Три части одного целого

      То, что было «до» никогда не станет хоть сколько-нибудь значимым, впрочем, иногда я тоскую по той прозрачности и легкости, так рано меня оставившей. Я начну издалека, вспоминая ранее детство, мне хочется вспомнить, как я жила раньше, жила ли я раньше? Разумеется, нет. Ты бы удивился, узнав, что я еще задаюсь подобными вопросами.       Я до сих пор люблю больших толстых чаек, они ленивы и молчаливы, они всегда были ко мне равнодушны, а я всегда гоняла их на набережной, захлебываясь особенной радостью в тот миг, когда бежала встречать маму, и только за секунду до того как моя маленькая ножка готова была наступить птице на хвост, она устало взлетала, освобождая мне путь. Мама, тогда это слово означало все на свете, это и был свет, это было счастье, то счастье, которое бывает лишь в детстве, самое сладкое, самое громадное, оно заставляет дышать полной грудью, а не сжимает ее, оно наполняет тело легкостью, а не той гудящей дрожью, что я испытываю рядом с тобой. Любовь одна – это твои слова. Но я считаю, что их две, ты и здесь меня не разубедил. Любовь та, что рождается вместе с тобой, любовь к самой жизни, любовь к миру, любовь к родителям, любовь безусловная, саморождающаяся, если можно так выразиться, она принадлежит всем живым существам, она пронизывает материю, из который мы состоим, а есть другая любовь, она рождается именно в каком-то отдельном создании, это уже не данность, это твоя воля, ты ее создаешь и величина этой любви, сила может быть неисчерпаема, душа бы главное выдержала. Ты считаешь, что у любви один цвет – вечная белизна, а я тебе скажу, что у нее, по крайней мере, десяток оттенков, я загибаю пальцы: белый, тут ты прав, ослепительно мерцает, а как же ее сестра, та, что черная? Я загибаю второй палец, ты удивлен? Ты удивлен. Тьма никогда тобой не завладеет, а я сумела выбраться из нее, и сразу попала в красную, пусть тебя не смущает банальность цветов, там еще есть как минимум синяя, я загибаю четвертый палец. Опять я сбиваюсь. Надеюсь, по мере написания рука у меня набьется. Так я гоняла чаек до шести лет. Наш дом был большой, из белого камня, он стоял в первой линии от океана, тогда же он казался мне просто королевскими угодьями, я бесцельно бродила по его пустым светлым комнатам, я бесцельно гуляла на берегу. Сколько себя помню, никогда я не питала интереса к другим детям. Нет-нет, я не была нелюдима, не прославилась отшельником или белой вороной, социум принимал меня охотно, я тоже его принимала, но душа у меня не лежала к нему, я была с ними, но я была в себе. Все мы были большой кучей ребятишек и я никак из нее не выделялась. Так сложилось, что наш маленький прибрежный райончик был заселен по большей части семейными парами с детьми, мы все были приблизительно одного возраста, кто-то чуть старше, кто-то совсем малышня, нам было от трех до восьми лет, мы играли гурьбой, мы носились как угорелые в пролеске кипарисов. Был и детский сад в отдалении от берега, только почему-то в него никто не ходил, а тех детей, кого отдавали туда, мы их и не видели на улице, они с нами уже не общались, у них была своя компания, у нас своя. Единственное, что манило нас к детскому саду – это новенькие установленные разноцветные машинки на больших пружинах, в них можно было садиться и раскачиваться, болтаться в разные стороны, практически фантастическая роскошь, за которой мы жадно наблюдали через железный заборчик, служивший непреодолимым препятствием. Перелезть его мы никак не могли, пролезть между прутьями тоже, так мы и стояли, роняя слюни, глаза у нас блестели, безмолвно наблюдая за воспитанниками этого заведения, они же смотрели на нас хоть и редко, но с видом полнейшего превосходства, а когда время их заканчивалось и детсадовцев уводили обедать, мы ликовали и неслись обратно в свои владения, нас будто успокаивало, что машинки хоть и не в нашем распоряжении, но и не в чужом, так мы надзирали почти ежедневно и с чувством выполненного долга возвращались к своим делам. Наше тихое поселение, затерявшееся в бесконечных соснах и кипарисах, летом благоухало сладостью и смолой, прожив здесь шесть лет, я навсегда запомнила этот запах, он въелся в мою память и даже сейчас я могу воссоздать у себя в голове всю его палитру. Ля-Рошель, чьим районом являлся наш пригород, был суетливым городком, там располагался порт и всяческие ярмарки, за большими покупками мы ездили туда на автобусе, всего три остановки. Франция не самая большая страна, все находится очень близко, уже в шесть лет я сама могла дойти по набережной от нашего дома до главного порта, в город нам заходить не разрешали, но безопасная набережная без дорог была нам доступна, и большую часть времени мы проводили там. На мой пятый день рождения мне подарили первый велосипед, не какой-то там детский с подставными