ALL My Feelings

Маркус зачем-то все пытался его удержать, упрашивал сесть на диван и отдохнуть, но Андре, поначалу просто упиравшийся, не сдержался и накричал на Дорка. Чего он лезет?! Неужели не понимает, что с Ханси там сейчас может происходить (или уже произошло, но Ан старался об этом не думать) что угодно? А ведь, Маркус отлично знает о чувствах Ольбриха к Кюршу, поэтому, неужели ему так трудно было догадаться, что сейчас переживает друг, и что ему совершенно плевать на собственную рану в башке? Более того, Дорк мог бы и сам поволноваться: все-таки, там его дражайший Томен, и ему тоже могло хорошенько достаться. - Вы оба, хватит орать, — лениво сказал Тео, раскинувшийся на диване, и неторопливо покуривающий сигарету. Кроме Тео в подвале больше никого не было: Келленерс, сообщивший, куда ушли Томен и Ханси, сказал, что с него на сегодня приключений достаточно, и что сам он теперь пойдет домой, что он, собственно, и сделал. - Либо заткнитесь, либо идите уже к своим идиотским друзьям, и не выносите мозг друг другу… и мне, — продолжил Зайдель. - А ты мог бы пойти с Ханси и Томеном, а не валяться тут! — набросился на него Андре. Голова, только-только начавшая проходить, взорвалась болью с новой силой, отчего Ольбрих снова пошатывался, с трудом удерживаясь на одном месте. - Мог бы. Но это не мое дело, не мои разборки. Мне все равно. - Тогда что ты тут делаешь?! – разозлился Дорк. – Шел бы домой, как твои друзья. Или тебе нравится наблюдать за всем этим? - Нет. Отнюдь. Просто я жду Маркуса Зипена. И еще, наверное, мне придется помогать ему и его отцу, у которого из-за ваших драк могут быть проблемы. А их надо устранить. Поэтому мой вам совет: ищите своих тупых друзей, и расходитесь все домой подобру-поздорову, вам уже давно пора спать, — вздохнув, Тео скучающе поинтересовался: — Вы ведь несовершеннолетние тут все, да? Ох, боюсь, у Маркуса и его отца могут быть действительно проблемы, если про это происшествие прознает полиция… Андре почти не вслушивался в речь Теодора, а только внимательно следил за Дорком. Тот, вроде бы, отвлекся на речь Зайделя, а потому, если сейчас резким движением выбежать… - Надо было охрану нормальную нанимать, чтобы за такими придурками следили, — буркнул Маркус, скрестив руки на груди. И, не успел он ничего сделать, как Ольбрих, скинув со своих плеч плед, который дал ему Зипен еще в машине, резво проскочил мимо него и помчался вверх по лестнице, навстречу свежему воздуху. О, как ему нужен свежий воздух, чтобы не рехнуться! И нужен Ханси. Быстро дыша, Андре выбежал на улицу и осмотрелся, судорожно пытаясь сообразить, за углом какого именно дома должны были сейчас Кюрш, Штаух и Матиас с Манфредом. Без пледа было холодно, но Ан был готов терпеть любой холод, только бы узнать, что этот дурак Кюрш в порядке, и из-за своей глупости (на кой черт он побежал за этими двумя?) не пострадал. Пока Ольбрих выбирал направление, то сзади раздался крик, и из подвала выскочил Маркус, одной рукой на ходу застегивая свою куртку, а во второй сжимая куртку Андре. - Андре, ты рехнулся! – сердито сказал он он, подбегая к нему. Затем, остановившись, протянул Андре куртку и тяжело вздохнул. – Ну, я же хочу тебе сделать лучше, как ты не понимаешь… - Спасибо, Марк, — коротко ответил Ольбрих, надевая на себя куртку. С ней стало немного теплее, но пар все равно маленьким облачком вырывался изо рта Андре при каждом выдохе. – Когда мы найдем Ханси, то я сделаю все, что ты скажешь. Но не раньше. - Безумец, — потерев переносицу, Маркус тоже осмотрелся, и вскоре ткнул пальцем на самый ближайший к дому четырехэтажный дом из белого кирпича. – Насколько я понял, они пошли туда. - Вперед, — скомандовал тут же Ольбрих, но Дорк схватил его за руку. - Андре, пообещай мне, что ты не полезешь в драку, если она будет. Я все понимаю, но лучше не лезь на рожон, я сам разберусь, если нужна будет помощь. А вот, если твой череп снова раскроят… - Я понял. Идем. Маркус снова вздохнул, но больше ничего не сказал, и послушно пошел за Андре, который едва ли не бежал к этому дому. Разумеется, Ольбрих прекрасно понимал тревогу Маркуса (он ведь сам сейчас точно так же тревожился за Ханси!..), но ничего не мог поделать – ему сейчас было плевать на самого себя, потому что уж он-то точно был в безопасности, а вот, Ханси… Что они могли с ним сделать?! Что? Хоть с Ханси и был Томен, на душе Ольбриха все равно было неспокойно. - А Томен вместе с Ханси побежал за этими парнями? Которые кинули в меня бутылку, — спросил Андре у Маркуса, который, тяжело дыша, пытался идти с Ольбрихом вровень. - Нет. Ханси первый убежал за ними, а потом не появлялся минут десять… Ну, и Томен пошел за ним. Сердце у Андре упало. Минут десять?! Это же охренеть как много! За это время могло произойти совершенно все! Чем ближе был дом, тем сильнее обострялись чувства Ольбриха. Он изо всех сил вслушивался, ожидая услышать крики или стоны, или еще что-то, но ничего не было. Что же это… Забыв про всякую осторожность, Андре бегом обогнул угол дома, и вышел на темную улицу, освещаемую единственным тускловатым оранжевым фонарем. На первый взгляд улица была пуста, но потом, приглядевшись, Ольбрих вдруг увидел вдали силуэт, склонившийся над чем-то. Тихо охнув, Андре сломя голову помчался прямо к этому силуэту, от всей души надеясь, что это «свои», а не Матиас и Манфред… Им оказался Томен — Ольбрих узнал его по издали блестящим в оранжевом свете очкам. Но подбежав ближе, Андре только теперь смог разглядеть в этой темноте, что склонился Томен не просто так… Ан не смог удержать короткий вскрик. У ног Штауха лежал Ханси, причем, в странной позе: на боку и сунув обе руки между ног. С размаху сев на колени возле Кюрша, Андре схватил его за плечо, и от страха — в первое мгновение Ольбрих подумал, что Ханси вообще мертв — хорошенько встряхнул парня. В ответ раздался стон, и Андре облегченно выдохнул. Жив. - Прости, Ханси, — каким-то тоненьким голосом извинился Андре, а затем, подняв голову к Томену, который при приближении Ольбриха поспешно отошел на пару шагов назад, спросил: — Что случилось? - Мы немного подрались с этими ребятами. Ну, вернее, мы с Келле-то немного, а вот, Ханси героически сражался с самого начала… А на самом деле он просто гребаный тупица. Побежать за крепкими парнями, чтобы разобраться с ними в одиночку, и это учитывая, что ты просто невообразимо пьян – да, это поступок идиота. - Сам ты идиот, — выдавил Ханси, а затем, медленно вытащив одну руку, положил ее Андре на колено. – Ан, это ты, да? Как ты, малыш? Лицо Ольбриха мигом вспыхнуло от последнего слова, хотя Андре прекрасно понимал, что Ханси сказал это без всяких любовных намеков, а просто по-дружески нежно. Вот только, нежность эту Кюрш проявлял далеко не со всеми своими друзьями… - Порядок, меня подлатали, — Андре слабо улыбнулся, но затем снова посерьезнел. – Ты… Давно ты так лежишь? - После того, как они меня толкнули на землю и ушли, — фыркнув, ответил Ханси и прикрыл глаза. – Минут пять-семь. Может, больше, не знаю, спроси у Томена. Но Андре… — голос Кюрша стал тише, и Ольбриху пришлось наклониться ближе, отчего пульсирующая боль в голове усилилась. От Ханси сильно пахло алкоголем. – Перед этим я им отомстил за тебя. Уж поверь. Они мне и вполовину не сделали так больно, как я им… Кажется, одному я сломал нос, а у второго наверняка будет сотрясение. Хотя они заслужили большего. - Ты сумасшедший, Ханси. Не надо было за ними бежать, — тихо сказал Андре в ответ. Оглянувшись, он увидел, как Томен с Маркусом отошли в сторону, негромко разговаривая о чем-то – наверняка о случившемся. Пока друзья не видели, Ольбрих быстро положил свою руку поверх руки Ханси, лежащей на коленке Андре. - Надо, — твердо сказал Кюрш. - И мало ли, что они теперь предпримут из-за того, что ты им так навалял! Может, обратятся в полицию или еще куда-нибудь… - В таком случае им придется сначала отвечать за то, что они сделали с тобой. Андре глубоко вздохнул, не в силах спорить. Ох, возможно ли вообще переспорить Ханси, и уж тем более, когда он пьян и оттого еще настойчивее, чем обычно? - Я беспокоился. Ханси, я беспокоился за тебя даже тогда, когда ты разбил коленки, а тут… - Они бы все равно не сделали мне ничего серьезного. Насколько я понял, они… — Ханси медленно зашевелился, но, видимо, это причиняло ему некоторую боль. — Ох, они не хотели ранить тебя бутылкой. Я слышал, что они хотели ударить тебя ей в плечо… или еще куда-нибудь… но точно не в голову. А когда попали в голову, то испугались… Андре не мог не услышать, как заплетался у Ханси язык, пока он все это говорил, и как была сбита его речь, поэтому от души понадеялся, что это из-за алкоголя, а не из-за травм. - Куда они тебя ударили? – спросил он и, аккуратно обхватив Кюрша за плечи, попытался его усадить. Ханси снова застонал, но в итоге все-таки сел, однако руку, которая так и лежала между ног, не убрал. - Угадай, — мрачно ответил Кюрш, туманно глядя на Андре. – Помимо всех стандартных мест, типа рук, живота, спины, лица… еще и их любимое, блять. - Ублюдки! — прошипел рассерженно Ольбрих, отряхивая изрядно испачканную джинсовую куртку Ханси. Андре до сих пор было трудно смириться с тем, что тогда, в детстве, эти же парни так же жестоко отпинали его по самому потаенному местечку между ног, и что это в итоге вылилось в бесплодие, а теперь, та же участь могла постигнуть и Ханси! Взмолившись высшим силам, чтобы у Кюрша все не было настолько серьезно, Андре осторожно обнял Ханси, надеясь этим хотя бы чуть-чуть поддержать. - Я еще не закончил с ними. Обещаю, я их все-таки убью, — пробормотал Кюрш, положив подбородок Андре на плечо. – А что твоя голова, Ан? Я вообще не понимаю теперь, нафига мы продолжили выступать… идиоты. - Мы должны были закончить концерт, Ханси. Это наш первый концерт, и было важно его не завалить, — вздохнув, Ольбрих несильно похлопал Ханси по спине. — А насчет головы я сказал, что меня подлатали. Маркус и его отец отвезли меня в ближайшую больницу, а там мне зашили эту рану, и все, я в полном порядке. Надеюсь, что об этом только не узнает моя мама… - Да даже если узнает, то единственное, что она будет иметь право сделать – так это пойти, и лично разобраться с этими двумя тварями! А если она решит на тебя орать… Андре, я приду, и сам на нее наору, а тебя заберу к себе. Ты не заслужил всего этого. Ясно?! Не заслужил. - Может, и заслужил. Я им наговорил много обидного. Все-таки… не стоило отвечать злом на зло. - Нет, Андре. С твоей стороны это было не зло, а ты просто показал им, чего на самом деле стоишь! Я в тебя всегда… ох, как это слово звучит? Я забыл, — негромко посмеявшись, Ханси покачал головой, а потом вдруг