Программа максимум

Джон вернулся только на следующий день после утренней смены в больнице. Ночь он провел у Молли за пространными разговорами и бутылкой коньяка. Порой они очень хорошо друг друга понимали, даже без слов. Возвращаться было тяжело. Уотсон с замиранием сердца представлял, что еще сделал Шерлок за время его отсутствия. Он не хотел этого знать, ему было страшно. Да, он выдержал многолетнее обучение в медицинском университете, делал операции пострадавшим в тяжелых авариях, прошел войну, на его руках люди умирали, и при этом он боялся Шерлока. И ему даже не стыдно было себе в этом признаться. Холмс перевернул с ног на голову весь его мир, заставил влюбиться в себя так, как Джон не любил ни одну женщину. А теперь просто издевается над ним. Хотя нет, не издевается, Холмс на такое не способен, это стиль Мориарти. А он скорее ставит эксперимент на нем. И, конечно, как человек, отказавшийся от чувств и эмоций еще в юности ради своего интеллекта, он возможно даже не осознает, что делает с Джоном. Только вот менее больно от этого не становится. Джон может многое вынести: безрассудные погони за убийцами, жуткий вой скрипки по ночам, неведомые реактивы на кухонном столе и человеческие части тела в холодильнике, он может проехать через весь Лондон, чтобы приготовить Шерлоку чай или достать телефон ему из кармана, но играть с собой он не позволит никогда. Всему есть предел, и Шерлок перешел эту черту. Уотсон снова, как вор, пробирался по лестнице, стараясь не скрипнуть ни одной ступенькой. На его счастье в этот раз гостиная действительно была пуста. Он прошел в свою комнату и рухнул на постель. В голове стояла невероятная каша. Лучше всего было, конечно, собрать вещи и уйти, но не в его правилах было позорно сбегать. Как говорила его психотерапевт, уход от проблемы не является ее решением. Но как объяснить Шерлоку, что он был не прав? Это как рассказывать африканцу, что такое снег. Чисто в теории, может, и поймет, а на практике – ноль. Хотелось, как в детстве, накрыться одеялом с головой и спрятаться от всего мира. Однако, вместо этого скрипнула дверь в его комнату, кровать прогнулась, и Джона накрыли руки Шерлока, прижимая его к теплой груди. Доктор вздрогнул и весь напрягся, он походил сейчас на ощетинившегося ежа. - Джон, я больше не девственник, - решительно заявил Холмс. Уотсон вздохнул и закрыл глаза, считая до пяти. Вот этого он и боялся. - Тогда… - с каким-то обреченным спокойствием начал он, - поздравляю и желаю удачи в личной жизни. - В смысле? Это же было твое условие, - Холмс опешил, ведь Джон тогда выразился однозначно и беспрекословно. - Какое к черту условие?! Ты больной на всю голову, Шерлок! – внезапно вскричал Джон, выпутываясь из его объятий и вскакивая с кровати. Он отшатнулся к подоконнику, но не смог смотреть на удивленное лицо Холмса. Джон отвернулся к окну, прислоняясь разгоряченным лбом к стеклу. - Что тебе надо от меня? - Тебя, - просто ответил детектив, садясь на кровати и смотря на напряженную спину своего доктора. - Зачем? – голос Уотсона дрожал от едва сдерживаемого гнева и боли. - У тебя есть работа, и это единственное, на что ты можешь дрочить. За что ты издеваешься надо мной? Я не игрушка и не подопытный кролик! – он сорвался на крик, резко развернулся и уставился прямо в глаза Шерлока, в эти светло-серые, растерянные глаза. - Джон, я не издеваюсь. Я хотел исправить то, что тебя не устраивает, понять, что вы в этом находите… - Поэтому не нашел ничего лучше, как с кем-то переспать? – невыносимая горечь сквозила в каждом его слове. И Джон даже не знал, кого обвинять в этой ситуации: его опрометчивые фразы или наивность Шерлока. - А как еще можно лишиться девственности? Уотсон закрыл глаза. Он отчаянно пытался держать себя в руках, не повышать голос, не разбить Холмсу лицо, не