От Нового Орлеана до Потерянной мили

«Новый Орлеан раскрывает перед людьми всю свою красоту с наступлением вечера, когда молодежь выползает из своих убежищ на поиски наркотиков, алкоголя и секса без обязательств. Любовь была здесь редким явлением, даже почти мифом. Либо это когда-то светлое чувство мешали с грязью, называя в честь него коктейли в дешевых барах или же новый сорт некачественного героина, либо этим словом назывались отношения, которые продлились хотя бы больше недели. Вот из чего состояла «любовь» потерянного города. А Тран, молодой и красивый вьетнамский юноша, нарушал все эти устоявшиеся законы, созданные жизнью в этом городе. Он верил, что они с Люком живой пример истинной любви, о которой писалось в книгах. Уже три месяца он не видел своего гениального и чокнутого радиоведущего. После того утра, когда Люк пытался вколоть ему свою зараженную кровь, Тран боялся его, боялся попадаться ему на глаза. Ведь Лаша было уже не вылечить от страшного вируса, рожденного в объятиях любви, а юному вьетнамцу было еще рано умирать, хоть где-то в глубине души он прекрасно понимал, что со своим образом жизни имеет все шансы закончить так же. В таком страхе Тран пробыл три месяца, терзая себя сомнениями и муками одиночества, несмотря на всех своих друзей и знакомых из Французского квартала. Все это время он жил в дешевой гостинице, т.к. вернуться в семью было невозможно, отец не пустил бы его даже на порог своего дома, а мать, увидев его, наверняка бы стала лить слезы, но против главы семейства она бы никогда не пошла. Даже ради собственного сына. Это традиции и моральные устои нации. Они превыше всего. Тран постоянно слушал радиоволну «ВИЧ», чтобы убедиться, что Люк еще жив, что вирус не вынуждает его гнить у себя на кровати, изучая сырые разводы на потолке, что его хриплый и наигранно бодрый голос все так же рассказывает миру о том, как он его ненавидит. Когда Лаш срывался и говорил про Трана, у того сжималось сердце, иногда юноша был не в силах сдерживать слез. Он ненавидел себя за эту слабость, но даже она была сильнее его. Три чертовых месяца страха, мучений и терзаний, но потом Трану надоело бояться. Он давно понял, что жизнь без Люка стала совсем серой, скучной, невыносимой. Если ему суждено умереть от СПИДа или передоза, пусть заразу он подхватит от него, пусть эту иглу с героином введет ему под кожу Лаш. И вот тогда-то Тран написал короткое письмо на заученный наизусть адрес, с просьбой о встрече. И Лаш, конечно же, узнал этот почерк, который выучил еще в тот момент, когда мечтательный Тран просил прочитать его дневники, которые он вел, лелея надежду стать писателем. Маленький глупый мальчик. У него были шансы, но не было возможностей. Стоит ли говорить о терзаниях Люка, если они были написаны у него на лице? И когда появилась эта крошечная тень надежды Лаш смог только приговорить очередную не до конца опустевшую бутылку виски, найденную в холодильнике, на «черный день», к которому парень уже активно готовился, хоть и мысленно. В тот вечер он так и уснул, утопая в алкоголе и странном колющем ощущении внутри себя. Ведь это было единственное, что на данный момент у него имелось. Вечер снова опустился над Новым Орлеаном, открывая все прелести жизни для здешних жителей. Тран брел по улицам мимо возбужденной молодежи, предвкушающей веселье. Парню казалось, что он спотыкается через каждые два шага. С каждым новым метром сердце билось все чаще, в горле пересохло, но, крепко сжав кулаки, вьетнамец продолжил свой путь. Они должны были встретиться возле реки, на потертой лавочке, освещенной ржавым фонарем, в «хорошие времена» они часто бывали там, просиживали всю ночь напролет, и Трану не раз приходилось объяснять Люку, что секс на лавочке его не манил, даже если вокруг никого не было и быть замеченными они не могли. Юноша улыбнулся сам себе, придаваясь столь светлым воспоминаниям. Если