вскрикнул, заставив Андре вздрогнуть, а Томена и Маркуса обернуться: — Я в тебя всегда верил! Вот этот слово! Верил. В тебя. Всегда. Устало улыбнувшись, Андре только погладил Ханси по голове, не зная, что ответить. И вообще, он такой пьяный, просто ужасно пьяный… Его теперь, как ребенка, просто необходимо сопроводить до дома, там помыть, потому что он весь грязный, покормить и уложить спать. В следующую секунду Ольбрих подумал, что это вполне неплохая мысль. Может, даже хорошая. Нет, замечательная. - Дамиан ведь уехал домой, да? – осторожно поинтересовался Андре. - Конечно! Свалил в первый же день свободы. Предатель. А еще, изменщик, обманщик, клятвопреступник, душепродавец, дезертир, петух. - Петух. - Да, он петух, — серьезно сказал Ханси. – У него даже хохолок на башке торчит, как у петуха. Хотя почему как? - Если он петух, то ты курица что ли? – усмехнулся Андре, поднимаясь и протягивая руки Кюршу, чтобы помочь встать и ему. - Я вообще-то лев, — ухватившись за руки Ольбриха, Кюрш рывком поднялся, едва не уронив Андре на землю, и заставив его голову в очередной раз взорваться болью. – Ой, прости, Ан. - Да ничего… Почему это ты лев? - Потому что я по знаку зодиака лев. Посмотри, у меня даже грива есть, — снова засмеявшись, Ханси принялся трясти волосами, при этом сильно шатаясь на месте, отчего Андре на всякий случай приготовился ловить парня. К счастью, тот на ногах все-таки удержался, но с превеликим трудом. - Хорошо-хорошо, ты лев, — согласился Андре, а затем обернулся к Дорку и Штауху. – Марк, подойди сюда, пожалуйста. Дорк, быстро глянув на Томена, пожал плечами и, подойдя поближе к Ольбриху, поинтересовался: - В чем дело? Ты хочешь, чтобы я подтвердил твои догадки насчет того, как сильно напился Ханси? - Нормально я напился! – возмутился Кюрш, но ему никто не ответил, а только Томен подошел и, коварно хихикая, стал подталкивать Ханси вперед, видимо, ожидая, пока тот снова не упадет. - На самом деле нет, но это связано с Ханси. Марк, я же хотел пойти ночевать к тебе, но… Ханси просто не дойдет, и я думаю, что ты это и сам понимаешь, — медленно сказал Ольбрих, от всей души надеясь, что Маркус не станет спорить, и позволит ему пойти ночевать к Кюршу. - Мы бы его проводили до кровати, — фыркнул Марк, но когда Андре нахмурился, то он тут же отмахнулся. – Ладно-ладно, Андре, я даже не собираюсь тебя останавливать. — А потом, помолчав, Дорк чуть тише добавил: — И вообще, раз уж вы помирились… Я не буду вам мешать. - Ты нам не мешаешь, — искренне ответил Андре, заглянув Маркусу в глаза. – Ничуть, Марк. Просто я сейчас действительно беспокоюсь за Ханси, и не могу оставить его одного, понимаешь? - Я тоже не могу оставить тебя одного. Я понимаю, — буркнул Дорк, отвернувшись. – Просто… Просто хотя бы будь осторожен, а особенно со своей раной. Мы с Томеном проводим вас до общежития Ханси, а то, вдруг ты сознание потеряешь, а Ханси просто свалится. И будете валяться оба на земле, никому не нужные. - Перестань, Маркус, — чуть улыбнулся Ольбрих. – Лучше скажи, ты прикроешь меня от мамы? - А куда я денусь? – ответил вопросом на вопрос Марк. - Спасибо тебе большое. Если она будет звонить, то просто скажи, что я сплю, а к обеду или даже раньше, я приду к тебе и сам ей позвоню. - Хорошо. Маркус выглядел каким-то несчастным, и Андре отлично понимал, почему. Он ревнует. Он тревожится. Его влюбленность в Ольбриха еще никуда не делась, и вряд ли она сможет так быстро исчезнуть. И Ан знал это. И ничего не мог поделать. Он хотел бы осчастливить Дорка, хотел бы помочь ему с Томеном, но, по крайней мере, сейчас это было невозможно. Сейчас Андре просто не мог бросить Ханси и уйти к Марку, и дело даже не в том, что ему хотелось провести больше времени с Кюршем. Просто сейчас Ханси пьяный, беззащитный и еще более ненормальный, ну, и плюс ко всему этому, побитый. Ан не мог его бросить. - Не сердись на меня, — тихо попросил Андре, и, быстро обняв Маркуса, похлопал его по плечу и направился к Ханси, над которым уже вовсю издевался Томен, дергая того за волосы и убегая. Ханси все еще ужасно шатался, и было ясно, что самостоятельно он далеко не уйдет, потому что идти будет либо очень медленно, либо очень быстро, но периодически падая в страстные объятия асфальта. Поэтому Андре хотел было закинуть руку Кюрша себе на плечо, чтобы помочь ему идти, да только Дорк поспешно отодвинул Ольбриха, и сам взялся за эту работу, позвав также и Томена, который закинул руку Ханси с явным неудовольствием. Кюрш всю дорогу до общежития насвистывал какие-то песенки и скандировал речевки непонятного происхождения и назначения, чем еще сильнее раздражал Штауха, который явно был недоволен тем, что ему не дали вдоволь постебаться над пьяным Ханси, и вообще заставили тащить этого алкоголика. - Наверх я его не потащу, — сразу же наотрез отказался Томен, когда все четверо подошли к общежитию. – И так много протащил, у меня спина сейчас отвалится, а этот алкаш даже сам идти нормально не пытается. А мне, заметьте, нафиг это не нужно. Слышишь, Кюрш? Лучше бы ты и дальше там лежал. - Все нормально, мы уж как-нибудь дойдем вместе, — несколько скованно ответил Андре. Ему совсем не доставляло удовольствие напрягать Маркуса и Томена еще больше, а даже наоборот, ужасно смущало и немного злило. Ольбрих и так сердился на себя, что не мог помочь Ханси из-за долбанной головной боли, так теперь еще и Томен изо всех сил старался подчеркнуть, что он весь такой из себя страдалец, что тащил Кюрша, в то время как Андре просто шел рядом. - Может, все-таки проводить вас? – спросил Маркус, скинув руку Ханси со своего плеча. Кюрш, стоя без поддержки, немного покачивался, но это никак не влияло на радостную улыбку на его лице. - Нас? Андре пойдет со мной? Да-да-да?! – нетерпеливо спросил Кюрш, подпрыгивая на носочках. - Какой он заторможенный, — вздохнул Томен. Метнув на него сердитый взгляд, Андре закатил глаза. - Все, Маркус, Томен, вы можете идти домой, я вас не держу. Никого. Мы уж с Ханси как-нибудь до четвертого-то этажа, — осторожно, стараясь не задеть рану, к которой был пластырем приклеен толстый слой марли и ваты, Андре откинул свои кудрявые волосы назад. Голова болезненно пульсировала, но если не совершать никаких резких движений, то вроде, жить можно. – И спасибо, что проводили. - Спасибо, — эхом отозвался Ханси. - И тебе двойное спасибо, Маркус, даже нет, тройное, за то, что прикроешь меня от мамы. Если она ни о чем не догадается… — подумав о том, как мать отнесется к его ране на макушке, когда увидит, Андре ощутил, как боль стала усиливаться. Ох, нет, лучше просто не вспоминать о матери хотя бы сегодня. - …В общем, это будет чудо, если она ни о чем не догадается, я расцелую тебя. Ольбрих сказал это без какой-либо задней мысли, не подумав о последствиях. И зря. Атмосфера сразу стала напряженной. Глаза Маркуса застекленели, Томен скривился, а боковым зрением Андре видел, как его стал испепелять взглядом Ханси. - Это в переносном смысле! – поспешил оправдаться Андре, а затем, не дожидаясь ни от кого ответа, схватил Кюрша за локоть, и потащил ко входу в общежитие. – Всем спокойной ночи. Когда они прошли через светлый вестибюль и стали неспешно подниматься по лестнице, то Андре отметил, что Ханси даже перестал пошатываться и насвистывать дурацкие мелодии. Он просто молча шел и хмурился (скорее всего хмурился, потому что лестничные пролеты, в отличие от вестибюля, были плохо освещены, и Ан не видел лица Кюрша), одной рукой придерживаясь за плечо Ольбриха. Андре это молчание стало напрягать, и более того, он вдруг осознал, что, черт возьми, забыл, на каком этаже живут Ханси и Дамиан. Наверное, сказывался неслабый удар бутылкой по голове, или может, из-за своих расплывчатых мыслей сразу и обо всем, Андре совсем потерялся в пространстве. - Ханси, ну чего ты молчишь?! – не выдержал Ольбрих, метнув на Кюрша взгляд. Тот вздрогнул, словно бы и сам пребывал где-то далеко в раздумьях, а затем, взлохматив свои волосы, фыркнул. - Хочу и молчу. - Нет, ты не хочешь молчать, Ханси, — настоял Андре, поднимаясь по ступенькам, и при этом, не сводя глаз с Ханси. - Ладно, не хочу. - Тогда почему молчишь? - Так надо. - Ханси! - Андре. - Молчаливая сучка, — рассерженно прошипел Ольбрих, сам от себя этого не ожидая. Ханси не ждал такого тоже, и теперь удивленно воззрился на кудрявого, который, покраснев, отвернулся в сторону. Надо же, молчаливая сучка! Кажется, я переобщался с Андреа Кайзер. - Я теперь точно обиделся, Андре, — расстроено сказал Ханси, а потом вдруг рассмеялся. – Сучка… Ты назвал меня сучкой! Я даже не знал, что ты знаешь такие слова. - Я знаю. А еще, я знаю, что ты капризный, как младенец. - О, так теперь я уже младенец? И моя мама даст мне свою титьку, правда? – Ханси снова рассмеялся, и заодно заразил своим смехом Андре, поначалу хотевшего дать Кюршу хорошего подзатыльника, которого тот явно заслужил. Хотя… Нет, не заслужил. Сегодня, разобравшись с Матиасом и Манфредом (или это они разобрались с ним?), и, получив от них хорошую взбучку, он окупил все свои подзатыльники на целую жизнь вперед. - Нет, не даст, — наконец ответил Андре, улыбаясь. – Хотя бы потому что ее нет. Но если тебе так это нужно, то я просто погрею тебе молоко, и налью его в бутылку… к сожалению, не детскую, потому что детской у меня нет. - Для меня хватит и этого. Но я все равно обиделся, и ты не искупишь свою вину просто так, — когда парни дошли где-то до пятого лестничного пролета, то Ханси остановился возле окна, и, опершись рукой о подоконник, тяжело вздохнул. - На что ты обиделся, капризный мальчик? – закатив глаза, Андре машинально потянулся рукой к голове и осторожно ощупал компресс, наложенный на зашитую рану. Пока Ханси молчал, Ольбрих успел потерянно подумать о том, возможно ли будет скрыть эту рану от матери? Ну, она ведь среди волос, и если после снятия шва особо не мелькать перед мамой со своей макушкой… Ох, как это сложно. Но Рената точно не должна узнать, что ее сыну, грубо говоря, раскроили черепушку на концерте. Или больше никаких концертов Андре не увидит в своей жизни никогда. - Ты сказал, что расцелуешь Марка, — мрачно ответил Кюрш, проследив за движением руки Ольбриха. Андре показалось, что когда Ханси глядел на его макушку, то он словно бы немного скривился, как от боли. - Ханси, ты же знаешь, что это просто выражение, в котором не ищут глубинный смысл. - Не в этот раз. - Ханси. - Андре. - Ханс. - Диди. Андре нахмурился. Вот только не хватало, чтобы его еще и Ханси так звал, даже если и в шутку! - Почему не в этот раз, Ханси?! – раздраженно спросил Ольбрих. Блин, какого черта они вообще встали на этом вонючем сумеречном лестничном пролете, где все их