колесиками, а настоящий, взрослый, как я тогда считала велосипед, я уже умела кататься, те, у кого велосипед имелся, разрешали кататься и остальным. Не смотря на это, первые полчаса я старалась не свалиться с моей обновки, все-таки я была для него еще слишком мала, но настойчивость переборола размеры и страх и вскоре я нарезала по набережной так, будто велосипед был частью моего тела. Тогда я еще не знала, что оставался всего лишь год моей беспечной жизни, моего детства, поэтому я не считала дни, я отдавалась моменту, я не думала о завтрашнем дне, меня окружало вечное лето, вечный океан, меня даже к школе не готовили, я просто принадлежала себе, за что благодарна своим родителям по сей день, теперь я понимаю, что ощущение внутренней свободы, свободы выбора, умение созерцать и просто жить, было воспитано во мне благодаря им, с самого начала моей жизни; именно поэтому сейчас я вижу, из-за чего я совершала те или иные поступки, ведь большинству они могут показаться нелогичными, ошибочными, инфантильными, даже дикими, такими, какими они казались поначалу и мне, я не сразу разгадала в себе странность, движущую мной. Хочешь - не хочешь, общество, нормы, уклад, друзья, их консерватизм, желание быть идентичным большинству, накладывает на тебя определенный отпечаток, «инакомыслие» кажется тебе пугающим, воспитанная традиционным образом, никогда бы я не стала такой, как сейчас. Хотя, я все же думаю, он бы все равно изменил меня, даже если бы я и хотела сопротивляться, он добивается всего, чего хочет, будто на исполнение его желания работает весь мир. Идентичность никогда меня не пугала, не отталкивала, я просто не обращала на это никакого внимания, после переезда я вообще стала слишком безразлична ко всему, пока не столкнулась с ним. Переезд застал меня врасплох, я была ошарашена, я была поражена и глубоко ранена этим, отец, с присущей ему непосредственностью, нечаянно и как бы вскользь упомянул об этом за завтраком: - Ну что, Никки, пора тебе купить новый рюкзачок и начать собирать вещи. Только велосипед придется отправить отдельно с крупным багажом, так что сделаем это заранее. Утреннее солнце большим прямоугольником лежало на обеденном столе, мама разливала чай и улыбалась. Я приросла к стулу, мои ножки, болтавшиеся в воздухе, остановились. Как, куда, почему, для чего - все это трещало у меня в голове, эта новость повергла меня в ужас. Моя набережная, чайки, кипарисы, ребята, как же так? У меня увлажнились глаза, я молчала и смотрела на папу. - Николь, ты чего замерла, моя дорогая? – мама повернулась ко мне и провела свое теплой ладонью по моим волосам. - Зачем? Зачем нам уезжать? – сорвался мой голосок, я всхлипывала, это все, что я смогла выдавить из себя. Подскочила с места и, готовая разрыдаться, окончательно выбежала из-за стола, бросилась в свою комнату. Я ворвалась к себе и бешено вертела головой в разные стороны, проверяя все ли на месте, я осмотрела свои игрушки, зачем-то спрятала стопку своих книжек под кровать, все в том же бешеном ритме я схватила любимого тряпичного кролика и снова побежала вниз, намеревалась проверить сохранность набережной и больше всего я тогда боялась, конечно, за велосипед. Я перепрыгивала через ступеньки вниз, вид у меня был несчастный, суетливый, но очень смешной, я вся раскраснелась, кролик торчал под мышкой, спустившись на первый этаж нашего дома, я, не замечая ничего вокруг, влетела в мамины ноги. Она была у меня высокая, до того как я родилась она работала манекенщицей, она была невероятно красивая. С самого раннего детства, где бы я не показалась вместе с мамой, меня преследует один и тот же вопрос, его задает каждый, кого мы встречаем - «это что же, ваша дочь?». Выражения лиц тоже обычно приблизительно одинаковые и представляют одинаковое недоумение, дальше следует фраза - «а вы так не похожи!». До сих пор моя мама ужасно смущается, привычно развевая сомнения вопрошающих, тогда я не понимала, почему с ее лица в такие моменты сходила улыбка, когда подросла то, разумеется, все встало на свои места – мама очень переживала, что я буду чувствовать себя ущербно. Нет, я была вовсе не уродина, даже наоборот, ребенком казалась очень забавной, с пухлыми румяными щеками и вьющимися светлыми волосами, правда с возрастом волосы почему-то перестали виться и теперь висят как палки, а цвет потускнел, красивый золотистый оттенок обернулся оттенком грязной лужи. Да, я рано усвоила, что манекенщицей мне не быть. Я безмерно любила маму, и когда я столкнулась с ней у лестницы, то тут же обратила заплаканное личико на нее, она смотрела на меня так радостно, так ласково, что я снова разрыдалась, я обняла ее ноги, вжалась всем телом, кролик упал на пол. - Зайчик, да что же с тобой такое? Николь, радость моя, мы с папой так расстроились, что доставили тебе столько