выстрелить ему в сердце. - И что ты понял? – вопрос прозвучал безлико, скорее для того, чтобы не молчать. Шерлок слегка оживился. Конечно, реакция Джона была немного не такая, на которую он рассчитывал, но он шел на контакт, значит, все было не так безнадежно. - Я проанализировал ощущения, в некотором роде приятно, но ничего особенного. - Ты псих… - Уотсон сполз по стене вниз и закрыл лицо руками. - Я не хочу знать этих подробностей. - А еще я хотел извиниться. Я был неправ и не должен был читать твои закрытые записи, - добавил Шерлок и подумал, что с этого, наверное, надо было начать, но было уже поздно. - Не хочешь со мной поужинать? Еще у меня есть два билета в кино. Джон молчал. Он все еще сидел, пряча лицо в ладонях и трясся мелкой дрожью, иногда всхлипывая. - Ведь так обычно делают? – на всякий случай уточнил горе-детектив, не понимая реакции на свои слова. Уотсон, наконец, поднял голову и расхохотался в голос. Организм не выдержал, столько времени копившиеся эмоции вылились в долгий, истерический смех. - При всей твоей гениальности, Шерлок, - с трудом успокоившись, произнес он, - ты самый большой идиот, которого я когда-либо встречал в жизни. Холмс нахмурился, обдумывая фразу. Ему не нравилась формулировка, но поскольку он не мог понять ее до конца, в определенном смысле он был с ней согласен. - Это значит «нет»? – спросил, наконец, Холмс, тоже начиная терять терпение. Его в целом нервировала вся эта ситуация. Он был неуверен в своих действиях, неуверен в том, что он чувствует, не уверен в том, что он в принципе хочет чувствовать, но Джон в какой-то момент стал для него определяющим в жизни. Доктор Уотсон стал тем стержнем, вокруг которого крутилась жизнь Шерлока, стал тем человеком, ради которого вообще стоило жить. Он стал смыслом изобретения дедукции, раскрытия преступлений, помощи людям, описания 243 видов пепла, в конце концов. И он не может просто так уйти, Холмс ему не позволит. Джон поднялся и подошел к нему вплотную. Он взял в ладони лицо Шерлока, приподнимая его голову. Это был тот редкий момент, когда он смотрел в серые глаза сверху вниз. И первый раз, когда они были покорны. - Это значит, что если ты еще раз с кем-нибудь будешь проводить подобные эксперименты, я оторву тебе голову. И Джон поцеловал его, сильно, напористо, кусая его губы. Холмс обхватил рукой его за шею, чтобы не упасть. Это было совершенно не так, как с Ричардом, это был обжигающе горячий чай, и совсем не сладкий. Насыщенный, ароматный, выдержанный, как настоящий пуэр. Шерлок неосознанно закрыл глаза, с упоением отвечая на поцелуй. Джон держал его так крепко, будто боялся, что Холмс сбежит. Его пальцы сжимались на шее, едва ли не грозя задушить. Дыхание Шерлока участилось от этой гипотетической опасности, ведь он как никто другой знал, что у доктора бывают плохие дни, но он не сделал ни одного движения, чтобы освободить шею. - Давай сходим поужинать в другой раз? – шепнул Джон, буквально сдирая рубашку с Холмса. Тот абсолютно не протестовал. Результат был достигнут без дополнительных действий, это более чем устраивало Шерлока. Уотсон повалил его на кровать, мягко завел его руки за голову. Неожиданный щелчок и холод металла на запястьях заставили Холмса вздрогнуть и поднять взгляд наверх. На его руках блестели серебряным наручники с цепочкой, перекинутой через прутья кровати. Холмс инстинктивно дернулся, пытаясь освободиться. - Это еще зачем? Откуда у тебя наручники? – его глаза подозрительно прищурились, Шерлок начинал всерьез волноваться. Уотсон тихо засмеялся, целуя его запястья. - Ты стащил их у Лестрейда, я – у тебя. - Он спустился ниже и едва ощутимо провел пальцами по щеке детектива. - Ты анализируешь происходящее даже во время секса, а я не хочу слышать, как ты думаешь во время этого. И еще одна деталь… Джон потянулся