верить в это. Я ведь так тебя люблю. Не отрывая взгляда от лица Ханси, его прекрасного лица, Ан сначала неторопливо провел ладонью по груди Кюрша, а затем переложил на нее голову. Так было лучше, гораздо. Страх от возможной потери подталкивал Ольбриха прижиматься еще ближе к Ханси, сжимать его в объятиях крепче, и никуда больше не отпускать. Кюрш от этого даже прервался. - Ты чего, Ан? – недоуменно поинтересовался он. - Мне немного грустно, — тихо ответил Андре. - Из-за того, что Маркус стал превращать тебя в дракона? Ну да, знаешь, веселого там было мало, но все-таки сейчас я понимаю, что это было немного круто… - Ах ты ж… — немного посмеявшись, Ольбрих покачал головой. – Но нет, не из-за этого. - А из-за чего? Нет, подожди, не говори! Во сне ты мог читать мои мысли, а я хочу попробовать прочитать твои. - Лучше бы я твои мысли мог в реальности прочитать, — проворчал Ан. - Ой-ой, кажется, я уже прочитал твои, — вздохнул Ханси. Его веселость мигом прошла, уступив место несвойственной ему серьезности. Ольбриху все еще было непривычно видеть Кюрша серьезным, несмотря на то, что он видел его таким уже очень много раз. Ханси больше шло быть веселым, энергичным, эмоциональным, охваченным какой-то идеей… а не хмурым и задумчивым. Он сразу становился гораздо взрослее. - Ты думаешь о том, что я тебе солгал, — сказал Кюрш. Ольбриху даже стало как-то неуютно от того, что Ханси так быстро сумел распознать его тревоги. – У тебя все на лице написано, Ан. Я не психолог, но я вижу… я чувствую. И я понимаю, почему ты так думаешь. - Я не… - Подожди. Позволь мне попытаться тебя успокоить. Да, Ан, до этого я был самым настоящим эгоистом и полным идиотом. Я поступал с тобой ужасно. Но как бы там ни было… Я ведь тогда и не говорил, что мы встречаемся. - А мы должны встречаться только тогда, когда ты скажешь? – вырвалось у Андре. - Нет-нет, я не совсем про это!.. — Ханси явно смутился. – Вернее… Я хотел сказать, что тогда я не был готов к отношениям. Сейчас я тоже не считаю себя готовым на все сто, но, как я уже сказал, я о многом подумал, взвесил все «за» и «против»… Ну, ты понимаешь. Да, Андре понимал. И ему было от этого больно. - Как же хорошо, что даже в таких ситуациях ты можешь здраво мыслить, взвешивать эти «за» и «против». Ты очень везучий, потому что, наверное, не окунулся в этот омут чувств с головой, как я. А я дурачок. Наверное, мне тоже стоило взять в себя в руки, подумать, нужны ли мне эти отношения, и все такое, — Андре начало мелко трясти, и вдобавок он со злостью ощутил, как на его глаза снова стали наворачиваться слезы. Ну сколько можно плакать?! – Но нет, я без размышлений бросился в эти отношения… бросился тебя любить! Мне было все равно, что скажут остальные, как это повлияет на мою жизнь, я просто хотел быть с тобой! Да, я дурачок, как из всех этих тупых сказок про влюбленных, где те от своей любви не видят, и не слышат ничего вокруг. А оно вон как надо было! Поразмышлять над своими чувствами! Заставить объект своей любви помучаться, решая, нужен ли он тебе вообще! Ольбрих и сам не заметил, как повысил голос. Он не хотел кричать на Ханси, но просто не смог контролировать себя. Казалось бы – вот оно, цель достигнута, Кюрш сам предложил ему встречаться, но, блять, он опять, как и в случае с тем показным поцелуем тогда, перед Андреа, решил это сделать своевольно, так, как хочется ему, не подумав о нем, Андре! Ольбрих действительно чувствовал себя самым настоящим дураком, который бегал за объектом своего обожания, как собачка за хозяином, ожидая лакомства или пинка. Разве это не унизительно? - Я не хочу ругаться и устраивать разборки, Ханси, я просто хочу, чтобы ты меня понимал! – остановиться становилось все тяжелее. – Тогда, когда ты ночевал у меня, ты сказал, что я нытик, намекнул, что все проблемы у меня от этого, и все такое, а я сказал тебе, что мне просто грустно от того, как люди поступают со мной. Я стараюсь быть хорошим во всем, чтобы окружающие относились ко мне лучше, но… даже ты, Ханси, поступаешь едва ли лучше остальных. Захотел – поцеловал меня. Захотел – бросил меня. Захотел – вернулся. Захотел – предложил встречаться. Что ты захочешь потом? Передумаешь, вернешься к Андреа, найдешь себе кого-то другого? Мне страшно!.. И обидно, очень обидно. Я ничего не могу решать. Все решают за меня. Всю мою чертову жизнь. Тишина, наступившая после того, как Андре замолчал, резала слух. Ольбрих практически сразу начал жалеть о сказанном, но, с другой стороны, он чувствовал облегчение от того, что больше не носит этот тяжкий груз на сердце. Теперь Ханси знает. Ему нужно было это знать, если они действительно будут встречаться. «Я не марионетка. У меня есть свое мнение тоже!». Что ж, а если не будут… От этой мысли Андре захотелось завыть, но он сдержался. Это ведь будет из-за его чертовой вины. Из-за того, что он не пожелал тихо молчать в сторонке. «Ну и пускай! Да, я люблю Ханси, но зачем мне такая любовь, где меня ни во что не ставят?». - Так, Ан, возьми себя в руки и давай поговорим, — сказал Кюрш твердо. - Я спокоен. Они оба уселись друг напротив друга. Ханси смотрел на Андре этим своим тяжелым и серьезным взглядом, а Ольбрих, хмурясь, тер глаза. - Я бы на твоем месте тоже возмутился. Да… я бы не стал молчать. Хорошо, что ты все это сказал. Андре молчал, напряженно глядя на собеседника. По виду Ханси трудно было сказать, о чем он думает и что чувствует. Злится, наверное. - Я понял, к чему ты ведешь. Но, Андре… Я хочу начать с того, что когда мы расставались, я делал это только не ради себя. Я правда считал, что так будет лучше и для тебя тоже. Почему? Ну, на это есть много причин. Одной из которых был мой страх, что мои отношения к тебе могут со временем пройти, и тогда расставаться будет больнее. Мне всегда тяжело расставаться с дорогими мне людьми, да и тебе тоже, я думаю. Второе… ну, ты сам хорошо знаешь. Это группа. Я бредил этой группой с тех пор, как взял в руки гитару, черт возьми, и да, мне было сложно выбирать между моей первой любовью и мечтой всей моей жизни! Но потом я уже решил эту проблему с моей мамой, — на лице Ханси промелькнула улыбка. – Она верно сказала: раз на сцене-то мы точно не будем демонстрировать наши отношения, то все отлично, и никого не должно будет волновать, что творится между нами вне сцены. Это ведь потому и называется личной жизнью. Ну, а вот, еще одна причина… она до сих пор имеет место быть. Кюрш мягко коснулся пальцами головы Ольбриха, боль в которой только-только начала утихать. - Когда все все-таки как-нибудь узнают, что мы встречаемся, то будет что-то плохое. Я чувствую это. Я боялся за тебя тогда, и сейчас, когда на тебя попытались напасть, я боюсь еще сильнее. Андре, ты не представляешь, как велик мой страх! Ханси тяжело вздохнул, и, подвинувшись ближе, стал поглаживать Андре по голове, перебирая пальцами его волосы. Тот, несмотря на то, что только что нервничал из-за их с Кюршем отношений, позволил себе немного расслабиться и, умиротворенно прикрыв глаза, положил голову Ханси на плечо. - Я эгоист, который постоянно с ума сходит от волнения за тебя, Ан. И я эгоистично решил, что раз уж раздельно нам точно долго не просуществовать, то лучше начать встречаться. И каким бы я эгоистом ни был, я никогда тебя не предам. Я никогда не уйду к кому-то другому, потому что не родился еще такой человек, который будет лучше тебя. Ольбриха эти слова пробрали до самого сердца. И одновременно они успокоили это самое сердце, которое так быстро и шумно колотилось от страха, злости, боли… и любви. - Я верю тебе, — только и сумел прошептать он. - Ты думаешь, что я не считаюсь с твоим мнением, когда делаю что-либо, и я… я не хочу, чтобы так было. Чтобы ты так думал. Если ты, Ан, не хочешь встречаться со мной… — Ханси запнулся, но Андре быстро шикнул ему: - Молчи! Стал бы я обо всем этом говорить, если бы не хотел? Ханси, я просто хочу, чтобы между нами больше не было недопониманий. Хочу быть с тобой честным во всем. - Я понял, — медленно кивнул Кюрш. – Я тоже хочу быть честным. Ты мне очень дорог, Ан. Ты дорог мне, как… ну… Ханси серьезно призадумался, почесывая подбородок. - Ну же, Ромео! – подбодрил его Андре, улыбнувшись. - Как мой пес Клаус! - Чего?! - В смысле чего? Клаус мне очень-очень дорог вообще-то! - Знаешь, Ханси, тебе лучше либо не говорить такие вещи вообще, либо почитать книжки и запастись всякими фразочками полезными. - Есть, сэр! Кажется, я знаю пару фразочек, свет очей моих, Госпожа Вечерняя Звезда, моя Лютиэн… — прямо-таки промурлыкал Ханси, поглаживая Андре по спине. - Знаешь, ради ласковых слов, я даже Лютиэн буду, мой дорогой Берен, — вздохнул Ольбрих, вспоминая, как совсем недавно — еще в начале осени, перед тем, как познакомиться с Ханси, — он как раз читал «Сильмариллион», и, что интересно, ту самую главу, в которой рассказывалось про любовь эльфийки Лютиэн и человека Берена. - А ты похож на эльфийку. Осталось уши тебе приделать и в роскошные одежды нарядить… - Нет уж, спасибо. - Ну да, впрочем, тебе и без одежд хорошо, — немного подумав, Кюрш поспешно добавил: — В смысле без роскошных одежд. В смысле в обычной одежде ты тоже великолепен, а не без нее. То есть без нее ты тоже… хотя я ведь не видел… ну, то есть… - Ханси, я понял, — Андре сразу же почувствовал себя весьма неловко, как и от любых разговоров, затрагивающих интимные темы. Хотя ночью он ничуточки не тревожился по этому поводу, но ночью была другая ситуация, другая атмосфера, другой настрой… нет, сейчас он больше не мог говорить об этом спокойно. И они оба снова замолчали. Ольбрих быстро думал, в какое русло можно бы перевести их разговор, который вот так неудобно оборвался, а потому сразу же высказал практически первую здравую мысль, которая пришла ему в голову: - Ты сказал, что боишься за меня… И я тоже очень боюсь за тебя, Ханси. Вчера, когда на тебя напали две эти мрази, Ханси, я ужасно испугался. Мне было уже все равно, что там со мной, с моей головой, как там остальные, — Ан сокрушенно покачал головой. – Когда меня привезли из больницы, я почти сразу же побежал искать тебя, хотя Маркус Дорк меня отговаривал, говорил, что мне посидеть надо… Но я не мог! - Я понимаю тебя, — искренне сказал Кюрш. — Я бы тоже не смог сидеть спокойно, если бы ты убежал драться. Хотя о чем это я – я бы тебя и не отпустил… - Тебя тоже не надо было пускать. - Эй! Драки – моя стихия! - Шутишь? – Андре с явным недоверием посмотрел на собеседника, подняв одну бровь. - Нет, — совершенно серьезно ответил Ханси. – У меня этот навык неплохо развит еще со школы, о-о, я там был просто грозой всех детей… А в старших классах меня наверняка боялась вся школа! Ольбрих живо представил себе десятилетнего Кюрша, который с важным и напыщенным видом индюка ходит по коридорам школы, воображая, что держит всех вокруг в страхе. Опасный и драчливый малыш Ханси… серьезно? Андре