Три части одного целого

      Выпускной я встретила угрюмо, туфли страшно натерли мне пятки, платье приходилось ежеминутно одергивать вниз, хотя я не могла предположить, что оно может стать еще короче. Мама была в восторге, наконец-то обрядив меня так, как она давно мечтала, она говорила, что я вылитая молодая Кристи Тарлингтон: - Почти сестры, я была бы ее сестрой-карликом. Но это мелочи, сходство действительно феноменальное, - хихикала я в ответ на увещевания маменьки, покачиваясь на своей платформе и двенадцатисантиметровых каблуках. Однако я действительно выглядела эффектно, чего со мной не случалось отродясь, в общей массе выпускников я смотрелась даже как-то слишком хорошо, слишком стильно и дорого для этого нудного места. Мама всегда выглядела так, будто сошла с обложки, она вечно таскала меня с собой по магазинам, сказывалась ее карьера в модной индустрии, она знала всех дизайнеров, все новинки, все тренды и так далее, даже сейчас это перечисление нагоняет на меня скуку, скажем так, я не была в восторге от всего этого, мне было все равно, что носить. Я всегда была равнодушна к одежде, у меня была пара очень модных платьев и туфель, но обычный мой образ заключался в узких джинсах и объемных растянутых свитерах. Во-первых, это было удобно, во-вторых, вполне себе модно и, честно сказать, мне казалось, что это меня стройнило. Рио пришел со мной, мы ждали вручения аттестатов, он водил своей теплой рукой по моей спине, пребывая в восхищении от моего наряда, я никогда не баловала его взор, поэтому движения его были слишком нервные. Мама и папа стояли сзади нас, отец одобрительно смотрел на лобызания Рио, он вообще почему-то крайне положительно к нему относился, хоть он всегда и хохотал над глупостями, регулярно раздающимся из его уст, но после каждой такой глупости он, не скрывая смеха, как-то по-отечески хлопал парня по плечу. Плечо Рио не переставало ныть. Мама же выражала к нему лишь снисхождение и доброжелательность, считая, что это всего лишь первая влюбленность и скоро это пройдет, ее дочь была достойна непременно большего. Она не знала, что никакой влюбленности я не ощущала, у меня просто появился парень, и мне было плевать на это, по большому счету, он выводил меня из скуки, только и всего. Подсознательно я разделяла мамины взгляды относительно вещей достойных меня, я все время мечтала, что меня ждет куда больше, чем то, что предлагает мне жизнь сейчас, обязательно больше, значительнее, осознание обратного пришло, к несчастью, очень поздно. В своих ежедневных ночных мечтаниях я грезила всегда о чем-то великом, я была воительницей, защитницей слабых, я была великой обольстительницей, я действительно хотела чего-то объемного, моя душа искренне жаждала великих страданий, великой любви и в своих грезах я следовала своим стремлениям. Также в моих грезах регулярно, но уже не так параноидально, существовал образ великолепного светловолосого парня, я не была уверена, что остатки его изображения отображали его действительный облик, я стала сомневаться, что он вообще существовал, я уже допускала, что это могла быть фантазия, вымученного переходным возрастом ребенка, но я продолжала верить, те испытанные чувства все еще отзывались волной мурашек по моему телу, и я верила, и мне было плевать на все остальное. Но это были грезы, в реальности я представляла собой тень, все было мне скучно, все казалось обыденным, примитивным, безынтересным, таким же, как я сама. Если верить словам моего соотечественника, Абеля Дюфрена - «Скука – болезнь счастливых», я должна быть как минимум не несчастна. О, быть может я исключение из этого правила, я спорить не буду, но счастье я видела лишь в книжках или фильмах, оно было описано словами, показано картинками и я знала его составляющие со всех сторон, но не испытывала никаких ощущений. Только пресность и какое-то подавленное томление внутри, схожее с волнением перед долгожданной поездкой, тебе кажется, что вот-вот и что-то должно раскрасить твой серый набросок жизни, но любые изменения – это движение внутреннего существа, работа собственной души, поэтому из меня монотонно вытекала вязкая бесцветная жижа. Я никому не была нужна, у меня не было друзей кроме Рио, да и то, дружбой это можно назвать только из жалости. Головы мальчикам я бы не смогла вскружить, даже если бы имела для этого все данные, у меня и желания не возникало, мальчики были такими же скучными и заурядными, мне хватало и одного