Преступление Киры

Тревожно курсировали по серо-антрацитовому небу нахохлившиеся облака. Холодный ветер, блуждавший по взморью, срывая с набегающих на берег волн пенящиеся шапки, яростно бросал брызги к ногам бредущей вдоль побережья девушки. Вечерело. Тошнотворно разило рыбой и водорослями. Зябко кутаясь в пропитавшийся влагой плащ, Мейоми со смутным беспокойством наблюдала за признаками надвигающейся непогоды. Сердце сжимала тревога. С самого утра ее преследовало навязчивое предчувствие, будто случится нечто ужасное. В мыслях об этом она открыла глаза, впихнула в себя приготовленный Дазире завтрак, лишь бы не слушать ее нудные нотации о правилах здорового питания, и потащилась в университет, в надежде, что хотя бы там ей удастся отвлечься. Однако уже на месте оптимизма у нее поубавилось. Меланхолия продолжила клевать мозг и ей с трудом удалось отсидеть пары, не нахватав неудов из-за своей рассеянности. Заморосило и Мейоми подняла воротник, жалея, что не прихватила зонтик. Тем временем, Рюдзаки неприлично опаздывал. И чем дольше тянулось ожидание, тем сильнее возрастало ее беспокойство. Голова полнилась тревожными мыслями, среди которых: «А вдруг Кира…» превалировала над прочими. Девушка гнала ее прочь. Однако она как наваждение, просачивалась сквозь вой ветра снова и снова. «Может это предчувствие? Может Рюдзаки не стоит покидать офис? Может лучше отменить встречу от греха подальше?» — в миллионный раз спросила себя Мейоми, задумчиво поднимаясь на пристань, о которую со зловещим грохотом разбивались волны. Позади, в метрах стах за спиной маячила оживленная насыпная трасса и светящаяся шашечка на крыше припарковавшегося у обочины такси, на котором она приехала. Протяжный гудок, развеяв фантомы тревожности, заставил ее вздрогнуть. Мейоми испугано оглянулась. Выйдя из сверкающего Бентли, а это был в самом деле он, насколько она могла судить с расстояния, Рюдзаки приветственно махнул ей рукой. Вероятно транспортировать в Японию эту элитную «англичанку» было удовольствием не дешевым. Впрочем, расходы Рюдзаки — не ее забота. Пряча руки в карманах дутой бежевой куртки, накинутой на распашку поверх излюбленной кофты, которая давно просилась в утиль, характерно сутулясь, детектив преодолел череду ступеней, ведущих к пирсу. Ветер беспощадно трепал его всклокоченные волосы и ее накрыло волной нежности. Безумно захотелось броситься ему на встречу и подобно ветру, запустить пальцы в эту безудержную косматую гриву… «Он больше не из твоей оперы. Ты не имеешь на это право…» Мечты мечтами, а ей в виду сложившихся обстоятельств, оставалось только смотреть на него, да грустно улыбаться. Пусть рвется на части сердце. Скоро, совсем скоро забьют свадебные колокола, а за ними и марш Мендельсона сыграет за упокой ее обреченной любви. — Молодец, что пришла… — сказал Рюдзаки, приблизившись на расстояние, позволявшее вести беседу, не надрываясь. Его взор поверхностно скользнул по ней и устремился в неистовствовавшее море. — Признаться после нашего недавнего разговора уже и не чаял увидеть тебя вновь. — Не скрою, желание проигнорировать твое предложение было. Однако подумав, я решила, что нам просто жизненно необходимо выяснить все до конца. В конце-то концов мы взрослые люди и должны отвечать за свои поступки. Вот я и отвечаю, а ты Элл? — По возможности, стараюсь, — промолвил детектив. Достав из кармана леденец, он задумчиво повертел его в ладонях, затем убрал обратно. — Правда и у меня случаются промахи. Как, например, в случае с тобой. Он замолчал и выразительно посмотрел на нее. — Почему именно Лайт, Мейоми? Усилившийся ветер пронизывал насквозь. Но девушка дрожала отнюдь не от холода. Рюдзаки пристально смотрел ей в глаза и от этой испытующей зоркости хотелось броситься в морскую пучину. От рвущихся изнутри признаний в горле встал ком. Но с губ не сорвалось ни слова. Да и разве могла она признаться, что, любя его, легла в постель с Ягами? Он не поймет. А если поймет, то вряд ли простит. — А почему, собственно, не он, Рюдзаки? — с напускной запальчивостью отвечала Мейоми. Презирать себя за трусость ей было не в новинку. — По крайней мере, я в нем уверена. Лайт любит меня. Он заботиться и беспокоится обо мне. И родителям моим он очень нравится. — А ты? Ты тоже любишь его? — с надеждой спросил детектив с совершенно особенным выражением