так и прыснул, уткнувшись Ханси в плечо. - О да, с тобой лучше не связываться… А я-то думал, что это Томен у нас местная мафия. - Какого хрена?! Он же еще школьник, мелюзга настоящая! Вот я – другое дело, я вырос по статусу и навожу ужас на весь наш город, — важно заявил Кюрш. Андре рассмеялся еще сильнее. О, ему казалось, что с Ханси он может смеяться бесконечно. Кюрш не то, что бы был охренеть каким мастером шуток (однако ему нельзя было об этом говорить, потому что он мог обидеться), но это его сумасшедшее поведение, все эти фразочки, сказанные порой невпопад, вся его наигранная серьезность в далеко не серьезных моментах, даже все эти забавные лица, которые он любит корчить – это все ужасно веселило Андре, заставляя его смеяться до слез и не замолкать в течение долгого времени. Ханси был его ярким светом, разгоняющим тьму, он был его… лучезарным солнышком. Ан захихикал и от этого сравнения, но, в то же время, оно казалось уж очень милым и подходящим для Кюрша. Андре уже больше не глядел на время, потому что совершенно забыл про него, да и вспоминать не хотел. Он был просто счастлив быть здесь, лежать в одной кровати с Ханси, его дорогим Ханси, о котором он так много грезил, обнимать его, чувствовать его запах, любоваться им, слушать его мягкий и неповторимый голос. Какое уж тут время?.. В эти мгновения Ольбрих был готов хоть сто раз поругаться с матерью, с Маркусом, который тоже наверняка разозлится, что Андре так задерживается, да с кем угодно, лишь бы как можно дольше лежать здесь с Кюршем, и выслушивать его невообразимый рассказ о фантастическом сне. Как выяснилось, сон этот был местами далеко не счастливым. Ханси говорил про то, как его душу во сне захватили демоны (причем, он рассказывал об этом с таким трепетом, будто эти самые демоны до сих пор были где-то рядом), как потом, когда он и Андре вновь полетели на драконе, этот дракон сбросил Ольбриха с большой высоты, и он был на волоске от смерти. - Ох, Андре, это было очень реалистично, а оттого слишком ужасно! — с весьма несчастным видом воскликнул Ханси и сжал Ольбриха в таких крепких объятиях, что у того перехватило дыхание. – Не смей больше попадать в такие ситуации в моих снах… и умирать тем более не смей, что во снах, что в реальности, ясно?! Хоть говорил это Кюрш и в шутку (наверное), но Ан различил в его голове едва заметную горечь… и страх. И то было неудивительно. Ольбрих уже жизни своей не мыслил без Ханси, и наверняка тот чувствовал то же самое по отношению к Андре. И смерть… это была слишком тяжелая тема, о которой ни сейчас, ни потом совсем не хотелось думать. Парня даже передернуло. Мы молоды и здоровы, (почти) а значит, все у нас будет замечательно. - Я сейчас умру от того, что дышать нечем, — пробормотал Андре, несильно упираясь ладонью в обнаженную грудь Ханси. Тот поспешно ослабил хватку. - Ты настолько сражен моей непревзойденной красотой, что разучился дышать? – самодовольно поинтересовался Ханси, широко улыбнувшись (и незаметно сменив тему). – Или тебя так захватил рассказ о моем сне… - Я задыхаюсь от возмущения, что ты, оказывается, такой самовлюбленный. - Ну, я же лев, Андре! Я как раз недавно читал гороскоп львов, и там писали, что мы все самовлюбленные и эгоистичные… Вот я и стремлюсь оправдывать мои характеристики, не зря же об этом в какой-то газетке написали! - А мне казалось, что львы – люди слишком гордые, чтобы читать какие-то там газетки, и уж, тем более следовать всему, что там пишут… — заметил Андре. — Наверное, ты все-таки не лев. - Наверное… потому что я дракон! — радостно возвестил Кюрш. – И ты тоже. Это еще круче, чем лев и… кто ты по гороскопу? - Телец. - Хм... Я даже не знаю, что это такое. Ну, в смысле – телец. Что это за существо? Кто вообще название такое придумал? Ну и… В следующее мгновение Андре уже прижимался своими губами к губам Ханси, сам не понимая, как это случилось. Он сделал это не подумав, но ведь, раз теперь между ними двумя больше не было запретов, то они могут целовать друг друга когда пожелают. Вот сейчас Андре и пришло неожиданное желание поцеловать Ханси. Он был таким забавным и очаровательным, с этими розовыми щеками и довольной улыбкой, что Ан не сдержался. Он трепетал от какого-то странного восторга и нахлынувших на него вдруг чувств, теплых таких… нет, горячих. По пальцам можно было пересчитать, когда Ольбрих первый целовал Кюрша, и каждый раз это было так волнующе и так невообразимо прекрасно, что забыть это было невозможно. - Не выноси мозг, Ханси, — добродушно прошептал Ан, заглядывая в глаза растерявшемуся и одновременно счастливому Кюршу. И для Ольбриха это было самое великолепное открытие за последнее время. Он долгое время хотел делать кого-то счастливым, дарить кому-нибудь свою любовь. И теперь он может это делать. Теперь у него был человек, которого он может осчастливливать. *** Хоть Ан вначале и торопился к Маркусу, чтобы скорее позвонить маме и отчитаться о том, что все хорошо, сейчас ему уже стало как-то все равно. Ему важнее было быть здесь, рядом с Ханси. Это все напоминало дивный сон, и Андре очень не хотел, чтобы он заканчивался. Да даже если и не сон — все равно они совсем скоро распрощаются, потому что завтра уже Рождество, а после него, соответственно, каникулы, которые будут длиться немного больше недели. Но и это уже казалось Ольбриху немалым сроком. Кюрш может менять решения за минуту, а тут у него будет столько дней на раздумья… вдруг он снова надумает, что ему не нужны эти отношения? Андре, как ни пытался себя успокоить, снова стал бояться. - Знаешь, что я вспомнил… — вдруг сказал Ханси, пораженный какой-то мыслью. Ан сразу же напрягся. - Что? - Я ведь вчера уронил ту полку! И всю посуду там перебил… - Ох, и правда, — покачал головой Ольбрих, однако почувствовав облегчение. Он-то ждал чего-то более плохого. – Надо, наверное, починить? Ну, полку. С посудой вряд ли этот фокус пройдет… - Да уж. И где я теперь только деньги на эту посуду возьму? Пьяный идиот, — Ханси был явно расстроен. – Вчера как-то не задумался о последствиях. - Поэтому не пей больше так много. А посуда… Хочешь, я попробую тебе помочь? Ну, деньгами? — осторожно предложил Андре и успокаивающе погладил Кюрша по руке. - Нет, ни за что, — тут же замотал головой тот. – Ты тут не причем, и мне будет стыдно принимать твои деньги, даже если они у тебя есть. - Но откуда… - Я подумаю. Может, работу найду себе на каникулы. Мне ведь не так много денег на эти тарелки надо, а? - Еще и на пиво. - Ах да… Ну, все равно немного. - Но тебе точно не нужна помощь? - Ты слишком добрый и снисходительный, Андре, — мягко ответил Ханси. – Со мной надо быть строже. В конце концов, то ведь мои проблемы, не твои. И не надо сейчас говорить, что мы должны решать проблемы вместе. Да, это так, но не в этот раз! Насупившись, Ан несильно ткнул Ханси в бок, отчего тот ойкнул, и, ловко перехватив руку Ольбриха, куснул его запястье. - Эй! Ну, ты и зверь! — возмутился Ольбрих, вырвав руку и с хмурым видом потерев укушенное место. - Что есть, то есть!.. — пожал плечами Кюрш, а затем без всякого предупреждения вскочил с кровати и стал надевать одежду, которую вчера заботливо сложил на стуле Андре. - Ты чего? – вся напускная строгость Ольбриха мигом испарилась, и он, в который раз сев на кровати, с огорченным видом посмотрел на Ханси. – Обиделся что ли? - О да, конечно, Андре, ты ведь смертельно обидел меня, — театрально закатил глаза тот, натягивая на себя джинсы. – Ну, на самом деле времени уже много, надо починить ту полку, извиниться перед консьержем – надеюсь, она не убьет меня раньше, — потом мы пойдем с тобой к Маркусу, а от него сядем на автобус и разъедемся по домам. Хорошо? - Нет, не хорошо, — воспротивился Андре, и, откинув одеяло, решительно вскочил на ноги. Перед глазами сразу потемнело, несчастная голова взорвалась болью, и парень с ужасом понял, что сейчас потеряет равновесие и как мешок рухнет обратно. Ханси, конечно же, сразу же поняв в чем дело, подскочил к нему, и, обхватив руками, прижал к себе. - Не хорошо в том, что ты сейчас уйдешь, — осознав, что опасность миновала, Ан все-таки продолжил упрямиться, — а что делать мне? - Полежи-ка еще, — серьезно сказал Ханси, глядя Ольбриху прямо в глаза. – Ты бледный очень. Как бы сознание не потерял. - Нет уж. Не потеряю. - Уверен? - Разумеется! Я просто встал резко. А так, я в полном порядке. - Ну, тогда… — Ханси аккуратно довел Андре до ванной комнаты, а потом снова стал рыться в шкафу. Выудив оттуда что-то белого цвета, Кюрш протянул это Ольбриху, и невозмутимо сказал: — Сходи в душ. Я думаю, он тебя разбудит. Да и после вчерашнего… концерта будет хорошо освежиться. Только взяв в руки «что-то белое», Андре понял, что Ханси дал ему чистые трусы. Вот теперь он был точно готов потерять сознание. А лучше – просто исчезнуть отсюда и больше никогда не появляться. - Ха… Ханси… — в ужасе выдавил Ан, запоздало прикрыв руками пах: белое пятно на его черных трусах точно никуда не делось. Голова вновь стала кружиться, а лицо и уши словно бы вспыхнули самым жарким огнем. Как я мог об этом забыть?! Кюрш тут же, все с тем же невозмутимым видом подошел к нему и, обняв, успокаивающе похлопал по спине. - Ничего страшного Андре, это нормально, — прошептал он ему на ухо, но Андре едва услышал эти слова. Затем, сжав Ольбриха еще крепче, Ханси добавил: — Тебе было хорошо, и мне тоже. Тут нечего стыдиться. Даже не смей. Это останется только между нами двумя. Ан ужасно растерялся и все равно почувствовал немалый стыд, и лучшее, что он мог сейчас сделать – это медленно кивнуть. - Т-тебе было хорошо?.. — промямлил он. Кюрш не утрудил себя ответом, а лишь смачно и чуть дольше обычного поцеловал Ольбриха в щеку, оставив на ней влажный след. Андре воспринял это как «да», и, поддавшись порыву чувств, таких спутанных, неясных, но сильных, толкнулся лбом в грудь Ханси, отчего тот даже немного отшатнулся. Ольбрих дрожал, сам не понимая от чего. Может, от страха, может, от стыда, может… от возбуждения. Сейчас сказать наверняка было просто невозможно. Но чем ближе он прижимался к телу Ханси, и чем сильнее обнимал его Кюрш, тем скорее Ан успокаивался, и дрожь постепенно сходила на нет. «Нам ведь и, правда, нечего стыдиться», — все-таки признал Ольбрих, приходя в себя. – «Еще ранним утром я был так счастлив, что все это произошло между нами. Я не хочу ни о чем жалеть». - Что ж… Я пойду в душ, — негромко произнес Ан, наконец, мягко выбираясь из объятий Ханси. Тот улыбнулся и как-то странно посмотрел на него. Как-то… нежно. Андре готов был поклясться, что никогда не видел, чтобы Кюрш на кого-то когда-нибудь смотрел так. От осознания этого Ольбриху показалось, что его сердце, колотящееся как безумное, сейчас и вовсе выскочит и упорхнет прочь, поэтому, одарив Ханси улыбкой в ответ, Ан на всякий случай положил руку себе на грудь. Стук