такого. Все же иногда я удивлялась, что же Рио во мне нашел, он был действительно привязан ко мне, он не был романтиком, но он был нежен со мной, иногда я думала, что смогла бы его полюбить, когда-нибудь. Наши отношения меня устраивали, он не доставал меня, не был навязчив, зато всегда весел и какая-то легкость в нем существовала, я не могла ее уловить, но я любила ее, лишенная этого. Единственное, что меня обременяло, это, так сказать, любовная повинность. Эти, к счастью, нерегулярные действа вызывали у меня зевоту. Сначала мне было даже противно, никакого желания отдаваться у меня не возникало, это как-то так само собой получилось, время пришло, мне даже неудобно было отказать, это делали все, пришлось делать и мне. Сомнительное удовольствие. Через какое-то время я научилась даже получать нечто приятное, но все это сопение сверху, елозиво, затянутые поцелуи были для меня действительно тягостны. Любовницей я была прескверной, иногда мне становилось даже жаль Рио, но мы были молоды, и я тоже была его первой девушкой, наверное, это к счастью, что сравнивать ему было не с чем. Он продолжал гладить мою спину, и я уже знала, что ждет меня вечером, но сегодня я не думала об этом с тоской, я вообще об этом не думала. Я получила аттестат, и мы пошли гулять. Мы купили бутылку вина и сразу же отправились ко мне, родители оставили дом в нашем полном распоряжении. Мы выпили, и не знаю в чем было дело, то ли это вино играло в моей голове, то ли это была радость от долгожданного освобождения от школы, или и то и другое, но я ощущала себя привлекательной в этом платье, моя голова была легкой и немного кружилась, я целовала Рио, возможно первый раз я действительно этого хотела. Любовь длилась короче, чем обычно, это тоже меня ободрило и подействовало положительно, мы лежали на моей кровати, вечно расстеленной, и были вполне довольны друг другом. Мне захотелось сделать Рио что-нибудь приятное, все-таки это был мой единственный друг, его теплая рука приятно лежала на моем бедре, я хотела его порадовать. Я подумала, чтобы было бы неплохо побаловать его чем-нибудь вкусненьким, но он воспротивился долгой возне, мы решили ограничиться сендвичами, и я поспешила вниз, пока Рио включал приставку. Что мы делали регулярно, так это играли в видеоигры, наша возлюбленная игра была совершенно бессмысленна и кровожадна, это был старенький угловатый файтинг, с ужасным корявым переводом и отсутствием какого-либо сюжета, мы посвящали ему почти каждую нашу встречу. Я спустилась вниз, на мне была только длинная майка, ноги немного мерзли, я быстро направилась к холодильнику. Пока еда крутилась в микроволновке, я жевала мармеладных медвежат, хотя обещала себе не есть сладкое после шести. Микроволновка запищала, я открыла дверцу и вместе с ней неожиданно открылась входная дверь. Я была озадачена, родителей я не ждала до утра, я даже нахмурилась, увидев их отчего-то слишком уж расплывшиеся в улыбке лица. Стоя на улице, они кричали на весь дом, чтобы я скорее шла к ним. Я указала на свою почти что наготу, скривив лицо, я не любила сюрпризы. Я лениво пошла за ними, их не смутил мой туалет, возможно, они даже не заметили, что кроме кроссовок на мне была лишь тонкая майка. В этом я и вышла, благо солнце давно село. Сразу же мои глаза увидели черненький, блестящий, самый лучший на свете кабриолет, премилый фольксваген гольф. Это была любовь с первого взгляда, я начала крутиться вокруг него и пищать от восторга, это был мой подарок к окончанию школы, незаслуженный, премиленький подарок, просто роскошный для такой троечницы как я. У меня текли слюнки, я в волнении оттягивала вниз свою несчастную майчонку, и безостановочно благодарила родителей, которые были в полном восторге от моей реакции.       Мне исполнилось восемнадцать, и я тут же получила права. Учеба перестала меня интересовать от слова «совсем», я ждала выходных, и только солнце начинало пробуждать природу, я вскакивала с постели и прыгала за руль. Я обожала кататься ранним утром, это не похоже ни на что другое, я ощущала абсолютное одиночество и это было великолепно, Рио всегда спал до обеда, я с наслаждением представляла, что у меня есть еще уйма времени побыть только с собой. Я неслась по безлюдным прохладным улицам, залитым утренним неистовым огнем, ветер ледяной и влажный стегал по моему лицу, я щурилась, солнце слепило мои глаза, я неслась вперед, все равно куда, я ощущала свободу и была близка к