лица. и ее боевой настрой как ветром сдуло. «Пресвятая Дева Мария?!» — про себя взмолилась Мейоми, осознавая, что несет откровенную чушь. Она загнанно умолкла. Язык не повернулся солгать вновь. — Ты не любишь Ягами и никогда не любила… — уверенно констатировал Рюдзаки. Перечеркнув разделявшие их метры, он подошел к ней ближе и сгреб в ладони ее озябшие пальцы. — Помнишь, когда я впервые попросил тебя заняться Лайтом? Ты тогда так возмутилась! Тогда я даже немного испугался, что ты отлупишь меня своей дамской сумочкой, которую вцепилась так, будто от нее зависела твоя жизнь. Мейоми хмыкнула. Образ испуганного Рюдзаки весьма позабавил ее. Он же, между тем, продолжал без тени лукавства в серьезных глазах: — Почему же теперь, когда вероятностные события наиболее достоверно свидетельствуют в пользу обвинения, отказываешься прислушаться к доводам рассудка?  — В том-то и дело, Рюдзаки, что об этих своих «достоверностях», знаешь только ты! — возмутилась Мейоми. Но рук не убрала. Ее пальчикам было необычайно комфортно в его теплых ладонях. Она бы многое отдала, чтобы это целомудренное единение продлилось хотя бы еще минутку. — Мы это уже обсуждали. Есть веские основания… — принялся за старое сыщик. Мейоми властно его остановила. — Нет, — расставшись с теплым пленом его рук, она положила ладонь на его колышущуюся в такт сердцебиению грудь, чьи очертания отчетливо прослеживались под тонким трикотажем, в который до судорог хотелось вцепиться. Она нуждалась в нем, словно в воздухе. Но отныне у них разные дороги. — Поздно… — решительно отстраняясь добавила она. — Не нужно слов, Рюдзаки. Я слишком долго ждала, когда ты, наконец, отважишься… Теперь же поезд ушел. Я все понимаю, тебе по статусу положено быть дотошным. Ты ведешь расследование и должен рассматривать все возможные варианты. Однако не имея железных доказательств, не терзай меня. Сил нет… Мейоми отвернулась. В этот ветреный день ей катастрофически не хватало кислорода. — На сей раз все иначе. Поэтому я и вытащил тебя сюда. Мейоми я… Она отступила к перилам, и он инстинктивно потянулся за ней. Его рука скользнула по ее предплечью. Девушка услышала сдавленный хрип. Мурашки галопом промчались по спине и она испуганно оглянулась. Мертвецки бледный Рюдзаки смотрел на нее расширившимися от ужаса глазами и держался за сердце. — Рюдзаки! — всполошилась Мейоми. Но опоздала. Шаг и детектив ничком упал на обдаваемую волнами пристань… — Мейоми, девочка моя… — Дазире нежно прикоснулась к щеке дочери. Девушка перевела на нее потухший, страдальческий взор, от которого у нее все внутри перевернулось. — Ну же, дорогая, полно мучится. Что за глупая голодовка? Неужели серьезно решила извести себя из-за того, кого в априори не смогла бы спасти? Ты же не доктор и ничем не смогла бы помочь тому бедолаге, даже будь у тебя под рукой соответствующее оборудование и знания… И снова тишина. Чтобы Дазире не говорила, как бы не пыталась растормошить дочь, она реагировала всегда одинаково — молча отводила глаза. Со вздохом женщина взяла тарелку с прикроватной тумбы, зачерпнула ложкой бульон и поднесла ее дочери ко рту. — Прошу, дорогая, ради меня… Упрямица вновь отвернулась. Дазире в отчаянии уронила столовый прибор в тарелку. Происшествие на пристани потрясло Мейоми глубже, чем предполагалось. В принципе она и раньше существовала в своем собственном мире, в который практически никого не пускала. Теперь же окончательно замкнулась. Впрочем, ладно бы только это. Накануне свадьбы изоляция даже в прок. Есть возможность подумать о будущем, смириться с новым статусом и прочее. Однако затворничество в купе с полным отказом от еды — это уже перебор. Сутками на пролет Мейоми просиживала в кресле у окна, покачиваясь из стороны в сторону, будто коматозный больной. Иногда она безучастно таращилась в одну точку, а иногда безудержно рыдала, обхватив колени руками. Чувствуя свою беспомощность, Дазире почти отчаялась вывести ее из этого жуткого состояния и даже всерьез задумалась об услугах психотерапевта. А ведь если вспомнить, последний раз она видела дочь в подобном состоянии после гибели Нанду. С тем лишь отличием, что в тот раз Мейоми проявляла больше активности и стойкости. Даже умудрилась, между приступами рыданий, закатывать скандалы и обвинять их с мужем в бездушности. Несколько лет прошло, но она