сердца стал еще ощутимее. - Будь там осторожнее, Андре, — строго напутствовал Кюрш. – Если будет плохо – вылезай и зови меня. Ах, да, вот полотенце… Я буду на кухне, меня не теряй. - Хорошо бы тебя никогда не терять, Ханси, — пробормотал Ан, проводив парня взглядом. Хорошо бы Ханси всегда был рядом, и никто бы им не мешал. Но разве ж это возможно?.. *** Конечно, все хорошее заканчивается, и очень скоро. Андре показалось, что вот это «хорошее» закончилось даже быстрее, чем просто скоро. Только ведь была ночь, самая прекрасная ночь в его чертовой жизни, а теперь все, сказка закончилась. Пока он мылся, Ханси починил полку в два счета (он сам не ожидал от себя такого) и даже успел переговорить с консьержем – извиниться, наговорить кучу комплиментов, и все такое в духе Ханси, — а потом собрал свои вещи, чтобы после визита к Маркусу Дорку сразу поехать домой. В итоге, сейчас оба парня вышли на улицу, и направились, как ни странно, на репетиционную базу — Ольбрих вовремя опомнился, что оставил там свою гитару. Сегодня был превосходный зимний день: снег лежал всюду тонким покрывалом, совсем немного морозило (Ханси, к счастью, додумался одеться потеплее, в отличие от вчерашнего дня), и лучи солнца время от времени игриво выглядывали из-за облаков. В целом, погода была отличной – то, что нужно в Рождество, как считал Андре. Но все-таки, этот чудный зимний день не мог развеять его печали, тяжким грузом лежащие на сердце. - Ты уже знаешь, что будешь делать на каникулах? – полюбопытствовал Ханси, пока Ан медленно, но верно начинал впадать в депрессию от предстоящей разлуки. - А?.. — рассеянно отозвался Ольбрих. – На каникулах? Я не знаю, не могу точно сказать. Наверное, как обычно мы с мамой куда-нибудь поедем… - Ах, ну да, точно… Куда вы крайний раз ездили? – Кюрш был явно заинтересован. - Ну, летом, вот, мы были в Испании, — пожал плечами Ан. Он, конечно, понимал интерес Ханси, и даже жалел, что сам не испытывает такого же энтузиазма по отношению к путешествиям. - И, разумеется, ты снова скажешь, что тебе там не понравилось? – подсказал Ханси, будто прочитав мысли парня. - Нет, там мне понравилось! Но, вот, само путешествие… все эти перелеты, переезды, смена обстановки... Это было скучно. И утомительно. Впрочем, это всегда скучно и утомительно. - Вот как, — закивал Кюрш, делая вид, что совершенно солидарен с Ольбрихом. – А что, скажем… если бы мы с тобой путешествовали? Только ты и я? Тебе все еще было бы скучно? Андре даже споткнулся обо что-то, настолько почему-то неожиданно для него было услышать это от Ханси. «Только ты и я»?! - Ну… — протянул Ан, совершенно растерявшись. Он как-то раньше даже не задумывался о том, что такое вообще возможно. Всю жизнь он путешествовал только с мамой, ну, может иногда с ее знакомыми и с детьми ее знакомых, но оттого поездки не становились интереснее – совсем наоборот, чужие люди раздражали и надоедали. Один Андре никуда не ездил, даже если бы сильно захотел — мама не пускала, что было неудивительно. Но вот, с Ханси… Это совершенно другое. - Я не могу сейчас ничего сказать, — уклончиво сказал Ольбрих, непонятно от чего начиная стесняться. Может, это было связано с тем, что путешествие с одним лишь Ханси подразумевало то, что они будут везде наедине только друг с другом, что не так часто случается в реальности. Обычно рядом с ними двумя всегда кто-то есть: какой-нибудь из Маркусов, Томен, Дамиан, проклятая Андреа, еще какие-нибудь люди… да кто угодно! А те моменты, когда они оба одни, и им совершенно никто не мешает, не прерывает, не отвлекает, можно, наверное, пересчитать по пальцам. И вот, если они поедут вместе куда-нибудь, то тогда ведь появится просто куча времени, которые они будут уделять только друг другу. И это… пугало. - Вот, если бы мы действительно съездили куда-нибудь вместе, то я бы смог уверенно ответить, скучно это было или нет, — договорил Андре, все-таки взяв себя в руки. - Ловлю тебя на слове, дорогуша, — Ханси хитро улыбнулся. – Даю слово, что устрою нам совместное путешествие, и, более того, ты не посмеешь сказать, что тебе было скучно! Андре невольно улыбнулся в ответ. Энтузиазм Кюрша не мог не заражать его, да и, в конце концов, Ольбрих отлично знал, что с Ханси никогда не бывает скучно, а потому, конечно же, эта его идея уже заранее была обречена на успех. - Я тоже ловлю тебя на слове, Ханс. И уже жду путешествия! - И куда бы ты хотел? - В Диснейленд! - О, Андре, кто же из нас больший ребенок? – демонстративно закатил глаза Кюрш и рассмеялся. - Ты, конечно! – возмутился Андре. – Диснейленд не только для детей, если что. - Верю-верю, моя сахарная принцесса, Микки Маус и карусели – развлечение исключительно взрослое… — согласно кивнул Ханси, моментально притворившись совершенно серьезным. - Ах, вот как! Не буду больше с тобой мультики смотреть. Только взрослое кино. В следующую секунду Кюрш разразился таким невообразимо диким и громким смехом, что некоторые прохожие, которые и так странно косились на них, решили обходить эту парочку стороной. Лицо Андре вобрало в себя все оттенки красного на этом свете. - Прости, — быстро сказал Ханси, вытирая непрошеную слезинку с уголка глаза. – Наверное, ты имел в виду не то, о чем я подумал. Андре, насупившись, молчал. Какой черт дернул его за язык сказать такое, когда он упорно старался избегать подобных тем?! Да еще Ханси, извращенец этот. Действительно ведь, Ольбрих даже не сразу осознал причину, по которой Кюрш впал в состояние безумца, истерически хохочащего над чем-то, ему одному известным. А когда осознал – захотел провалиться сквозь землю. Однако это состояние тоже на удивление быстро сменилось. Хоть Андре и изображал надутого индюка, на деле он не чувствовал никакой обиды на Ханси, только злился немного на себя, а в то же время... ему вдруг тоже стало смешно. - А может, именно это я и имел в виду. Думаешь, я такая фиалка нежная? — неожиданно для себя и для Кюрша заявил Ольбрих. Ханси, пивший в этот момент воду из бутылки, которую прихватил с собой из общежития, тут же всю эту воду выплюнул на тротуар, закашлявшись. Андре похлопал его по спине, и, едва заметно улыбнувшись, произнес: - Прости. Тут уж пришел черед Кюрша ошарашено молчать. «Явно не ожидал такого поворота», — усмехнулся про себя Ольбрих. Что ж, пусть Ханси знает и готовится к тому, что он, Андре, не пальцем деланный, и всем таким белым и пушистым кажется только на первый взгляд. Оставалось, правда, надеяться, что это не оттолкнет Кюрша. Хотя… Несколько минут спустя Ан внимательнее присмотрелся к Ханси: кажется, тот уже немного улыбался. Решив, что нельзя позволять ему снова заговорить о все еще смущающих интимных темах, Ольбрих поспешил сменить тему разговора: - А ты что на каникулах делать будешь? - Наверное, работать на новую посуду для кухни в общежитии, — немного подумав, вздохнул Ханси. – Хотя мне не совсем этого хочется, ведь к нам с мамой на эти каникулы приедет куча родственников, что случается все реже и реже… Не хотелось бы обделять их своим вниманием. Ан в который раз с сокрушением подумал о том, как мало он знает о Кюрше. - Куча родственников? – только и переспросил он с недоумением. Ольбрих привык к тому, что Ханси, как и он сам, единственный ребенок в семье, однако Андре как-то не учитывал то, что у Кюрша могут быть тети, дяди, двоюродные братья и сестры… что ж, кажется, сейчас придется все-таки узнать обо всем этом. Если Ханси пожелает, конечно. - Да-а, у меня очень много родственников, я даже не знаю, вспомню ли сейчас всех, — хохотнув, Кюрш потом сразу же стал серьезным. – Две бабушки и дедушка, конечно, тетя и дядя по маме, а от них два брата и одна сестра, которая живет не в Мербуше, к сожалению, — стал перечислять он, загибая пальцы. – Потом по папе два дяди и тетя, и с их стороны три сестры и три брата! И это еще не считая, что у некоторых есть свои дети… - Они все из Крефельда? Ну, не считая сестру? - Поначалу, мы все — я, мама, папа, его братья и сестра со своими детьми, а также дедушка и бабушка — жили в Мербуше, Ан. В одном доме, — заметив, как Ольбрих изменился в лице, Ханси вновь рассмеялся. – Что, не ожидал, а? - О-ох… У вас там какой дом-то был? Замок что ли? – пораженно спросил Андре. - Ах, если бы! И почему «был»? Ты удивишься, но я сейчас до сих пор живу в этом «замке». - Что? Серьезно? - Да, я не шучу. Вот только, я бы не назвал наш дом таким уж огромным — замком, как ты сказал, — а особенно для четырех семей. По сравнению с замком – это так, сарай… Но мы не жаловались. Жили все вместе, не без скандалов, конечно, но зато лично мне всегда было с кем погулять, пообщаться, наделать всяких пакостей… эх, детство, — вспомнив прошлое, Ханси тепло улыбнулся. - Ты и один пакостишь неплохо, — хмыкнул Ан, а улыбка Ханси стала еще шире. – Но почему вы все вместе жили? - Так получилось. Папа с братьями и сестрой росли в этом доме, и, за неимением средств, собственные семьи завели там же. Конечно, это полный бедлам – жить вот так в куче в этом ужасно тесном, как мне всегда казалось, доме. Но у всего есть плюсы… В конце концов, потом все стали разъезжаться, и в итоге вышло так, что мы с мамой и папой остались втроем в доме, который в итоге наоборот стал казаться мне большим и необычайно пустым. Поэтому я очень радуюсь, когда мы все снова собираемся, как раньше, хоть только и по праздникам. В обычные дни мы мало видимся. По крайней мере, я. Мама чаще встречает кого-то из них, ездит к ним в гости. - А тебе что мешает? - Учеба! И не только моя. Все мои братья, сестры, возрастом почти как я, а то и старше, и все они работают или учатся. Вот и выходит, что только по праздникам и каникулам нам удается увидеть друг друга. - Ну, все равно, ты мог бы попытаться. Если бы у меня была такая куча родственников… - О, хочешь, я тебе это устрою? – жизнерадостно предложил Ханси, немного подскакивая на ходу. – Приезжай к нам на каникулах, я познакомлю тебя со всеми, скажу, что ты наш новый член семьи. Вот увидишь, тебя сразу все полюбят, и у тебя сразу появится много родственников! Они будут заваливать тебя письмами, названивать тебе, а, когда мы будем собираться за одним столом, то каждый из них будет пялиться на тебя и говорить: «Ой, какой ты большой уже! Я помню тебя еще маленьким. Такой милый был мальчик, славненький, добрый. А знаешь, я вспомнил, что когда тебе было лет шесть, ты поругался со своей мамой и в знак протеста при всех написал на ковер»… Потом все такие дружно хохочат за столом, ты краснеешь, и тут кто-то решает сменить тему, и начинается еще более веселое: «А тебе сколько лет? Восемнадцать? А где же твои невесты? Женишься скоро, наверное? Как детей назовешь? Вот брата прадеда троюродной сестры моей матери звали Гюнтер, думаю, тебе стоит назвать так своего сына…». Закончить Ханси не смог, потому что был перебит неожиданным взрывным смехом