счастью, изображенному на рекламных щитах. Жизнь разгоралась с каждой секундой, мир оживал и в эти секунды я оживала вместе с ним. Волшебство это было почти неуловимо, его хватало от силы на полчаса, и я не упускала ни одной его минуты, но потом звон пробуждения начинал таять в обреченной будничности, прозрачность хрустального мира затягивалась дымкой выхлопов проезжающих машин, постепенно люди выползали из своих берлог, все это было уже из другого мира, мира, который был мне не нужен. Я возвращалась домой, едва грустная, но меня встречал аромат маминой выпечки и я была приятно утешена жизнью в эти моменты. Утешена без причины, рада без благодарности. Праздность воспитала во мне душевную угрюмость и безразличность, я ни в чем не нуждалась и мне ничего не хотелось. Родители только смеялись над моими университетскими успехами, дочь – будущий архитектор – это звучало гордо. Папа хохотал над моими оценками и говорил, что я буду прекрасно проектировать собачьи будки. Мама вторила папеньке, их умиляло мое отношение ко всему: Николь любила побрюзжать на бессмысленность существования, Николь была очень забавна. Николь была ненужным скелетом, обтянутым слабыми мышцами, прозябавшая в праздности, тонувшая в праздности, и маявшаяся в безделье, все это шло от родителей, а во мне возводилось в степень, их праздность была радостной, инфантильной и обаятельной во всем этом, я же была ее вечно насупленным отростком, никто не воспринимал меня всерьез, впрочем, воспринимать было и нечего. Я не знала, чего я хотела от родителей. Чего-то. Мне было слишком одиноко рядом с ними, я окончательно перестала быть их ребенком, я была их любимой соседкой и лучшей подружкой, они были крайне щедры ко мне, добры и всегда готовы помочь, но я нуждалась в другом, мне хотелось, чтобы они встряхнули меня за плечи и сказали – «Николь, очнись! Николь, вот твой путь!» - я хотела, чтобы кто-нибудь указал мне дорогу, я совершенно запуталась в своем болотистом лабиринте. Моя жизнь состояла из вынужденных посещений лекций, встреч с Рио и поездок на машине. Последнее - единственное, что действительно доставляло мне наслаждение, это было единственное, что я любила. Я не строила планы на будущее, потому что оно не обнадеживало, не могло утолить мою странную тихую жажду, наоборот, казалось, что каждый новый день отбирает у меня что-то важное, оно протекает сквозь мои пальцы, я не могла это поймать, жизнь, словно сама передвигала меня как слабую шахматную фигуру, я не имела ценности на игровом поле.       На пороге моего девятнадцатилетия родители подкосили меня, казалось бы, фантастической новостью. Они купили мне квартиру. Вот и все – это первое, что пришло мне в голову. Я не была обрадована, я была совершенно раздавлена, в один миг меня заполнило беспощадное одиночество. Мама уверяла, что я уже готова к тому, чтобы жить отдельно, что мне пора съехаться с Рио, что это начало новой потрясающей жизни. Я не хотела никакой другой жизни, я оттягивала момент переселения до последнего, придумывала всяческие причины, чтобы задержаться, у меня снова отнимали мой дом, но теперь я уже не могла найти утешения в маминых объятьях. Я ненавидела себя и свой характер, я всегда искала ориентир, во мне не было стержня, я раскисала и ждала помощи, я ненавидела перемены и пыталась удержать время, и чем сильнее я старалась, тем скорее оно ускользало от меня. Мне казалось, что юность, закрученная вихрем, необратимо покидает меня, я была не готова идти в одиночестве, я была вообще не готова куда-либо идти. Мне была нужна опора, я хотела ощутить почву под ногами и если раньше видимость этой зыбкой тверди создавали родители, то теперь и их у меня отбирало безжалостное время. Я хотела примкнуть к чему-то незыблемому, к чему-то, что давало бы мне покой, но у меня был только Рио, но он не вникал в мои переживания, и нашел бы их, конечно, пустыми капризами, поэтому и я сама не посвящала его в свои размышления, я не чувствовала в нем участия, и не хотела его. Мое новое обиталище находилось в центре нашего городка. Это была просторная квартира, чем-то похожая на студию: между гостиной и спальней была лишь широкая арка из кремового ореха, мне это нравилось. Из гостиной шел коридор, разделяясь на прихожую и кухню. Мама помогла обставить все комнаты прекрасной светлой мебелью, не очень дорогой, но подобранной с присущим ей вкусом, я не проявляла особой инициативы, единственное, на чем я настояла, было решение