страданий, - она гладила мою голову, прижимала содрогающееся тельце к себе. - Почему мы уезжаем? Почему не рассказали ничего?! – требовала я, глотая соленые слезки. - А мы с папой почему-то посчитали, что тебе наоборот будет интересно попутешествовать, мы хотели сделать тебе сюрприз. Ты еще такая маленькая, нам казалось, что для тебя это ничего не изменит, - она всегда очень честно отвечала на любые мои вопросы, никогда ничего не скрывала, как это обычно бывает с детьми. Я была совершенно свободна, во всем. Никто никогда не заставлял меня делать уроки, есть кашу, никто не гнал меня домой, я была вольна распоряжаться собой так, как считала сама. Наблюдая за своими родителями, усваивая их манеру общаться, вступая с ними в равный диалог, я была развита не по годам, они знали меня и доверяли мне, а я не могла и не хотела разочаровать их. Всему этому отчасти способствовало еще то, что мои родители были очень увлечены друг другом, они очень любили меня, но я не была смыслом их существования. Они познакомились еще в институте, совсем молодые, моя мама тогда уже проходила практику в музее, она была старше отца на два года и изучала изящные искусства, папа учился на другом факультете, но так вышло, что практику они проходили вместе, а маму назначили ответственной за новеньких. - А как же наши кустарники? Кто же будет их поливать? – я смотрела огромными красными глазами на маму. Я обожаю цветы. Все девушки любят цветы, но я же еще могу с легкостью отличить тюльпан лесной от тюльпана наскального. У нас был обширный сад, засаженный уймой растений, но большую его часть занимали роскошные розовые кусты, они были симметрично высажены в четыре ряда, каждый ряд имел свой цвет: красные, желтые и два белых. Я любила помогать маме в саду, она даже разрешала мне обрезать красные кустарники, хотя это и были самые дорогие из них. Через год после моего рождения у нас появился этот сад, сначала это было хобби, затем моя мама как-то очень удачно познакомилась в городе с одной хозяйкой цветочной лавки, у которой покупала семена, в дальнейшем эта милая тетушка стала нашим постоянным клиентом. Розовые кусты так разрослись, да еще и продемонстрировав великолепные бутоны, что вскоре мама попробовала выручить за них какие-то деньги, и преуспела в этом более чем. - Новые жильцы обещали, что не забросят.. – я не захотела слушать оставшуюся часть. - Как так новые? Кто-то еще будет жить в нашем доме? – как больно мне было представить себе, что возможно какая-то чужая, такая же маленькая девочка займет мою комнату, мою набережную, будет трогать наши цветы, подружится с моими ребятами. Я как никогда остро ощущала свои права на все эти блага, все это казалось было моим по какому-то негласному, но единственно верному закону. Держа маму за руку, мы пошли в сад. Это был конец августа, он благоухал, меня окружало облако тонких тягучих запахов, было очень тепло, от солнца, от мягкой тени цветов, от маминой руки и вся эта упоительная теплота и нежность беспощадно теребили мое сердце, я чувствовала что расстаюсь с этим, так внезапно и так необратимо. Мы смотрели вперед, мы прощались с безмолвными цветами. Больше я уже никогда не бежала маме навстречу, когда она возвращалась из города, отдав свежие букеты в лавку. В новом доме садик был куда более скромным и все, что удавалось в нем вырастить, было исключительно для любования. Необходимости продавать цветы и здесь не имелось, так сложилось случайно, папа всегда старался обеспечить нас сверх необходимого, но он только поощрял мамино хобби, видя, что оно приносит ей удовольствие и кое-какие деньги. Сам же он был критиком, причем критиком абсолютно всего, чего только можно. У него был безумный темперамент, его хватало на все и везде, иногда его становилось даже слишком много. Он писал рецензии к фильмам, спектаклям, книгам и даже умудрился обосноваться в гастрономическом разделе журнала, в котором работал, его рецензии были очень ироничные, ловкие и популярные. Он был непременным гостем всех премьер города, первым посетителем каждого нового ресторана, мама неустанно его сопровождала и вечерами я почти всегда оставалась одна, считая это за величайшее признание моей самостоятельности. Няню мне даже не пытались нанять, за мной никто никогда не следил, а я бы не вынесла постоянный бессмысленный контроль, чаще всего я даже засыпала одна, родители иногда возвращались только под утро. А утром я первым делом всегда вприпрыжку неслась на первый этаж, не смотря ни на что, мама всегда вставала раньше нас, она была необыкновенный кулинар, и каждый новый день встречал меня ароматами свежих булочек. Утро всегда было волшебным, папа просыпался последним, мы садились завтракать, они рассказывали о том, как провели вечер, что смотрели, где были, я любила слушать их рассказы про взрослую жизнь, я жевала