слова отдаются эхом от крашеных белой краской стен? Вернее, встать приспичило Ханси. Нет бы, дойти по-человечески до комнаты, и устроить свои дурацкие разборки там. О нет, надо было встать именно здесь. - Потому что я переживаю, Андре, — Ханси мотнул головой, и, несмотря на свой пьяный и сумасшедший вид, сейчас он выглядел действительно серьезным и тревожным. Словно в подтверждение этого, Ханси добавил: — Хоть ты и видишь во мне сейчас алкаша, и я не буду спорить, но я… я не слепой, вот. Да, совсем не слепой. Когда ты сказал эту «простую фразочку» Маркусу, то он сразу поменялся в лице. Я не слепой! - Ну да, ты просто псих, — потерев переносицу, Андре отвернулся. — Пойдем в комнату уже, Ханси. - А ты бы расцеловал меня? – тихо, но настойчиво спросил Ханси, а затем взял Ольбриха за руку и, подтянув парня вплотную к себе, пристально уставился в его глаза. - Да, — не дрогнув, ответил Андре. Ему чем-то понравилась эта настойчивость и уверенность Ханси… Интересно, он себя так ведет только из-за алкоголя? - Прямо здесь и сейчас? Вместо ответа Ан поднялся на цыпочки и коснулся горячих губ Ханси долгим и ласковым поцелуем, от которого Кюрш довольно прикрыл глаза, как разнежившийся на солнце кот. Нет, даже не просто кот, а лев. - Это был только один раз, — сказал Ханси, когда Андре прервал поцелуй. – А расцеловал – это значит, поцеловал много раз. - И я должен это сделать прямо здесь и сейчас? – спросил Ольбрих, конечно же, зная ответ. - Прямо здесь и сейчас, — улыбнулся Кюрш и немного наклонился вперед, чтобы Андре больше не приходилось вставать на носочки. Чуть усмехнувшись, Ан стал делать то, чего еще никогда до этого не делал: зарывшись пальцами в волосы Ханси, он принялся неторопливо одаривать большие щеки парня легкими и нежными поцелуями, заставляя того улыбаться еще шире и счастливее. Но, честно говоря, счастливым это делало не только Кюрша, но и Ольбриха, которому в жизни не приходилось кого-то целовать вот так. Так чувственно и от всего сердца. В какой-то момент Кюрш, по-видимому, разомлел настолько, что не удержался на своих непослушных от алкоголя ногах, и стал заваливаться вперед, на Андре. Рассмеявшись, Ольбрих схватил Ханси за плечи и, поставив его в исходное положение, предложил: - Пойдем-ка лучше в комнату, дружочек, потому что мне не нравится перспектива того, что ты можешь свалиться на лестницу, и остаться спать на ней. - Ладно тебе, хорошая перспектива, — отмахнулся Кюрш и, взявшись за перила, негромко сказал: — Знаешь, Ан, я тебе еще не говорил, но я с первого нашего поцелуя заметил, что твои губы – самые приятные, мягкие и нежные… По крайней мере, если сравнивать их с губами Андреа. Андре тут же залился краской, хотя даже не знал, воспринимать это как комплимент или как что? Ему не очень понравилось сравнение с Кайзер, но с другой стороны… Ох уж этот неуклюжий романтик Ханси! Ну ладно, он пытался. Вскоре они все-таки поднялись на четвертый этаж, где Ханси около минут пяти искал ключи от комнаты, при этом напевая какую-то песенку себе под нос. Затем, найдя их, он открыл дверь, и, пропустив Андре вперед, зашел следом. - А в общежитии вообще кто-нибудь имеет право остаться на каникулы? – поинтересовался Ольбрих после того, как Кюрш со всей силы захлопнул дверь, и запер ее. - Право имеет… А желания – нет. Поэтому я могу тут хоть голый бегать, и всем будет плевать… Ну, вернее, им будет плевать, потому что тут почти никого и нет, — рассеянно улыбнувшись, Ханси прошел к своей кровати, пока Андре, развязывая шнурки на кроссовках, с содроганием представлял бегающего по общаге совершенно голого Ханси. Хотя, может, и не совсем с содроганием… - Я на этом месте уронил Андреа, и она приложилась своей глупой башкой об пол, — сообщил Кюрш, когда Ольбрих пошел было через маленькую комнатушку к кровати Ханси, но вдруг остановился посреди нее. В голосе Ханси не было ни гордости, ни сожаления, он просто констатировал это, как факт. Да только зачем? - Ты специально ее уронил? – настороженно спросил Ан. - Да. Она мне надоела. На самом деле мне поначалу было стыдно, что я толкнул девушку, но с другой стороны… Она сказала мне столько гадостей. А потом еще и плюнула мне в лицо, как ты сегодня плюнул Матиасу. Что ж, хочу сказать, что это действительно унизительно. - Ханси, но… Матиас это заслужил, а ты – нет! Она действительно плюнула в тебя?! - Да. Как последняя стерва. Наверное, она подумала, что это круто, — в голосе Ханси звучала горькая ирония. - Если она правда так думала, то она еще более отвратительный человек, каких я вообще видел, — Андре немного покачал больной головой. — Ханси, если ты рассказал мне про Андреа из-за того, что тебя мучает совесть, то даже не смей думать об этом. Может, девушек и нельзя бить, но ты ее и не бил. - Она хотела порвать твою записку, и я, вырвав ее у Андреа из рук, толкнул ее. Нехорошо получилось… Но, впрочем, ладно. Ах да, та записка… неужели он была настолько дорога Ханси, что он был даже готов ради нее поднять руку на Андреа? - А так как она еще и плюнула тебе в лицо, то точно заслужила удариться головой об пол. Да и не только это, — присев на кровать рядом с Ханси, Андре внимательно всмотрелся в его задумчивое лицо. Только при свете Ольбрих смог, наконец, отлично увидеть в каком оно состоянии: физиономия Кюрша была покрыта грязью, царапинами, а на левой щеке уже виднелся кровоподтек – наверняка от удара. Что ж, Ханси действительно досталось неслабо, но, слава богам, он не заработал фингал под глазом или не разбил губу. Хотя если он и дальше будет лезть в драки, то это только вопрос времени, как скоро у него появится и фингал, и разбитая губа, и выбитые зубы… - Ханси, просто не волнуйся насчет Андреа. Она не невинная овечка, которая не заслужила к себе такого отношения, — погладив Ханси по плечу, Андре немного улыбнулся. — Забудь вообще про нее. Хочешь, я налью тебе ванну? Ты погреешься, а то, наверняка ужасно замерз. А потом я тебе дам теплого молока, как ты и хотел. - Андре, ты точно нанялся на роль моей матери, — засмеялся Кюрш и стиснул Ольбриха в объятиях. – Это здорово, Ан. Но лучше тебе не бегать, с твоей-то головой… - С ней все в порядке, — запротестовал Андре, прижавшись левой, здоровой частью головы к груди Ханси. – Она почти не болит, – ну, это была не совсем правда, но уж лучше пусть пока будет так. – И мне просто хочется… заботиться о тебе. - А мне – о тебе, — искренне ответил Ханси, глядя Андре в глаза. Но затем, зевнув, он снова со смехом добавил: – Но, кажется, сегодня я слишком пьян для этого. Мне сейчас хочется сделать что-нибудь дурацкое. Ты мне разрешаешь?! - Насколько дурацкое? – уточнил Ольбрих. - Вылезти из окна, держась за трубы, пролезть в чужие комнаты, и учинить там хаос… - Нет. Сразу нет. - А если надеть кастрюлю на голову и побегать по коридору, распевая бич бойз? - Нет, вдруг тебя оштрафуют за это. - Переодеться в привидение и напугать консьержа? - Она может выгнать тебя из общежития на улицу, и будешь ночевать там. - Давай поиграем в прятки? - Давай завтра? - Завтра ты не будешь со мной играть, — вздохнул Кюрш. – И мне хочется сделать что-то дурацкое сейчас, а не завтра. - Хорошо, иди на кухню, найди там перец и подсыпь его кому-нибудь в еду, которая хранится в холодильнике, если тебе станет от этого легче, — предложил Ольбрих, усмехнувшись. О, это была действительно дурацкая идея, и он даже сам понятия не имел, как вообще до такого додумался. - О, мне нравится! А ты что будешь делать? - Налью тебе ванну, и после того, как ты всем напакостишь, то пойдешь мыться, — а я в это время полежу, потому что эта гадская голова не дает мне покоя. - Супер! – одобрил Ханси, но так и не сдвинулся с места, все еще обнимая Андре, и прижимая его к себе. - И чего ты никуда не идешь? - Я не хочу от тебя уходить, — пожал плечами Кюрш. – Тем более, я все-таки переживаю. Да, я пьяный, но это не значит, что совсем не могу думать. Ан, ты знаешь, что ты ужасно бледный? Ты потерял не слишком много крови? - Нет, я потерял ее не настолько много, чтобы скопытиться тут перед тобой, — терпеливо ответил Ольбрих. На самом деле, ему и самому не хотелось, чтобы Ханси уходил, поскольку в таком случае, его голову больше никто не будет поддерживать, а та становилась все тяжелее и тяжелее, и по-прежнему болела. - Только посмей мне еще скопытится тут! – пригрозил Ханси и несильно сжал пальцами нос Андре. Когда Ольбрих попытался укусить руку Кюрша, то тот, разжав пальцы, поспешно ее одернул. - Не дождешься. - Тогда я пойду. - Тогда иди. Освободившись от объятий Андре, Ханси неуверенно поднялся с места, но, неспешно дойдя до середины комнаты, он остановился, и обернулся к Ольбриху, словно желая что-то сказать. - Андре, я… Глубоко вздохнув, Ан немного подался вперед, с трудом удерживая тяжелую голову в ровном положении, однако сейчас его внимание было сосредоточено не на голове, а на Ханси – тот явно хотел сказать кое-что очень-очень важное. Давай же. Говори, Ханс. Тем более, ты выпил, ты должен побороть свой страх… - Я… — Ханси замялся, а взгляд его нервно забегал по комнате, и Андре стало ясно: нет, сегодня Кюрш тоже ничего такого сказать не решится. Трусит. – Мне жаль, что я не уберег тебя от этих мразей, и от их бутылки. Ан, я… Действительно ничего такого все-таки не сказал. - Успокойся, Ханси, — немного улыбнувшись, прервал Кюрша Андре. – Ты не мог знать, что они предпримут что-то подобное. И я не мог этого знать. И никто не мог, даже они сами – ты ведь сказал, что они не хотели попасть мне по голове. Скажем так, это судьба. Но волноваться уже не стоит, потому что я в полном порядке, и не лежу при смерти. И винить тебе себя не за что. Поэтому иди уже и занимайся своими пакостями, Ханси. - Ты слишком добр ко мне. И это зря, потому что мне иногда нужна хорошая встряска, чтобы я не стал избалованным гадом, — пробурчал Кюрш и, потоптавшись на месте, вышел из комнаты, заставив Андре с полнейшим недоумением глядеть ему вслед. Избалованным гадом? Это еще почему? Как Ханси может стать таким? Однако все эти вопросы остались без ответа, поскольку бежать за Ханси Андре не собирался. Да и к тому же, он пьян, а потому, мог сейчас говорить очень много странных вещей, о которых наутро даже и не вспомнит. Так что, все в порядке. Некоторое время Андре просто сидел на кровати, придерживая одной рукой свою несчастную голову. Ох, и угораздило же этих придурков попасть не куда-то, а именно по голове! Этой дурацкой огромной (как теперь казалось Ольбриху) бутылкой почти по макушке, да так, что боль от нее расходилась по всей голове, и усиливалась при движениях, поэтому в идеале Андре, конечно, надо было бы лежать… Но каждый ли день он ночует у Ханси? Хоть и