Храни меня, мой талисман...

Дорогой Женечке DjenG без которой "этого" не случилось бы никогда. Спасибо, родная!       Шерлок так и не пришел. Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. То ли настолько проникся словами брата о необходимости обеспечить своему талисману полный покой (в гробу Джон видел такую заботу, но его, увы, опять никто не спрашивал), то ли попросту не хотел пересекаться с самим Майкрофтом, который, напротив, приходил каждый день, и по нему можно было сверять часы.       Утром, ровно в восемь, перед работой, Холмс-старший завозил стаканчик кофе без сахара (и, судя по вкусу, без кофеина), пару круассанов и свежие, тщательно отобранные газеты, словно Джону были интересны все эти бесконечные сплетни и светские пересуды о том, кто на ком женился или в какой шляпке герцогиня N была на приеме у посла М, а от известия о падении курса фунта или, того хуже, от чужого некролога талисман впадет в истерику, и все лечение пойдет насмарку. Чушь. Но то, что кто-то не чужой думает о тебе и проявляет заботу таким вот своеобразным образом, словно прося прощения за все прошлые треволнения, было... приятно? Наверное, да. Жизнеутверждающе - вот это более точно.       После следовал обязательный ритуал: Джон пил кофе, шурша газетой, просматривал спортивные колонки, а Майкрофт, делая вид, что увлечен своим напитком, внимательно наблюдал, как тает восхитительная выпечка. Ровно пять минут Холмс-старший позволял своему талисману уговаривать себя (Ватсон действительно не мог понять, где прячутся те самые мифические килограммы, отравляющие жизнь его подопечному и дающие возможность регулярно ездить отдыхать на острова его диетологу), после чего неизменно сдавался (он называл это взаимными уступками, и Джон тактично не уточнял, кому или чему уступает скромный чиновник) и соглашался составить талисману компанию в этом своеобразном завтраке (но это - только ради Вас, Джон!).       Днем Ватсона чаще всего навещала помощница Майкрофта, Антея. Погруженная в свой телефон, она выставляла на прикроватный столик то витаминную смесь, то протеиновый коктейль - в дополнение ко всем тем многочисленным калориями и помогающим им усваиваться в рекордные сроки препаратам, которые запихивал в него доктор Гейс, вполне благосклонно относившийся к такого рода самоуправству со стороны посетителей, и, казалось, все что ее интересует - это происходящее на экране смартфона. Но и тут Ватсон не был предоставлен самому себе: стоило хоть немного замечтаться или, попытавшись завязать беседу, отставить емкость в сторону, укоризненный взгляд правой руки Британского Правительства тут же возвращал с грешных небес на скучную землю, и, пальчиками с безупречным маникюром подвигая стакан обратно к талисману, Антея делала такое выражение лица, что все, что оставалось Джону - это прикончить содержимое, и как можно скорее.       Вечером вооружившийся документами Майкрофт оккупировал специально для него принесенный стол в палате Ватсона и ровно час работал с бумагами, не забывая при этом зорко следить за тем, чтобы ужин, принесенный талисману, был съеден целиком и полностью. Если Джон "был умницей", то после следовала обязательная беседа, и ради нее Ватсон, откровенно умиравший со скуки со всем этим режимом дня (поел, поспал, принял таблетки, не препятствовал уколам и капельницам, позанимался с физиотерапевтом, снова поспал и все по новой), был готов терпеть весь этот бесконечный "восстановительный процесс".       Беседой это можно было назвать с очень большой натяжкой. Истории из детства Шерлока, о его отрочестве, юности, проблемах и неудачах, взлетах и падениях составляли монолог старшего брата, и Джон замирал в своей кровати, жадно вслушиваясь и все больше и больше погружаясь, прорастая в это невероятное существо, в этого, без сомнения, гениального, вечного, неопровержимо прекрасного, почему-то до сих пор одинокого и, в сущности, такого похожего на Майкрофта Холмса-младшего.       Неизвестно, какие цели преследовал Майкрофт, с удивительной нежностью, совсем не вязавшейся с образом вечно застегнутого на все пуговицы чиновника Её Величества, рассказывавая о самом дорогом для него на свете существе, но этот вирус любви к Шерлоку, преклонения перед ним, обожания его от кудрявой макушки до кончиков пальцев умопомрачительно длинных ног, попал на благодатную почву и дал пышные всходы. Там, где до этого едва-едва всходили ростки привязанности, не имеющей никакого отношения к долгу талисмана перед подопечным, тщательно пропалываемые чувством вины перед безвременно ушедшей женой и отобранной дочкой, теперь бескрайними просторами раскинулись поля увлеченности и нивы влюбленности. Да, да, той самой восторженной и всепрощающей влюбленности, незаметно вызревавшей во что-то все более основательное и неизбежное. И как бы ни сопротивлялся этому Джон, он прекрасно понимал, что от этой любви - не убежишь.       