ограничиться одним лишь спальным местом. Я решительно не собиралась подселять к себе Рио, если уж начинать новую жизнь, то хозяйкой в ней я хотела быть самодержавной. Впрочем, он и сам не питал страстного энтузиазма съехаться, он был вполне счастлив проводить у меня весь день, а вечером, накормленный и отдохнувший, отправлялся восвояси. Ему нравилась моя квартира и моя машина, сам он водить не умел и учиться не желал, он с удовольствием восседал на пассажирском сидении и глазел по сторонам, у него был совершенно легкомысленный взгляд на жизнь, и, надо признать, все давалась ему легко, а то, что не давалось, к тому он не испытывал интереса. Он ни о чем не задумывался, иногда я не могла удержаться от укорительного похмыкивания в его адрес, все это было от зависти, признавалась я себе. Привыкнув к безвыходности своего положение, мало-помалу я начала обживаться, через пару недель я окончательно смирилась со своим одиноким существованием. Несколько раз в неделю, разумеется, далеко за полночь, ко мне наведывались родители, я была очень рада их видеть, правда, чаще всего они заставали меня в пижаме, но это не мешало им устраивать ужин, больше походивший на крайне ранний завтрак, мне все никак не удавалось следить за диетой. Иногда по выходным родители пытались вытащить меня и Рио с собой, мы ездили на премьеры, ужинали на фуршетах после, и не испытывали ни малейшего к этому интереса, мама говорила, что мы как отшельники и что нам нужно отдыхать от учебы. Даже мысль о том, что я ежедневно ездила на лекции представлялась ей невозможной рутиной, да и мне, в принципе, тоже. Она хотела меня расшевелить, обрадовать, заставить улыбаться и я безрадостно позволяла себя тормошить. Приближался юбилей моей тетки, ей должно было стукнуть сорок пять, и она решила с размахом отпраздновать эту удручающую дату. Как бы я не хотела быть причастной к шабашу молодящихся женщин, тетушка все-таки сумела включить меня в свои планы. Я должна была приготовить эклеры для гостей, давно переставших ограничивать себя в сладком, поэтому заказ был на две дюжины шоколадных и дюжину ванильных пирожных. Конечно, она попросила маму, и, конечно, у мамы не было на это времени, поэтому бремя кондитера легло на мои плечи. С самого утра воскресенья я трудилась над выпечкой, провозившись, не без успеха, до обеда, я положила в коробочку первую дюжину и отправилась в магазин за очередной порцией масла для крема. День стоял удивительно прозрачный, наполненный платиновыми лучами, а я была наполнена тоской и несбыточными желаниями, желаниями, которые были пусты, но больно кололи мое скучающее сердце. Зеленые листья были еще свежие и упругие, прохладный воздух, почти холодный, дарил ощущение вечной молодости, сдувал даже мою постоянную дряхлость. В этот день я вообще была, к своему удивлению, щедрой на благодушие, расположена оптимистично созерцать, оттого вертела головой в разные стороны, ощущая сладковатый запах шампуня на своих волосах. Я упаковала четыре пачки масла в бумажный пакет и пошла назад, решив сделать небольшой круг, мне хотелось побыть еще немного на солнце. В такие дни улицы всегда пустынны, это странное, но закономерное явление, все кажется очень объемным, очень чистым, случается, что даже звук шагов отзывается эхом, оттого прогулка казалась мне еще более привлекательной. Я бодро вышагивала по тротуару, завистливо представляя шестилитровый двигатель припаркованной у магазина серебряной красавицы, я любила машины и не любила людей. Пакет с холодным маслом торчал под мышкой, и я почувствовала его отчетливую вибрацию. Это было очень странно и очень глупо, я остановилась, вибрация под мышкой стала передаваться во все мои конечности, в моей памяти, словно пузырьки шампанского, вспыхивали мелкими взрывами далекие, разрозненные воспоминания. Я сглотнула, замерев, а потом схватила бумажный пакет и до боли сжала его в пальцах, моментально окоченевших. Я сгорбилась и боялась двинуться с места. Отдаленно, где-то сзади меня что-то завыло, очень протяжно и скрипуче, какой-то металлический скрежет, я втянула шею и усилием воли заставила себя покоситься к источнику. Тут же, словно к моим ногам были приделаны пружины, я развернулась в сторону воя и отпрыгнула на пару шагов назад. Кроме того далекого и, как оказалось, рокового происшествия, ставшим почти сном или мифом, со мной никогда не случалось ничего мистического или загадочного, вопреки всему моему пламенному желанию испытать