ничего не забыла и время от времени, вероятно, когда становилось особенно тошно и горько, напоминала им — родителям, о том, о чем они предпочли бы забыть. Потому что все еще была не способна принять правду. Что ж, оно и не удивительно. Ей самой до сих пор не верилось, что ее мальчик, ее гордость пошел по наклонной… Дазире взгрустнулось. Нанду фактически умер у Мейоми на глазах, так же как и тот парень. Видимо события прошлого в сознании бедняжки наложились на события нынешнего. В результате старая травма дала рецидив и вот он — очередной психологический удар, от которого и самый стойкий не сразу оправится. Ощущая свою беспомощность, особые надежды Дазире возлагала на Лайта. Любовь лечит. Этот же юноша, насколько она заметила, успел крепко привязаться к Мейоми и старался регулярно навещать ее. Если по каким-то причинам он не мог прийти, то обязательно звонил. Впрочем, ее чаяния провалились практически сразу. Стоило Лайту появится на пороге комнаты и заговорить с Мейоми, ее словно переклинило. Она шарахнулась от него как от чумного, истошно голося: — Только не ты, только не ты, только не ты…. И что самое поразительное, подобное имело место регулярно. Пробовал до дочери достучаться и Хатори. Но как и все остальные потерпел фиаско. Его слова падали в пустоту. Мейоми даже посмотреть на отца не соизволила. Атмосфера в доме постепенно стала невыносимой. Дочь замкнулась. Муж отдалялся, и судя по запаху, все чаще прикладывался к бутылке… — Можно, Дазире-сан? — Ягами Лайт тихо поскребся в дверь и через мгновение его статная, долговязая фигура просочилась в спальню. — Ну как она сегодня? Женщина удрученно вздохнула. — Без изменений… Врач приходил… — И что? Что он сказал? — воодушевился Лайт, стремительно пересекая комнату и присаживаясь рядом с будущей тещей. — А что он может сказать? — горько усмехнулась женщина. Волнение усилило испанский акцент, и речь ее стала весьма неразборчивой. — Говорят, из посттравматического криза можно выходить годами и так никогда и не выйти… — Это не наш случай… — отмахнулся Лайт. Не в его правилах было поддаваться унынию, не испробовав все возможные методы. — Не знаю, что там по поводу шока болтают доктора, но уверен, что эффективней, чем любовь и забота близких лекарства еще не придумано. Ободряюще стиснув худосочное плечико, юноша опасливо, без резких движений, «подкрался» к сидящей в кресле Мейоми. Опустившись перед ней на корточки, он накрыл ее исхудавшие ручки, покоящиеся на коленях, ладонями. Она восприняла это абсолютно спокойно. Даже как будто и не заметила, что, в общем-то было делом привычным. Но стоило ему параллельно с этим заговорить… — Что же происходит с тобой, солнышко? — печальные нотки отчетливо просквозили в его голосе. Дазире про себя порадовалась, что есть кто-то так беззаветно и искренне любящий ее немножко непутевую дочь. Между тем, услышав обращенные к ней слова, Мейоми встрепенулась и обратила на него полные паники, темные глаза. Вместе с тем ее рот приоткрылся. Из горла вырвался сдавленный всхлип. Памятуя, чем в прошлый раз увенчалось нечто подобное, Лайт спешно отпрянул и затараторил, опережая, уже ставшую системой реакцию: — Умоляю, не кричи! — рванул ворот рубашки он, словно тот внезапно сдавил ему горло. — Я тоже не железный и больше не могу выносить твоего осуждения! Ты смотришь на меня так, будто это я виновен в смерти Рюдзаки! Будто я лично довел его до инфаркта, а не его чертово пристрастие к сладкому или Кира! Удивительно, но его слова отрезвили Мейоми и произошло то, чего они все, как одержимые, добивались от нее на протяжении нескольких дней. Она содрогнулась, будто по ее телу пробежался холодок. Черные, подернутые поволокой глаза прояснились. — Рюдзаки… Рассеянный взгляд обежал просторы комнаты. Затрепетали слипшиеся от бесконечных рыданий ресницы. — Что ты говоришь? — потянулись к друг к другу темные брови. Поднапрягшись, девушка попыталась встать. Однако дни голодовки не прошли для нее даром и колоссальная слабость повалила ее обратно. — А ты не помнишь? — Лайт покосился на Дазире. Она, затаив дыхание, смотрела на дочь, механически теребя золотой крестик на тонкой цепочке. Мейоми обессиленно откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. — Что именно? — уточнила она, не поднимая век. — Рюдзаки… — опасливо начал Лайт. Но осёкся, так как девушка резко выпрямилась и так посмотрела на него, что слова встали у него поперек горла. — Последнее, что я помню — это звонок… — скороговоркой пролепетала она. — Мы условились встретиться на пристани. Я приехала… Было так холодно. Моросило. Мы долго разговаривали, а потом он вдруг…. — Что, вдруг? — Лайт с озабоченностью вновь опустился с ней рядом. Мейоми больше не шарахалась от него как от прокаженного. Когда же он коснулся ее колена, почувствовал, что она вся дрожит. — Вдруг…- повторила девушка. Между сошедшихся на переносице бровей образовались натужные складки. Напряженно помолчав минуту, она активно замотала головой.