пьяного, но все-таки Ханси. Черта с два, мать Ольбриха вообще неизвестно когда позволит (да и позволит ли вообще?!) Андре общаться с «этим Кюршем», и до того времени наверняка придется ждать и ждать. И, может, к тому времени Ханси надоест это все, и мы расстанемся... Мысль о возможном расставании с Кюршем, даже несмотря на то, что они еще и не начинали «официально» встречаться, причинила Андре неимоверную боль, но на сей раз не головную, а сердечную. Душевную. Ох, это была ужасная мысль. Тяжелая. Тревожная. Об этом, пожалуй, просто не стоит сейчас думать, чтобы не сделать себе же хуже, решил Андре, и, вытеснив из головы все плохое, резко поднялся с кровати, отчего перед глазами на какое-то время потемнело. Когда темнота развеялась, то Ольбрих, рассеянно напевая мелодию из их собственной песни (интересно, понравилась ли она кому-нибудь? Реакцию толпы на песню Ан уже не помнил), направился в крохотную ванную комнату. Там, сев на край ванны, он заткнул дырку пробкой и включил воду погорячее. Из-за того, что Андре освободил голову от всех мыслей – как от плохих, так и от хороших, то на него стал невольно накатывать волнами сон. Усыпляли также и мерные звуки текущей в ванну воды, и Ольбрих, закрыв глаза и представив, что он находится где-нибудь не в маленькой ванной комнате общежития, а, скажем, на берегу речки или даже моря, стал постепенно отключаться от мира сего. Ну, вернее, засыпать, или, может, уплывать в другой мир, сокрытый в подсознании… в общем, это просто было хорошо и приятно. Ну, до тех пор, пока откуда-то за пределами ванной и комнаты что-то, сопровождаемое звуками бьющейся посуды, вдруг со всей силы не грохнулось. Мигом выбравшись из сладостных объятий дремы, Ольбрих вскочил с края почти набранной ванной, немного пошатнулся от вновь подступающей темноты, а затем, пересилив себя, поспешно выключил воду и вышел обратно в комнату. - Тихо-тихо, Андре, нас здесь нет, это не мы! – громким шепотом сказал Ханси, на цыпочках вбегая в комнату. Осторожно прикрыв за собой дверь, и заперев ее на замок, Кюрш без предупреждения выключил свет во всей комнате, и, улегшись на пол, замер. - Что сл… - Тс-с! Ложись и сделай вид, что ты мебель. - Что ты нат… - Ан! - Псих конченный, — выругался Андре, а затем медленно, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в висках, улегся на пол рядом с Ханси. Что ж, в этом оказались и свои плюсы: Кюрш тут же подтянул Ольбриха к себе, и одной рукой обняв, затаил дыхание. Андре немного пошевелился, устраиваясь поудобнее, и хотел было снова спросить, что там такого произошло, но Кюрш заговорил первый: - Я ни в чем не виноват, — шепнул Ханси на ухо Андре, и на всякий случай прикрыл парню рот рукой. И, несмотря на негодование Ольбриха, сделал он все-таки это не зря: прошло, буквально, минуты три, как вдруг в совершенно тихом коридоре за дверью послышался громкий цокот каблуков. Андре инстинктивно сжался и закрыл глаза, мысленно проклиная Ханси. Что он, мать его, там такое разбил?! Судя по очень громкому звуку – это был целый сервиз, не иначе. И еще, Кюрш что-то сломал. Дурак! Судя по цокоту, женщина – может, консьерж, а может, кто еще – Андре понятия не имел, кто тут работает — прошла на кухню, а по громкому ее вскрику Ольбрих понял, что Ханси нанес этой несчастной кухне серьезный ущерб. Андре несильно толкнул парня локтем, но Кюрш даже не охнул, а так и продолжал неподвижно лежать, что Ан на секунду испугался, что этот сумасшедший вообще потерял сознание. Но нет – Ольбрих спиной чувствовал, как мерно вздымается и опадает живот Ханси. Как он может быть настолько спокоен! - Кто это сделал?! – закричала женщина на весь коридор. Прошло несколько секунд тишины, а затем она повторила вопрос. И дальше, не получив ответа, случилось страшное для Андре, да и для Ханси, наверное, тоже: женщина эта, подойдя точно к двери в их комнату, стала барабанить и дергать ручку двери на себя – благо, с сумасшедшей радостью подумал Ан, Ханси успел запереться. - Если ты или вы здесь, то лучше выходите и сознавайтесь, пока вас не выгнали из этой общаги! Кюрш на всякий случай прижал руку ко рту Ольбриха еще сильнее, однако в этом не было необходимости: Андре и так слишком испугался, чтобы что-то говорить. Сердце у него бешено колотилось в груди, виски стали пульсировать еще сильнее, а руки и ноги трясло – хорошо еще, что Ольбрих лежал, а не стоял, а то, точно бы свалился на пол и сдал обоих. Женщина за дверью еще какое-то время мучила их дверь, но затем сдалась, и, ко всеобщему облегчению, пошла атаковать соседние наверняка пустые комнаты. Ханси и Андре продолжали лежать на полу («словно мы – мебель…»), пока женщина, громко разглагольствуя, стучала в другие комнаты. Что ж, если кто-то сегодня и оставался ночевать в общежитии, то он явно, как и Ольбрих с Кюршем, побоялся открывать дверь. А это значило, что завтра всем, кто находится сейчас на четвертом этаже, хорошенько достанется. Из-за, мать его, Ханси! Просто пьяного Кюрша, которому захотелось сделать дурацкую выходку. Идиот! - Что ты натворил? – зашипел Ольбрих, усаживаясь на колени, когда шаги женщины стихли. - Да я хотел достать тарелку… Кстати, знаешь, холодильник был почти пуст! И я хотел приготовить что-нибудь крутое, и полез за тарелкой, ну, и немного придержался за полку с этими тарелками, и… — стал оправдываться Ханси. - Ты уронил полку?! - Я не хотел! - Ты уронил эту гребаную полку, Ханси, вместе со всеми тарелками? - Они круто разбивались, кстати… - Ханси, нам хана. Нет, тебе хана! - Да ладно, я умею чинить полки, чего ты сразу. - И тарелки умеешь склеивать? - Я мог бы попытаться… - И, более того, может, ты умеешь влиять на людей так, чтобы они не выгоняли тебя из общежития? - О, это я умею, — нахохлился Ханси и тут же получил вполне заслуженный подзатыльник от Андре. - Ни на секунду тебя оставить нельзя, придурок, — беззлобно пожаловался Андре и пополз к полоске света, льющейся из приоткрытой двери в ванную. Открыв дверь пошире, Ольбрих уселся на пол, посмотрел на Кюрша, лицо которого в этом тускловатом освещении казалось слишком довольным для сложившейся ситуации, и сказал: – Я так понимаю, молоко на сегодня отменяется, а вот, ванну ты еще можешь принять. Поэтому давай, иди. - Ты меня даже не будешь ругать, как следует? Ну, там, отшлепаешь ремнем, посадишь под домашний арест… - Я не садист. И знаешь что еще? Когда у меня будут дети… — поняв, что сказал, Андре глубоко вздохнул, и поправился: — Если у меня будут дети («А это случится не иначе, как чудом»), то у них не будет никакого домашнего ареста, и уж тем более, бить я их не стану. - О, мне нравится такой подход! – одобрил Кюрш. – И что же ты тогда будешь делать со мной? Я уронил полку, разбил чужую посуду… а еще, я нашел в холодильнике баночку пива. - Только не говори, что… - Она была отличной! Ну, вернее пиво в ней было отличным. - Ханси мать твою Юрген долбаный Кюрш! – сердито зашипел Андре, шлепнув ладонью по полу, что вызвало у Ханси смех. - Да ладно, что такого? Вот, представь, что я твой проблемный ребенок, и что ты будешь со мной делать? - Я тебя просто утоплю! Пошли, я сделаю это прямо сейчас, — вскочив на ноги, Андре обхватил Ханси за подмышки и попытался утащить в ванную, однако попытки не увенчались успехом – Кюрш был слишком тяжелым, отчего Андре едва не свалился не него сверху, а только-только успокоившаяся голова Ольбриха, вновь заболела. - Ты не слишком заботливая мать! – смеялся Кюрш и тоже поднялся на ноги, благодушно освободив Андре от мучений. – Если бы каждая мать топила своего ребенка за проказы… То меня бы тут не было! - Ханси, ну я же пошутил, — выдохнул Ан, уперев руки в бока. - Я тоже. Андре, я отлично понимаю, когда ты шутишь, а когда – нет, поэтому нет нужды уточнять. Ну так… что ты все-таки со мной сделаешь? - Утоплю! – усмехнувшись, Ольбрих принялся заталкивать Кюрша в ванную. – А потом уже поговорю с твоим бездыханным телом. - Нечестно! Так не поступают с детьми. - Так, ребенок, давай мойся, а потом мы поговорим, хорошо? Но если что, знай – я совсем не одобряю того, что ты натворил. - Я тоже не одобряю, поверь. Но пиво было слишком хорошим… А ты со мной будешь мыться? От этих слов у Ольбриха глаза на лоб полезли, но он, стараясь больше ничем не выдавать своего удивления от этого пьяного предложения Ханси, лишь сдержано ответил: - Я буду сидеть тут, в комнате. - Как же так? Хотя бы посиди со мной, Ан! - Ханси, все, ты не маленький, мойся по-быстрому… - Но я пьяный! А если я утону, и мое тело реально станет бездыханным? Ты сможешь себе это простить? – Кюрш жалобно взглянул на Ольбриха, но тот, отвернувшись, попытался принять как можно более безразличное выражение лица. - Не утонешь. Могу оставить дверь открытой, чтобы на всякий случай слышать, что там с тобой происходит. - У меня болит рука, — Кюрш попытался подойти к проблеме с другой стороны, и, кажется, этим смог хоть немного задеть Андре. - У тебя она не болела! – возразил Ольбрих, и осторожно дотронулся до руки Ханси. Тот скорчил болезненную гримасу. - Я просто тебе не говорил. Но она о-очень сильно болит, и я не смогу сам снять с себя толстовку. И джинсы. - Ханси, у тебя есть вторая рука… - Одной неудобно, — настаивал Ханси, и, не дожидаясь согласия, стал предельно аккуратно затаскивать Андре в ванную. — И вообще, ладно тебе, ты же уже сидел со мной, когда я мылся. - Но я не помогал тебе раздеваться! - А тут поможешь, если я тебе дорог. - Ты просто выпендриваешься… — вздохнул Андре, отойдя к раковине, что, впрочем, не очень помогло: расстояние между ним и Кюршем все равно осталось маленьким. - Ну, может быть. Но что в этом плохого? – подняв брови, Ханси улыбнулся, что не могло не заставить сердце Андре оттаять, однако виду он не подал. - То, что ты и так провинился, а теперь еще и ведешь себя… вот так, — пробурчал Ольбрих, упершись взглядом в пол. - Я пьяный, мне можно, — прикусив нижнюю губу, Ханси протянул руку Андре и немного подергал рукав, как бы намекая Ольбриху, чтобы тот уже начинал помогать снимать толстовку. - Ты не настолько пьян, что не осознаешь свои действия. Покачав головой, Ольбрих стянул один рукав, затем уже осторожнее стянул его с другой, больной (якобы больной) руки Кюрша. Ханси при этом неподвижно стоял, а по лицу его было видно, что он явно получает удовольствие от сложившейся ситуации. Господи боже, что я вообще делаю? Раздеваю Ханси. Я раздеваю Ханси! Ан изо всех сил старался не поддаваться панике, и оставаться предельно спокойным хотя бы внешне. Да и вообще, ну раздевает, и что такого? Если у Ханси действительно болит рука, то разве плохо помочь ему снять с себя одежду? Кюрш, вот, тоже бы помог Ольбриху в такой ситуации. Короче, все