таковыми их можно было назвать, конечно. Шаг, еще шаг и еще один. Вот он вывернул из последнего поворота, и заветная лавочка показалась ему. В бледном свете фонаря виднелась высокая и худощавая фигура. -Пришел, - сам себе шепнул Тран, не то с облегчением, не то со страхом, но скорости шагу все-таки прибавил. Люк чувствовал себя, как во сне, слишком много раз он видел их встречу в своих сновидениях, создаваемых очередной дешевой наркотой. Теперь было сложно поверить, что это все происходит наяву. Переборов слабость и усталость он заставил себя подняться, чтобы поприветствовать Трана. Юноша в свою очередь остановился в паре шагов от Лаша и выдавил из себя подобие улыбки. Надо было что-то сказать. Много чего надо было обсудить, но парень был на грани срыва, внезапно подступившие слезы не давали сказать все то, что он так тщательно продумывал, сидя у себя в ненавистном грязном номере. Люк сильно сдал за эти месяца: под глазами образовались круги от недосыпа, вирус убивал медленно, но Лаш сам его подгонял. Тран был в этом уверен, он точно продолжает пить, курить траву и принимать наркотики. Все вместе это ударило по здоровью Люка, без надежды на реабилитацию. Парнишка не мог сдерживать предательски льющихся слез, не совладав с эмоциями, он кинулся в объятия Люка, почувствовав, как тот пошатнулся под ним. В такие моменты Тран был готов признать, что он все еще оставался ребенком и слишком сильно нуждался хоть в ком-то. Он был тем самым птенцом, которого уже скинули с гнезда, но он до сих пор не может взлететь, отчаянно повторяя взмах за взмахом крыльев. Он уже знает, что его ждет смертельное падение, но продолжает надеяться на чудо. -Люк, - Тран вытирал слезы о, и без того, грязную рубашку. – Люк, прости меня. Прости за ту измену, прости за мой страх перед тобой. Для Лаша действие вьетнамца было настолько неожиданным, что он чуть не потерял равновесие, когда парень кинулся ему в объятия. Люк по привычке, или по собственному желанию, обнял его за плечи. Конечно же он его простит. Хотя про измену лучше было не напоминать, жгучее чувство обиды вернулось, но Люк, недолго думая, душевно послал его куда подальше. Слишком много времени упущено из-за этих обид, слишком много дней потеряно. Особенно для него, ведь новых дней в его жизни может быть намного меньше. - Конечно, прощу, Тран, только вернись. - Лаш помолчал, уловив себя на эгоистической мысли. - Я испортил тебе жизнь, из-за меня ты лишился семьи и первый раз попробовал наркотики, ты, наверно, ненавидишь меня за это, но я все равно прошу тебя вернуться ко мне. А Тран лишь снова пытается улыбнуться и слабо кивает, перед тем как поцеловать Люка. Впереди их ждут счастливые недели, может быть года, пусть и в малом количестве, любовью вирус не обмануть, но до последнего вздоха они не расстанутся». Последние строчки Люк пишет с предательскими слезами на глазах, а когда он ставит точку, одна слеза предательски стекает по худой щеке и падает на клавишу. Этот текст никогда не будет напечатан, этот лист даже не вытащат из печатной машинки, оставив гнить прямо в ней. - Все должно было закончиться так. - Отчаянно вопит Люк. - Ты бы вернулся, я знаю. Мне надо было только успеть. - И снова приступ слепой ярости, и Лаш отчаянно ударяет кулаком по столу. - Я должен был спасти тебя, - продолжает шептать мужчина, садясь на пол у тумбочки, из которой он достает с утра заправленный шприц. - Это я убил тебя. Не защитил. Напугал. Черт возьми, Тран, зачем ты связался с этим упырем? - оголяя иглу и вводя в свою вену, Лаш шепчет очередное признание в любви тому, кого он не смог спасти в ту ночь. Он ввел дешевый наркотик слишком быстро и слишком много, рука начала ныть от тягучей боли, расползающейся по всему телу, а Люк расслабленно облокачивается о кровать и закрывает глаза, чтобы еще раз вспомнить красивое лицо вьетнамского юноши Трана и поскорее вздохнуть в последний раз.