сдобные лакомства, смотрела на родителей и чувствовала себя в эти моменты абсолютно счастливой. За разговорами завтрак перетекал в ранний обед, мы играли с отцом в шарады и наблюдали, как мама готовит очередную порцию угощений. Только после обеда все шли заниматься своими делами, папа уходил наверх, его ждали статьи, мама шла в сад, я брала велосипед и до ужина меня никто не видел. Все было решено, отец перехватил мою руку и мы отправились за рюкзаком. Он решил прогуляться пешком, мне было все равно, я делала вид, что обижена на него. Пока мы шли, он сахарно и виновато рассказывал про наш переезд, опасливо поглядывая на мое недовольное личико. Чрезмерное усердие моего родителя не осталось незамеченным, всего лишь за полгода из штатного журналиста он превратился в редактора целого раздела, а еще через пару месяцев ему предложили должность главного редактора всего журнала, точно такого же, только не у нас, а в другой стране. Оказалось, что за несколько лет до того, как я родилась, мои родители много путешествовали и почти два года пробыли в Токио, там жила двоюродная сестра моей мамы. За время на чужбине отец сумел отличиться и там, оброс знакомствами, связями и теперь его выдвинули на хорошую должность. Это было здорово, но это было в далекой неизвестности, я бы даже не смогла показать ее на карте в то время. Ты всегда посмеиваешься, говоря, что это судьба, я и сама так считаю, но ты, по-моему, в нее не веришь. Я действительно радовалась за отца, моя улыбка была настоящей, но в ней было слишком много тоски. Мне купили рюкзак. Папа был в таком восторге, что я снова заулыбалась и простила его, поэтому рюкзак он поспешил заполнить новыми игрушками и безделицами. Мы вернулись поздним вечером, я ушла собирать вещи, я хотела скорее вырваться из этого дома, теперь он ранил мои чувства, я слишком любила его. Нас встретил ливень. Это меня утешало, я даже не попрощалась с ребятами, я ничего никому не сказала, я просто вышла из дома и не обернулась. В самолете я читала и мысли скакали в моей голове, я не скучала по дому, я была раздавлена, а потом мы приземлились и вышли на улицу, я наступила в лужу и ничего не почувствовала. Первым делом мы отправились к двоюродной сестре мамы, она облобызала меня с ног до головы пока все ждали такси у аэропорта, мне она не понравилась, она была крупная и шумная, у нее были черные сухие волосы, собранные в растрепанный пучок, такой же шарообразный как ее глаза, очень быстрые, все ее движения казались мне неестественно и неуместно энергичными. Ее квартира совсем не походила на хозяйку, там было мягко и уютно, спокойно. Родители общались с ее семьей, меня оставили в покое, я смотрела в окно, дождь монотонно шумел, куда ни посмотри – огромные дома и дороги, слишком много электричества, оно везде, даже кончики пальцев будто потрескивают. Я радовалась дождю, мне было бы больно наблюдать за солнечной жизнью меня окружающей, я радовалась, что мир так же уныл и сер. Мне было шесть, но уже тогда я поняла, что серость въелась в меня как масляное пятно, родители говорили, что я хандрю, что скоро все пройдет, но я знала, что не пройдет, дождь незнакомого города вымывал из меня беспечность ощущений, меня вырвали из моего мира, точно так же, если бы дикое растение вдруг поместили в горшок. Ближе к вечеру мы отправились в наш новый дом, он располагался почти так же как и старый, мы должны были жить в пригороде Токио, городок под названием Каракура. Какое отвратительное название, будто ощущение гальки на языке. Никаких кипарисов, никакого лета, я не верила, что кроме осени тут бывает что-то еще. Новый дом был меньше, но обставлен куда более дорого и изысканно, он мне понравился, но я как-то равнодушно в этом себе призналась, скорее, мне было никак. Я оглядела свою комнату, легла в ботинках на кровать, кролика устроила рядом, закрыла глаза и смирилась. Это было первое, с чем мне пришлось смириться, мне наняли репетитора, я учила язык, я его ненавидела, но смирилась, смирилась с тем, что помимо чудовищного ряда незнакомых вещей, знакомиться с которыми я не хотела, мне нужно было готовиться к школе. Все навалилось разом, все мелькало перед глазами, новые улицы, новые люди, меня постоянно дергали, всем было что-то от меня нужно, родители каждый день спрашивали как мне здесь, как я справляюсь, я чувствовала усталость. Мне было некогда грустить, я постоянно должна была что-то делать, велосипед стоял в гараже и за первые полгода я ни разу на него не села. Все двигалось, я пошла в школу, это были первые дети, с которыми мне пришлось познакомиться, в нашем районе их практически не было, только у соседей, да и тому был всего лишь год. Первое время я бы и так не смогла с ними общаться, а после, подучив их язык, мне уже этого и не хотелось. Мне вообще ничего не хотелось, я жила