это вновь. До этого момента я ни разу в жизни не видела духов, и уж тем более я не видела пустых, и если бы не он, так бы все и оставалось. Но в этот день жизнь моя изменилась настолько круто, неожиданно, немыслимо и необратимо, что я иногда удивляюсь, как осталась в своем уме, если, конечно, осталась. ***       В десяти метрах от меня обнаружилась странная уродливая фигура, она была прозрачной, но я видела ее корявые очертания, отростки, видимо имитирующие ноги и руки, в центре бесформенного туловища прорезалось что-то похожее на пасть. Я стояла столбом, парализованная увиденным, не смотря на страх, я щурилась, чтобы разглядеть стонущую сущность получше, она была словно неосязаемая, похожая на отражение в стекле, но я точно ее видела. Сущность растянула пасть и двинулась на меня, поползла на четвереньках, по моему телу прошла очередная волна страха смешанного с омерзением, какое бывает, когда тебе показывают слишком глубокую рану. Я попятилась назад, я даже не могла позвать на помощь, все это отняло у меня дар речи, это было так неожиданно и необъяснимо, что я чуть передвигала ногами, готовая просто рухнуть своим обессиленным телом. Мерзкая штуковина прибавляла скорость, а я совсем остановилась, отвернула голову, зажмурилась и до того сжалась, что меня вполне могли упаковать в небольшую посылку. Есть три типа людей по отношению к угрозе: первые убегают, вторые не теряют головы и ищут выход, третьи, вот такие как я – скукоживаются от дикого страха и торчат истуканом, ожидая своего приговора. Я так сильно впивалась в свой пакет ногтями, что давно его прорезала, а теперь вообще проткнула брикеты масла, и оно таяло вокруг них, пропитывая бумагу жирными пятнами. В тот момент, когда от перенапряжения мою шею свело, а я посчитала это за первое посягательство на мою жизнь, я услышала совершенно чуждый моменту мягкий, тягучий голос рядом: - Кыш-кыш отсюда. Какой же ты уродливый, - как бы резюмировал он совершенно спокойно. Я открыла один глаз. Передо мной восстала белая мужская фигура, мой зрачок был на уровне его лопаток. Я все еще готовилась к худшему, только через несколько секунд меня охватила надежда на спасение. Мой неизвестный благодетель загораживал меня собой, зверюга, видимо, оказалась этим страшно разгневана и начала истошно выть, совершенно невыносимо, я снова закрыла глаза. Мне было безразлично все на свете, мое инстинктивное желание было еще сильнее скукожиться и прилипнуть к спине неизвестного. Еще мгновение, тонкий металлический скрежет и вой оборвался, подменяемый мертвенной тишиной. - Вы видели когда-нибудь такого безобразного, капитан? Я даже слегка растерялся, - звучал все тот же голос, но его обладатель, судя по всему, развернулся ко мне. Я окоченела в своей позе, ничто не могло меня заставить открыть глаза, у меня едва хватало смелости дышать, у меня даже колени не дрожали, я просто не чувствовала своего тела. - Да, эстетствовать особенно не пришлось, - раздался еще один голос, теперь уже за моим тщедушным горбиком. Судя по тону их владельцев можно было предположить, что угроза миновала. Я начала слегка покачиваться, постоянное напряжение век вызывало головокружение. Когда тело мое зашатало очевидно и не только для меня, и я стала похожа на маленький облезлый сельский флюгер-курочку (а отнюдь не на холеного петуха), жалобно подергивающийся от малейшего дуновения, мне пришлось разомкнуть веки. Свет ударил мне в глаза, и я увидела своего спасителя в ареоле настойчивого сияния. Он стоял передо мной, чуть склонившись и как бы рассматривая меня сверху, с обескураживающей улыбкой легкого удивления и интереса. Я едва смогла поднять голову, это был он, тот ослепительный блондин, все воспоминания мгновенно вспыхнули в моей голове, в моем сердце, в моем теле, я начала жадно глотать воздух, он проваливался в меня какими-то комками, не принося облегчения. Я стояла с открытым как у рыбы ртом и бесшумно шевелила губами, уставившись на своего героя. Героя-спасителя, героя почти всех моих воспоминаний, героя моих бесконечных грез. Весь его облик был и неузнаваем, но что-то близкое мне, что-то очень знакомое угадывалось в его тонком лице. У меня снова голова пошла кругом, а в суставах возникла щекотка. И страх, и туман, и ошеломительная радость, и все это одновременно завладело моим существом. Я хотела благодарить это величественное создание, хотела кричать от восхищения и восторга, у меня бы не хватило всех этих пламенных чувств, чтобы заполнить весь открывшийся спектр возможных, и если бы не смежный с этими чувствами ужас от увиденного, от осознания всего этого сверхъестественного действа, от восстававших ежесекундно воспоминаний, оборачивавшихся правдой, то я бы умерла на месте от переизбытка чудовищной эйфории. - Николь, какая ты стала взрослая! Да, капитан? А кажется, что мы виделись только вчера.