нормально, все нормально… - И знаешь, Андре, иногда я не осознаю, что делаю. Вот сейчас осознаю, а бывают такие моменты, что – пух! Все, память проваливается, сознание мне не подчиняется, или я не подчиняюсь ему, и все, и конец… Из-за этого я и погнался за Матиасом и его другом. - Поэтому тебе лучше не пить, — посоветовал Андре. - Хотя нет, я бы за ними погнался в любом случае, — честно сказал Кюрш. Серая толстовка с пустыми рукавами висела на нем, как смирительная рубашка, и у Андре от этого мелькнула мысль, что если Ханси действительно начнет себя вести так же по-дурацки, то он просто завернет его в эту толстовку, запихает под кровать и заставит там сидеть до самого утра, пока не протрезвеет… - Сними с меня толстовку, Андре, — попросил Ханси, подергав одной рукой низ вязаной материи. – Моя рука все еще болит и страдает. - Ты можешь снять и одной! – уперся Андре, неожиданно начиная стесняться. Черт, ведь под толстовкой у Ханси ничего нет, так? Тогда как это будет выглядеть, если он ее сейчас снимет с Кюрша?! Мысли Ольбриха быстро стали развиваться на эту тему, отчего его лицо почти сразу же покраснело, а лоб покрылся испариной. - Не могу. - Ханси. - Анди. Уменьшительно-ласкательный вариант имени Ольбриха просто не мог не задеть парня, и поэтому Андре, шумно вздохнув, немного дрожащими руками все-таки снял толстовку с Ханси. Конечно, от смущения ему хотелось сразу же отвернуться, но, это, пожалуй, выглядело бы слишком глупо и, может, даже несколько оскорбительно… В общем, Андре так и остался на месте, на несколько секунд задержавшись взглядом на теле Ханси. Андре всегда знал, что Ханси не слишком-то тревожится о своей фигуре (да и, наверное, было бы странно, если бы он тревожился) а потому, он совсем не утруждал себя хождениями в спортзал. Однако… За эти пару секунд Ольбрих осознал, что Кюршу не нужен был спортзал, о нет. У него не было накаченного пресса, кубиков, и прочего, но, черт возьми, Андре его тело показалось самым прекрасным и с этим небольшим мягким животом и боками… То, что обычно, вроде как, отталкивало большинство девушек, насколько было известно Ольбриху. Интересно, Андреа видела Ханси раздетым вот так, до пояса? Если да, то нравилась ли фигура Ханси так, как она понравилась мне?.. - У меня еще джинсы, — ненавязчиво напомнил Ханси, когда Андре поспешно отвернулся. Щеки Ольбриха пылали жаром, казалось, что еще чуть-чуть, и он весь загорится. Черт! Ан ожидал чего угодно, но не того, что ему настолько приглянется обнаженный по пояс Ханси, что он хотел на него смотреть снова и снова, снова и снова… Больные мечты семнадцатилетнего подростка, чтоб их. Так, стоп, подождите…. Джинсы?! При мысли о том, что Кюрш намекнул на то, чтобы Андре раздевал его до конца, Ольбрих едва не лишился чувств. - Джинсы? – хрипло переспросил Андре, широко раскрыв глаза. Взгляд его снова упал на торс Кюрша, и Ольбрих едва не сошел с ума от неожиданного желания потискать Ханси, пообнимать Ханси, уткнуться лицом в живот Ханси, ну и… - Сам снимай с себя джинсы, Ханси! – как можно более возмущенно сказал Андре, вскинув голову и заглянув Кюршу в глаза, которые сейчас хитренько поблескивали. Опять проказничает! Но это не смешно, не смешно совсем. - Ну, я могу их расстегнуть, но снять… — драматично вздохнув, Ханси расстегнул ширинку, а затем развел руками. – Все, на большее я неспособен. Ан, ну будь другом… Другом!!! Едва не зарычав от смеси злости, обиды, смущения и непонятной дикой страсти, вспыхнувшей где-то… где-то внизу, Андре резко сел на корточки, превозмогая боль в голове и, оскаливаясь, стыл быстро стягивать эти проклятые джинсы с Ханси. Он просто издевается надо мной. Видит мое состояние и издевается! Вот чем плох пьяный Ханси: он становится ужасным эгоистом… Кажется, теперь я понимаю, что он имел тогда ввиду, что ему необходима встряска. - Носки и трусы сам снимай, — объявил Ольбрих, и, освободив от джинсов длинные и достаточно волосатые ноги Кюрша, Ан с трудом поднялся обратно. Строго взглянув на Ханси, который по-дурацки улыбался, он подхватил его толстовку и джинсы, и вышел из ванной прочь, в блаженную прохладу комнаты. - Захвати мне чистые вещи, Ан! – крикнул ему вслед Ханси. – А трусы снимать – нелегкая задача, знаешь ли… Наверное, я сейчас просто взорвусь. Кинув вещи Кюрша на стул, Андре тяжело вздохнул и потер переносицу. Да что с ним такое? Он просто увидел Ханси, обнаженного по пояс, что в этом было такого? На пляже, в общественной бане, на футбольных матчах и во многих подобных местах Андре постоянно видел полураздетых парней и мужчин, и только один – один! – вызвал у него такой сумасшедший всплеск эмоций, поток которых Ан просто не мог удержать. А уж когда Ханси говорил про трусы… о черт, хватит! Я просто маньяк какой-то, — с ужасом думал Андре, рассеянно роясь в шкафу, в поисках чистого белья для Ханси. Из-за темноты – Ан все еще боялся включать свет из-за той женщины, — содержимое шкафа было не видно, но Ольбриху было даже не до этого. Ему вообще ни до чего не было сейчас дела, кроме как до своих чувств и до Ханси в ванной. До голого Ханси в ванной. Совершенно голого и мокрого, судя по звукам плеска. - И возвращайся поскорее, Андре, потому что мы так и не договорили! О чем? О том, как тебе понравилось мучить меня, и глядеть на мои эмоции по мере твоего раздевания? – мысленно фыркнул Ольбрих, однако даже и не думал говорить это вслух. Если он даст хоть малейший намек Ханси – и, что более важно, пьяному Ханси, — на то, что ему понравилось его тело (понравилось его раздевать), то все, только держись. Кюрш не отстанет, и, несмотря на то, что с таким Андре сталкивался впервые, он был на все сто уверен, что Ханси не сможет просто так от него отстать. На ощупь Андре вытащил из ящика футболку и трусы для Кюрша, а затем, немного помедлив («а если он там стоит совершенно раздетый, специально ожидая меня?!») все-таки вернулся в ванную. К счастью, Ханси вовсю уже лежал в ванне и, напевая что-то, играл с неизвестно откуда появившейся желтой резиновой уточкой. Эта картина была бы очень умилительна и прекрасна, если бы несколько не омрачалась странными мыслями Андре. Он ведь голый, голый, совсем голый… И в ванне нет даже пены! То есть, стоит мне только глянуть, и через воду я просто увижу все… Краска никак не сходила с лица Андре, и он отлично чувствовал это, когда быстро укладывал вещи Кюрша на крышку унитаза. Это дурацкое желание – ну, посмотреть через воду на Ханси, — никуда не уходило, а только усиливалось и заставляло Ольбриха чувствовать себя как никогда скованно. Ох, может, для таких случаев и придумали алкоголь?! Зря Ханси выпил ту банку, лучше бы отдал мне! Но с другой стороны, кто знает, чем могло бы все закончиться, напейся Андре этим пивом. Ан понятия не имел, как его организм отреагирует на алкоголь: могло быть, к примеру, так, что от первых двух глотков у него снесло бы крышу, и он по поведению стал бы еще неадекватнее Кюрша, а кому оно надо? - Посиди со мной, — невинно сказал Ханси, и, пока Андре стоял, повернувшись к нему спиной, Кюрш немного вылез из ванны и прикрыл дверь. Ольбрих резко обернулся, а затем, глубоко вздохнув, попытался как можно спокойнее сказать: - Ханси, у меня голова болит. - А у меня рука! Я не смогу нормально помыться. И, заметь, ты сам настаивал, чтобы я помылся, а теперь хочешь меня бросить? – лицо Кюрша выражало безграничную жалобность и огорчение, что лишний раз действовало на нервы и на бедное чувствительное сердце Андре. Хоть ему и казалось, что насчет руки Ханси врет, но какая-то часть Ольбриха прямо-таки принуждала его плюнуть на себя и остаться. Забыть на время про головную боль… а еще, про все эти дикие чувства и ощущения. Ну, если забыть их не получится, то хотя бы вытерпеть с достоинством. Видимо, теперь лицо и самого Андре стало каким-то отстраненным, потому что Ханси, не дождавшись ответа, настороженно и, вместе с тем, как-то ласково сказал: - Но одна моя рука здорова, и я могу помассировать твою голову… ну, ее здоровую часть. Ох, мы оба такие калеки сегодня! - Потому что мы очень везучие на травмы, — покачав головой, Ан, и глядя себе под ноги, медленно уселся на коврик возле ванны. – Особенно я. Меня еще никогда не били бутылкой. Ханси как-то сразу замолчал, а потом, обняв мокрыми руками Ольбриха, тихо сказал: - Прости меня, Андре, пожалуйста. Я знаю, как тебе сейчас хреново из-за головы, и ты наверняка думаешь, что я просто ужасен из-за того, что не могу оставить тебя в покое. Но в том-то и дело: я не могу! Я хочу побыть с тобой, пока у нас появилось хоть немного времени. - И поэтому ты напился вдрызг, чтобы завтра все забыть, да? – чуть улыбнувшись, спросил Андре. - Ну, ты ведь мне напомнишь? - Я постараюсь, но… — начал было Ан, но вдруг без предупреждения Кюрш обхватил щеки Андре и, подтянув его лицо ближе к себе, смачно поцеловал его в лоб, затем в переносицу и в уголки глаз, а Ольбриху казалось, что на местах прикосновений губ Ханси к его коже, вспыхивали маленькие огоньки, разносясь по всему лицу и проникая в самое сердце, заставляя его гореть… непонятно от чего. - И об этом расскажешь, хорошо? И о том, как ты меня сейчас будешь мыть. - Думаю, это будет не очень интересно… — пробормотал Андре, нервно облизнувшись. – И я из-за тебя снова мокрый, как и тогда. - Можешь снова переодеться, я не буду возражать, — широко улыбнулся Кюрш. - Нет, спасибо, — Ольбрих, представив, как он будет снимать свою водолазку здесь, в ванной, перед раздетым Ханси… В общем, Ан едва не лишился чувств, и не столько от стеснения, сколько даже от какого-то более сильного и немного пугающего чувства, которое возникло пару минут назад, когда Андре помогал Ханси раздеться, а теперь только усилилось. Чувство… страсти, может? Или даже похоти? Последнее слово пугало Андре, поскольку его мать постоянно твердила ему, что похоть – это один из семи смертных грехов, и за любое ее проявление человек будет наказан свыше. Конечно, Ольбрих сейчас уже не верил, что потолок над ним разверзнется и с неба грянет молния, которая сразу его убьет, но страх все равно оставался, и он, — к счастью или нет, — несколько приглушил то самое сильное чувство. - Но ты так и не сказал, что будешь делать со мной из-за того, что я напроказничал, — хитро улыбнулся Ханси, удобнее устроившись в ванне и протянув Андре шампунь. – Только не надо меня топить. Так, хорошо, давайте отвлечемся. - Хорошо, не буду, — сказал Андре и надавил рукой Кюршу на макушку, заставляя парня опуститься головой в воду. Продержав немного барахтающегося Ханси секунд десять под водой для того, чтобы намочить его волосы (и небольшого для удовлетворения своей неспокойной души), Ольбрих позволил ему вынырнуть и, вылив