воспоминаниями, без боли, но мне казалось, что это не навсегда, что скоро мы снова вернемся, я сяду на велосипед, и буду кататься, пока солнце не утонет в океане, я взрослела. Скоро мне исполнилось восемь, а я все жила странным ожиданием, я не могла расслабиться, я даже вещи свои не все разобрала, некоторые книги так и остались лежать в коробках. Я стала молчаливой, первое время в школе все очень мной интересовались, детишкам было интересно слушать мой странный выговор, я много знала, я и раньше всегда читала, теперь же это стало моей основной деятельностью, я не старалась им понравится, но не выказывала недовольства, ко мне быстро привыкли, акцент почти исчез, я больше не отличалась, разве что ходила всегда только с большой компанией, личного общения старалась избегать. Все свободное время я проводила дома, я почти не гуляла первые несколько месяцев, родители старались меня развеселить и рядом с ними мне действительно было весело, но с каждым днем все меньше, они были друг у друга, у меня никого не было, хоть мы и остались друзьями, но теперь этого было слишком мало, я стала старше, мне было пусто, я наблюдала за ними, они были счастливы, они любили, а мое счастье осталось у других берегов. Мама научила меня готовить, этим я и занималась, пока они предавались ночной жизни, их уклад не изменился, но теперь и я о них заботилась. Меня видели очень ответственной, если они приходили слишком поздно, то считали своим долгом сразу же передо мной отчитаться, мы, можно сказать, поменялись ролями. На самом деле мне было просто ничего неинтересно, поэтому я торчала дома и стряпала, я стала серой, а не ответственной. Мне исполнилось десять, у меня все еще не было друзей, только две девочки с которыми я общалась в школе больше всего. Мне не было одиноко, но я чувствовала какую-то необходимость в другом существе, я хотела разговаривать с кем-то, но никогда не находила общих интересов с детьми, наверное, потому что привыкла общаться с родителями, они же считали, что я уже совсем взрослая и даже не пытались подстраиваться под мой настоящий возраст, поэтому ровесники казались мне слишком глупыми. Я подходила к велосипеду, он стал мне мал, а я все еще хотела кататься на нем, детство убегало от меня, а я бездейственно за этим наблюдала, мне казалось, что я уже состарилась, я не ощущала бодрости, я не знала, чего я хочу, во мне не было энтузиазма. Через три года я все-таки разобрала оставшиеся коробки, там лежали слишком детские книги, я поставила их в шкаф и прочитала все за два дня. Они были про ребят моего возраста, ничего интересного, только я наблюдала истории таких же как я, эти герои вели удивительную жизнь, их мир был наполнен приключениями, я невольно сопоставляла себя с ними, я чувствовала что моя душа требует чего-то, только я пока не знала чего. В двенадцать я заметила, что начала меняться, но только внешне, внутри все оставалось непоколебимо, мне не нравились эти изменения, мне казалось, что я растолстела, вот теперь я уже точно выросла; девочки перестали обсуждать мультики, теперь они обсуждали мальчиков, это ужасно тяготило, мне и про мультики было неинтересно, про мальчиков было совсем несносно. Я дружила с мальчиками и не хотела от них большего, мне не нравилось, что мы стали так отличаться. Родители смеялись надо мной, папа настаивал, что у меня скоро появится парень, мама водила меня по магазинам и старалась принарядить, слава Богу, у нее был безукоризненный вкус, я не выглядела чудовищно, пытаясь быть похожей на взрослую женщину, как это обычно бывает с девочками моего возраста. Мы ограничились узкими джинсами и стрижкой, мне сделали ровное каре, теперь вся моя одежда стала узкой, мама сказала, что так надо, мне было все равно, главное каблуки меня миновали. Все вокруг стало меняться, все кроме меня, теперь я не могла просто затеряться в толпе школьников, они постоянно друг на друга смотрели, я очень уставала. Я хотела скорее добраться до дома, я не могла делать уроки, мои оценки ухудшились, все снова уходило от меня, опять. Дома я теперь не сидела безвылазно, я любила гулять у реки, что протекала неподалеку, она не была живописной, она тянулась вдоль заброшенных фабрик и пустырей, там почти никто не ходил, даже собак редко выгуливали, животным хотелось порезвиться на травке, мне тоже, но тут было очень спокойно, я окружила себя одиночеством и это приносило мне облегчение. Я шла очень быстро, будто у меня была цель, я бы хотела, чтобы она была. Небо краснело на западе, было почти девять, мне послышался странный гул, похожий на шипение в ушах, я замедлилась, стала оглядываться, никаких изменений. Через несколько секунд я почувствовала волнение в центре груди, это было очень необычно, какие-либо эмоции не часто посещали меня, я остановилась, мне стало трудно дышать. Я подумала, что мне нехорошо, на