- Нет, не помню. Хоть тресни, ничего не помню. В памяти — дыра… — ее взор совершил очередной круг по спальне, ненадолго задержался на матери, а затем сосредоточился на Ягами. — Признаться, я даже не помню, как здесь очутилась… Что приключилось? По мне будто бетономешалка проехалась. Дазире и Лайт переглянулись. В слезах мать вновь приложилась к распятию. С молитвой она кинулась к дочери и сердечно стиснула ее в объятиях. — Благодарю, Пресвятая Дева Мария! Ты вернула мне мою девочку… — Мама? — отстраняясь, Мейоми в смятении вскинула брови. Ей жизненно важно было услышать ответ. Но Дазире продолжила заливаться слезами. Она, словно маленькую, гладила ее волосы, целовала бледные щеки и тем только раздражала. — Ты нас всех жутко перепугала… — Простите, уверяю, у меня этого не было в планах… — уклоняясь от навязчивых прикосновений, Мейоми вжалась в кресло. — Ну, разумеется… — Лайт, Рюдзаки… — с тревогой обратилась к жениху Мейоми, отстраняя досаждающее ей руки матери. Сердце чувствовало недоброе. Когда же юноша отвел глаза, память вернулась к ней и мир рассыпался на тысячи осколков. — К сожалению Кира добрался и до него… — вздохнул Ягами. — О, Боже! — вырвалось у нее, сквозь прилипшую ко рту ладонь, прежде чем слезы хлынули из глаз. — Я так надеялась, что это сон, страшный кошмар… — Его похоронили тихо, без лишних церемоний. Были только самые близкие… — удрученно продолжил Лайт, но она уже не слушала. Проклятый Кира снова лишил ее самого дорого… Три месяца пролетели как один. Жизнь после смерти Рюдзаки, кончина которого держалась в строжайшей тайне от широкой общественности и о которой в сущности знало лишь его ближайшее окружение — те немногие, кто остался с ним до конца, постепенно вошла в привычную колею. Большинство приближенных с печалью вспоминали о нем. Но, пожалуй, только для Мейоми его смерть ознаменовалась личной трагедией. Для нее мир вокруг словно полинял до унылых черно-белых тонов, стал безликим, все равно что замер или перестал существовать в том формате, в котором она привыкла его воспринимать. Рюдзаки… Как ни горько было вспоминать об этом, но нечто подобное уже случалось с ней сравнительно недавно. После смерти Нанду. Она тогда долго приходила в себя, но, кажется, так и не пришла. Проклятый Кира. Это он убил Рюдзаки. И теперь никогда больше она не услышит его голос, не повстречается взглядом с огромными, черными слегка на выкате глазами. Не возмутиться, когда он бухнет в крошечную чашечку кофе пол сахарницы… Этот чудаковатый, очень светлый и поразительно умный человек, ворвавшийся в ее жизнь как торнадо и заставивший сердце вспомнить о забытых чувствах… Между тем, жизнь может быть и вошла в привычное русло, но претерпела значительные метаморфозы. В частности это касалось распределения ролей в штабе. В отсутствии Рюдзаки вся полнота власти перешла в руки Ягами Лайта. Именно ему, в отсутствии официального приемника, коллектив своим единогласным решением делегировал полномочия по дальнейшему курированию расследования. И первым своим указом он окончательно и бесповоротно отстранил Мейоми от расследования. Впрочем, тогда она была настолько подавлена горем и своим новым «интересным» положением, которое изо дня в день становилось все заметнее, что отнеслась к этому спустя рукава. Все-таки боль отупляет и превращает человека в безвольное существо — заложника раздирающих душу ощущений. И чем дольше ты находишься в их власти, тем сложнее возвращаться к реальности. Так и Мейоми, слишком остро и болезненно переживая постигшую ее утрату. Рюдзаки погиб скоропалительно, незаслуженно трагично, так и не услышав от нее заветных слов. И это больше всего тяготило ее. Однако время неумолимо. Вскоре