… Но все-таки ты почти не изменилась, просто прелестная крошечка! – великолепное, даже ангельское щебетание обрушилось в мой адрес, ко мне обращался этот сияющий небожитель. Меня ничто не могло смутить, ни то, что меня знали по имени, ни то, что меня вообще знали, все насущные вопросы исчезли из моей головы, я была в таком ошеломлении, в такой восхитительной и совершенной растерянности, что перед моими глазами, слезившимся от режущего исступления, пошли серые полосы. - Ты же не боишься нас, правда? – осторожный шелковый голос прозвучал за моей спиной, голос, который стерся в тот же день из моей памяти, но вибрацию которого я еще долго ощущала в кончиках пальцев. Я как-то нервно одернулась и повернула голову к источнику, мгновенно наткнувшись на лицо его обладателя. Мои заранее обессилевшие ноги резко подкосились, полосы перестали быть полосами, разросшиеся сплошным белым покрывалом, я стремительно падала спиной на асфальт. - Ловите, ловите, капитан! Им опасно так падать! - Уже поймал. А теперь… Положим ее куда-нибудь. - Со стороны это выглядит как-то даже очень преступно.. Хихи… - Со стороны это выглядит так, как выглядят два добропорядочных господина, протягивающих девушке руку помощи. - О, капитан, ваши слова исполнены великодушия, я ощущаю себя доблестным рыцарем! Где же наши верные бесстрашные скакуны? - Ради всего святого, неси ее молча. - А вот если бы у нас были лошади… Я почувствовала, как что-то холодное касается моего лица, очень неприятно сочетавшееся с прохладой меня окружавшей, мне было зябко, но зато я стала приходить в себя. Я сонно открыла свои глаза, и меня сразу же вырвало из покоя беспамятства, надо мной нависло улыбающееся лицо блондина, сияние исчезло, зато меня охватила паника, я беззвучно вскрикнула и попыталась вскочить, но блондин удержал меня на месте левой рукой, правая его рука держала что-то у моего лба. То ли это я настолько ослабла, то ли это его рука обладала чрезвычайной силой, то ли все вместе, но я не смогла даже приподняться. Удалось только вытянуть шею, руки и ноги вяло и беспомощно подрыгивались, растопыренные на травке в разные стороны. Почему я лежу на траве? Именно этот вопрос был первым, заданным себе после пробуждения. Что же это такое у меня на голове? Это был второй осмысленный вопрос, после него последовала лавина уже из несвязных, непоследовательных, пугающих до колики в животе, начинавшихся с предлогов «что», «кто», «почему», «зачем». Я все еще делала попытки подняться, блондин наблюдал за моими поползновениями с улыбкой снисхождения и умиления, я пыталась вертеть головой и бросала на него совершенно обескураженные, наполненные страхом короткие взгляды. Ничего не вышло, и я принялась издавать просящие стоны, больше походившие на поскуливание побитой дворняги. Трава подо мной была мягкая и свежая, лицо надо мной было красиво и молодо, я замерла на минуту, разглядывая его черты. Очень тонкие, на грани женственности, но необычайно легкие и вытянутые. Я прилипла глазами к этому лицу, прилипла до неприличия и неловкости, если бы здесь еще могло возникнуть что-то кроме бессмыслицы. Его огромные лазурные глаза медленно вглядывались в мои и паника моя отступила. Было бы невозможно представить, что лицо этого существа может скрывать какой-то злой умысел. Воспоминания о нем, впрочем, давно уже ложные, смешивались с подлинным его образом, и я ощутила к нему даже не приязнь, а какую-то странную причастность. - Я не понимаю, что происходит… - сорвался мой едва слышный голосок. Я не выдержала возникшего молчания и решила честно во всем признаться. Надо сказать, что в тот момент я была готова к чему угодно, и если этот прекрасный небожитель вернулся за мной чтобы… да все что угодно, я была готова с радостью принять от него и смерть. Умереть, видя перед собой это лицо было бы ничуть не хуже, чем остаться в живых и любоваться им в здравии. - Дорогая Николь, ты только больше не падай в обморок, запасы масла скоро иссякнут, - и он наконец-то убрал свою правую руку с моего лба и продемонстрировал в своей тонкой, бледной до