ровном месте, еще через несколько секунд гул начал усиливаться, я ощутила подступающий страх, завертела головой, вечер был прозрачный и тихий, гул перерастал в вибрацию, я побежала вперед, но тут же снова остановилась, передо мной стало что-то мерцать, я протерла глаза, но мерцание усилилось, какой-то ядовитый синеватый свет, я подумала о летающей тарелке, страх завладел моим телом. Время словно замедлилось, мерцание начало приобретать смутные очертания, мои ноги вдруг резко подкосились, я упала на четвереньки, из меня будто вытянули все силы, мне едва хватило энергии, чтобы поднять голову. Очертания стали похожи на фигуры людей, они двигались на меня, вибрация усиливалась с каждым их шагом, меня пронизывал гул, я ничего не слышала, уши заложило, я подумала, это смерть пришла забрать меня, но зачем я ей, такая никчемная маленькая девочка? Фигуры стали обретать вещественность, у них появились кожа, одежда, лица. Меня будто парализовало, все мысли разом исчезли, я стояла на коленях и не могла отвести взгляд. Сквозь гул я начала разбирать голоса, фигуры разговаривали, я прекрасно слышала каждое их слово, но ничего не могла понять, я была словно в трансе. - Ой, какая хорошенькая! Такая малютка еще! – говорила фигура слева, подходя ко мне ближе. - Вообще-то я думал она постарше… - вторая фигура поравнялась с первой, они были не более чем в пяти метрах от меня. - А я люблю детей, а вы, капитан? – первый стал подходить, я безотрывно наблюдала за ним, это был мужчина, молодой, у него были великолепные светлые волосы, какого-то невероятного оттенка, он весь сиял, он был прекрасен, меня охватила безмолвная паника, с каждым его шагом у меня поднималась температура. Я дрожала, я не могла уловить его взгляд, я даже не ассоциировала его с человеком, подумала, что это либо ангел, либо внеземная форма жизни почтила меня своим обществом. Это был восторг, он подходил ближе и слезы брызнули из моих глаз, меня охватил ужас, тело стало выламывать. - Гин, мне кажется, ты ее пугаешь, – вторая фигура пошла следом за ним. - Почему это? – обернулся первый. - Она боится тебя, посмотри. - А чего это она меня боится? Может быть, она боится Вас, капитан Айзен? – я ничего не соображала, светловолосый мужчина поддразнивал второго. - Вот еще. У тебя отталкивающая внешность, не пугай девочку, - я не могла перевести взгляд на этот голос, но казалось, что он улыбался. - У меня-то?! Все девушки любят блондинов, это факт, капитан, – обиженно отвечал первый. - Экий вздор, - хмыкнул сосед, а потом добавил, - все девушки любят брюнетов, не обманывай себя. – Теперь второй стал приближаться. Он заслонил прекрасного юношу, только поэтому я могла его видеть, глаза у меня не двигались. С каждым его шагом становилось по-настоящему больно, совершенно не так как от движения его друга, у меня зарябило в глазах, я не могла осознать то, что передо мной, я увидела его лицо, оно уже не показалось мне прекрасным, увиденное просто размозжило меня об асфальт. Я начала биться в истерике, какой-то внутренний припадок, хотя тело мое было каменным, неподвижным, он подошел совсем близко и наклонился ко мне, положил руку на плечо, я стала рыдать, беззвучно. - Не бойся, Николь, я не сделаю тебе больно, - его голос гремел во всем моем теле, я хотела кричать, я думала, что умираю и момент смерти тянется бесконечно, меня скрючило сильнее, по моему лицу бежал водопад, а я даже не ощущала этого. Рука его ломала мои кости, все закружилось, я перестала дышать, только глаза оставались на нем. Все разрывалось у меня внутри, натягивалось до предела и разлеталось в щепки, я ничего не хотела, я потеряла все способности, все ощущения, одновременно я вдруг ощутила какой-то нечеловеческий подъем, снова меня охватил бешеный восторг, только сильнее, я сходила с ума, я увидела Бога, я хотела чтобы он забрал мою душу, я принадлежала ему, я чувствовала, что весь мой мир сжался до частицы, а потом взорвался до бесконечности. Он втекал в мое тело, заполнял его светом такой силы, что не убери он руку, я бы точно испустила дух. Ты убрал свою ладонь с моего плеча, я первый раз увидела тебя, и мир рухнул, а потом родился новый мир. Я задыхалась, в глазах моих потемнело, я не могла от тебя оторваться, что-то заставляло меня смотреть, я не видела твоих глаз, на них лежали волнистые прядки, сияние делало твои волосы золотом, а кожа была кремовым фарфором, я навсегда запомнила тебя, твой образ именно таким, ты словно весь состоял из золотых нитей и ты улыбался мне, первый раз. Я пыталась вдохнуть, но ничего не могла получить, я только отдавала, все что у меня было, даже воздух. Ты коснулся моего подбородка кончиками пальцев: - Пожалуйста, не бойся нас, маленькая Николь. Мы не причиним тебе зла, - тогда я не могла воспринимать твой голос, я теряла рассудок и сознание, мой