горе ее слегка притупилось. Она пошла на поправку и окружающие снова заговорили о свадьбе, дату которой Лайт по согласованию с родителями, передвинул середину июля. И вот уже лето в разгаре. Июль. Задорно звонят колокола. А она по-прежнему сама не своя от печали. Мейоми вросла в пол у крошечного окна светлой келии, к подъезду которой пестрым разноцветьем стекались дорогие автомобили. Свадьба — праздник счастья, торжество любви. Она же готова была волком выть от разрывающей чресла безнадеги. Через каких-то полчаса она официально утратит независимость, если вообще когда-либо ее имела, и станет госпожой Ягами Лайт. Дверь в церковную келью неслышно отворилась и в помещение вошла сияющая Дазире. Отвернувшись от окна, Мейоми хотела встретить мать со счастливым выражением лица, но вместо этого скривилась от нестерпимого приступа дурноты. — Опять тошнит? — без слов все поняла женщина. Обеспокоено глядя в лицо дочери, она приложила холодную ладонь к ее лбу. — Угу… — сдавленно промычала девушка. — Этот токсикоз меня совершенно извел. — Присядь, — мать участливо усадила ее на стул и протянула стакан воды. — Что поделать, дорогая? За удовольствие надо платить… Мейоми угрюмо взглянула на нее поверх стакана, и Дазире одарила ее ободряющей улыбкой. — Выше нос, милая. В тебе теперь теплиться новая жизнь и это высшее счастье, поверь мне. Токсикоз — временное явление. Такое случается на ранних сроках. Впрочем, если вспомнить, с Нанду, я промучилась до самых родов. Но это вовсе не значит, что и у тебя так будет. Главное для тебя сейчас, не волноваться и беречь себя, чтобы ребенок родился крепким и здоровеньким. Кстати? Долго ты еще собираешься держать Лайта в неведении относительно своего положения? Ждешь, когда живот округлится и он сам обо все догадается? Мейоми поджала губы и со стуком обрушила стакан на стол. Ее бы воля, он вообще об этом никогда не узнал. — Я планировала рассказать ему все сегодня… — сконфуженно ответила она. — Это известие станет прекрасным свадебным подарком! — воскликнула Дазире. — Уверена, Лайт будет вне себя от радости. За несколько часов обрести и жену и ребенка — лучшего подарка и придумать нельзя! Мать мечтательно подняла глаза к потолку. Мейоми же украдкой вздохнула. Разумеется, мать и понятия не имела, что сегодня она здесь находится исключительно из-за малыша в своем чреве. Не будь его, она без сожаления отказалась бы от свадьбы. — Чуть не забыла. У меня для тебя кое-что есть! — Дезире открыла перламутровый клатч, великолепно сочетавшийся с ее изысканным длинным платьем. — Давно хотела отдать тебе его, только забывалось все как-то. Она достала из сумочки конверт и протянула дочери. — Это мне? — удивилась Мейоми. — На нем же твои инициалы! Значит тебе. Мейоми настороженно смотрела письмо в руках матери. — Где ты его взяла? — Оно пришло на следующий же день после печального случая с твоим другом. Но тогда ты находилась в таком состоянии, что я просто не решилась отдать его тебе, а потом и вовсе забыла. Сегодня утром оно случайно попалось мне на глаза и я подумала, тебе будет приятно… Хмурясь, Мейоми взяла письмо. Ее интересовал отправитель. Когда же ее взгляд упал на небрежные закорючки, комната вокруг нее завертелась волчком. Письмо было от Рюдзаки. Видимо она пошатнулась, так как тут же почувствовала на плечах заботливые прикосновения матери, удержавшей ее в вертикальном положении. — Выпей! — скомандовала Дазире и перед носом Мейоми очутился стакан. — Полегчает… Она мотнула головой и умоляюще посмотрела на мать. — Это от Рюдзаки… — Того погибшего парня? — уточнила она тревожно. — От него… Видимо, он послал письмо накануне гибели… «Будто знал…» — про себя добавила Мейоми. — Хочешь прочесть? — догадалась Дазире. — Очень… — призналась девушка. — Если можно — наедине… Мать обеспокоенно вздохнула. — Хорошо. Только пообещай, если тебе вдруг снова станет дурно, позовешь меня! — Обещаю… — механически отозвалась Мейоми. Дазире с сомнениями согласилась оставить дочь одну. Загадочный конверт долго провалялся в ее секретере. Интуитивно она догадывалась от кого он может быть, и увидев сегодня реакцию Мейоми, поняла, что не ошиблась и поступила правильно. После всего пережитого, дочь крайне тяжело возвращалась к жизни и, быть может, в этом послании с того света найдутся нужные слова и она воспрянет