прозрачности кисти прямоугольную пачку масла, использовавшуюся не по назначению, - ты же не против, что мы порылись у тебя в пакете? Вообще-то мы искали воду, но нашли только это, - властитель всех моих грез пожал плечами, и на его лице растянулась добродушная улыбка. - Откуда же вы меня знаете? Даже имя… Зачем я вам? Что вы от меня хотите? - посчитав, что убивать меня будут, по крайней мере, не сейчас, я решила озвучить главные вопросы, беспрерывно раздававшиеся у меня в голове. – Заберите меня с собой… пожалуйста, - помолчав добавила я, совеем тихо и жалобно, отведя взгляд в сторону, я всегда мечтала встретить инопланетян. - Куда? – удивленно и ласково спросил доброжелатель с маслом в изящных руках. - На корабль же? – так же удивленно ответила я. - На какой корабль? У нас нет корабля… У нас нет даже лошадей! - обернувшись назад с горечью и укором ответил он куда-то в сторону. За этим последовал третий удрученный вздох в стороне. Я уставилась на третье существо, до этого момента оно стояло в нескольких метрах от нас за плечами моего спасителя, оперевшись спиной к дереву и руками на груди, а теперь оно двинулось в нашу сторону и я только сейчас его рассмотрела. Это был второй раз, когда я тебя увидела. Высокая черная фигура подошла ко мне и чуть склонила голову, обращая свои чистые и спокойные глаза на мое снова ошеломленное лицо. Я как-то сразу обмякла под взглядом этих глаз и откинула голову на траву. Ветер застыл, птицы умолкли, и это лицо было совсем не похоже на первое. Я выхватывала его изображение обрывками, оно не давалось мне целиком, приходилось все складывать словно витраж: длинная черная одежда без застежек, пряди темных и, наверное, очень теплых волос, гладкие кисти рук, кожа, сияющая на солнце как золотой рассвет. Я не могла сложить все вместе, все качества его черт казались мне слишком сложными, до тяжести обременительными, что-то заныло в груди, я ощутила какое-то сильное давление и мне захотелось отвести взгляд. - Мы наконец-то встретились, Николь, ты можешь подняться? – и ты протянул мне руку. Я сглотнула и тут же протянула свою, ты сцепил пальцы вокруг моего запястья и я бесшумно оказалась на ногах и ничего не почувствовала кроме головокружения. Только через несколько секунд моя кожа смутно вспомнила твое прикосновение, не сумев дать ему никакой оценки. – Тебе уже лучше? – в мои уши вкрадывался вибрирующий голос, напоминая бархатные листья герани. Я растерянно хлопала влажными глазами и открыла рот, ничего не ответив. Мой взгляд блуждал по человеку напротив, так и не сумев успокоиться. Да, это был человек, или он слишком на него походил, я думала о пришельцах и каких-то человекообразных оболочках, в моем воображении эти костюмы застегивались молниями, почему-то простыми железными молниями, где-то здесь должен был быть замаскирован корабль, на котором они прилетели, в моей голове выстраивался банальный голливудский сценарий. Пришелец сделал шаг вперед, и я инстинктивно отпрыгнула, но тут же покраснела и устыдилась, но не столько своего поступка, сколько глупостям меня одолевавшим. - П-простите, - сделала усилие и вернулась в исходное положение, очень неграциозно подтаскивая левую ногу, - я не буду сопротивляться… - добавила я и опустила голову, приготовившись принять свою судьбу. - Чему сопротивляться? – раздался вопрос светловолосого пришельца, - мы пришли познакомиться с тобой, моя дорогая, не бойся, мы не будем тебя обижать, - лицо гуманоида излучало заботу и доброжелательность. - А корабль? Вы не заберете меня? – я даже удивилась тому, что меня еще не скрутили и не поместили в подобие аквариума, для изучения вида «человек». - Но какой же корабль? Капитан? Все-таки лошади… - Гин, оставь лошадей в покое…. – прервал моего героя второй. – Но ведь и правда, какой корабль? – с озадаченной улыбкой на меня смотрели уже четыре человеческих глаза. - К-космический… - запиналась я и так же озадаченно уставилась на первого. - Аааа, - понимающе протянул второй, - но мой помощник настаивает на лошадях. Мне придется тебя разочаровать, Николь, их у нас тоже нет. – сквозь улыбку отвечал он. - Но как же? – я ничего не соображала, я была уверена, что столкнулась с представителями внеземной цивилизации, теперь это утверждение скоропостижно развеивалось, - Кто же вы? Откуда вы меня знаете? Чем я могу вам понадобиться? Я же самая простая девушка, у меня даже работы нет… - заскулила я, вновь ощутив страх неизвестности. - О, моя