Ни героев, ни злодеев, лишь один виновник, Когда завядшие розы заполняют сцену. И трепет, трепет исчез, Наш дебют был шедевром, Но, в итоге, для тебя и меня, О, представление не может продолжаться... Kygo – Stole The Show (feat. Parson James)
Этого дня маленький Изая ждал с нетерпением, потому что такие любимые мама и папа обещали отвести его в зоопарк. Да, они часто ходили туда, когда у родителей выдавалась свободная минутка, однако для маленького ребёнка эти походы были сущим волшебством. Животные не менялись, но его отец преподносил все походы так, как будто они отправлялись в некое магическое путешествие всей семьёй. Любили ли маленького мальчика в семье? Да, любили. Скажу более, что в нём души не чаяли. Этот маленький комочек, что только познавал мир и становился на ноги, был самым дорогим существом. Мама хотела воспитать из него милого парнишку с добрым сердцем, помогающим всем; папа хотел видеть, в первую очередь, умного молодого человека, возможно, своего преемника. Однако чёрная полоса очень часто следует по пятам: она дышит буквально в затылок, но мы даже не можем ощутить этот дрожащий шёпот безумия. Наши глаза прозревают только тогда, когда конец прекрасной комедии достигает апогея, после которого должен бы следовать весёлый конец со слезами счастья. Но, если отключить мечты и начать вникать в туманности реальности, мы увидим: жизнь не комедия. Она скорее похоже на трагедию, в которой должна быть неизбежная смерть: и нет, не человека, а его веры. Ведь, если падёт вера, человека не будет. Вера – странная штука. В один день ты веришь, в другой – убиваешься из-за неё, а может настать время, когда та самая вера заберёт у тебя смысл жизни. Зачем люди верят, если заранее всё обречено на провал? Думаю, этот вопрос должен остаться риторическим по многим причинам. И, видимо, вера для родителей маленького черноволосого мальчика оказалась провальным планом. Изая помнил тогда виноватую улыбку матери, растерянность в глазах отца. Они постоянно переезжали, собирали вещи, говорили что-то о том, что нужно только потерпеть – всё наладится. А маленький мальчик так и не пошёл в зоопарк. Наверное, он всё время таил обиду за это в своём маленьком сердце. Однако Изая забыл. Он забыл и про обиду, и про переезды, и про радостные глаза отца с матерью, и про зоопарк. Всё померкло в его голове, только красный цвет остался верен памяти. Что же это было? Всего некоторое время назад было сложно припомнить, а сейчас… Да, это кровь. Тогда было слишком много крови. А ещё всё расплывалось из-за слёз, скопившихся в детских глазах, которые не могли аккуратно очертить щеку из-за страха быть найденным. Он видел, как под ещё теплым телом матери скапливалась огромная лужа крови. Как человек, что безумно улыбался, говорил что-то о том, что ему жаль, что не успел увидеть страх в этих глазах. И как сам мальчик трясся, находясь где-то в шкафу, потому что боялся, что он тоже будет лежать, как кукла. В глубине души Изая надеялся, что мама просто претворяется: сейчас войдёт папа, они посмеются и скажут, что просто разыграли своего сына за то, что тот обиделся на них из-за зоопарка. Мальчик бы выбежал из шкафа, глотая слезы, а потом попросил бы прощение за своё поведение, обещая так больше никогда не делать. Но это не был розыгрыш, даже не сон задурманенного разума. Человек ушёл спустя минут пятнадцать, ещё раз обведя масляным взглядом всю комнату. Мальчик не заметил тогда, что мужчина долго смотрел на шкаф и что-то прошептал, перед тем, как окончательно покинуть это помещение. А убедившись в своей безопасности, - что по всем критериям комфорта человека спорно, - он распахнул дверцы шкафа, выбежал в просторное помещение, пропахшее кровью, и осел около трупа, что с каждой минутой хладел. Время остановилось, стоит признать, что оно умеет останавливаться. Есть много времён: внутреннее, земное, природы - неисчисляемое количество. «Время не может остановиться», - говорили учёные. «Существует ли такое понятие, как время, когда мы вечны?», - говорили философы. Но человек, который находится на смерти своего духа и рассудка скажет: «Я видел Ад, в котором не существует времени, только уничтожение моей