к тумбочке рядом с кроватью, достал из ящика черный шелковый шарф и завязал им глаза не сильно сопротивляющегося Холмса. Теперь тело строптивого детектива было полностью в его власти, и ничто не мешало насладиться им полностью. Шерлок ощущал прикосновения губ к его шее, пальцев, проводящих по груди и сжимающих соски, язык скользил по ключицам, а потом сразу шли укусы, после которых кожа слегка горела. В этом не было никакой системы, Холмс не видел Джона и не мог предугадать, что он сделает в следующий раз. Голова кружилась от путанных мыслей, рассуждений и непривычных эмоций. - Джон, - позвал он, на что получил неясное мычание и укус за сосок. Шерлок зашипел, но продолжил: - с завязанными глазами я чувствую себя неуверенно. - Вот именно, Шерлок. С завязанными глазами ты чувствуешь, а не анализируешь, - выдохнул ему в ухо Уотсон и обвел кончиком языка изогнутую линию ушной раковины. Он расстегнул на нем брюки и пробрался рукой под них, сжимая член Шерлока сквозь ткань боксеров. Холмс делал глубокие вдохи, словно ему не хватало воздуха. Возбуждение накатывало быстро, выбивая из головы любые связные мысли. Его тело вновь не подчинялось ему. Джон просил его полностью отключить мозг, первый раз в жизни, и это действительно было страшно, это как шагнуть в пропасть, как упасть в реку и поддаться ее течению. Пальцы Холмса непроизвольно сжались в кулаки, ногти впивались в ладони, причиняя боль и немного отрезвляя. Ему нравилось то, что с ним делали, он действительно чувствовал, причем так сильно, как никогда в жизни. Но как же чертовски неприятно было осознавать, что он не контролирует ситуацию вообще. - Джон, пожалуйста, развяжи мне глаза, - произнес он, ерзая под любовником и пытаясь избежать его прикосновений. - Ты мне доверяешь? – непоколебимым тоном спросил Уотсон, не обращая внимания на сопротивление и стягивая брюки с Шерлока. Он прекрасно видел, как тот нервничает, но Холмс должен преодолеть свой психологический барьер, иначе все не имеет смысла, иначе он так и останется информационно-вычислительной машиной, а доктора такое положение дел не устраивало. - Нет! – порывисто воскликнул Шерлок, но тут же исправился: - То есть да, но все равно… - Раз да, то прекрати истерику и расслабься. Я развяжу тебе глаза, когда посчитаю нужным, - в голосе Джона появились командные нотки. - Если тебе будет неприятно, скажи, я сразу остановлюсь. Холмс поджал губы и вымученно кивнул. Больше он не говорил ничего. Он только слушал, как изменяется дыхание Джона, кожей запоминал, как Джон умеет прикасаться, не сопротивлялся, когда его ноги раздвинули, и пальцы, смазанные холодным любрикантом, проникали в него. Для Шерлока исчез привычный мир фактов, улик, следов, он с головой погрузился во что-то эфемерное и яркое, не осознаваемое логикой, но от которого непроизвольно вырываются крики и стоны. Ему не было больно или неприятно, только очень непривычно. Ощущения били по нервам, как острые, звонкие скрипичные ноты, из которых так часто складывались мелодии Шерлока. И теперь он понимал, как чувствует себя скрипка, когда он в минуты вдохновения импровизирует на ней. Холмс вскрикивал, шипел и выгибался, подавался навстречу, желая получить больше. Он неистово дергал руками, наверняка, содрав кожу на запястьях железными браслетами, и Джон периодически прижимал его локти к подушкам, сдерживая. И тогда Шерлок слышал тихое тиканье армейских часов у него на руке. Секунда, и Джон проникает в него, секунда, выдох, секунда, выходит, еще секунда, и стон… Сознание пусто и засасывает в себя все, как пульсирующая черная дыра. И почему-то даже мелкие детали разрастаются до гигантских размеров. Повязка давит на глаза, прядь волос прилипла к мокрому лбу, дыхание Джона на плече, его короткие волосы трутся о щеку, проклятое тиканье часов над ухом, и снова