на почерневшие волосы Кюрша немного шампуня, стал втирать его, при этом спокойно говоря, как с ребенком: - Ничего я с тобой не буду делать. Лучше сам подумай: вот кому ты сделал лучше от того, что все там сломал? Я уже не говорю про людей, покупавших и вешавших эту полку – фиг с ними, тем более, это делалось наверняка главными по этому общежитию. Но вот, та же посуда: она-то точно принадлежит студентам. Таким же бедным и несчастным студентам, как и мы! То есть, они тратились на эту посуду, а ты взял и разбил ее. И это еще не все! Эта женщина побежала искать виновных, и если мы… вернее, ты не сознаешься, то свалят вину на кого-нибудь другого. Если кто-то в общежитии есть, конечно, кроме нас… Хотя мы будем подозреваемыми номер один, потому что пришли сюда самые последние. - Хоть я сейчас весь такой пьяный эгоист, но ты вызвал у меня угрызения совести, поздравляю, — мрачно сказал Ханси после некоторых раздумий. Его голова вся была в мыльной пене, от которой шел приятный запах яблока, и Андре даже хотел снова сделать Кюршу рожки или ирокез, как тогда, но сразу же понял, что он слишком устал, чтобы дурачиться. Домыть бы быстрее Ханси и лечь в кровать – вот, о чем Ольбрих мечтал сейчас больше всего. И даже эта похоть все-таки стала забываться. - Этого я и хотел добиться, — довольно улыбнулся Андре и, взяв душ, включил воду и стал смывать шампунь с волос Кюрша. – Тебе не помешает немного подумать над своим поведением. - Еще добавь «молодой человек». - Тебе не помешает немного подумать над своим поведением, молодой человек. - Браво! Ну, точно моя мама, — засмеялся Ханси и хлопнул в ладоши. – Осталось только напялить на тебя старомодное платье и сделать завивку, и тогда можно будет не отличить. Хотя… нет, с твоими кудрями тебе не нужна завивка. - Не хочу платье. А с этими ужасными кудрями мне ничего не поможет, — буркнул Андре. - Чего ты сказал? – громко переспросил Ханси. — Ужасными, да? Я не ослышался? Может, ты хотел сказать «прекрасными»? Да, наверное, все-таки ослышался. Ох, слух мой, слух, как же ты меня подводишь… - Нет, ты не ослышался. - Ослышался. - Неа. - Да, точно тебе говорю! Мои уши мне врут, я им не хочу верить. Наверное, свою роль сыграл и алкоголь, и теперь мне слышится всякий бред… - Это не бред! Мне правда не нравятся мои кудри, я с ними похож… да я даже не знаю на кого похож! - На себя, Ан, — серьезно сказал Ханси, и, вытерев воду с лица, заглянул Ольбриху в глаза. – В этом и фишка, что твои кудряшки – это то, что делает тебя тобой. Даже когда мы впервые встретились, я первым делом обратил внимание на твои кудри. Они прекрасные. И такие волшебные… В твои кудряшки можно зарыться с головой и плавать в них, плавать, и радоваться жизни, и… Пристально глядя на Ханси, Андре даже не знал, что ему и делать – засмеяться или дать Кюршу подзатыльник как компенсацию за издевательство. В итоге он схватил мочалку и, намочив ее, ткнул ей Ханси в лицо, тем самым закрыв парню рот и остановив этот поток бреда. - Сумасшедший ты, — сообщил Ольбрих, вскоре убрав мочалку и начиная хорошенько намыливать ее, держа руки с закатанными рукавами водолазки, над ванной. - А ты мне засунул мочалку в лицо вместо благодарности, я так понимаю? – вознегодовал Кюрш, шлепнув ладонью по воде и тем самым обрызгав и себя, и Андре. Глубоко вздохнув, Ольбрих попытался успокоиться, но нанесенный урон был слишком велик: и без того мокрая водолазка теперь намочилась еще раза в три сильнее, и потому Андре озлобленно зарычал и, отложив мыло, стал с силой натирать плечи Ханси, да так, что те почти сразу же покраснели. - Ай-ай-ай, хорошо, я понял, Андре, я понял! Можно чуть-чуть помягче? – взмолился Кюрш, пытаясь ускользнуть от мочалки, которой Ольбрих, по-видимому, вознамерился содрать всю кожу с его нежных плеч. - Тогда хватит меня мочить! – прикрикнул на него Ольбрих, не останавливаясь и следуя за парнем. - Так получается! Ты – мишень, которую надо замочить… Ой, ладно-ладно, Ан!!! – поохав, Ханси облегченно вздохнул, когда Андре прекратил эту жестокость, а затем, протянув здоровую руку, осторожно погладил Ольбриха по голове, стараясь не прикасаться к области раны. – Прости, я не хотел тебя злить. - Хотел, конечно. - Немножко. Я никогда не видел тебя злым… хотя, нет, сегодня видел, когда ты разговаривал с Матиасом. - Надеюсь, что я больше не буду становиться таким же злым. Злость – это не мое, — Андре пожал плечами, и они с Ханси как-то ненадолго замолчали, думая о своем. Натерев Кюршу спину, Ольбриху волей-неволей пришлось перейти к груди – той части тела Ханси, которая его наиболее смущала… ну, не считая, конечно, того, что находится пониже живота. Но об этом Ольбрих старался не думать вовсе. Здесь он боялся тереть сильно… и боялся тереть вообще. Андре стеснялся наготы – как своей, так и чьей-то еще, но еще больше он стеснялся прикосновений к оголенному телу – опять-таки, как к своему, так и к чужому. Это было, несомненно, странно, однако, для ребенка, воспитанного такой консервативной матерью, как Рената, это было почти что нормой. Немного прикусив нижнюю губу, Ольбрих стал медленно и осторожно водить мочалкой по еще гладкой груди Ханси, старательно пытаясь избегать прикосновения к его темным соскам. Вернее, пытался он этого избегать до того момента, как в его мозгу вдруг что-то не щелкнуло, и не появилось идиотское и навязчивое желание. Просто дотронься. И повинуясь секундному порыву, Андре дотронулся. Только мочалкой. Однако на этом останавливаться не пожелал: заметив, как Ханси дернулся, Ольбрих стал несколько настойчивее поглаживать и надавливать мочалкой на сосок Кюрша. И нет-нет, это совсем не похоть, это просто интерес. Просто интерес. Ханси быстро дышал, но молчал и просто наблюдал за движениями руки Андре, которая теперь переместилась на второй сосок. У Ольбриха, который отстранился от своей привычной реальности, пока не было желания прекращать: ему приносило какое-то удовольствие осознавать, что своими действиями он, к примеру, смог привести Кюрша в ступор и заставить вот так быстро и шумно вздыхать. Он ведь возбужден. И да-да, Диди, ты знаешь это слово, ты понимаешь, что это значит. Ханси так дышит не просто так, и поддается вперед, к тебе, тоже не просто так. Ты его возбудил, а значит, сделал нечто похотливое! Андре вздрогнул и, выпустив губку из руки, отодвинулся от ванны. Ханси глядел на него расширенными не то от удивления, не то от возбуждения глазами, но все еще молчал, а сам Ольбрих не спешил заговорить первый. Да и что тут, блин, можно было сказать?! «Тебе понравилось, Ханси? Хочешь, продолжим? Я могу переместиться к тебе в ванну и…». На Андре вдруг со всей ужасающей жестокостью нахлынуло понимание того, что он только что наделал, и Ольбрих, вскочив на ноги, отошел к двери. Собственные мысли и этот странный поступок напугали его так сильно, что у Андре ненадолго скрутило живот, а когда парень обернулся через плечо и снова взглянул на тяжело дышащего Кюрша, который по-прежнему ничего не говорил, то внизу живота стало приятно тянуть, а лицо покраснело до самых корней волос. Это. Дурацкое. Чувство. - В общем, домойся сам, Ханси, — промямлил Андре, когда к нему хоть чуть-чуть вернулась способность разговаривать. Но на большее этой способности не хватило и, потоптавшись на месте, Ольбрих вышел из ванной, оставив наполовину намыленного Ханси в полнейшем замешательстве. И в возбужденном состоянии. Андре решил не прикрывать дверь ванной до конца – все-таки, Кюрш был пьяный и, действительно, мало ли что там могло с ним случиться, а Ольбриху неприятностей больше не хотелось. И так за сегодняшний вечер их было много. Очень много. Так много, что Андре уже успел позабыть о приятных вещах, даже если те сегодня и случались. Хоть бы Ханси все позабыл завтра. Он ведь пьяный. Хоть бы он забыл, хоть бы он забыл… Сев на кровать, Ольбрих устало откинулся назад, прислонился спиной к стене и косо поглядел на приоткрытую дверь в ванную, откуда раздавался тихий плеск воды. Что ж, Ханси хотя бы вышел из ступора, в который его невольно ввел Андре своими действиями. Зря я ушел. И как бы Ольбриха не напугали собственные действия в виде махинаций с грудью Ханси, то эта мысль напугала его гораздо, гораздо сильнее. Конечно, в момент осознания сделанного Андре испытал жуткое смущение, но теперь, когда оно стало проходить, на смену ему пришло другое, уже знакомое Ольбриху чувство. Приятное… Отдающееся эхом между ног и внизу живота. Раньше такое чувство настораживало Андре, особенно учитывая тот факт, что и появлялось оно нечасто, а, благодаря россказням матери о грехах и демонах, Ан еще и пугался, потому что считал, что в нем поселился демон похоти или что-то вроде того. А жить с мыслью, что тобой время от времени овладевает некий демон, заставляющий при некоторых пикантных обстоятельствах (вроде запретных мыслей) испытывать эти странные ощущения ниже пояса – было не очень-то приятно. Разумеется, в ангелов и демонов Андре прекратил верить уже несколько лет назад, но чувство напряжения его не покидало. Ему не нравились эти ощущения… раньше. А сегодня понравились. Может, потому, что впервые они были вызваны не фантазией или еще бог знает чем, а реальным человеком и, более того, достаточно близким человеком? Это было похоже не правду. И это тоже было приятно. Поэтому Андре захотелось вернуться. Как и тогда, перед тем, как впервые поцеловаться с Ханси, Андре ужасно захотелось отринуть все дурацкие материнские законы, всю свою скромность и нерешительность. Черт возьми, ему хотелось переродиться, чтобы стать другим человеком, которому незнакомы все эти качества. Который мог пойти и прямо рассказать Ханси о своих чувствах, мог уверенно поцеловать его и так же уверенно… развить их отношения дальше. Но теперешний Андре, который жил в этой реальности, стеснялся даже думать об этом. Ну, стеснялся… но думал. Представлял. Фантазировал. Робко, нервно и осторожно, но делал это. Полутьма, царящая в комнате, только помогала. И давление между ног постепенно усиливалось. Если я позову Ханси, он придет. Если я попрошу Ханси, то он сделает… Безумие. Такое безумие. И какой-то частью себя Ан понимал, что еще не готов ко всему этому. О боги, как бы ему не хотелось все поменять, как бы ему не хотелось новых ощущений, он также понимал и то, что это все не должно происходить так стремительно. Необходимо сейчас сдержаться, и, так сказать, растянуть удовольствие. Не надо звать Ханси. Нельзя поддаваться минутному порыву, надо все взвесить и обдумать, чтобы потом не пожалеть. И к тому же, Ханси настолько пьян, что на ногах-то держится с трудом. И плюс ко всему, наверняка к завтрашнему дню все забудет. Все-все. Поэтому пусть он забудет