духом? Шансы, конечно, мизерные, однако… Она мечтала увидеть Мейоми снова счастливой. «Нанду — сынок… — женщина приложилась губами к распятию на шее. — Как жаль, что тебя сейчас нет с нами рядом… Но, даже там, на небесах, я уверена, ты присматриваешь за своей младшей сестренкой…» Дазире открыла дверь и, обернувшись, в последний раз посмотрела на стоящую в неподвижности посреди комнаты девушку, сжимающую в руках конверт так, будто на нее снизошла высшая благодать. Сердце сжалось от боли. Несмотря на разделяющее их расстояние, она ясно видела, как ходят ходуном ее руки, и испытывала при этом ни с чем несравнимые муки. «Бедная девочка моя…» Мейоми вполуха слышала, как тихонько притворилась за матерью дверь, как в коридоре спустя минуты промедления раздались ее удаляющиеся шаги. Продолжая неотрывно глядеть на конверт в руках, своим больным, воспаленным сознанием она понимала лишь одно. Его написал Рюдзаки. Для нее. Но для чего? Вернее, зачем? Хотел сообщить нечто важное? Что-то, что не представлялось возможным сообщить при встрече, но вполне терпела бумага? Выйдя из ступора, трясущимися от переизбытка эмоций пальцами, девушка поспешно вскрыла конверт. И от первых же строк слезы потекли по ее щекам. «Здравствуй, Мейоми. Если ты читаешь сейчас это письмо, значит меня уже нет в живых. Значит Кира победил, а я не успел раскрыть миру его личность… Ты должно быть сейчас очень переживаешь. Ведь ты такая чувствительная, такая настоящая… Признаться, это мне в тебе всегда нравилось. Впрочем, я не выношу женских слез. В такие моменты начинаешь чувствовать себя беспомощным. Поэтому, пожалуйста, что бы не случилось, не плачь. Мне было бы горько осознавать, что я невольно стал причиной твоих слез. В последние месяцы ты и без того крайне много грустила. Я чувствую в том отчасти свою вину. Прости, мне не хотелось огорчать тебя. Жаль, не довелось сказать этого лично. Я никогда не верил в карму или судьбу, но, вероятно, такова воля проведения. Знаешь, ты многому научила меня, Мейоми. И прежде всего, чувствовать. Да, именно чувствовать. Рядом с тобою я впервые узнал, что такое любовь. Впервые ощутил муки ревности. Мне легко признаваться в этом сейчас, потому как я знаю, что это письмо мой единственный и последний шанс объясниться с тобой, а может, потому что я больше не увижу тебя, так как умру? Точнее, уже умер. Во всяком случае, я не хочу, чтобы недосказанность между нами стала причиной недопонимания. Оно итак достаточно долго отравляло нам жизнь. Именно под его влиянием мы совершенно бездарно разбазарили отведенные нам минуты…. Опять же к вопросу о карме… Чему быть, тому не миновать. Хочу, чтобы ты знала. Ты — самая необыкновенная девушка, с которой мне довелось повстречаться, Мейоми Ватанабэ. И я многое еще хотел бы тебе рассказать, но описывать все это в письме — крайне утомительное занятие, к тому же еще и бессмысленное. Меня больше нет…. Но реальная опасность еще существует, и именно об этом я хотел предупредить тебя. Заклинаю, не выходи замуж за Лайта. Он не тот человек, который тебе нужен. И дело не в том, что мною движет ревность, и поэтому я говорю тебе это. Я боюсь за тебя и не прощу себя, если позволю тебе совершить ошибку, за которую ты будешь казниться всю дальнейшую жизнь. Ты читаешь это письмо. Значит я мертв. И в моей смерти, так же как и в смерти твоего брата и многих других людей виновен Ягами Лайт. Он и есть Кира. Вероятно, тебе захочется узнать, почему я так уверен в этом. Извечная тема… Я не стану томить тебя неизвестностью. Я сам виноват в том, что проиграл. Спросишь, каким образом? Вспомни тот вечер у тебя дома, когда мы столкнулись с директоратом „Ёцубы“. После в офисе, Лайт сумел уговорить меня избавить его от наручников, а залогом его свободы стало мое настоящее имя. Беда состояла лишь в том, что о нашей договоренности ведали только мы оба. Я хотел проверить его. Это был моя последняя надежда, и как видишь, я просчитался. Моя самонадеянность сгубила меня. Теперь ты знаешь все, Мейоми. Прости, что во второй раз заставляю тебя переживать утрату. Но другого способа открыть тебе глаза я не вижу. Надеюсь, ты сделаешь верные выводы, а я заканчиваю письмо. Мне тяжело осознавать, что я вынужден прощаться с тобой именно таким образом. Я жалею только о том, что упустил тебя. Теперь все мои надежды только на тебя, Мейоми. Распорядись