повязка, прядь, дыхание, тик-так, тик-так. Мир вертелся в безумном круговороте, как вдруг эта цепь была разорвана, и шарф исчез с глаз Шерлока. Он увидел сразу все. Джона с раскрасневшимися от поцелуев губами, его горящие глаза, капельку пота на кончике носа, его тяжелые армейские часы, как напряжены сильные мышцы на руках, сколько кубиков на его прессе, и как он быстро, ритмично двигается. Шерлок задохнулся и непроизвольно сжал коленями талию Джона, судорога прокатилась по его телу, веки затрепетали, сами собой закрываясь. Острое наслаждение пронзило его от кончиков пальцев ног по всему телу. В глазах потемнело, а скрип кровати помноженный на их стоны заслонил неясный звон. Холмс судорожно глотал ртом воздух, широко распахнув глаза и уставившись невидящим взглядом в потолок. Джон кончил сразу за ним, до синяков сжимая пальцами его бедра, и в такой же прострации лег рядом. Они не могли говорить и шевелиться еще несколько минут, пока Уотсон не сделал над собой нечеловеческое усилие и не отстегнул Шерлока от кровати. Холмс наконец-то опустил руки, чувствуя покалывания в затекших мышцах, перекатился на живот и уткнулся носом в шею Джона. Ему было хорошо, по телу разливалась томная расслабленность. Впервые в жизни Шерлоку не хотелось думать. Он сделал одну безуспешную попытку и оставил это дело. В конце концов, наверное, для этого и придумали секс. - Все нормально? – спросил Джон, обнимая его и прижимая ближе к себе. В ответ он получил что-то невразумительное, но отдаленно напоминающее «да». Они пролежали так еще несколько минут, и Уотсон уже начинал засыпать, когда Холмс вдруг заговорил. - А кто это был? Тогда, в больнице, - спросил он хриплым, приглушенным голосом куда-то в подушку. Джон загадочно улыбнулся и крепче обнял новоявленного любовника. - Джим, - тихо произнес доктор и тут же напряг руку, удерживая на месте дернувшегося Холмса. – Тише, это был всего лишь секс, ничего личного. - Но зачем ему это надо было? – Шерлок все-таки выпутался из его объятий и приподнялся, опираясь руками ему на грудь. Уотсон пожал плечами, делая лицо максимально безразличным. Шерлоку лучше не знать всех подробностей их сделки. - Ему тоже было очень интересно, что ты во мне нашел, - произнес он. Холмс в задумчивости лег обратно, по привычке нахмурил брови, но тут же почувствовал, как палец Джона проводит по его переносице вверх, ко лбу, разглаживая морщинку, и поднял взгляд. - Не думай об этом, все в прошлом, - заверил он. - Знаешь, - сказал чуть погодя Шерлок, - я не асексуал. - Я заметил, асексуал так стонать не будет. - Да, но другие люди меня не возбуждают. Значит, я единственный в мире джоносексуал. Ватсон тихо засмеялся. - Ты чудовище. - Именно, и если появятся другие джоносексуалы, мне придется стать джонофобом и убить их. Шерлок был серьезен, и Джон ни на секунду не сомневался, что в случае чего, он исполнит свои планы. - Спи, - произнес он и поцеловал Холмса в висок. Мерное дыхание засыпающего Джона успокаивало и даже будто гипнотизировало. И Шерлоку постепенно становилось неважно, с кем был Джон, когда, сколько раз. Теперь он точно знал, что его доктор принадлежит только ему. ----------- Путем долгих дискуссий, международного консилиума и того, что мне так больше нравится было установлено следующее: Джонофоб - определение было выведено на основе аналогии с гомосексуализмом и гомофобией. Когда Шерлок называет себя джоносексуалом, первая составляющая этого слова теряет свое значение как имя и переходит в определение ориентации. При появлении других джоносексуалов, Шерлок будет ненавидеть их, а не Джона. Следовательно, он будет джоносексуалофобом. Но поскольку джон уже не имя конкретного Ватсона, а сексуальная ориентация, направленная на любовь к этому самому Ватсону, то вполне уместно более удобное сокращение джонофоб.