Ольбриха. - Подожди-подожди… — остановившись на месте, Андре согнулся от хохота пополам, и еще около минуты посмеивался, одновременно пытаясь отдышаться. – Подожди… Вот эта история про ссору с мамой и ковер… это правда? - Блин, Андре, я думал, ты не обратишь на это внимание, потому что не это было фишкой в моем повествовании! – возмутился Кюрш, скрестив руки на груди. - Это правда? - Андре, ты невоспитанный, не надо таким быть! - Ханси, ответь мне, — настаивал Ан, даже не пытаясь скрыть широкую улыбку. - Бла-бла-бла, я тебя не слышу, — как ребенок, закрыв уши ладонями, Ханси отвернулся и нахмурился, став похожим на надутого индюка. - Ханс Юрген Кюрш! - Ан Юрген Ольбрих! - Я не Юрген, — возразил Андре. - А я не виноват, что мне пришлось написать на ковер, меня вынудили обстоятельства! Все, доволен? О том, что Ольбрих был доволен, Ханси оповестил его очередная вспышка безудержного смеха. - Какой же ты козел, Андре… — беззлобно отметил Кюрш, и полуулыбка, мелькнувшая на его лице, только подтверждала, что он ни капельки не злится на Андре. Как на него можно злиться? *** - Долго мы еще тут будем? – поинтересовался Тео у Зипена уже, наверное, сотый раз за все время после окончания концерта. Это было просто какое-то безумие. «Официально» концерт закончился около часа ночи, но некоторые исполнители и публика не желали расходиться еще ближайшие часа два. В принципе, это было логично: все-таки концерт был в ночном клубе, и тогда как раз была ночь, что для многих присутствующих могло означать продолжение банкета. И все бы ничего, если бы Маркус преспокойно ушел домой на заслуженный отдых, но отец ему уйти не позволил, потому что после ухода посетителей ему была жизненно необходима помощь сына в уборке, оценивании нанесенного ущерба инвентарю, в подсчитывании прибыли (хоть так называемый фестиваль и задумывался как бесплатный, но герр Зипен все-таки решил сделать вход платным в день концерта), и всем таком прочем. Конечно, можно было бы специально для этого нанять людей, но Грегор Зипен решил экономить до конца, чтобы, как он сам сказал «наша семья достойно отметила Рождество». Вот так и вышло, что Маркус практически без сна торчит здесь, в этом дрянном клубе с самой ночи. Тео хоть и сволочь, как постоянно думал о нем Марк, но никуда не ушел – поначалу он терпеливо и почти молча помогал Зипену и его отцу во всем, однако под утро ему стало это все надоедать. Как раз примерно тогда и началось его нытье. И хотя потом оба парня ненадолго заснули в подвале для репетиций, этот короткий сон до обеда не принес облегчения – спать захотелось еще сильнее. И Зайдель снова стал доставать Зипена. - Я думаю, что уже нет, Тео, — раздраженно ответил Маркус, подметая деревянный пол. В самом клубе они уже убрались, но в этом подвале, где репетировала не одна группа, было достаточно грязновато, вот он и решил это исправить. Вообще в последнее время к нему вернулось дикое желание все сделать чистым и вылизанным (какой-то месяц-другой назад оно почему-то исчезло), вот Марк и убирался везде, где ему виделась грязь и неопрятность. - Если тебе так хочется уйти, то давно бы это сделал, потому что в самом клубе помощь уже не нужна, — добавил он. - Я бы ушел, — потянувшись, ответил Тео, который все это время сидел, развалившись, на маленьком диванчике. – Но мне жаль тебя и твоего отца. Столько мороки не из-за чего. Надеюсь, ты больше не будешь слушать всяких младшеклассников с их безумными идеями типа бесплатного фестиваля. - Это была нормальная идея. - Ага, для ненормальных. - Хватит, Тео, — нахмурился Маркус, выбрасывая содержимое совка в мусорный пакет. – Сам-то ты ничего путного не предложил, зато как других критиковать – пожалуйста! Это был нормальный фестиваль, славу на весь город наш клуб точно заработал, а это и была главная идея. - Ага, но потерь теперь наверняка больше, и никакая эта «слава» не поможет. - Поживем – увидим. Маркус продолжил уборку в полном молчании. Чертов Тео до ужаса раздражал его, выбешивал, и, что самое грустное, больше всего Марка бесило то, что Зайдель высказывает его худшие опасения, как, например, то, что отец больше потерял от этого фестиваля, чем получил. Хотя с другой стороны – Грегор ведь не глупый, знал, на что шел… но все-таки. - Долго будешь хмурый и сердитый ходить? – спросил Теодор невозмутимо, приглаживая свои длинные светлые волосы. - Пока ты не прекратишь себя вести, как последний ублюдок, — огрызнулся Маркус, и для пущей убедительности замахнулся на Зайделя веником. - О, значит долго. Не размахивай тут грязью. - Отвали. После короткого молчания, Тео заговорил каким-то чересчур приторным и непривычным голосом: - Не злись, кудрявый, глубоко вздохни, успокойся, и иди ко мне. Маркус закрыл глаза и вздохнул, как попросили. Сейчас перед ним стоял серьезный выбор: наорать на Тео, излив на него всю свою усталость, злость, обиду, грусть и невесть что еще, либо в очередной раз стерпеть и, поддавшись уговорам этого слащавого парнишки, успокоиться. На время, правда. Второе все-таки победило с небольшим перевесом. Повернувшись к Тео лицом, Маркус медленно, и словно настороженно, подошел к нему. - Хватит звать меня кудрявым, либо я не ручаюсь за последствия, — предупредил Зипен. Конечно, Зайдель звал его кудрявым не просто так: у Марка и правда вились волосы, и с каждым годом все сильнее, но, тем не менее, его по непонятной причине ужасно раздражало, когда Тео его так звал. «У меня есть имя, в конце концов!» - Да-да, я понял, — кивнул Тео, и, схватив Маркуса за руку, рывком дернул на себя, отчего Зипен стал терять равновесие, и в итоге приземлился точно на колени к Зайделю. – Только не нервничай, моя сахарная девочка. - Я не нервничал, — Марк потер глаза, слипающиеся от усталости. Невероятно хотелось спать. – Но было бы очень мило, если бы перестал придумывать для меня всякие дурацкие прозвища. Я не девочка. И не сахарная. - Слишком уж ты серьезный. Хочу напомнить, я тоже не спал всю ночь, однако держусь лучше, чем ты. - Поздравляю. - Точно не сахарная. Горькая и гадкая, как лекарства, — немного подумав, добавил Тео и скривился. Действительно, кому, как не ему – человеку, полжизни проведшему в больницах из-за хренового иммунитета — знать, насколько гадкие и горькие бывают лекарства… о да. - Только не плачь. - Ты успокоишь меня? Конечно, он его успокоит. Как бы ни хотелось верить в любовь, во всякие там чувства, Маркус в глубине души был готов признать, что одна из причин, по которой он все еще терпит Зайделя – это… жалость? Когда Тео болеет, его действительно хочется пожалеть, и порой у Зипена возникает чувство, что тот и не против. Будет вернее сказать, он хочет, чтобы его жалели. Хочет этакого внимания к своей особе. А Маркус со своим мягким сердцем (хоть бывает и сложно в это поверить) просто не может безразлично стоять в стороне. Он заботится о Тео, пусть и в своей странной манере, проводит с ним как можно больше времени, в общем, делает все, чего ждет от него Зайдель. Он всегда так делает. Вот и сейчас, отлично понимая, на что намекает Тео, Маркус безо всяких колебаний наклонился к нему, и, положив руки ему на плечи, коснулся губ Зайделя своими губами. «Теперь типа идеальная парочка, не считая того, что оба парни», — мрачновато подумал Марк. Потому что в реальности все было не так идеально. Даже если отбросить в сторону проблему того, что они оба одного пола (впрочем, ни для кого из них это и не было проблемой). А что в их отношениях есть, кроме жалости? Да, Тео тоже жалеет и утешает Маркуса, когда тот в этом нуждается, и в основном, это происходит из-за проблем в семье или на учебе, ну, и в их группе, конечно. В этом они привязаны друг к другу. Но есть ли что-то еще? Зипен иногда думал об этом, но эти мысли вводили его в тоску, потому что в голову ничего не приходило. Друзья из них так себе. Марк не мог доверить Тео и половины своих секретов, потому опасался, что тот их обязательно кому-то расскажет, и все это обернется против Зипена. Своими мечтами Маркус почти не делился с Зайделем по той же причине. Да, они общаются, но темы для общения всегда ограничены: семья, друзья, школа, музыка, кино, иногда книги. Ничего нового. Совместные прогулки случаются редко – в их компании обязан присутствовать хотя бы еще один человек, чтобы, как сказал Тео, «никто не подумал, что между нами что-то есть». О, Зайделя не беспокоит его ориентация, его беспокоит то, что скажут об этом окружающие. Он невероятно переживает за свою репутацию, и в этом его нельзя было винить. Посему, отношения у этих двоих выходили какие-то… странные. Мягко говоря. Оба друг для друга — что-то вроде поддержки в трудные минуты жизни, и то, поддержка эта была так себе, «на троечку». Толковое общение выходит нечасто. Дальше поцелуев они почти не заходили — как выразился Тео, «ты, Маркус, не только по гороскопу дева, но и в жизни. Самая натуральная девчонка, которая всего боится». Пусть это и так, зато Марк мог себе спокойно сказать, что он ни о чем не жалеет, однако точно бы пожалел, если бы у них с Тео было что-то эдакое. Не самые приятные мысли прервались, когда Маркус услышал чьи-то шаги и голоса. Так как такое случалось не в первый раз, он на автомате оторвался от Тео и быстро пересел на соседнее место на диване. Буквально через несколько секунд вошли двое парней, из-за которых Тео негодовал сильнее всего, и это невольно передалось и Зипену. «Одному бутылкой в башку зарядили, из-за чего у твоего отца могли быть проблемы, второй убежал с ними драться и пропал, из-за чего у твоего папки тоже вполне могли появиться неприятности, а потом они просто свалили и все, даже не извинившись!» — это было лишь короткое содержание всей речи Зайделя, показывающей, как сильно он был тогда возмущен. Маркус молчал, не зная, что и сказать, так что потом они эту тему как-то закрыли. Но раз теперь пришли сами герои этой темы, то жди беды… - Привет! — необычайно радостно для раненого поздоровался Андре. Щеки у него раскраснелись от, вероятно, мороза (Марку пока что так и не довелось выйти на улицу), волосы были растрепаны, зато на лице сияла довольная улыбка. Не менее довольным выглядел и Ханси, стоявший рядом. Тео, однако, был их полной противоположностью, и сейчас он стал таким мрачным и хмурым, что Зипен тут же сообразил – до скандала недалеко, а потому поспешил вмешаться. - Привет, — суховато сказал он в ответ, поднимаясь с дивана. – Что-то случилось? Кому-то снова попали бутылкой по голове? Вы, конечно, извините, но мы тут прибираемся… - Сидя на диване? – встрял Ханси, и был удостоен убийственным взглядом Тео. – Или передышка? А, ну отдыхайте, ребята… - На самом деле мы пришли забрать мою гитару, — Андре, видимо, немного сник из-за тона Марка, и тот даже ощутил легкий стыд. Как бы там ни было, в конце-то концов, Андре-то не виноват, что они с Зайделем не спали, а убирались. Да и что в Ольбриха бутылку кинули – тоже не его вина, тут Тео, конечно, был неправ. - А-а… — протянул Маркус несколько растерянно и огляделся, в поисках гитары. – Давай я ее тебе положу в чехол… - Да не надо, — отмахнулся Ан, и сам поспешил заняться этим делом. Ханси же, не теряя времени зря, плюхнулся на место рядом с Тео, и без всяких прелюдий сразу же начал говорить достаточно деловым тоном: - Слушай, мне тут сказали, что твоя бас-гитара, на которой я играю на репетициях, тебе не нужна. Я прав? - Я ее не отдам кому попало, — окрысился тут же Тео. - А продашь? - Нет. - Эй, друг, но я же не «кто попало»! — попытался убедить его Ханси. - Я тебе не друг, — отрезал Зайдель. — Для меня ты именно «кто попало», очередной нерадивый идиот, возомнивший себя музыкантом и всерьез верящий, что из него выйдет что-то стоящее. А для этого надо трудиться, самому зарабатывать деньги и на них покупать себе гитару. И вообще, радуйся, что я хотя бы на репетициях позволил тебе играть на моей басухе, и не наглей. После непродолжительного молчания, насупившийся Ханси буркнул: - А-а, я понял. У вас тут собрание злюк, да? - Скорее собрание невыспавшихся, — невесело усмехнулся Маркус. - И заебавшихся, — добавил Тео. – Убирался бы вместе с нами – Кюрш, да? Глядишь, я бы еще подумал, стоит тебе ее продавать или нет. - Я вчера был… не в том состоянии, — уклончиво ответил Ханси. - Пьяный вдрызг. Впрочем, чего еще можно ожидать, от таких, как ты. Когда Кюрш уже открыл было рот, чтобы высказать что-то, вероятно, резкое в ответ, то заговорил Андре: - Ханси, пойдем. Я уже все. Маркус был уверен, что тот начнет спорить, выяснять отношения или что-то еще — одно его выражение лица об этом говорило, — однако вместо этого он лишь сердито взглянул на Тео, и, вскочив с места, направился следом за Андре к выходу. - Счастливого Рождества, — тихий голос Андре было едва слышно. - Счастливо оставаться, пафосные придурки, — бросил он и гордо удалился. «Расстроился», — рассеянно подумал Зипен, провожая Кюрша взглядом. Марк почувствовал какое-то подобие сожаления по отношению к Ханси. У него ведь наверняка просто нет денег на новую гитару, а если ему идти работать, то это означало забросить учебу, что тоже далеко не отлично. И потом, Ханси все-таки казался Маркусу не таким идиотом, каким его сейчас пытался выставить Тео. Он достаточно быстро учится играть на басу, вокал его, хоть и оставляет желать лучшего, все-таки был не очень-то плох. Ну, и по крайней мере, Кюрш не такой противный и эгоистичный, как Тео, черт возьми, и с ним всегда можно о чем-нибудь поговорить. - Все-таки ты ведешь себя как последний ублюдок, — заявил Зипен, повернувшись к Зайделю. - Я этого и не отрицал. - Тебе что, гитару ему жалко продать? Ты уже третью покупать собрался. - Я же сказал, что не продам ее кому попало. Она немало значит для меня, — лениво отмахнулся Тео. - Да ты просто вредничаешь. - Может быть. - Тео. - Нет. - Теодор, чтоб тебя, Зайдель! – тут уже нервы Маркуса стали сдавать. – Как я вообще общаюсь с таким самовлюбленным эгоистом, не имеющим к людям хотя бы капельку уважения?! - О, ты еще и целуешься с ним, — усмехнулся Тео. - И зря! – крикнул Марк, еще сильнее разозлившись. – Ты меня уже достал за сегодня, понятия не имею, как вообще терплю тебя. Шел бы давно домой и не портил бы никому настроение. - Вот как ты заговорил уже? - Да, представь. Я ненавижу, когда ты оскорбляешь людей ни за что. Меня это невероятно бесит, и я не раз просил тебя больше не делать так. Ханси подошел к тебе и нормально попросил, но тебе нужно было показать свой ебучий характер! - Не всем повезло быть такими паиньками, как ты. - Знаешь что? - Что? - Я тебя ненавижу, Тео. Пошел ты нахер, — и, не медля больше ни секунды, Маркус развернулся и быстрым шагом устремился наверх, в клуб, оставив Зайделя в одиночестве. *** С того момента, как они вышли из клуба, Ханси не произнес ни слова, только хмурился и тяжело вздыхал время от времени. Андре, не в силах больше смотреть на эту картину, решился заговорить первым: - Даже не смей принимать его слова близко к сердцу. - Уже посмел, — буркнул Ханси. - Ну и дурак! – в сердцах воскликнул Андре, но Кюрш от этого стал только еще мрачнее. Остановившись, Ан остановил и Ханси, придержав его руками за плечи. Они находились в совершенно безлюдном переулке, меж старых домов, потому что Кюрш додумался пойти какими-то одному ему известными партизанскими тропами, но теперь, наверное, это даже было лучше. - Посмотри на меня, — попросил Андре. В первые несколько секунд Ольбриху показалось, что Кюрш не послушается из-за своей вредности, но затем, в очередной раз тяжко вздохнув, он поднял голову и поглядел на Андре. - Хорошо, — Ан тепло улыбнулся, но, видимо, в этот раз Ханси это не тронуло (ну, или он старался делать вид, что не тронуло). – Ханси… Не стоит слушать кого попало. Неужели ты не видишь, что он просто зазнался и смешивает с дерьмом всех, кто… ну, ниже его по статусу? Как ему кажется. - Вижу. - Тогда в чем дело? - В том, что он в чем-то прав. - Чего?! Снова вздохнув, Ханси неспешно прошел несколько шагов вперед, а затем, остановившись, задрал голову к небу, которое вновь затянуло тучами, и негромко сказал: - Я и правда слишком много возомнил о себе. Музыкант, вокалист… Да, я черт возьми, постоянно думаю о том, как мы с моей группой будем выпускать альбомы, давать концерты, где будут толпы фанатов, обожающих нашу музыку… Мне, блин, даже сны такие снятся едва ли не каждую ночь! А что на деле? - На деле мы уже дали один концерт и придумали одну песню, а ведь, нашей группе меньше полугода! – рьяно возразил Андре. – В то время как их группе уже… не помню сколько им лет, но ничего своего они не играют! - Зато они хорошо играют. А их вокалист хорошо поет, — Кюрш, по-видимому, так просто не желал сдаваться. - Все сразу не приходит, Ханси, — покачал головой Ольбрих. Какой же Ханс все-таки наивный бывает. Прямо как ребенок, ага. — Я могу понять тебя, все-таки музыка – твое страстное увлечение, и, конечно, тебе хочется всего и сразу, и побыстрее. - Нет! Ну, то есть, может и да… Нет, я знаю, что я должен много трудиться, но в такие моменты руки просто опускаются, — с явным отчаянием сказал Ханси, переведя взгляд на Ана. – Мне обидно. - И на нашей улице будет праздник. Когда-то и ты посмотришь на Тео, и с самодовольным видом скажешь ему, что не продашь ему свою невероятно крутую басуху, — ласково произнес Андре, подойдя поближе. – А может, ему и не будет нужна басуха, потому что он станет каким-нибудь офисным планктоном, который замкнулся в круге дом-работа. Он в свои двадцать пять будет хвастаться кучей детишек, измазанных в какашках, а ты будешь втайне усмехаться над ним, потому что ты, в отличие от него, успеешь объездить если не весь мир, то в парочку стран заглянешь точно, где будешь дарить людям свою музыку. Просто нужно сейчас стиснуть зубы и стараться изо всех сил. Я… я уверен, что так и будет. Ханси все-таки улыбнулся. Однако Андре решил не останавливаться на этом. - И к тому же… меня ты заполучил довольно-таки быстро. - Еще нет, — неожиданно посерьезнел Ханси. – Еще не заполучил. И я не в том смысле, о котором ты можешь подумать… Я хочу сказать, что полностью заполучу тебя тогда, когда ты сможешь довериться мне на все сто. Когда больше не будешь во мне сомневаться, а сейчас это не так, я знаю. Но тут я тоже буду стараться, обещаю. - Я тоже буду стараться. Нам обоим есть над чем поработать, да? - Точно. - Тогда иди сюда, — Ан развел руки в стороны, а затем заключил Ханси в объятия, уже в который раз за день. И ему было все мало. Хотелось обнимать Кюрша постоянно, это умиротворяло и приносило счастье, которого раньше Ольбрих не ведал. - Ты меня утешил, — тихо сказал Ханси. – Спасибо. - Я всегда буду тебя утешать и поддерживать. - И я тебя. - И приглядывать за тобой, чтобы ты не делал дурацких поступков. - Да, мам. Оба негромко рассмеялись. - А мыть будешь меня? — хитро поинтересовался Ханси. - О да! Конечно, Ханси! – воскликнул Ан. – Да я с тобой в ванную даже заходить больше не буду! - А если я тебя буду мыть? - Ханси! - Ну чего? Я просто прикидываю, какие у меня перспективы в ближайшее время… - Пока что – получать подзатыльники за любые неуместные предложения, — Андре подкрепил свои слова делом, несильно шлепнув Кюрша по затылку. – А вот, когда конфетно-букетный период закончится, тогда я уже буду воспринимать тебя всерьез… - А когда он закончится? - Откуда мне знать? Может, он несколько лет будет… - Нет, это долго! – наигранно возмутился Ханси. – Назови мне дату, до которой я должен быть примерным мальчиком. - О господи, Ханси… - Дата! - Двадцать первое августа! - Почему именно двадцать первое? - Откуда я знаю?! Двадцать один – это было мое число в списках на поступление, а в августе у тебя день рождения… - Ну, тогда я уже в ожидании двадцать первого, — возвестил Кюрш и стал подскакивать на месте. Андре немного хмуро смотрел на него, не понимая, к чему это все вообще. Их разговор зашел в неясное для Ольбриха русло. С одной стороны, Ханси как будто бы прозрачно (чрезвычайно прозрачно) намекал на… гм, секс? Но с другой – неужели он такой похотливый и думает только о сексе? - И что будет двадцать первого? – тупо спросил Ан. - Не знаю, — жизнерадостно ответил Ханси. – Но что-то точно должно быть. «Конфетно-букетный период» же закончится! Может, тогда ты попытаешься меня подружить со своей мамой, может я психану, украду тебя, и мы уедем жить в лес, как отшельники и как семейная парочка… - А такая идея мне нравится… - Ну, вот видишь! Случиться может всякое. Осталось только дождаться двадцать первого. - Хорошо, дождемся. А сейчас пойдем, наконец, к Маркусу. - Один момент. Не медля больше ни секунды, Ханси умчался за угол дома, и Андре, решивший, что другу вдруг захотелось отлить, остался стоять на месте, глядя по сторонам. Дома вокруг, хоть и старые, но их внешний вид как-то освежали окна, завешенные разноцветными гирляндами. Снег, лежащий на подоконниках и на крыше, придавал домам еще более праздничный вид, и Андре невольно задумался, как там мама его, уже, наверное, вовсю готовится к Рождеству, проклиная своего шатающегося непонятно где сына. Вспомнив о маме, Ан также задумался об еще одной проблеме – своей голове. Нужно будет каким-то образом скрыть рану на макушке, а затем совершенно тайно попасть в больницу, где ему снимут шов. Правда, если снимать шов в Дюссельдорфе, то уже появлялась вероятность, что мама об этом узнает – у нее были знакомые и там. От мыслей Андре отвлек шорох, раздавшийся из-за угла дома, откуда неторопливо вышел Ханси, прячущий что-то за спиной. - Что у тебя там? – поинтересовался Ольбрих. - Мм… — замялся тот и встал на месте. – Что-то. - Поиграем в угадайку? - А давай. - Снежок? Ты хочешь запустить в меня снежком? – подозрительно сощурился Ан. - Ну… неа, — качнул головой Ханси и расплылся в улыбке. – Но