Дорога

- …Очнулся уже в госпитале, сначала в Майкопе, потом здесь… - вздохнул Салазкин. Кинтель покачал головой. Не бывает таких совпадений, хоть режьте – не бывает! Как раз месяца три назад ему часто, почти каждую ночь начал сниться один и тот же сон – будто он, Кинтель, бредет через огромное пустынное пространство. Красный песок, белое солнце. Вдалеке, у самого горизонта – древняя, башня и маленькая фигурка медленно бредет к ней. Приглядевшись, Кинтель узнает Саню. Камуфляж на нем порван и залит кровью, он еле держится на ногах, но продолжает свой путь. - Санки!!! Санки! – кричит Кинтель и бежит к нему. Но догнать не получается – как бы он ни мчался, их все равно разделяют сотни метров. А потом силы кончаются, и Кинтель, увязает в раскаленном песке, слезы текут по лицу… Он шепчет «Санки… Санки, ну пожалуйста, вернись…» и просыпается в холодном поту, тяжело дыша и с такой тоской на душе, что хоть вой… Когда-нибудь Кинтель ему расскажет об этом. Но не сейчас, сейчас – не нужно… - Даня… Я, кажется, немного не рассчитал силы… - Салазкин виновато улыбнулся. – Присесть бы… Кинтель беспомощно заоглядывался. Кушетка стояла у противоположной стены, а Саню одного не оставишь, может упасть. - Хватайся за шею… - велел коротко. - Ох, Даня, тебе же нельзя тяжести поднимать… - Держись лучше, тяжесть… - проворчал Кинтель, подхватывая Салазкина под спину и под коленки. – Вот так… А теперь поехали. Десять осторожных шагов, десять осторожных движений. Нажать бы сейчас кнопку, чтобы время замедлилось, чтобы продлить эти короткие мгновения, когда Санина рука лежит на плече, а его легкое тихое дыхание касается шеи… - Лежи, отдыхай… И больше не вставай сегодня, а то завалишься, голову расшибешь… - Кинтель опустил Салазкина на кровать, поправил подушку и замер, почувствовав его прикосновение. - Даня… Побудь со мной еще, не уходи… - Так стула-то нет, куда я… - выдохнул Кинтель. - Ляг рядом, - еле слышно сказал Салазкин. – Я подвинусь. Когда сердце грохочет, словно отбойный молоток, трудно говорить и даже думать… Хочется прижаться к прикрытому мешковатой больничной пижамой плечу, притиснуть к себе и не отпускать. Уткнуться носом в затылок. Взять ладонь Салазкина в свою… - Мы ненормальные, да? – у Сани недоуменный голос - Не знаю… Какая, на хрен, разница?.. И правда, какая разница, если тот, кого ты ждал так долго, наконец-то с тобой? Тот, кто понимает тебя с полуслова. Тот, к кому ты бежал, как только выдавалась свободная минута. Тот, кто снился тебе в тех подростковых снах, о которых стыдно кому-то рассказывать… Какая разница, если Дорога свела вас? - И вообще, я после черепно-мозговой и имею полное право сходить с ума… - пробормотал Кинтель, крепче обнимая Салазкина. Тот тихо засмеялся. - Ох, боюсь представить, что скажет папа… Неужели опять возьмется за свой клеенчатый ремешок? - Ага… А тетя Варя – за медицинский жгут… Это тебе не ремешок… - Даня, знаешь… - Салазкин чуть порозовел, но не отвел от Кинтеля своих невозможно зеленых глаз. – Мне кажется, что все давно всё понимали…Все, кроме нас. - Ну, у Корнеича в «Эспаде»-то точно… Он постоянно говорит, что мы с тобой – один в один Кузнечик и Каховский… - Да…Только он погиб, а я вот вернулся. И Кинтель как наяву увидел перед собой Гену Медведева по прозвищу Кузнечик, тонкого и нескладного, и услышал его звонкий, высокий голос: «Не трогай, не трогай, не трогай Товарища моего. Ему предстоит дорога В высокий край огневой...» Кузнечик навсегда остался За Речкой, на прокаленной афганской земле. Не нашел Дороги… У Кинтеля заскребло в горле. Санки, Санки… - Не отпущу больше… - выдохнул он. Никогда больше не повторится тот сон, где Кинтель не мог догнать Салазкина. Они будут идти вместе, рука об руку, и Пески расступятся.