сути, которое вечно». Когда с уничтожением времени встречается ребёнок, это личная трагедия человечества. Хотя, стоил ли сказать «трагедия человечества», когда самого человечества, от слова человек, не существует? Ведь жизнь утекает, словно песок, только из-за человечества, слово которого происходит ни в коем разе не от человека. Ведь человек, который разрушает внутреннее время, разве может носить гордое название человек, существо разумное? Разве может тиран, не понимающий красоту душевную, относиться к роду человеческому? Думаю, этот вопрос не стоит оставлять риторическим, но что же делает человечество? Они все твердят, что это аморально, но что тогда в их понимании аморальность? Если убийство является порывом души, а не грехом, то, что можно сказать о человечности большей части индивидуумов нашей расы? Если они не отвечают равноценно за свои поступки, что же можно сказать о правосудии? Люди предпочитают все вопросы относить к риторическим, пока эта ситуация не будет вгрызаться в их голову, словно коршун, который пытается захватить свою добычу. «Зачем мне кто-то, пока это не случилось со мной?» - думают они. Все люди по своей эгоисты, только кто-то старается подавить в себе это эго, а кому-то просто проще плыть по течению, не заботясь о другом. Когда эту истину осознаёт ребёнок в свои десять лет, это трагедия человечества, которому до этого нет никакого дела. Это трагедия людей в целом, которую заметят только тогда, когда этот ребёнок погрузится в омут тьмы и пойдёт грабить или даже убивать. Они осудят его, как осуждают всех неугодных, но они не скажут, что это вина человечества. Нет, человечество – понятие очень тонкое, которое нельзя осуждать, чтобы тебя не посчитали сумасшедшим или преступником. Нельзя сказать что-то плохое о людях, чтобы эти люди не убили тебя. Через какое-то время сюда вломятся следователи, которые увидят лишь пустоту в глазах мальчика, кровь на его маленьких ручках и слёзы, которые почему-то текут не останавливаясь. «Что здесь произошло?» - спросят они. А в ответ они услышать только: «Кто я?» Так закончилась история десятилетнего мальчика-трагедии. Он просто забыл о том, что хотел отомстить тому мужчине. Он просто не вспомнит, как хладел труп на его руках. Он не вспомнит, что узнал истину в свои десять. Он даже не вспомнит своего имени. Наверное, тогда стоило исчезнуть навсегда...***
Часы отбивают отвратительный ритм. Нет ничего хуже звука ходящей стрелки, когда в воздухе чувствуется молчание. Порой он спасает от неловкости, освобождает от воображения, которое действует в такие минуты особенно остро, погружая человека в свой мир реальности. В такие минуты, что бы ни говорил человек, его оппонент будет видеть своё развитие событий, которое породит молчание. Недопонимание возникает сначала в голове, а после уже переходит на уста. Молчание – прямой посредник между головой и губами, как бы это странно не звучало для простых обывателей, ничего не смыслящих в психологии жизни. Находясь с Орихарой в прямой близости уже достаточное время, Шизуо стал замечать, что молчание стало их прямым общением. Изая не слышал его, а когда тот всё же мог достучаться до него, начинал играть в своём представлении одного актёра. Изая был мастером интриг хотя бы потому, что за всё время не позволял вышибале окончательно увидеть какую-то эмоцию: слабая радость, лёгкая грусть, начинающиеся депрессия – это никогда это не доходило до стадии апогея. Хотя… Можно ли считать тот срыв откровением для двоих? Как человек, который знал Изаю уже долгое время, Хейваджима мог точно сказать, что это был прорыв их отношений, как бы глупо это не звучало. «Отношения с Орихарой», - это звучало просто по-идиотски. Но, ещё более по-идиотски звучала истина, которую Шизуо уже прекрасно осознавал: ему будет трудно уйти отсюда, когда всё это закончится. Человек быстро привыкает ко всему. Для того чтобы выработать привычку, понадобится всего двадцать один день. Даже, казалось бы, человек, которого он ненавидел, сейчас стал ему дорог, хоть Шизуо и не скажет этого вслух. Пока точно нет. Сейчас он остаётся в молчании, которое может очень дорого обойтись его сердцу. - Какие у нас планы, Изая? Орихара