спасибо за идею. - Не получится, я теперь за тобой следить буду. - Какая печаль!.. - Ладно, что там еще может быть? Веточка, которую ты принял за волшебную палочку? Сильмарилл? - К сожалению ни то, ни другое. Но я не отказался бы от сильмарилла... - О, я бы тоже. А вообще… у меня закончилась фантазия, — Андре вздохнул. – Ты не расскажешь, что у тебя там? - Я очень-очень вредный ребенок, — серьезно ответил Ханси и потоптался на месте. - Надо заняться твоим воспитанием. А сейчас, раз ты такой вреднючий и не хочешь мне говорить, что ты там успел свистнуть, пойдем к Маркусу, — и, развернувшись, Андре неспешным шагом направился вперед, ожидая, что Кюрш догонит его. Он действительно его догнал, но только вместо того, чтобы идти рядом, схватил Ольбриха за руку и резко повернул его к себе. - Ой! Ты чего? – вздрогнул Андре и удивленно уставился на Кюрша. - Он больше не хочет прятаться, — вид у Ханси был… неожиданно стеснительным. Несколько мгновений Ан просто пялился на его лицо, искренне не понимая, о чем, черт возьми, речь и чем вызвано такое изменение в его настроении, и только потом заметил, что Кюрш протягивает ему что-то. Цветок… Ромашку. Она уже увядала и парочки лепестков на ней явно не хватало, однако этого было достаточно, чтобы у Ольбриха голова пошла кругом. - Это он тебе сказал? – выпалил Андре первое, что успел придумать. «Что происходит?!». - О да, Ан, — как-то нервно рассмеялся Ханси. — Он сказал: «мне так холодно, забери меня, пожалуйста, и отдай кому-нибудь, кто сможет меня согреть своими теплыми руками». И я не смог ему отказать, тем более что знаю одного человека, у которого самые теплые руки. И сердце. Такое горячее, я бы даже сказал. Что угодно растопит. Андре молчал. Он был просто сражен наповал, и не мог найти ни единого слова, чтобы ответить хоть что-нибудь. Он неотрывно глядел Кюршу в глаза, думая, что он снова шутит, как обычно, но краем сознания понимал, что нет, это не шутка. Не в этот раз. Ханси бережно вложил погибающий от холода цветок в руки Андре, а затем, невероятно крепко сжав их в своих руках, заглянул Ольбриху в глаза. И взгляд у него был такой… решительный и взволнованный одновременно. «Он никогда таким не был. Никогда прежде». - Ханси… с-спасибо, — только и смог пролепетать Ан, и тут же снова вздрогнул: Ханси, такой дикий и непредсказуемый, неожиданно сорвался с места и убежал куда-то за спину Андре. Тот, обернувшись, с совершенным недоумением стал наблюдать за тем, как Кюрш старательно карабкается на гору досок, оставленных кем-то, вероятно, для ремонта одного из деревянных домов. - О нет. Ты упадешь, — только и смог тяжело вздохнуть Ольбрих, подойдя поближе и готовясь, если что, ловить своего странного друга (парня). Кюрш не отреагировал на это. Он выпрямился, а потом все смотрел и смотрел на Андре, и казалось, что это длилось ну очень долго, но Ан не смел нарушить тишину. Ханси стоял на этих досках с таким видом, словно он долбанный супергерой, который сейчас будет спасать мир, но Ольбриха эта мысль даже не улыбнула. Он был ужасно растерян, и ему думалось, что все это не взаправду, это все как-то слишком невероятно и ничуть не похоже на реальное событие. Такого не бывает. - Ха… - Я люблю тебя, — громко и четко сказал Ханси, глядя Андре в глаза. Его голос немного дрожал, но в нем была явно слышна уверенность, которой Ольбрих никак не ожидал. Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшее время. У него закружилась голова и жар заполонил все его тело. «Не сон». Взгляд Ханси был все таким же решительным. «Он ведь так боялся это сказать». - Ты… ты должен это знать, — сглотнув, продолжил Кюрш. Казалось, что он и сам начал дрожать. – И ты должен знать, что это не пустые слова. - Я знаю это, Ханси, — медленно проговорил Ан, подойдя еще ближе. – Я верю, что твои слова отныне больше не будут пустыми. Он протянул руку, чтобы помочь Ханси слезть, не сломав себе ногу-другую, а затем, после нескольких мгновений молчания, Ан глубоко вздохнул и, начав обмахиваться ладонью, пробормотал: - Я сейчас упаду и скончаюсь на месте. Он, в принципе, и не соврал: ноги действительно стали подкашиваться. - Ты любишь меня? – спросил его Кюрш, обвив руками, и прижав к себе. - Что?! – голос Андре сорвался и походил на визг. – А ты как думаешь? - Я думаю, что такую сволочь, как я, сложно любить. Или даже невозможно, — покачал головой Ханси. Возможно, он пытался шутить, но сейчас Ан не мог воспринимать шутки. - Я тебя ударю сейчас, — пригрозил Ольбрих, пытаясь бороться со всем этим потоком чувств, который сейчас бурлил в нем. Это оказалось тяжело. – Такого человека, как ты, можно только любить! - Бить и любить? – на лице Кюрша промелькнула улыбка, и в этот момент Андре показалось, что земля сейчас окончательно уплывет из-под его ног, и он упадет.. ну, может, в небо?.. - Только любить, — прошептал он, и, обхватив руками щеки Ханси, прямо-таки жадно набросился на него, впившись в его губы, — такие желанные и сладкие губы, — поцелуем, который будоражил, возбуждал, заставлял кровь вскипать в венах, от которого кружилась голова, и напрочь сносило крышу. Кюрш тоже не стал держать себя в руках, он был эмоционален и резок, но Андре это понравилось до дрожи во всем теле, которым он поддавался вперед, к Ханси. И было уже плевать, чем это все закончится. Сейчас им было хорошо, им было просто великолепно целоваться здесь, в этом безлюдном переулке, в канун Рождества, на которое оба они получили самые лучшие подарки. Друг друга.***
К дому Маркуса Дорка пришлось уже бежать. Будь воля Ханси, он бы не отпускал Андре до тех пор, пока окончательно не насладится моментом, но, — как потом мудро заметил сам Ан, когда Кюрш с явным разочарованием поделился своими мыслями — этим моментом они не насладились бы никогда. И вообще, лучше растягивать удовольствие — тоже слова Андре, и Ханси хотелось бы быть с ними согласным, но это было нелегко. О да, свежа еще в памяти была эта ночь, после которой он как-никак чувствовал стыд перед Ольбрихом. Потом он все-таки смирился, да и, в конце концов, сам же верно подметил, что стыдиться тут нечего. Им ведь обоим было хорошо. Вот только, этого было мало. Просто нереально мало. И этот их поцелуй на улице, который вновь пробудил в Ханси его… потребности, лишний раз это подтвердил. Он, несомненно, понимал, что находится в таком возрасте, когда гормоны шалят, и все такое, но это понимание не успокаивало его совсем. Кюршу хотелось еще сильнее сблизиться с Ольбрихом, и не только доставлять ему удовольствие, но и получать взамен. Ему хотелось Андре. Но с этим приходилось бороться. Еще слишком рано: ни он, ни Андре тем более, к этому не готовы, да и потом, Ханси не очень хорошо представлялось, как это вообще может произойти. Нет, он, конечно, знал, как это происходит между мужчиной и женщиной, но вот, между двумя мужчинами… О-о, нет, лучше не думать об этом вовсе. - Наконец-то, — выдохнул Ан, запыхавшийся от бега. Они стояли перед обыкновенным двухэтажным домом, выкрашенным в темно-синий цвет. Украшен к Рождеству он был скудно: лишь гирлянда над входной дверью, фонарики на которой как-то не слишком празднично светились синим, да серебряная мишура вокруг окна на втором этаже. Ольбрих поспешно взбежал по небольшой лестнице и, немного потоптавшись, в сомнениях, нажал на кнопку звонка. Едва Ан успел обернуться на Ханси, который неторопливо подходил поближе, как дверь распахнулась. - Я думал, что ты уже не придешь, — услышал Кюрш недовольный голос Дорка. - Пришлось… задержаться, — виновато ответил Андре, а потом тут же перешел к тому, что его волновало больше всего. — Мама звонила? - Да. И не один раз. - О нет! Что ты ей сказал? - Что ты спился и решил провести Рождество на помойке. Ольбрих испуганно замолчал, видимо, поверив Маркусу. - Эй, да я пошутил! Сказал, что после концерта спишь, как убитый, и мне не хочется тебя будить. - Фух, не пугай так больше, — облегченно вздохнул Ан. – Ты нас впустишь? - Нас?.. А-а, — заметив, наконец, Ханси, Марк стал темнее тучи. – Вы вместе пришли. - Ханси тоже домой едет, — бодро сообщил Андре, заходя в дом. Кюрш немного помедлил, не торопясь заходить следом: Дорк явно этого не желал. - Мне лучше тут постоять? – спросил он у Маркуса, подняв брови. Тот, явно борясь с собой, все-таки покачал головой. - Я же не бесчувственный какой-то, заходи, конечно. - Спасибо. В прихожей было тепло и уютно, однако для Кюрша весь этот уют как-то таял из-за чересчур внимательного и даже чуточку злого взгляда Дорка. Можно было даже подумать, что он… ревнует? Нет, это как-то уже смешно. - Чем вы все-таки занимались, что так поздно пришли? – не желал отставать Маркус. - Спроси у Ханси, потому что задержались мы из-за него! – Ан, улыбнувшись, подмигнул Кюршу, что не укрылось от внимания Маркуса, который от этого нахмурился еще больше. – Где у тебя телефон? - Возле лестницы, — когда Андре, разувшись, поспешил к телефону, Дорк перевел свой мрачный взгляд на Ханси, но начинать разговор не торопился. - Ну не хмурься, праздник же, — попытался подбодрить его Ханси, но не вышло. Собеседник, по-видимому, не был настроен на дружелюбие. «Точнее, на дружелюбие со мной». - И что у вас там стряслось? «У нас с Андре была слишком страстная ночь, из-за которой мы все проспали, а потом я признался ему в любви. Ах да, еще я сломал полку и пришлось ее чинить, что тоже отняло время». От этого захотелось рассмеяться, но Ханси с трудом удержался. - Я был немного пьян и сломал полку в общежитии. Пришлось чинить. - Вот оно что, — поджал губы Марк. – Я думал, что с твоим-то вчерашним состоянием ты и до кровати-то еле-еле доползти сумеешь. «Почему, черт возьми, сегодня все настроены против меня?!» - Да нет, я даже нашел в себе силы пойти на кухню и попытаться что-то приготовить… Но это не увенчалось успехом, — не слишком весело усмехнулся Кюрш. - А Андре? - Что Андре? - Как он? Я знаю, ты, может, был вчера слишком пьян, чтобы заметить это, но в Андре кинули бутылку, и у него рана на голове, из-за которой он, должно быть, неважно себя чувствовал, — Маркус скрестил руки на груди и скептически посмотрел на Ханси. – Или ты не обратил внимание? «Ты что, издеваешься?!». - Слушай, не надо меня выставлять какой-то эгоистичной тварью, которая дальше своего носа ничего не видит! – стал раздражаться Кюрш. Нет, говоря об эгоистичности, доля правды в обвинениях Маркуса была, но слышать ее от него было слишком обидно. Обиднее, чем от Андре. – Я, по-твоему, зачем ушел из клуба после концерта? Освежиться? - Мне все равно. Андре было плохо, а вместо того, чтобы помочь, ты убежал, да потом еще и самого Андре заставил побеспокоиться. Это уже ранило буквально в самое сердце. Да, он убежал за обидчиками Андре, но какой был в этом толк, если Ольбриха увезли в больницу, и его, Ханси, не было рядом? А если бы Ан так легко не отделался? Что, если бы его