то, что Андре сделал ему чуточку приятно. Это был фальстарт, надо отменить ход, а потом попробовать снова. Позже. Сумасшедшая ночь. Андре около двадцати минут слушал плеск воды, которая вскоре переросла в журчание душа. И все было бы ничего… Если бы в какой-то момент из ванной не раздался явный стон. Он был тихим, но с открытой дверью Ольбрих услышал его просто замечательно и вздрогнул. По его телу побежали мурашки, да только не от страха, а от возбуждения. От похоти. Потому что сам стон Ханси прозвучал похотливо, Андре откуда-то знал это совершенно точно. Это был не стон боли, разочарования или чего-то еще, а именно стон похоти. Удовлетворения. То есть, пока Ан томится здесь от своих мыслей, то Кюрш терпеть собственные мысли не пожелал. И Андре, который почти ни разу в жизни таким не занимался, точно знал, что Ханси сделал, пока Ольбрих его не видит. Поэтому Ан не торопился в ванную. Но когда Ханси совершенно бодрым голосом крикнул: «Андре, принеси мне полотенце!», то Ольбрих вскочил с кровати моментально. Дрянная голова снова стала болезненно пульсировать, но Ан, игнорируя эту боль, схватил полотенце, висящее на дверце шкафа и без промедления зашел в ванную. - О, а я думал, что ты заснул, — широко улыбнулся Ханси. Он стоял в ванне, немного покачиваясь и прячась за цветную шторку, и по его лицу, к щекам которого прилипли черные мокрые волосы (заметно подросшие с нашего знакомства, подметил Ан), совсем не было заметно, что он только что совершал нечто запрещенное. Отогнав эту мысль, Андре протянул Кюршу однотонное красное полотенце, и спокойно, делая вид, что между ними двумя ничего такого не было, сказал: - Нет, я ждал, пока ты помоешься. И спать было нельзя, а то, мало ли, упадешь ты здесь еще, голову разобьешь… - У тебя такие позитивные мысли, Ан, — проворчал Ханси, скрываясь за шторкой и принимаясь вытираться. – Мне не хотелось бы разбивать голову. - Так вылези сюда, а не стой там, — вырвалось у Ольбриха помимо воли. Но на этом он не остановился: — Тут хотя бы коврик есть, на нем не поскользнешься. И не надо от меня скрываться, я не Андреа. Андре ошарашено замолчал, и Ханси молчал тоже, однако вытираться прекратил: Ольбрих видел его замерший силуэт. Затем, после нескольких секунд тишины из-за шторы выглянула голова Кюрша, и парень негромко переспросил: - Значит, не надо скрываться? - Не надо, — тут же смело ответил Андре, утвердительно кивнув. Больше он не краснел, да и в голове на какое-то время прекратили транслироваться идиотские мысли вроде «Что ты такое говоришь?!» и «Немедленно остановись, ты не можешь такое говорить!». Все пошло к черту. - Хорошо, — просто сказал Кюрш, и, сместив шторку в сторону, спокойно и даже не прикрываясь, перешагнул ванну и нетвердо встал на коврик. Андре стоял, словно громом пораженный. Даже не дышал. Все его тело разом похолодело, а затем так же резко стало нагреваться, и перед глазами даже немного потемнело. О боги. Боги. Андре понятия не имел, что что-то когда-либо в его жизни сумеет заставить его чувствовать себя так. Но заставило. Ханси. Ханси… В первое мгновение Ан просто смотрел, целиком охватывая Ханси взглядом. Смотрел даже как-то оценивающе, испытывая при этом ледяное спокойствие. Ему нравился Ханси. Ему нравилось его тело. Андре отбросил все познания об идеальности мужского тела, которые навязывало ему это дурацкое общество и просто понял, что все это – полная чушь. Вот оно – прекрасное и идеальное мужское тело по меркам Ольбриха. Конечно, идеальное и прекрасное по-своему, но так было даже лучше. Да, Ханси точно не быть моделью для нижнего белья или еще чего-то, но и кому, к черту, это нужно, спрашивается? Андре испытывал странный восторг. Но вместе с Андре-которому-нравилось-лицезреть-прекрасное восстала и другая его сущность. Похоть. Чертова похоть, которая портит совершенно все. И Ан не знал, как с ней бороться, просто не имел ни малейшего понятия. Мать ему только и говорила, что это грех, это плохо и этого надо избегать, но как, как? Как можно избежать чего-то, что нравится тебе настолько сильно, что пробуждает другие ощущения, гораздо более сильные и настойчивые? Ощущения, которые невольно поднимаются снизу, волнами разносясь по всему телу, заставляя его томиться в ожидании… чего-то. Однако Андре, к счастью, еще мог держать себя в руках. Что-то ему в этом помогало: может, небольшое чувство страха, может, чувство вины или стыда… В общем, эти чувства впервые оказались полезными. И они сдерживали Ольбриха от того, чтобы тот просто в наглую не начал пялиться на пах Ханси, хотя очень этого хотелось. Когда Ханси немного наклонился вперед, чтобы вытереть голову, то Андре, неожиданно для себя, подался вперед и, перехватив полотенце, сам принялся вытирать голову Кюрша. - Лучше давай я это сделаю, а то, все еще есть риск того, что ты упадешь. Не так ли? – невозмутимо поинтересовался Ан, аккуратно сжимая волосы Ханси полотенцем. - Да, наверное, так, — согласился Ханси и немного улыбнулся. Андре улыбнулся тоже, продолжая вытирать волосы Кюрша, и при этом чувствуя в себе небывалую уверенность, которая практически заставляла его сделать что-то, о чем в обычном состоянии он побоялся бы даже думать. Убрав полотенце от головы Ханси, Ан, не глядя, прижал его к бедру Кюрша. Затем, через полотенце легонько тронул тронул его пах. - Все еще болит?.. Ханси судорожно вздохнул и на несколько мгновений словно бы отключился от этой реальности, судя по тому, как он замер, и как остекленели его глаза, глядящие на руку Андре, все еще придерживающую полотенце на бедре Кюрша. И... о, дерьмо. Это было просто ужасно долгие, томительные для Ольбриха, уверенность которого растаяла почти сразу же после сделанного, несколько секунд. Андре сам себе не мог объяснить, зачем он это сделал. Черта с два, ужа сам вопрос был странным и идиотским, и его точно не следовало задавать Ханси, но еще и это прикосновение! Я не Андреа, я не Андреа… — мысленно передразнил Андре самого себя. – Я не Андреа, и не буду раздеваться перед тобой, но зато сразу буду трогать все те места, которые трогать строго-настрого запрещено! Черт!!! Придурок! Но затем Кюрш все-таки пришел в себя и, подняв голову, хрипло ответил: - Уже нет. И не успел Андре опомниться, как дальше произошло совсем неожиданное. Наверное, если бы он не пребывал в столь странном состоянии, то непременно закричал или что-то такое. Откинув полотенце, Ханси настойчивым толчком оттеснил Андре к стене и, встав к нему вплотную, положил руку Ольбриху на талию. - У тебя целебная ручка, Ан, — прошептал Кюрш, медленно поглаживая талию задыхающегося от нахлынувших эмоций Андре. Целебная ручка? Серьезно, Ханси? Ты серьезно? Чертов пьянчуга Ханси… Ты должен был меня послать, Ханси, так почему ты продолжаешь начатое?! Так тесно. Они стоят так тесно в этой душной влажной ванной, и Кюрш, совершенно голый, нависает над Ольбрихом. Андре казалось, что это все нереально. Ну не может это быть реальностью, особенно на фоне всего произошедшего за день. Это могут быть галлюцинации или сон, но не реальность. Ха, вероятно, пока Ханси мылся, то Андре просто заснул и все, и… Когда Ханси поддался бедрами вперед, прижавшись своим пахом к паху Андре, то тот едва сумел удержаться от стона, рвущегося из груди. О, Ханси! Боже, да что это такое?! Зачем Ханси это делает? И почему это так приятно?! Сны не бывают такими приятными! - Уйди, Ханси, — испуганно сказал Андре и уперся ладонями в оголенную грудь Ханси. Кюрш не сразу, но немного отстранился, однако уйти Ольбриху он не позволил, все еще придерживая его за талию. Он еще не закончил со мной… - Поцелуй, Ан, — мягко и как ни в чем не бывало сказал Ханси, наклонившись к Андре, и тот, несмотря на всю нехватку воздуха в легких, без лишних слов и мыслей впился горячим и до безобразия страстным поцелуем в губы Кюрша. Этот поцелуй тоже был приятным, как и прикосновения Ханси, и на какое-то время он даже ослабил бдительность Ольбриха, который, успокоившись, стал просто наслаждаться происходящим. Что, впрочем, оказалось зря. Очень зря. Чертов Ханс был просто до ужаса непредсказуем, и Андре не знал, было ли это связано с тем, что он пьян… Хотя сейчас это не имело значения. Когда их поцелуй из страстного, по инициативе Ольбриха, стал медленно перерастать в просто нежный и мягкий, Ханси вдруг ловко скользнул пальцами по груди Андре и, нащупав ими его соски, принялся настойчиво сжимать и разжимать их через тонкую ткань водолазки, при этом, несильно покусывая нижнюю губу Ольбриха. И теперь Андре даже и не подумал удержаться от стона. Это было бы просто невозможно. Вместе с прикосновениями пальцев Ханси в Ольбрихе прямо-таки с гигантской силой вспыхнуло уже знакомое сумасшедшее чувство, от которого просто сносило крышу, и все и без того непонятного содержания мысли, путались и терялись. О боги. О Ханси гребаный Кюрш. Так нельзя, нельзя, нельзя… Слишком приятно. …еще. Отстранившись от губ Андре, Ханси снова провел пальцами по его соскам, затем улыбнулся и тихо спросил: - Ну как, теперь ты понимаешь меня, Ан? Хорошо тебе? - Хорошо, — с готовностью выдохнул Андре, не совсем понимая, что и говорит, и, не сводя, при этом, взгляда с хитро сощуренных глаз Кюрша. - А теперь? – поинтересовался Ханси, убрав руки и сделав небольшой шаг назад. Андре показалось, что на него будто опрокинули таз с ледяной водой, отчего он разом сдулся, как шарик. Когда Ханси ушел, то все чувство эйфории и удовольствия от происходящего резко исчезло, однако давление между ног осталось. В паху так же тянуло, но теперь это было уже не так приятно и волнующе. И разум, и все мысли вернулись к Ольбриху в этот момент, отчего он сжался и растерянно глянув на самодовольно улыбающегося Кюрша, уткнулся взглядом в пол. Он меня проучил что ли? Это же жестоко, Ханси… - Тебе чего-то хочется, Ан? – осторожно спросил Кюрш после непродолжительного молчания. Тебя. Андре вздрогнул от этой мысли – она его напугала, и, причем, немало. Боже, нет, какое еще «тебя»?! Нет, нет и еще раз нет! Это недопустимо! Нервно сглотнув, Ан заставил себя поднять голову и посмотреть на Кюрша. Взгляд того был внимательным и настороженным, однако это Ольбриху совершенно ни о чем не говорило. Ну, только о том, что, несмотря на свое пьяное состояние, Кюрш спрашивал это совершенно серьезно, без намека на насмешку. Стало быть, если все-таки ответить «тебя»… - Ничего, — резко ответил Андре, выпрямляясь. И, кажется, это было лишним движением, потому что от него джинсы в области паха натянулись еще сильнее, отчего Ольбрих стыл испытывать еще более неприятные ощущения. В любой другой момент своей жизни Андре, наверное, просто сквозь землю бы провалился от стыда, но теперь для него было