рот был открыт, я безуспешно пыталась дышать, меня рвало на куски. - Гин… Что-то у меня не получается ничего… - обернулся капитан, - ты говорил, что любишь детей? - То Гин уйди, а теперь, значит, мне разбираться? И вообще, это ваша подружка, сами и справляйтесь, - хитро и вредно звучал голос первого. - Да иди уже сюда, смотри, она еле дышит. Сделай что-нибудь, не знаю, что угодно, я не умею, наверное, ладить с детьми… Во-вторых, опять слово «подружка» звучит от тебя с каким-то подтекстом, сколько можно объяснять, – досадливо звучал второй голос. - У-тю-тю… - было начал первый, подскочив ко мне. - Ну она же не младенец! Так и я бы смог. Толку от тебя никакого, – капитан прикрыл ладонью глаза. - Я пытаюсь! Гм… Николь, посмотри на нас, разве же мы похожи на плохих парней? - Похожи-похожи… - Не надо теперь влезать, капитан Айзен, ваш план потерпел фиаско. – вставил блондин, - Мы пришли с тобой познакомится, Николь, только и всего, - помощник было потянулся ко мне, я была почти в беспамятстве, едва не падала с колен, что-то необъяснимое давило на мое тело, на мое сознание, голова безвольно повисла. Я готовилась умереть. – Капитан, вы же точно скрыли рейацу? По-моему, нам лучше отойти, а то… как бы она вообще в живых осталась… - Да уж, достаточно на сегодня. Я же говорил, что не надо так сваливаться. Гин, у тебя нет мозгов. - Вот и не надо меня больше слушать, вы же у нас гениальный стратег, - так и не поймешь, шутит он или нет, пока не привыкнешь к его манере изъясняться. – А все равно, вид у вас какой-то даже стал, подобревший что ли? - он посмотрел сначала на капитана, потом на мой полутруп, я не могла видеть его сладкой улыбки. - Я всегда добр. - И сомневаться даже мыслию одной не смею вашей добродетели! Раздался обреченный вздох. - Время еще не пришло, пойдем, - смутно звучал твой голос. Вы стали медленно уходить, я больше ничего не видела, я не знала, почему еще жива, хотя не была в этом уверена. Фигуры исчезли, растворились в прозрачной свежести вечера. Я распласталась на асфальте, щека моя врезалась в его шершавую поверхность. Мысли плавно текли в моей голове, безвольно, первый и последний раз в жизни я ощутила такое невыносимое изнурение, я не могла пошевелить пальцами. Я скребла ресницами по дороге, пыль колола мои глаза и мне было все безразлично. В моей груди происходило какое-то движение, красная закатная полоса лежала на моем теле, обогревая остатками тепла, движение превратилось в ком и он разрастался по всему моему существу, подкатил к горлу, до тошноты. Боль, такая тягучая, необратимая заливала мою душу, мое тело, но потом стала обращаться в нечто совсем мне незнакомое, у меня кровь забила в висках, я стала жадно вбирать воздух. Эйфория, безумная и неисчерпаемая разом вытеснила все остальное, я снова ощутила свои руки, ноги, мысли стали проноситься как выстрелы. Я смотрела на асфальт и почувствовала, как любовь заполняет мою душу, так внезапно, я обливалась восторженными слезами, я любила этот асфальт, эту полоску света, я любила солнце, до боли, до безумия, я хотела обнять землю, я хотела, чтобы весь мир узнал, как сильно я люблю его, со мной творилось что-то невообразимое, я содрогалась в полном счастливом исступлении. Никогда прежде я не испытывала таких чувств, вся моя любовь будто дремала до этого момента, а теперь все то, что я должна была тратить по крохотной частице каждый день своей маленькой жизни, обрушилось на меня разом, даже сверх того, как могла я жить без этой любви? Как могла я ничего не ощущать? Жизнь моя промелькнула передо мной бесцветной лентой, но и ее я сейчас любила, исполненная умиления к ней, я отпустила прошлое, испытывая счастье и благодарность. Только когда солнце село за городом, я смогла подняться. Я вползла домой, моя одежда была грязной, часы показывали без пяти минут двенадцать, никто меня не ждал. Я так и не смогла уснуть, обессиленная, я лежала на своей кровати, я не разделась, кролик пластиковым носом врезался мне в ребро. Я пыталась вспомнить то, что произошло, все было размыто, будто под матовым стеклом. Я все горела, лоб, ладони, я обливалась потом, я утонула в беспамятстве и очнулась только в обед следующего дня. Мне думалось, что это был сон или галлюцинация, потом я уверяла себя, что столкнулась с внеземной формой жизни, потом я решила, что видела что-то божественное, я не была сильно религиозна до этого момента, а теперь стала молиться. Я была не в себе, старалась не показываться родителям, я прогуливала школу и вместо этого бежала в храм, я смотрела на распятие и каждый раз меня разбирали сладостные рыдания, я ничего не просила у Бога, я просто перебирала клочки воспоминаний. Первые две недели я почти не спала, меня преследовали странные кошмары, в моей голове была каша, я ела только чтобы не упасть в изнеможении. Позвонили из