положили в больницу, или, того хуже… «Не думай об этом». Да, все обошлось. Но от этого Кюрш не чувствовал себя лучше. Он должен был быть рядом. Но он был пьян, он был не в себе, и не сумел трезво оценить ситуацию, а просто сломя голову помчался в драку, из которой победителем точно не вышел. «О, эру, какой же я идиот». Маркус внимательно наблюдал за ним, и, вероятно, заметив, как Ханси изменился в лице, позволил себе немного смягчиться: - Все, к счастью, обошлось. Просто в следующий раз думай не только о себе. - Как скажете, герр Дорк, — язвительно ответил Кюрш. - О господи… — Маркус закатил глаза. – Что толку с тобой говорить? - Да, не надо, я глупый и самовлюбленный. - Так и есть. В создавшемся молчании между ними двумя раздавался негромкий голос Андре, который разговаривал с мамой. - …Нет, все хорошо, я же говорю, мам, просто я вчера поздно лег. Не мог заснуть после концерта… Да. Да, я в порядке. Прости, что не позвонил раньше… Да, мам, я поел. «Нифига ты не поел, Андре, и это тоже из-за меня». - Почему вы так поздно легли? – спросил Маркус. - Просто так. - Твою мать, Кюрш, почему ты нормально не можешь ответить? - А ты почему не можешь нормальные вопросы задавать? Что вообще за допрос ты устроил тут? – взвился тот. — Мы и так поздно пришли, пока ко сну готовились, то да се, поговорили немного, вот тебе уже и два ночи. - Ты его больше не расстраивал? - Что? – тупо переспросил Ханси. Дорк тяжело вздохнул, с таким видом, будто разговор с Кюршем его невероятно утомляет, а потом терпеливо повторил: - Ты его больше не расстраивал? Вы не ругались? Ты не делал ему ничего плохого? - С чего ты взял, что я вообще способен на что-то плохое по отношению к Андре? – Кюрш снова стал сердиться. Сильно сердиться. С какого хрена Дорка так интересует это все? Неужели за то время, что он проводил с Аном, они успели стать такими невероятно близкими друзьями? В это мало верилось. - Потому что ты уже делал ему плохо. А я переживаю. Андре хороший и он не заслуживает такого отвратительного отношения к себе. - А разве я к нему отвратительно относился? - Да, я думаю, что да! - Дорогой Маркус, — из последних сил сдерживая свою злость, Ханси попытался улыбнуться. – Я попросил бы тебя не лезть в наши отношения, и не говорить о том, чего не знаешь. Беспокойся лучше о себе, а не об Андре или обо мне. У нас все хорошо. Мы помирились и больше ссориться не собираемся. Больше тебе знать не нужно. - О нет, поверь, нужно, и… - Я все, — возвестил Андре, как-то слишком неожиданно появившись позади Маркуса, отчего и он, и Кюрш, вздрогнули. – Надо идти. - Уже? – выражение лица Дорка сразу же изменилось из мрачного в расстроенное. – Я думал ты пройдешь, чай хоть попьем. - Прости, Марк, я сказал маме, что сейчас приеду и помогу ей с готовкой… ну, или бог знает с чем еще, — извиняющимся тоном сказал Ан. – Я правда остался бы, но не могу. Прости. И спасибо большое тебе за то, что выгородил перед мамой. - Ох… да не за что. Погоди секундочку, — и никто не успел ему ничего ответить, как он сорвался с места и побежал по лестнице, очевидно, к себе в комнату. Ханси все еще сердился, поэтому на временный уход Дорка ему стало все равно. Просто хотелось уйти уже отсюда поскорее, остаться с Андре наедине… и выяснить, какого хрена Маркус так о нем печется? «А что, если он знает о нас?..». Да быть того не может. Андре не стал бы рассказывать, он слишком застенчивый для таких разговоров. Нет-нет-нет. Маркус вернулся чересчур быстро, что отнюдь не способствовало улучшению настроения Кюрша. Еще хуже стало, когда он протянул Андре что-то, — вероятно… кулон. - С Рождеством тебя, Андре, — впервые за все время пребывания Ханси здесь, он увидел, как на лице Маркуса появилась улыбка, искренняя и теплая. - Ого! – с удивлением ахнул Ан и сразу же принялся с интересом рассматривать кулон. – Какой классный! Это как будто коготь, да? - Да, коготь дракона, — с готовностью закивал Марк, явно довольный тем, что Андре подарок понравился. – Я думаю, это будет получше, чем птички… Ханси невольно фыркнул. Он отлично понял, о каких птичках, — точнее, о какой — Дорк говорил, и почему он вообще решил сказать о них. Именно кулон с птицей Ан подкинул в качестве «улики» в комнату Кюрша, и, судя по всему, Маркус знал об этом. Дерьмо. Он, получается, знал обо всем, что делал Андре? И знал, зачем он это делает? - Спасибо тебе большое, Марк, — тепло поблагодарил Ольбрих, проигнорировав (к счастью), выпад про его предыдущий кулон. – Мне очень приятно. Прости, что я ничего тебе не подарил, но после каникул обязательно жди подарка! - Да ладно, не стоит, — отмахнулся Дорк, смутившись. Ханси был просто готов взорваться на месте и уже искренне не понимал, как внешне ему удается сохранять спокойствие. - Спасибо за все, Маркус. Счастливого тебе Рождества! – когда они стали обниматься, Кюрш уже не сдержал тяжелый вздох. - И тебе Счастливого Рождества. Пока! Прощание грозило затянуться, и Ханси поспешил открыть дверь и выскочить в холодные и снежные объятия улицы. Но это было приятнее, гораздо приятнее, чем стоять в этой чертовой прихожей и гребаного Дорка, и наблюдать, как он с какой-то странной искоркой в глазах смотрит на Андре, дарит ему подарки… и… И вообще, Ханси забыл о подарках. Он был так увлечен предстоящим концертом, что вовсе забыл о том, что близится Рождество, что нужно брать свои накопленные запасы денег и покупать всем подарки. Даже маме своей ничего не купил. А сейчас, когда Дорк так показушно сделал подарок Андре, Кюрш стал злиться еще сильнее – и на себя, и на Маркуса. О господи.***
На остановку они шли в молчании, пока Ольбрих первый не решился его нарушить: - Ты обиделся? - На что? – тут же виновато спросил Ханси. - На то… что я обнялся с Маркусом? - Я, конечно, может, и дурак, но не настолько, Андре. - Но ты не очень-то радостный. - Я… Да. Не очень-то, — вздохнув, Кюрш остановился, и, засунув руки глубоко в карманы, поглядел на Ольбриха. – Во-первых, я злюсь на себя. Я ничего тебе не подарил. Только заставил вчера побегать со мной, когда твое собственное состояние было едва ли лучше… - Тише, — поднял руку Ан. – Мое состояние было лучше, только голова болела. А если бы я не побегал за тобой, то, кто знает, возможно, эту ночь ты провел бы на улице, или вообще неизвестно где… И потом, тебя побили. - Типа того, — буркнул Ханси: напоминание о том, что в этой драке он проиграл, было не очень-то приятным. - И твои раны могли оказаться серьезнее. К счастью, это обошлось. - К счастью обошлось, что ты не загремел в больницу, — немного повысив голос, сказал Кюрш. – И тут я тоже злюсь на себя… Хотя, конечно, если бы не Маркус, сам бы я мог не догадаться… И об этого я вообще себя ненавижу! Вместо того, чтобы остаться в клубе и поехать с тобой в больницу, я, как дурак, побежал за этими двумя, оставив тебя там. И я… я ужасно виноват. Прости меня, Андре. - Тебе не за что извиняться, — легкая улыбка Андре заставила Ханси расслабиться и немного успокоиться. Он не обижен на меня за это. – Конечно, это был не самый умный поступок, потому что ты и сам мог пострадать, но… что сделано, то сделано. Зато они тоже получили по заслугам. - Ну да, если это можно так называть… - Это все, что тебя беспокоило, Ханси? Кюрш задумался. Нет, конечно же, не все. Самой главной его проблемой сейчас был Маркус Дорк и его нездоровый интерес к Андре. Но подходящее ли сейчас время говорить об этом? Ханси поглядел на дорогу, и увидел вдалеке приближающийся автобус. - Не совсем все, но я думаю, этот разговор можно отложить на следующий раз, — как можно бодрее ответил Кюрш и даже улыбнулся. Не стоило портить этот момент своим хмурым лицом. Пусть Андре запомнит его улыбчивым на время их небольшой, но все-таки разлуки. Когда автобус, наконец, подъехал, оба поспешили залезть в него, потому что как-никак на улице было достаточно холодно. Ханси, вопреки всем своим убеждениям, усадил к окну Андре, а сам сел рядом, объяснив это тем, что ему выходить нужно раньше (хотя на самом деле причина была несколько другая). Пока они ехали, то разговорились про концерт, а с него тема как-то плавно перешла на… прически. - Ты видел эту группу? Ну, как же их… Dark что-то там, — никак не мог вспомнить Ольбрих. - Dark Islands, кажется? - Да, они! - С пышными прическами. Много-много кудрей, из-за которых волосы торчат во все стороны. - Да-да-да. Я как раз об их прическах. - Они… странные, — Ханси взъерошил собственные волосы, а заодно попытался представить, как такая подобная прическа будет смотреться на нем самом. Представлялось не очень. – Как их вообще делают? - Это химическая завивка, кажется. Она держится… ну, долго. Может, полгода. Зато кудряшки, Ханси! Ты тут все тащишься с кудряшек, — рассмеялся Ан, заставив Кюрша невольно улыбнуться. - Мне нравятся твои кудри, а мне они могут не пойти. - Разве? Ну, ты же лев, а у льва должна быть пышная грива… — сказав это, Андре принялся как следует ерошить волосы Кюрша, пытаясь, по-видимому, сделать их такими же пышными, как у тех парней. - Подожди-ка, подожди-ка… — Ханси прижал обе руки Андре к своей голове. – Ты хочешь, чтобы я себе сделал эту завивку? - А почему бы и нет? – весело спросил Ольбрих, а пальцами медленно провел по голове Кюрша, отчего тот на несколько секунд забыл, кто он и где находится – настолько это оказалось приятно. - Ну… потому что одному скучно. И вообще, это ты предложил. - Но у меня уже есть кудри! - Но они не такие пышные! Нет, конечно, твои кудряшки просто божественные, но почему бы не попробовать что-нибудь новое? Это же все равно не навсегда, да? - Что ж… А вот ладно! – неожиданно согласился Андре. Ханси даже рот раскрыл от удивления. - Правда согласен? – не мог поверить он. - Правда-правда. Как насчет после каникул? Я заодно, возможно, успею подготовить маму к такому шоку… - Я даже не представляю, какой магией ты это будешь делать. И да, мою маму тоже не помешает подготовить… хотя она, наверное, уже на подсознательном уровне готова ко всем моим странным поступкам, — Ханси хохотнул. – Тогда по рукам? - По рукам! – объявил Ан и от души хлопнувшись с Кюршем ладонями, сжал его руку. – Я это сделаю… даже если не получится уговорить маму! - Твоя дерзость переходит просто все границы, — покачал головой Ханси, и, не совсем отдавая себе отчет в своих действиях, взял руку Андре в свои руки, и стал мягко поглаживать ее. - Есть, у кого поучиться, — подмигнул ему Ольбрих. Автобус плавно остановился, и только Кюрш успел подумать о том, как ему хотелось бы ехать в этом автобусе еще парочку часов, не выпуская теплые руки Ана из своих рук, как сам Андре, охнув, воскликнул: - Это твоя остановка?! - Я… Что? – глянув в окно, Ханси вздрогнул, а потом, засуетившись, похватал свои вещи, и, пару мгновений потоптавшись на месте, выпалил: — Счастливого Рождества тебе, Андре! Не забывай мне писать. - Тебе тоже счастливого Рождества. И я тоже буду ждать твоих писем, — расплылся в улыбке Ан. – А теперь – иди давай! И конечно, Ханси ничего не оставалось, кроме как идти, потому что все желающие уже вышли из автобуса, и нужно было выходить и ему, иначе придется ехать с Ольбрихом в Дюссельдорф (впрочем, это было бы очень здорово). Кюрш неуклюже вылез из автобуса, который почти сразу же тронулся, и еще долго махал рукой вслед, пока транспорт не исчез из поля зрения. Вот тогда Ханси стало отчего-то грустно. Наверное, грустно от того, что ему сразу же после этого прощания стало ужасно чего-то не хватать. Кого-то… Андре. О да. Они вместе провели только одну ночь и один день, если так можно выразиться, учитывая, что проснулись только ближе к обеду, и, тем не менее, Кюршу казалось, что они неразлучно были вместе уже много-много лет. Настолько Ан стал близок. И теперь расставаться с ним оказалось как-то… тяжело. Но как бы там ни было – это все ненадолго. Всего лишь на одиннадцать дней. Тем более, они будут, наверное, писать друг другу письма (а это так романтично). Оставалось только надеяться, что за это время ничего не изменится.***