И когда однажды утром, через шесть дней вечерних аудиенций, он проснулся с, казалось бы, порядком подзабытым ощущением внизу живота, вызванным сумбурным сном, сплошь состоящим из алебастровых изгибов шеи, нежных и сильных пальцев скрипача, прерывистого дыхания, жадных стонов, скольжений и сжатий, чувствуя себя так, словно его пронесли через весь нотный стан от ре бемоль субконтроктавы до фа диез четвертой, от "Элегии" Массне до "Полета шмеля" Римского-Корсакова, когда имя Шерлока застыло вместе с последними отзвуками нежданного физического наслаждения, стало понятно, что платонической его любовь назвать никак нельзя.       Что делать с этим внезапным открытием - Джон решительно не знал. Нет, понятное дело, рассчитывать на что-либо со стороны Холмса-младшего было по меньшей мере смешно, по большей - откровенно глупо. Он и не рассчитывал. Но впервые за всю неделю Ватсон был рад, что детектива нет рядом. И именно этот день почему-то был выбран Гейсом для того, чтобы торжественно сообщить Джону, что его госпитализация в стенах вверенного профессору учреждения подошла к концу, и теперь талисмана ожидают только на плановые амбулаторные посещения, день и время первого из череды которых были тут же озвучены ему, а остальные занесла в память своего электронного друга вовремя подоспевшая с "вещами на выход" Антея. Слава Богу, "Государственные Дела" Майкрофта не позволили ему присутствовать при выписке Ватсона, что, впрочем, не имело никакого значения, когда рядом была его верный оруженосец с Blackberry наперевес, в режиме он-лайн сообщавшая своему обожаемому шефу все, что только могло последнего заинтересовать.       Так и получилось, что после непродолжительной поездки на черном правительственном автомобиле Джон, оказавшись у двери 221 b по Бейкер Стрит, как и в первый раз, в нерешительности замер перед ручкой дверного замка, словно прыщавый подросток под окнами королевы школы. Антея за его спиной позволила себе недвусмысленное покашливание, напоминая о своем присутствии и, видимо, имея четкие указания передать талисмана с рук на руки. Когда ее действия остались незамеченными, она решительно отодвинула Ватсона и, ухватив того за запястье, словно опасаясь, что еще немного и разволновавшийся талисман если не сбежит, то попросту грохнется в обморок, наконец побеспокоила витки чугуна.       Миссис Хадсон, неизменная в своих лиловых предпочтениях, распахнула дверь и окунула Джона в такой неподдельный восторг, ослепив и оглушив его, что он на какое-то время отключил все мировосприятие, оставив лишь разноцветные блики, да заполняющее все тело тепло искреннего участия и расположения пожилой леди. Лишь спустя пару минут Джон понял, что Антея, сдав своего пассажира, упорхнула, оставив Ватсона в полутемной прихожей окруженного объятиями Марты, в коконе из "Я так рада, дорогой Джон", "Наконец-то, Джон" и "Мы скучали", и это "мы", словно ключ к дверям в волшебный сад Алисы, открыло двери чужим эмоциям, пропитавшим за неделю вынужденного отсутствия талисмана весь старый дом. И он, ведомый этими страхами как своими собственными, мягко высвободился из рук Марты и, пересчитав для верности ступеньки (вторая скрипит, на седьмой два года назад меняли доску), наконец, оказался в их с Шерлоком гостиной, где его сосед, вцепившись в скрипку, как утопающий в спасательный круг, готическим силуэтом разбивал хрустальный абрис окна.       Выражение лица из-за льющегося с улицы света было не разобрать, а голос... Голос практически не подвел его, когда, дрожа от безразличия, детектив выдохнул: - Пришел за вещами? Майкрофт позволил тебе собраться самому? Удивительная для него деликатность. Поражен.       Если выражение "обухом по голове" означало то, что следом почувствовал совершенно обескураженный этой тирадой Джон, то ощущения ему крайне не понравились, потому что дыхание ни с того ни с сего перехватило, словно поперек горла встал горький комок нереализованных надежд (хотя, на что тут надеяться, придурок?), перед глазами заплясали противные жирные мушки, сморгнуть которые - означало позволить предательским слезам отчаянья соскользнуть с кончиков ресниц (истеричка и нюня!), и ногу, казалось бы, целую вечность ведшую себя на удивление прилично, прострелило фантомной, по утверждению психолога талисмана, но удивительно реальной, по ощущению самого Джона, болью с такой силой, что он, кажется, застонал сквозь зубы. Этот звук, такой