школы и мне пришлось снова начать ходить на уроки, родителям я сказала, что заболела. Прошел месяц, теперь я уже с трудом могла вспоминать, остались только ощущения, но они и теперь меня не покинули, воспоминания всегда рисовали передо мной образ того светловолосого существа, я уже не помнила ни малейшей детали, только его прекрасное лицо, без черт, тебя же я вообще не могла воссоздать, только позолоченный силуэт. Я ни о чем больше не могла думать, я не знала чего я добиваюсь, во мне поселилась какая-то неутолимая жажда чего-то, я стремилась снова увидеть, снова пережить это. Моя жизнь разделилась на «до» и «после», я была и счастлива и безутешна, я будто потеряла что-то, все стало до того бессмысленным, я даже забывала, что иногда нужно разговаривать с людьми, я стала казаться чудной. Через полгода я не выдержала, эта мысль зрела во мне уже несколько месяцев, мне было стыдно, но я взяла деньги, которые мне просто не на что было больше тратить и пошла к гадалке. - В душе твоей смутно, девочка, - басовито заявила толстая тетка, пряча деньги под салфетку на столе. Исчерпывающе. Я была уверена, что все закончится именно так, в смутной душе моей не настало покоя. Я купила карты Таро, я пыталась что-то вызывать, духов, я пыталась призывать тебя, все это походило на шизофрению, но меня было уже не остановить, с каждым днем энтузиазм мой возрастал, я скупила все книги по черной магии, по белой, я перепробовала магию любых цветов, и каждый раз, когда у меня ничего не выходило, во мне разжигалось еще больше уверенности, что все получится. Весь следующий год прошел в каком-то безумии, мне исполнилось тринадцать, я даже не обратила на это внимания, я потеряла возраст. Ты стал моей навязчивой идеей, я с трудом перешла в следующий класс, за неделю до моего четырнадцатого дня рождения меня увезли в больницу, диагноз – нервное истощение. Меня обкололи транквилизаторами, напичкали снотворным, я только спала и ела, я стала успокаиваться. В один из дней, когда мне ввели слишком хорошую дозу антидепрессантов, я проговорилась маме о случившемся. - Это были какие-то прекрасные существа, я даже не могу вспоминать о них без слез. - Никки, тебе пора найти себе мальчика, настоящего, а не выдуманного - весело ответила мама. Я возмутилась, я доверила ей самое сокровенное, а все что она смогла мне ответить, при этом посмеиваясь надо мной, что мне нужен парень. Она даже не сделала вид, что поверила мне. И что это за идея фикс? Почему все талдычат мне о парнях? Меня выписали. Я решила, что нет смысла больше так истязать себя, я рассудила, что рано или поздно все встанет на свои места, я займусь тихим поиском и буду тихо радоваться каждому новому дню, я была уверена, что движусь в правильном направлении, я знала, что все еще впереди. Это таблетки на меня действовали, мне пришлось пить их еще полтора года. В жизнь снова стала пробираться серость. Я заканчивала школу, учиться лучше, правда, не стала, мне уже было это совершенно неинтересно. Я ждала новой жизни, я устала от школы. Три раза в неделю я ходила на подготовительный курсы для поступления в колледж, я решила, что стану архитектором, просто так, почему бы и нет. Со времен моей нервной молодости у меня осталась привычка каждый раз перед выходом гадать себе на день, я раскидывала карты и шла по своим делам, карты всегда врали, но гадать я меньше не стала. За полгода до моего семнадцатилетия мне выпала «неожиданная встреча», я аж подпрыгнула, глаза мои заслезились, весь день меня трясло, я суетилась и вертела головой, конечно же, я ждала не того, что получилось. Мы писали тест по геологии, я сидела на последнем ряду, как обычно одна, я не изменяла привычкам, в середине занятия вошел парень, он был высокий и милый, не красивый, не симпатичный, просто милое лицо, без породы и выражения, он сел рядом со мной и я дала ему списать, мы оба получили по двойке и очень над этим смеялись. Его звали Рио, он готовился поступать со мной на один факультет, нас сближал одинаковый бессмысленный взгляд на вещи, правда его бессмысленность объяснялась глупостью, а я же видела смысл только в своем внутреннем поиске. Нам и говорить-то было не о чем, поэтому он быстро решил, что мои губы нужно занять своими. Я вяло поддалась, в тот день, почти шесть лет назад, я узнала, что такое любовь, и я не любила его. Мне было с ним никак, я просто решила, что у меня будет парень, мне было даже интересно, правда, оказалось, что ничего интересного в этом нет, но мне было скучно. Мы шлялись по улицам, я хихикала над его глупыми шутками. Сердце мое саднило, я стала забывать, но твое немеркнущее сияние теплилось внутри, мне все еще снился тот светлый юноша, его чудесные прозрачные волосы, а потом я просыпалась и встречалась с Рио, жизнь была нудной, монотонной и почти бесцельной. Я закончила школу.