Перед тем, как зайти домой, Андре немного потоптался на пороге, и, вовремя вспомнив про свою рану на голове, стал аккуратно, стараясь не выдрать волосы, отклеивать повязку, чтобы у мамы не возникли лишние вопросы. Когда дело было сделано, Ольбрих глубоко вздохнул, и решительно вошел в дом. Первым делом он унюхал великолепный запах своего любимого черничного пирога, идущий явно из кухни. Но кое-что насторожило Андре: помимо запаха, с кухни раздавались голоса. Один явно принадлежал маме, но второй был мужским, и Ан на долю секунды испугался, что сюда пришел его отец. Потом, отогнав дурацкую мысль, – все-таки отец не может здесь появиться, потому что с мамой они не общаются, — Ольбрих пошел на кухню. - Ну, неужели, кто вернулся! – воскликнула Рената, едва завидев сына. Мужчина, сидящий ко входу спиной, тут же обернулся, и Андре с радостью признал в нем Эвальда – того самого мужчину, который еще осенью фотографировал их с Ханси. Но, тем не менее, его появление здесь было неожиданным: хоть Рената и Эвальд всегда хорошо общались, но в последнее время это случалось очень редко из-за того, что мама всегда была на работе и многие ее дружеские связи оборвались. Однако… может, хотя бы в честь праздника они решили встретиться? - Прости, что так долго, мам, — извинился Андре, немного опасаясь возможной взбучки и допроса. – Но концерт поздно закончился, мы пока домой дошли, пока легли… Отсыпались потом полдня. - Ох уж эта молодежь! Из-за них снова хочется вспомнить это время, когда шатаешься по ночам, а днем дрыхнешь без задних ног, — рассмеялся Эвальд. – Я бы так и делал, если бы не работа. - Я надеюсь, что Андре так делать не будет. Все-таки недосыпание вредит организму, и ладно, что сейчас каникулы, а вот, во время учебы… - Не ворчи, Рената, Андре разумный юноша, и явно не пустится во все тяжкие… Да, Ан? - Да, конечно! – тут же закивал Ольбрих, мысленно благодаря Эвальда за то, что он его защищает. - Придется поверить, — сухо сказала Рената, но затем, видимо, не желая портить ни себе, ни сыну настроение своими наставлениями, сменила тему: — Ан, иди собирайся. - Куда? – не понял Андре. – Сегодня же Рождество… - Все верно, мы поедем к бабушке праздновать, — ответила мама и, к всеобщему удивлению, улыбнулась. Ольбриху показалось, что он ослышался, но так как улыбка Ренаты никуда не исчезла, то он понял, что мама сказала ему правду. Они поедут на Рождество к бабушке! Это была ужасно радостная новость, потому что Андре очень любил свою бабушку, но не видел ее еще с осени, а уж, что тут говорить о совместном праздновании Рождества… Впервые за долгое время мама по-настоящему порадовала его. - Потом заедем домой ненадолго, и отправимся в Баварию на неделю. Эта новость радовала уже не так сильно, но и не расстраивала точно. Надо во всем искать свои плюсы, в конце концов. Может, во время поездки они с мамой станут лучше общаться… или хотя бы не будут ссориться. Но поездка к бабушке была все-таки самой главной: Андре надеялся найти у нее поддержку, узнать ответы на некоторые вопросы, которые его волновали… Да просто поговорить с ней обо всем было бы отлично. - А сейчас, давай поешь, голодный же наверняка. - Да не совсем, мы поели у Маркуса… — отмахнулся Андре, однако желудок его считал иначе и заурчал в самый неподходящий момент. - Видимо, ты у Маркуса поел воды, — проворчала мама, поднимаясь из-за стола. – Поешь, а то еще помрешь от голода, пока до бабушки едем. - Хорошо, мам, дай только хоть дух перевести. Руки там помыть, вещи положить… — и, дождавшись утвердительного кивка от Ренаты, Ан развернулся и направился к себе в комнату. Там он, поставив гитару к столу и положив рядом рюкзак, сразу же подошел к зеркалу, чтобы на всякий случай проверить, не видно ли следов ранения на его голове. Но раздавшиеся сзади шаги заставили парня вздрогнуть и резко обернуться. Эвальд, как оказалось, шел практически по пятам за ним. И сейчас, аккуратно прикрыв за собой дверь, он подошел поближе к Андре. - Что такое? Рабочая травма? - А... это заметно? — настороженно поинтересовался Ольбрих. - Не особо, если не приглядываться. Перед мамой особо не свети своей головой, — негромко сказал Эвальд. - Хорошо, — кивнул Ан. Потом, пораженный неожиданной мыслью, поспешно добавил: — Мне шов наложили. А если мы в Баварию поедем, как я там ко врачу схожу? - Неужели ты не сможешь ненадолго слинять от своей матушки? Если хочешь, я даже могу договориться со знакомым врачом из Баварии, чтобы он организовал тебе все. - А может, не надо? - Ох, Андре, тебе стоит сходить ко врачу не только для того, чтобы снять шов, но и пройти осмотр, чтобы убедиться, с твоей головой все нормально. А то, мало ли, могут и осложнения быть… — задумчиво сказал Эвальд. Он не стал ругать Андре, как это сделала бы мама, не стал его отчитывать, и разглагольствовать о том, что сейчас молодежь глупая, безумная и все такое. Он просто вошел в положение Ольбриха и сейчас искренне переживает и пытается помочь. - Да, пожалуй, я так и сделаю. Договорись с тем врачом, пожалуйста, если можешь. — медленно ответил Ан. – И вообще... Жаль, что так все вышло. Однако я не жалею, что выступал на этом концерте. Мне очень понравилось все, даже несмотря на эту не очень приятную ситуацию. - Первый собственный концерт – это всегда незабываемо — усмехнулся мужчина. – Помню, твой отец с таким блеском в глазах рассказывал про свой первый концерт… У Андре ёкнуло сердце. В этом доме так редко говорили об его отце, а уж о том, что раньше он тоже был музыкантом – и подавно. У мамы эта тема была под запретом, и когда сын пытался выведать хоть что-то о прошлом своего папы, та раздраженно отворачивалась и молчала. Просто однажды, на какой-то праздник, они разговорились с Андре, и так уж вышло, что Рената случайно проговорилась о том, что у Денниса раньше тоже была группа, где он играл на гитаре, и упаси боже, если сынок пойдет в него. - А что твой друг Ханси? Он не с тобой играет? – поспешил сменить тему Эвальд, заметив, как Ан переменился в лице. Тоже не хочет говорить со мной о папе. - Со мной. Он играет на басу и поет, — мысли о Ханси заставили Ольбриха отвлечься от не самых приятных мыслей и тепло улыбнуться. – Хорошо поет… замечательно даже. Гораздо лучше, чем второй наш вокалист. - У вас их даже два? Вот это повезло! - Ой, да не то слово… — отмахнулся Андре. Он не стал говорить Эвальду о том, что мечтает, чтобы Келленерс поскорее свалил из группы, потому что отстойно поет и потому что его присутствие явно задевает достоинство Ханси, этого дурака, который сам же и притащил в группу своего конкурента. - Кстати, насчет тебя и Ханси… — после этих слов Ольбрих похолодел, а сердце забилось с такой невероятной скоростью, что казалось, будто оно вот-вот выпрыгнет из грудной клетки. Но не успел он промолвить и слова, как Эвальд полез в пакет, который, как оказалось, он принес с собой в комнату, а оттуда выудил какую-то книгу и протянул ее Андре. - Ч… что это? – тупо спросил Ан, уставившись на книгу. Она была темно-синего цвета, без каких-либо надписей или чего-то еще. Что там, черт возьми, такое? Сборник компроматов на них с Кюршем? Медленно взяв книгу в руки, Андре провел ладонью по шероховатой поверхности, а затем, набравшись смелости, раскрыл. И вот тогда до него дошло, что никакая это не книга, но все-таки какой-никакой компромат. Но… очень приятный компромат. Это был альбом с их фотографиями с той самой фотосессии, которую провел тогда Эвальд. Сама первая фотография была большой и цветной, и занимала всю первую страницу. На ней Ханси и Андре (и медведь между ними) сидели на полу, и, счастливо улыбаясь, глядели в камеру. - Я не все фотографии сделал цветными, только самые удачные, — извиняющимся тоном сказал фотограф, когда Ольбрих перелистнул страницу. Там фото были поменьше, и уже черно-белые, однако восторг Андре от этого не уменьшился, а даже наоборот, увеличился: это были позитивные, веселые и яркие фотографии, от которых тоже хотелось улыбнуться. - Да они же великолепные! Такие забавные и живые! – искренне восхитился Ан, неспешно листая альбом. – Эвальд… спасибо тебе огромное! - Да не на чем, — явно смутился тот. – Мы столько с тобой не работали, для меня это было за радость. И да… если вашу группу надо будет фотографировать – ты меня свистни. - Это серьезно? - Конечно! - Я… я даже не знаю, как еще тебя благодарить, — вздохнул Андре и, расчувствовавшись, обнял Эвальда. И на секунду почувствовал что-то такое… родное. Будто Эвальд Хафнер был его отцом. Не Деннис, бросивший сына еще когда тот был маленьким, а Эвальд, который всегда был рад увидеться с Андре, всегда был рад его поддержать и помочь ему. И то время, которое они не общались, будто бы просто стерлось. - Твоя мама не очень хорошо отзывалась о Ханси, — похлопав Ана по плечу, сказал Хафнер. – Но я постарался ее убедить в том, что это не так. Он показался мне славным малым… или я не прав? - А стал бы я общаться с кем-то, кто плохо ко мне относится? – негромко поинтересовался Андре. Вопрос остался без ответа, потому что и так все было понятно. - Жаль, что мама этого не понимает и видит в нем угрозу. - Она просто заботится о тебе. Может, чересчур… агрессивно, но такая уж она. Постарайся вновь организовать их встречу, пусть Ханси покажет себя с наилучшей стороны. Тогда, может, Рената поймет, что была неправа. Да, наверное, это было правильно. И Андре уже знал, чем займется после каникул.***
Он еще долго любовался прекрасными фотографиями. Пока собирал вещи, пока ехал в машине, тайно рассматривал их, чтобы не заметила мама. И радовался. Как никогда раньше. Кажется, счастье наконец-то настигло его. Ханси признался в любви, мама подобрела, Эвальд пришел его поддержать… Давно все не было так хорошо.