правильно имеющейся информацией. Прощай. Я любил тебя. Рюдзаки». Завершающие слова окончательно добили Мейоми. Скатившись со стула, она повалилась на колени, заревела навзрыд. — И я любила тебя… — прозвучало меж беспорядочных всхлипываниях. Амане Мисса, словно лисица, повадившаяся в хозяйский курятник, воровато заглянула в келию. Ей не терпелось увидеть подвенечное платье невесты. Хотя она была обижена и злилась на Лайта, женское любопытство возобладало над ней. Ради этого Мисса даже решилась поступиться гордостью и поприсутствовать на церемонии бракосочетания. Кроме того, во время их последней беседы, Лайт довольно четко дал понять с какой именно целью решил связаться узами брака с Ватанабэ. Это немного смягчило ее гнев. Причины были в сущности все те же, с одной лишь оговоркой. После смерти Рюдзаки, в штабе недоверие к Лайту так и не упрочилось, и таким образом, он лишь в очередной раз пытался отвести от себя подозрения. В противном случае, на месте Мейоми однозначно оказалась бы она. Испытывая к разлучнице жгучую неприязнь, вместе с тем Мисса и от души ей сочувствовала. Лайт не любил ее и женился исключительно по необходимости. Только поэтому, будучи уверенной в этом, она и согласилась отсрочить казнь. Хотя, здесь Мисса, несомненно, лукавила. Она поступилась желанием немедленно покончить с треклятой соперницей опять же по просьбе Лайта, после того, как он сначала умудрился вернуть себе память без чье-либо помощи, а затем нагрянул к ней вечером домой и чуть ли не с порога потребовал занести в тетрадь смерти одно единственное имя. Тогда Амане и предположить не могла, кому именно вынесла смертный приговор. Лишь многим позже, когда все вскрылось, она поняла, что прикончила Рюдзаки. Сегодня же, пробравшись в церковную келью, Мисса ожидала увидеть соперницу цветущей и радостной в преддверии столь знаменательного события, вместо этого нашла ее разбитой и подавленной, сидящей на холодном полу в роскошном облаке воздушного кружева и истошно рыдающей. Откровенно говоря, это слега дезоринтрирвало ее. Что послужило причиной этому? Быть может Лайт ее бросил? В душе теплилась надежда и Амане решила выяснить все до конца. — Мейоми-тян, что стряслось? — Мисса юркнула в проем. В притворном сочувствии присев рядом с ней, она надеялась на немедленный ответ. Однако девушка в безутешных рыданиях едва ли обратила на нее внимание. Тогда она призывно коснулась ее руки. Мейоми вздрогнула и тут же затихла. Изящные ручки в белоснежных перчатках скользнули по подбородку и упали на по королевски пышную юбку свадебного платья. На Амане уставились покрасневшие глаза, на ресницах которых дрожали застывшие слезинки. Удивительно, но в процессе такого «потопа» эта выскочка умудрилась не размазать макияж. Наверное визажист использовал водостойкую косметику. — Мисса… — всхлипнула Мейоми, глядя на нее застывшим, стеклянным взглядом. — Теперь я знаю. Это он! Он сделал это! — Кто «он» и что он сделал? — уточнила Амане. Мейоми резко схватила ее за плечи и закричала: — Он! Это он убил его! Он убил их всех! Не успела Мисса испугаться, девушка так же порывисто ее оттолкнула и вскочила. — Проклятый лицедей! Убийца! — подхватив пышные юбки, она бросилась к дверям. — Я должна рассказать всем! Люди должны узнать! Смутно догадываясь о чем идет речь, Мисса торопливо метнулась следом. — Постой! Объясни толком, кто кого убил и, главное — зачем? Подрезав Мейоми у выхода, Амане буквально навалилась на дверь, вынудив ее остановиться. Губы Ватанабэ задрожали. Черные глаза сузились до состояние пронзительных щелочек. — Лайт… Он убил Рюдзаки. Он убил Нанду. Он убил десятки, сотни ни в чем не повинных людей! Он — Кира, Мисса! Убийца! Я обязана его остановить, сейчас, прямо здесь, немедленно, пока не стало поздно, и он не убил еще кого-нибудь. Мисса непроизвольно вскрикнула. — Что за бредятина? Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? — Письмо, — ответила Мейоми, сделав непроизвольный жест в сторону валявшегося на полу листка. — Рюдзаки предвидел свою гибель, и написал его в аккурат накануне смерти. Он все это время подозревал Лайта и использовал последнюю возможность разоблачить его. Рюдзаки назвал ему свое настоящее имя, понимая, что если Лайт — Кира, то любыми способами захочет убить его. И он это сделал. Рюдзаки мертв! Мисса нахмурилась и скрестила руки на груди, всем видом изображая скепсис. — А где доказательства? Даже, если то, что ты говоришь правда, на слово тебе никто не проверит! — едва дыша, заявила Мисса. Для нее и для Лайта ситуация грозила обернуться тотальным разоблачением. Мейоми гордо расправила плечи, метнулась к стульчику, на котором сидела, и шурша юбками, подобрала с пола письмо и взмахнула им перед носом модельки. — Предсмертная записка Рюдзаки — лучшее из доказательств! Мисса проглотила язык, слишком ясно осознавая ее правоту. А Мейоми, между тем, продолжала: — Там в церкви полно людей, жаждущих поквитаться с этим негодяем. Сойчиро Ягами, весь штат расследования… — она замолчала и ее глаза по особенному вдумчиво посмотрели на девушку. — Я знаю, ты любишь Лайта. Мне жаль, но тебе лучше поскорее забыть о нем. Он обречен. Самое мягкое, что его ожидает в ближайшем будущем — это электрический стул. Сказав это, Мейоми решительно отстранила вросшую в дверь Амане и выпорхнула прочь. С минуту девушка стояла неподвижно, затем в пустоту упали слова: — Я не позволю тебе причинить вред Лайту… — произнесла Мисса вслух. В надежде на то, что он оценит и поймет движимые ею мотивы, она расстегнула застежку на сумочке и извлекла оттуда небольшой блокнот в кожаном переплете. Затем достала ручку и села за стол. — Ты все-таки намерена сделать это, Мисса? — спросила Рэм. На протяжении всего разговора, синигами незримо присутствовала в комнате. — На твоем месте я бы еще раз все хорошенько взвесила. Не думаю, что Лайт будет доволен, если его невеста погибнет накануне венчания. Мисса снисходительно улыбнулась. — Ты же сама все слышала, Рэм, — бодро откликнулась она. Ручка уже проворно летала по пожелтевшим страницам. — У меня нет выбора. Либо Мейоми Ватанабэ немедленно последует за Рюдзаки, либо все узнают о том, что Лайт и есть Кира. Ты же понимаешь, я не могу этого допустить. Размышлять некогда. Уверена, когда Лайт обо всем узнает, то поблагодарит меня за это. Закончив писать, Амане с удовлетворением захлопнула блокнот.  — Итак, меньше чем через 60 секунд с Мейоми будет покончено. Тяжело дыша, Мейоми влетела в заполненную людьми часовню и замерла в проходе. Украшенные цветами и лентами скамейки были забиты до отказа. Лайт беседовал у алтаря со священником, чертовски великолепный в своем новеньком кремовом фраке и в тон ему классических брюках. — Лайт! — что есть мочи закричала девушка и десятки глаз, словно по мановению волшебной палочки, устремились на нее. — Я ненавижу тебя! — Мейоми? — наконец, заметив ее, Ягами взволнованно слетел с возвышения алтаря. Однако не успел он подойти к ней ближе, она с размаха отвесила ему оглушительную затрещину. — Проклятый! Проклятый убийца! Как же я ненавижу тебя! Это ты виноват! Ты! Неужели ты думал, что я ничего не узнаю? Выйти замуж за убийцу? Какая низость. Не пойму на что ты рассчитывал, проделывая это со мной? — Убийца? — в бархатных глазах Ягами промелькнула настороженность. Держась за покрасневшую щеку, он протянул к ней руки. — Право же, Мейоми, я не ничего понимаю… В чем ты меня обвиняешь? — Не прикидывайся невинностью, черная твоя душа! — зашлась яростью Мейоми. — С самого начала ты лгал мне! Подло использовал в своих целях! Но сегодня я положу конец твоему обману. Сегодня все узнают, кто ты на самом деле, Ягами Лайт! Мейоми отступила назад и обвела собравшихся взглядом. Людей вокруг них собралось масса. По рядам блуждали обескураженные пересуды. У алтаря растерянно переминался падре. — Слушайте все! Свадьбы не будет! — сделав паузу, объявила девушка. Посмотрев на молодого человека, который сегодня должен был стать ее мужем, она разъяренно ткнула в него пальцем: — Этот человек не то за кого себя выдает. Он…. Внезапно Мейоми осеклась, ощутив болезненные спазмы внутри. Словно стальные тиски сжали сердце. Она пошатнулась, схватившись за грудь, и в тот миг осознала: «Поздно… Я слишком долго шла…» Вся жизнь пронеслась перед глазами. Стало трудно дышать, и уже почти ничего не соображая, за мгновение до того, как упасть навзничь, в инстинктивном порыве, она обратила изумленный взгляд на жениха. Страх и растерянность плескались в его прикованных к ней глазах. Кто-то выключил свет и ее объял пронизывающий холод. «Прости, Рюдзаки… Я такая трусиха. Я знала, что нравлюсь тебе, но так и не смогла сказать, что люблю…»