находился в какой-то прострации: его взгляд был где-то далеко, проходил через ту самую стену, в которую он уже около получаса смотрел не отрываясь; всё тело было напряжено, его руки немного подрагивали из-за нервной обстановки; лицо, кажется, было белее лица человека, что находился бы при смерти. Любой другой бы связал это с потрясениями прошлой недели, но Хейваджима чувствовал, что дело тут не только в этом. - Эй… Он дотрагивается до его узкого плеча, чтобы вывести из омута своих мыслей. Обычно в такие моменты стоит смотреть на глаза человека сразу после того, как тот очутится в реальности: это реальные эмоции. Всего секунда, ничтожная секунда может рассказать вам больше, чем потом этот самый человек будет с улыбкой говорить вам. «Жить под масками», - лозунг многих молодых людей. - Шизу-чан? Его взгляд растерян в первые секунды, а после в нём загорается привычная искорка задора. Есть только один вопрос: «Что из этого настоящее, а что выдуманное?» Впрочем, блондин сейчас находится рядом с этим человеком не для того, чтобы разбираться в его психологии. Так он хотел бы действительно верить, но вышибала никак не может устоять пред искушением, познать то, что никогда до этого не замечал. Очень интересно открывать для себя предметы или людей с другой стороны. Смешно, но Шизуо, кажется, начинает понимать, что именно имел в виду Изая, говоря о том, что он любит людей: эмоции порой так прекрасны, что ты не можешь от них оторваться. Особенно так можно сказать про чувства человека, что всегда для тебя был загадкой, ключ к разгадке которой ты никак не мог найти. - Я спрашивал тебя, но ты не отвечал. С тобой всё нормально? Ты что-то вспомнил? Черноволосый парень какое-то время молчит, а после смотрит прямо в медовые глаза напротив. Шизуо не нравится его взгляд: затуманенный, словно прикрытый белой пеленой, прожигающий и пустой; наверное, его даже можно назвать парадоксальным, как и самого Изаю Орихару, что в скопе и является парадоксом. - Есть кое-что, - тихо начинает он, - мне более-менее удалось вспомнить обстоятельства убийства моей матери: очертания убийцы, моё месторасположение, последовательность событий. Я помню английскую речь, едкий запах крови и парализующий страх. Такое ощущение ни с чем не спутаешь. - Другими словами, ничего полезного? Ведь английский, как я понимаю, это не показатель? А остальные обстоятельства нам ничего так и не дают. - Почему же. Он был без акцента. Даже если бы это был человек, который хорошо говорит на английском, но не является гражданином страны, где этот язык государственный, то я не думаю, что в панике он мог бы убрать это недоразумение. А чистый английский существенно ограничивает зону поиска. Впрочем, это скорее подтверждает наши предположения о Британии. Сейчас полоска горизонта начинает приобретать оранжево-розоватый оттенок, потому что день начинает просыпаться, рассвет. Небо, словно раскрашенное нелепым художником, покрывается рваными кусками краски: где-то в центре собирается жёлто-оранжевый диск, подсказывающий бренному обывателю, где будет подниматься солнце, по краям на облаках можно заметить ещё еле заметный розоватый оттенок, который растворяется в голубизне неба. Природа растворяется в рассвете, словно радуясь будущему солнцу. Деревья распрямляют свои веточки, цветы раскрываются, трава уже покрыта росой и готова приветствовать начало нового дня всеми отблесками радуги. - Подожди. Неужели ты думаешь, что практика не может скрыть этот дефект? - Почему же, может. Но я не знаю, можно ли в этой ситуации рассуждать о практике. Убийца был молод, взбалмошен, что опять-таки доказывает его не японское происхождение, ибо японец бы на такое не решился, только психопат, но этот вариант исключён ввиду полной адекватности, да и сейчас я понимаю, что он был в панике: они не хотели убивать мою мать, а только выяснить что-то. Однако… они заигрались в свои игры и убили её. Понятное дело, что человек, который стоит выше их, не погладит их по голове. Но меня беспокоит другое… - А ты уверен в том, что это была паника? Всё же мы говорим о событиях далёкого прошлого, основываясь только на твою память, которая, хочу заметить, ещё и большей