главным просто выбраться из этой идиотской и безумной ситуации, в которую попал, по сути, из-за своего же дурацкого порыва сделать что-то ненормальное. Ханси трогал его. Подумать только. Мать вашу, Ханси его трогал! И вызвал это чувство… эту похоть. Ох, Андре все эти годы был уверен, что уж такой грешок, как похоть, точно его не коснется, и на то были веские причины... Однако теперь его уверенность таяла с каждой гребаной секундой, проведенной с Кюршем здесь, в этой душной ванной. Все, надо уходить. Ан, уходи, пока вы не зашли еще дальше. Андре не двинулся с места. - По тебе не скажешь, что тебе ничего не хочется, — быстро глянув пониже пояса Андре, заметил Ханси, а затем, подняв с пола полотенце, обернул его вокруг бедер. – Но знаешь, дело твое. Я оставлю тебя в такой же растерянности, в какой и ты оставил меня. И это будет честно. Кюрш направился было в комнату, но Андре, взяв себя в руки, решил вмешаться. - Не будет, — тихо ответил Ан, заставив Ханси остановиться у выхода из ванной. – Я… Я сделал тебе… сделал тебе это не с целью привести в растерянность или еще чего-то. Просто тебе было приятно. И мне понравилось делать тебе приятно. Хоть и таким странным образом… Ханси молчал, будто бы подбирая слова, но Андре, осознав, что не желает продолжать этот разговор, который мог в итоге вылиться непонятно во что, на дрожащих ногах вернулся обратно в темную комнату. Свет включать не захотелось. Пусть будет полная темнота, она хоть немного облегчала ощущение стыда, которое испытывал Ан. Пусть темнота будет до тех пор, пока не наступит утро, когда все эти ночные страсти развеются и забудутся. Пусть… Ну, ты же понимаешь, что такое не забудется, Андре. Внизу все еще тянуло, и, казалось, это назойливое и неприятное чувство не желало никуда исчезать. Андре от этого было ужасно неуютно и гадко, но он понятия не имел, что можно сделать, чтобы это прекратилось. Наверное, ждать и терпеть. Как и всегда. Жди и терпи, Андре, вот твои две главные задачи на всю жизнь. Голова снова начала болеть. Медленно дойдя до кроватей, Андре, немного подумав, уселся на кровать Дамиана. Что ж, наверное, сегодня будет лучшим решением поспать отдельно от Ханси, чтобы не спровоцировать еще что-нибудь… Что-то, о чем оба потом пожалеют. Что-то, что испортит их отношения. Надеюсь, что Дами будет не против, если я посплю в его кровати. Лучше ему вообще не знать, что я здесь был сегодня ночью. Но когда Андре хотел было откинуть одеяло, чтобы лечь в кровать и наконец-то заснуть, закончив этот длинный, самый тяжелый и нереальный день в его жизни, то из ванной пришел Ханси, одетый уже хотя бы в трусы. Выключив свет в ванной, отчего комната окончательно погрузилась во мрак, который худо-бедно разгонялся уличным фонарями, светящимися за окном, Кюрш, все еще пошатываясь на нетвердых ногах, приблизился к Ольбриху и, потоптавшись рядом, виновато сказал: - Прости меня, Ан. И потом: - Я все понял. Обещаю, что больше такой глупости от меня ты не увидишь. Андре поднял голову, которая вновь словно потяжелела, и хотел было сказать что-то вроде «да ладно, ничего страшного», как Кюрш, обхватив его обеими руками за талию, поднял на ноги, а затем, повернувшись, пересадил Ольбриха на свою кровать. - Ты будешь спать со мной, Ан. Пожалуйста. - Я… — в свете оранжевого фонаря Андре увидел, как погрустнел Кюрш, и тут же поспешно сказал: — Хорошо, Ханси. Хорошо. Я буду с тобой. - Раздевайся. Андре замер, как громом пораженный. Внизу стало тянуть сильнее. Чего? - Ч-что ты сказал?.. - Снимай свою водолазку, жарко же будет, — поторопил Ханси. - П-почему будет жарко? – промямлил Андре, уже начиная пугаться. Неожиданно его посетила мысль о том, что, возможно, на этом этаже никого нет, кроме них, и если Ханси решит сделать нечто… нечто плохое, то вряд ли кто-то побежит на крик Ольбриха. А Ханси ведь пьяный. Что ему там может прийти в голову?.. - Ох, Андре, прекрати спрашивать, умоляю, — Кюрш тяжело вздохнул. — Хотя если тебе нравится жара, то, пожалуйста – можешь спать хоть в шубе. Ну, так что? - Мне и так неплохо. - Тогда ложись и двигайся к окну. Послушно улегшись на кровать прямо в джинсах и водолазке, Андре, как и было сказано, подвинулся к окну, освобождая Ханси место. Кюрш сразу же лег рядом и, обеими руками обняв Ольбриха, крепко прижал его к себе. Впервые за день Андре почувствовал себя хорошо и уютно. - Ты помнишь все, что сегодня произошло? – негромко спросил он у Андре, медленно поглаживая его по руке. Ольбрих почти сразу же разнежился и расслабился в объятиях Кюрша, и был готов заснуть, если бы не одно «но», заключавшееся кое в чем, что все еще тянуло в районе ширинки и ужасно действовало на нервы. И не только на них. - Я хотел бы это забыть, — устало пробормотал Андре. – Я ничего не понимаю. - Знаешь… Я тоже. Я совсем запутался. Все перемешалось, — признался Ханси, и речь его совсем не напоминала речь нетрезвого человека. – Но я надеюсь, что алкоголь мне поможет что-то забыть к завтрашнему дню. Но пока все еще ночь. Она еще не закончилась. - Что ты хочешь этим сказать? - То, что если есть возможность, то надо получить от нее все. - Что — все, Ханси? – уже нетерпеливо спросил Ольбрих. А в ответ получил поцелуй. Без лишних слов Кюрш просто стал его горячо целовать, а Андре не мог, да и не хотел противиться. Зачем? Они сегодня столько натворили, что даже поцелуи, не так давно заставляющие Ольбриха сходить с ума, теперь казались уже почти привычным делом. И, несмотря на вновь поднимающуюся снизу волну возбуждения, Ольбрих подался вперед, впиваясь в губы Кюрша и лаская их своими губами, и просто пытался получать удовольствие от этого. Но сегодня, в эту безумную и ненормальную ночь, Андре казалось, что этого мало. Ханси тоже так казалось. Рука Кюрша неспешно пробралась туда, где у Андре было самое-самое запретное место, как когда-то называла это его мать, и, целиком обхватив его, сжала. До сегодняшнего дня Андре считал, что ему никогда не доведется испытать это чувство похоти потому, что оно для него было далеким, недосягаемым и ненужным. Андре был уверен, что девушки, с которой он будет заниматься чем-то таким похотливым и запрещенным, у него никогда не будет, а парень… ох, ну какой тут парень, о нем не было даже и мыслей. Андре не очень-то верилось в то, что прикосновениями к собственным половым органам можно довести себя до того взрывного и до жути приятного состояния, именуемого оргазмом, как поговаривали его одноклассники, и у него были основания так считать. Однажды ему пришлось делать это, но не совсем по своей воле, а, скорее, по воле врачей: необходимо было сдать им анализы, которые потом показали, что Ольбрих бесплоден. И вот, тот опыт был неприятен. Хоть Андре никто и не видел, так как он был совершенно один в пустой больничной комнате, он все равно чувствовал себя до ужаса неуютно и противно. Движения, которые он совершал рукой, были резкими и быстрыми, потому что Андре желал поскорее от этого отделаться, и закончилось все вяло и тускло. Никакого «взрыва» не было. Только возросла ненависть и отвращение к самому себе. И потому с тех пор он был уверен, что все, что связано с похотью – лживо. Да, может, он и испытывал что-то новое, прикасаясь тогда к своему члену, но это было не настолько круто, даже совсем не круто, и повторять желания не было. И сегодня, в этот самый момент, когда там его коснулся Ханси, Ан разом поменял свое мнение. Это было нереально приятно. Андре громко и протяжно застонал через поцелуй, ожидая, что сейчас все снова прекратится, как и в ванной, но, как оказалось, Ханси и не думал остановиться на этом. Его рука неспешно сжималась и разжималась, а Ольбриху казалось, что между ног у него загорелось пламя, в которое Кюрш только подкидывал дров. Воздуха стало катастрофически не хватать, но Кюрш все равно целовал Андре, касаясь его губ снова и снова, позволяя Ольбриху с трудом набирать воздух в легкие, а потом, с глухими стонами, выпускать его. И это продолжалось. С каждой секундой становилось только приятнее. Рука у Ханси была сильной, но в то же время и нежной, и, даже, несмотря на настойчивость Кюрша, он массировал пах Андре достаточно аккуратно. Его пальцы через слой джинсов и трусов то и дело касались головки члена Ольбриха, затем несильно сдавливали его яички. Ан от этого просто весь дрожал и извивался, не прекращая стонать, подаваясь пахом вперед, еще ближе к Кюршу. Безумная ночь. Ольбриху казалось, что все это длилось целую бесконечность, прежде чем последовал взрыв. Самый настоящий взрыв в его теле, не иначе. Все его мышцы в этот момент напряглись до предела, все его существо напряглось и все его чувства обострились. А потом, уткнувшись лицом в подушку, он закричал, и вместе с криком пришло наслаждение. *** Ханси молча и немного улыбаясь, глядел на Андре. Любовался. После резкого напряжения Ольбрих расслабился, и теперь его лицо в свете уличных фонарей выглядело усталым, но довольным. Даже на его губах, так старательно исцелованных Ханси, играла легкая улыбка. И у Кюрша в памяти потом надолго запечатлелось это довольное лицо Андре. Может, потому, что Ольбрих никогда не был таким довольным до сегодняшнего дня. Ханси помнил это лицо уже даже потом, после отрезвения и еще долгое-долгое время. Андре определенно вымотался, потому что застыл в одной и той же позе, и двигаться больше у него сил не было. Да и не надо. Они оба ужасно устали, и пора было уже закончить этот бесконечно длинный день, перенасыщенный событиями. Рука Ханси так и лежала между ног Андре, но он даже и не думал ее убирать. И зачем? Так было удобно. А Ольбриху еще и приятно. Перед тем, как закрыть глаза, Кюрш сонно посмотрел в окно, и то, что он за ним увидел, заставило его сердце радостно забиться. За окном неспешно кружились снежинки. - Андре, снег пошел! – счастливым шепотом оповестил Ханси, легонько потеребив плечо Ольбриха. - Это отлично, Ханси, — тихо отозвался Андре и, подвинувшись ближе к голой груди Кюрша, прижался к ней щекой. - Это прямо волшебно, Ан! У нас так редко бывает снег! - Волшебно, — согласился Ольбрих, по-прежнему не открывая глаз. – А еще, сегодня Сочельник. И я тебя с ним поздравляю… - Да, серьезно? - Определенно. - Я тоже поздравляю тебя, Анди, — восторженно сказал Ханси. – Надо же! Сочельник и снег в одну ночь! - Это замечательно. Давай спать. - Давай. Завтра проснемся, и снегом завали все, аж до нашего этажа… Андре молчал, потому что, очевидно, уже стал засыпать, а Ханси, немного замявшись, аккуратно провел рукой по волосам Ольбриха и прошептал: - Я люблю тебя, Андре. Ответа не последовало. Но это уже было и неважно, потому что и самого Кюрша сморил сон. А снег за окном все падал и падал с темного неба.