Дорога

- Давай, Санки... А то так совсем ходить разучишься! Вон уже сколько в госпитале валяешься... - Надоело тут ужасно... - пробормотал Салазкин, осторожно спуская с кровати ноги. Кинтель обхватил его за плечи и помог встать. - Ой, голова кружится... - Салазкин неловко покачнулся... - Не бойся, я тебя держу. Сейчас постоим чуток, пройдет... Они замерли. Кинтель чувствовал, как часто бьется жилка на плече Салазкина, рядом с тонкой выступающий ключицей... Санки... Санки. Кажется, что он весь состоит из углов и изломанных линий. И раньше-то он был щуплым, а теперь вообще не понятно, как душа в теле держится... Больничная пижама болталась на нем, словно на вешалке. Они медленно, очень медленно двинулись через палату. Кинтель видел, с каким трудом дается каждый шаг Салазкину, и свободная рука его непроизвольно сжималась в кулак, а внутри поднималась горячая волна ярости. "Гады... За что вы его..." Кинтель старался гнать от себя эти воспоминания, но не всегда получалось. Вот и сейчас он опять против своей воли перенесся на полгода назад... В тот день он собрался навестить родителей Салазкина. С тех пор, как Саню забрали в армию, он часто заходил к ним. Садились на кухне, пили чай, стараясь отвлечься, приглушить тревогу. На звонок долго не открывали, а когда дверь наконец распахнулась, в лицо Кинтелю ударил запах валерьянки и каких-то сердечных капель. Леденея от нехорошего предчувствия, он шагнул в прихожую. У профессора Денисова, отца Салазкина, крупно тряслись руки, а в глазах за стеклами криво надетых очков такая тоска стояла, что Кинтеля пробрала дрожь. - Данечка...Ты проходи... Мы... Вот... на кухню... - Что случилось?! Говорите, ну!! - Китель не сознавал, что почти кричит. В затылке, на месте старого перелома, горячими толчками начала пульсировать боль. Он схватил протянутый ему лист бумаги, но мелкие напечатанные буквы никак не желали складываться в слова и норовили разбежаться в разные стороны... "…уведомляем... в соответствии с приказом... рядового Александра Денисова... считать пропавшим без вести..." Кинтель хотел что-то сказать профессору, но почувствовал, что в голову ему словно ввинчивают раскаленную иглу, а потом комната покачнулась, и почему-то погас свет. Как он жил следующие несколько месяцев, как находил в себе силы вставать с кровати, ходить, говорить?.. Кинтель делал все это механически, как заводная кукла. А потом завод кончался, и Кинтель замирал в каком-нибудь углу, уставившись в одну точку, ничего не слыша и не видя. Его вырвал из этого состояния Корнеич. Увел из набитой галдящими мальчишками кают-компании в свой закуток, усадил, взял безучастного Кинтеля за подбородок и заставил посмотреть в глаза... - Не может одно и тоже так повториться, Даня, - Корнеич взял его руку в свою и сжал. - Надо ждать. И надеяться. И тогда между тобой и тем, кого ты ждешь, протянется ниточка... - Кузнечика тоже ждали же... - пробормотал еле слышно Кинтель. Корнеич помолчал, потом медленно кивнул. - Ждали... Но его - сразу. Похоронка родителям пришла. А ты, Даня, должен верить, что Санька вернется. Пока есть возможность - верить. Он это почувствует и найдет Дорогу... И Кинтель медленно кивнул, соглашаясь. Надо верить. Надо надеяться. Иначе как жить, если знаешь, что Сани Денисова, Салазкина, Санки не будет рядом?..