части нам не раскрыла. Что же тебя тревожит? - Шизу-чан, будь мы не в такой ситуации, я бы сказал, что ты разбил мне сердце. Я понимаю, что ты хочешь донести, но у нас нет поводов не полагаться на мою память. Хотя бы потому, что у нас больше ничего другого нет. Это всё, что у нас есть. Что же до твоего второго вопроса… Их было двое. И этот второй, не знаю, как точно выразиться, но от него разило безумием. Я всё ещё помню его чёрствый голос: «Как жаль, что я не смог застать пик боли в этих глазах». К сожалению, я думаю, что с этим человеком нам ещё придётся столкнуться… Хейваджима понуро опустил плечи, соглашаясь с доводами своего бывшего врага. Всё же, он прав. Память – это единственно, из чего они могут выбить хоть кроху информации. Какого качества информация – определить трудно, но это хоть что-то, что значительно помогает продвинуться в этом выживании. А вот слова о жутком человеке его очень напрягли. «Похоже, этот тип ещё хуже блохи, а это чертовски плохо». - Ну, выбирать нам не приходится. Будем удирать и от этих. Ты-то в этом мастер, а, Изая? В ответ на ехидные слова следует едкая усмешка. Это можно расценить как моральную поддержку, только хорошо скрытую под издевательство. Впрочем, не стоит удивляться: у этих двоих всё всегда находится под покрывалом лжи. Чувства живут в темноте, под тёплым слоем лжи. Есть ли шанс, что когда-нибудь теплота растопит эту плёнку неестественности? - Но всё же, что ты планируешь делать? - Я уже нашёл информацию о таких делах. Сейчас я работаю над тем, - брюнет обходит свой стол, включая монитор ноутбука, - чтобы отсеять ненужные дела и оставить наиболее похожие на мой случай. В итоге осталось где-то три десятка дел, которые были совершенны по всему миру. Взгляни. Шизуо всматривался в ряд сводок, рассказывающих об страшных происшествиях. Везде были общие черты: убитая мать, пропавший отец и убитый горем ребёнок. Пропавший отец… Хм, а это может быть интересно, если продолжить копать в том же направлении. - Во всех делах есть общая черта – пропавший отец. Нигде не было найдено тело. Можно ли это как-то рассматривать в нашей ситуации? - Не думаю, Шизу-чан. Как ты думаешь, человек, скрывающий что-то важное от грозных людей, хочу заметить, что не последних в криминальном мире, может выжить, если не предоставит им то, что они так жаждут? - Хочешь сказать, что никаких шансов? - Я не могу утверждать стопроцентно, но это более походит на правду. - Но… мы не может этого исключать, правильно? - он смотрел открыто, словно пытался сказать, что в этом плане Изае его не перебороть. - Ты это себе пытаешься доказать или мне? Впрочем, даже если он и жив, мы вряд ли сможем его найти, так что забудь. Кстати, я заметил одну очень интересную вещь. Шизуо ничего не сказал, только чуть приподнял бровь, выказывая свою заинтересованность. Он устроился рядом с информатором, в кресле, предназначенном для клиентов. Было странное чувство, словно они не вместе роются в прошлом Орихары, а это Хейваджима пришёл к нему на приём и просит найти что-то для себя. Такое чувство… отчуждённости. Он явно ощущал себя чужим в этом большом кожаном кресле, сидя пред своим бывшим врагом. - Я проверил статистику и заметил кое-какую закономерность. Чуть раньше я говорил тебе о тридцати дела об убийстве семей. Я решил покопаться более подробно: большая часть не вызвала у меня никакого интереса, а вот одно дело очень хорошо описывало моё прошлое. Но! Ради своего любопытства, я решил забежать чуть вперёд: проверить статистику убийств. Хочу сказать тебе, что именно после этого семейного кровавого месива участились случаи убийства маленьких мальчиков, брюнетов, примерно того же возраста и телосложения, что и был я. - Но почему этот человек их убивал, если ему нужны были какие-то сведения? - Вполне возможно, что он просто не получал информации, или понимал, что это не я, который так ему нужен был. Ещё есть вариант… Могу предположить, что бедные дети просто были запытаны до смерти, а после от их трупа избавлялись. - Чёрт… Кулак вышибал только что сломал подлокотник неуютного кресла, а Изая продолжил: - Могу предположить, что если его ищейка нас нашла, то скоро он придёт сюда.