унизительный для любого мужчины, если только не является следствием волн удовольствия, прошибающих от макушки до копчика во время физической близости с объектом настоящей, не придуманной страсти, привел его в чувство и, наконец, заставил кроме смысла произнесенных слов разобраться и в ощущениях подопечного. А разобравшись - застыть в недоумении. Потому что так - не бывает. Потому что не может же его сосед, на самом деле боясь потерять его, добровольно отдать "Мистеру Британское Правительство"? Сущая нелепица. Ерунда на постном масле. Неужели Шерлок действительно думает, что со старшим братом Джону будет лучше? Что Ватсон, послушно-покорный, как и прежде, переедет к Майкрофту только потому, что так - проще? Ведь этого сейчас ждет от него детектив. Как всегда - не спросив самого талисмана... Но Джон - совсем не тот, что раньше. Или напротив - наконец-то, тот? И кто сказал, что стоит сдаваться без боя? - Шерлок, прежде чем я пойду согласно твоим домыслам собирать вещи, скажи, а почему ты решил, что я переезжаю к Майкрофту?       Кажется, с того конца комнаты, где тьма граничила со светом, и где на этой тонкой, незаметной простому человеческому глазу струне сейчас балансировал великий детектив, повеяло сомнением и смущением. Но голос по-прежнему безразличный к происходящему (Делай что надо, Джон, и будь что будет), соизволил снизойти до объяснений: - Ты ведь его талисман. - И царственный кивок, указывающий на то, что пропустивший такую очевидность Ватсон - полный идиот. Только все дело было в том, что Джон давно уже ощущал себя кем-то подобным или, во всяком случае, весьма близким по состоянию. И, находясь рядом с Холмсами, не видел в этом ничего зазорного. Поэтому контрвыпад, изящный в своей простоте, был незамедлительно нанесен с таким простодушным выражением лица, что самые знаменитые актеры "Глобуса" должны были бы, посрамленно посыпав голову пеплом, навсегда уйти с подмостков, зная, что переиграть талисмана, готового на все ради спокойствия своей мечты, им не хватит ни таланта, ни сил. - Да, верно. - Джон улыбнулся так, как умел только он, отгоняя тьму от своего подопечного, притягивая свет. - А кроме того, я талисман Тобиаса Грегсона, если ты еще помнишь такого. И всех, находящихся на излечении в клинике профессора Гейса, включая его самого и штатный персонал. Ну, а если этого тебе мало, миссис Хадсон - тоже моя подопечная. Ах да, совсем забыл. Я ведь и твой талисман. Или уже нет? Молчишь? Правильно, молчи. Потому что даже при всем моем уважении и восхищении твоим гениальным умением делать выводы на основании мизерного количества данных, это был самый дурацкий предлог, чтобы выставить меня вон. От тебя такой убогости фантазии я никак не ожидал. Нет, погоди, просто скажи: ведь с таким же успехом я могу переехать к любому из них, почему именно твой старший брат? - Майкрофт никогда не отдаст то, что принадлежит ему, - кажется, до Шерлока уже дошло, какого дурака он свалял, предаваясь ненужным страхам в пыльной гостиной вместо того, чтобы быть рядом с тем, ради кого он готов был поставить на кон все. Репутацию семьи. Свою свободу. Даже жизнь. Хотя, как вполне доходчиво объяснил старший брат - бессмысленные, абсолютно не нужные и, более того, крайне опасные для его талисмана жертвы. Для их талисмана. Но он не поверил. Не может быть так.       Чудеса никогда не входили в сферу его способностей, про чувства и вспоминать не стоит. А то, что Джон, узнав, что был для детектива изначально не более, чем интересной игрушкой, возможным ключиком к давней тайне (и не важно, что стоило впервые заглянуть в синие глаза вблизи - и все это само-собой отошло куда-то, даже не на второй, а на сто двадцать второй план), навсегда возненавидит его и уйдет - не вызывало у Шерлока никаких сомнений. И не может быть, чтобы Майкрофт, всегда мечтавший о тыле такой силы Майкрофт, не сумеет провернуть все так, чтобы не сумевший с умом распорядиться столь щедрым подарком судьбы Шерлок больше и близко не смог подойти к их сокровищу. Для их же собственного блага - ведь то, что любимый младший брат - тоже его подопечный, никто не отменял.       Ему повезло, что в результате всей разыгранной комбинации (и будь проклят тот день, когда он послушался Майкрофта и согласился с его планом) и чудовищной ошибки обоих (и пусть этот просчет в итоге все равно обернулся победой, принесшей кроме нового гигантского объема работы старшему брату и преждевременную седину) защищавший детектива Джон не умер. Но везение - абстрактная единица, никогда не бравшаяся строгим математическим разумом во внимание. И рассчитывать, что повезет второй раз, и Ватсон захочет остаться с ним, по-настоящему, без игр и недомолвок, рука в руке, тело к телу (ведь если уж мечтать - то обо всем сразу?), глупость. Нужна ли эта близость, во всех ее аспектах, Джону?       