дорогая, ты вовсе не обычная девушка, - ответил снова неопределенный в происхождении блондин, - ты только снова не пугайся! – настойчиво подчеркнул он, - мы же сказали, что пришли познакомиться. Мы поболтаем и все встанет на свои места. Вопреки просьбе, после слова «поболтаем» я часто засопела носом, о чем я могла с ними «болтать»? Видя, что я приближаюсь к тому, чтобы снова рухнуть, второй неидентифицированный обратился ко мне: - Мы вовсе не пришельцы, хотя, конечно, в каком-то смысле так и есть… Не важно. Ты знаешь, кто такие шинигами? – я стояла с приоткрытыми губами и вяло соображала, пытаясь собрать во едино его удивительное изображение. - Это какие-то боги, или духи? Вообще-то у меня католическая вера… - зачем-то добавила я, снова ссутулившись. - Конечно, еще у тебя такое очаровательно имя, Николь, ты родилась в небольшом городе, Ла-Рошель, если мне не изменяет память? – комплимент совсем выбил меня из моей хлипенькой колеи. - Но откуда же вы меня знаете? Откуда вы знаете, где я родилась? – из последних сил выпрашивала я, заламывая пальцы на ледяных руках. - Я все расскажу, но мы начнем по порядку, иначе ты совсем запутаешься. – разливался твой голос в моих ушах. Я начала тереть лицо и глаза, совершенно потерянная, испуганная и изнуренная. - Да вы явно ошиблись, вы меня с кем-то путаете! Я не знаю, это какое-то совпадение! - ныла я, не веря своим ушам. - Нисколько, - все так же медленно и ласково отвечал ты, - в шесть лет ты переехала сюда, закончила школу, и теперь учишься на архитектора. Мы уже встречались, но были вынуждены подождать, пока ты подрастешь. Я всплеснула руками, услышанное сбило меня с ног и я снова села на траву, благо, теперь осознанно. Я положила голову на колени и обхватило ее руками, мне хотелось расплакаться. Все-таки это была правда и все пережитое и укладывавшееся во мне годами, обернувшееся почти сном, вновь вырвалось из цепей моих тщетных усилий. - Ох, дорогая, ты, наверное, совсем устала? – ко мне подбежал мой светловолосый спаситель, я совсем забыла, при каких обстоятельствах он приобрел такое определение, но мне было не до этого, я пыталась переварить информацию, но выходило у меня скверно. – Николь, тебе нужно отдохнуть. Только вот лужайка это не совсем то место… - его рука гладила мою опущенную голову, а я не чувствовала ничего кроме смятения и желания скрыться от всего этого. - Точно, капитан, мы отведем ее домой! – и он стал меня поднимать за обе руки. Я бессмысленно поддалась. Все это обрушилось на меня настолько стремительно, что я едва вспоминала, как моргать. Мне было безразлично происходящее, я ничего не могла сообразить, у меня было столько вопросов, что я даже не могла их разделить по смыслу. Все вертелось и мешалось в моей голове, снова и снова, мне не хватало воздуха. - Тогда веди нас, Николь, - раздался твой упругий голос, я мгновенно откликнулась на него, выпрямившись. - Домой? Ко мне домой? Л-ладно… - я была готова повиноваться всему, что прикажут мне эти два неизвестных существа, но голос заставлял меня не только слепо следовать указаниям, он внушал мне какое-то сладостное благоговение, граничащее с самым откровенным страхом. Я стояла перед двумя неизвестными сильфами и ничего не могла понять, по-зверушечьи прижав кисти рук к груди. «Домой», но где это? Куда мне идти, что же мне делать? Мной завладело недоумение и оторопь. Мои глаза метались от одного к другому, различая в их лицах улыбку и ожидание. - Так мы идем? – осторожно спросил светловолосый элементаль, и его лазурные глаза показались мне прекраснее неба над нашими головами. Это привело меня в чувство. Я вздрогнула, будто меня осенило, я стала крутиться вокруг своей оси, очень неловко подбирая разбросанное содержимое моего потрепанного пакета. Когда я перестала возиться и, предусмотрительно сгорбившись, вдобавок стараясь не смотреть на своих образовавшихся «попутчиков» я, точно старая кляча, поплелась куда-то вперед, чувствуя спиной как двое последовали за мной. Проделав путь в десяток шагов, я замерла, и неуклюже почесавшись, что-то бормоча себе под нос, развернулась на сто восемьдесят градусов, все-таки наконец-то сообразив в какой стороне дом и куда я вообще шагаю, проходя мимо озадаченных сущностей с втянутой по уши головой. Двигалась я на автопилоте, постоянно шарахаясь от малейшего звука, периодически нервно оглядываясь, проверяя наличие пришельцев. Я все-таки не могла отделаться от мыслей о летающих тарелках.