Тот, оказывается, пока Шерлок в очередной раз инспектировал Чертоги, подошел совсем близко и смотрел снизу вверх, внимательно, так, будто не он, а перед ним - загадка всех времен и народов, неосознанно облизывая губы и все порываясь потереть переносицу, но каждый раз, не донеся руки до лица, он опускал ее вниз и снова смотрел, смотрел, смотрел на Шерлока, словно пытался в его чертах разглядеть то самое главное, что позволит, наконец, решиться. Решиться окончательно и бесповоротно. - Ты не думаешь, что для Майкрофта проще все самое нужное и ценное держать рядом? - голос у Джона глухой и срывающийся, дрожащий от волнения, от страха, что он опять все понял неправильно, что вот сейчас его поставят на место, где и полагается быть таким как он, нужным только для того, чтобы приносить удачу и никто не спросит - не ищет ли сейчас ее кусочек сам Ватсон? Ведь хочется не многого: " Менять вот так же состояние духа, как пенни выменял на шиллинг"*? Разве они не заслужили? Оба? И пускай все внутри сжимается от иррационального ужаса быть отвергнутым (Господи, да что же это? Ну оттолкнет - так не конец же света? Хотя, кого он обманывает - конец. Светопреставление), но стоит он твердо, и нога, донимавшая его только что, совсем не беспокоит. И прежде чем Холмс-младший успел проанализировать это и выдохнуть очередной неправильный вывод, талисман привстал на цыпочки и осторожно коснулся сухими, чуть шершавыми губами восхитительной скулы.       На ощупь кожа у Шерлока оказалась нежной и теплой. И скулы - совсем не острыми, а, напротив, словно специально созданными для того, чтобы, согревая их дыханием, плавить и перестраивать под себя, подстраиваясь под них. Не надолго, нет. На один удар сердца. На одну шальную, отключившую мозг минуту. На целую жизнь?       Как бы ни любил звуки, слова, фразы детектив Уильям Шерлок Скотт Холмс, как бы ни умел ловко обходиться с ними, жонглируя и перестраивая в одном ему нужном, безукоризненном, безупречно-логическом порядке, но, наклоняясь к своему талисману, он понимал, что сейчас они абсолютно не нужны. И не важны. Они все потерялись в водовороте тепла, мягкой эйфории от неизвестного ранее наркотика (а как иначе можно охарактеризовать это простое прикосновение джоновых губ к его коже?), затопившей тело, согревшей, наконец-то, кончики пальцев. Эйфории, которая заставила никогда не умолкающие голоса в голове наконец-то замолчать и понять, что тишина действительно бывает благословенной. И что в этой тишине так приятно оставаться вдвоем, покачиваясь на ее волнах, как отважный капитан пиратского судна - в своем гамаке в безопасности каюты.       Потом можно будет обсудить все, что случилось, и произнести формальные слова извинения, еще раз подтверждая все то, что до этого скажут руки и губы, о чем простучит-попросит беспокойное сердце, сердце, которого якобы нет. Можно будет сидеть рядом у камина, едва соприкасаясь ногами и погрузившись в уютное молчание, взглядами обсуждать остальных. Брата и Лестрейда (не может быть, чтобы Дар Джона не принял его), Молли из морга (Ватсон наверняка подружится с ней), Джима и Себа (клянусь, песчаный тигр, тебе не надо больше приглядывать за своим братом/другом/любовником, я позабочусь о нем, обещаю. Но ты ведь все равно не утерпишь, не сможешь по-другому, всегда, на периферии, если скосить краешек глаза, можно будет различить твою дымчатую шкуру, как предупреждение, как знак, как сигнал, как символ и якорь. Как то, что надо и необходимо. Может не Ему, надеюсь что не Ему), Гарри и Клару (ведь лотерея на то и создана, правда?) и, однажды, наверняка, маленькую Лиззи, ласковыми пальчиками пробирающуюся в спутанную гриву темных кудрей (и в самую серединку сердца) и счастливо улыбающуюся такими родными, темно-синими глазами. Но это все потом. После. А пока... Просто обнять. Крепко. Чтобы не вздумал сбежать. Все равно - не получится. Ни ему, ни Шерлоку. Просто вжаться носом в песочную макушку. Просто услышать облегченный выдох и почувствовать, как расслабляются напряженные плечи. Просто быть рядом. Просто жить. Вместе. Конец. _____________________________________ Когда говорят "не прошло и года" - это не про меня) "И целого года мало" - вот это ближе к истине. Спасибо всем тем, кто выдержал эту самую "долгостройную" историю в моей практике, кто не переставал поддерживать и подбадривать меня, кто просто был молча рядом - я все равно ощущала вашу поддержку в каждом плюсике, в каждом просмотре. Огромное вам всем спасибо!