Всё кончается, мой друг, Разрывают кольца рук, Свитые в тугую плеть Боль и сказка, свет и смерть.
Мельница. «Мертвец»
Сегодня он его слышал: неустанный шёпот. Ласковый лепет и вопиющий вопль — цепь грохочущая. Десятый день он слушал полихромную симфонию. Однообразную и надоедающую, словно чванливые тучи перед грозой, агрессивную и опасную, будто верткие звёзды из костра в чаду. Но, тем не менее, как бы Сиэль ни упирался — магнетический мотив мистической силой увлекал за собой. Ритм его личной «песни» являлся неизбывным в своём непостоянстве, но неизменно был напоен мелодичными звуками. Нынешний вечер тоже таков — минорно-певучий. Уже первый день, проведённый в этом лесу, оставил свой след — вложил в сознание клубок подавляемых криков. Вопли множественным эхом терзали Сиэля, а в последующие девять дней какофония лишь крепчала, набирая сил: броские обрывки голосов проникали внутрь, поражали свою цель — и лёгкие сводило жгучей судорогой. Все чувства и ощущения, достигающие его, регулировались только воспалённой грудной клеткой. Словно каждое чувство — рождающееся в глубине ли, извне — находило свой причал там, внутри, между ребёр. Трепыхались и метались, точно дикий зверь в мраморной клетке. А вскоре затихали навек, если только не являлись плодом сокрушительных симптомов. Несмотря на то, что Сиэль долгие годы жил под постоянной угрозой могучей хронический болезни и часто подвергался её воздействию, он уже успел позабыть, благодаря тщательной защите, как предельно просто не уберечь себя, заболеть и вновь метаться в бреду. А в такой скверной ситуации он так и не научился контролировать ни мысли, ни чувства, которым оставалось лишь шальными созданиями вопить, раздираемыми в клочья когтями беспощадной хвори. «Пожалуй, следовало остаться в поместье». Впрочем, проглотив свои принципы и переступив через приказ Её Величества, составив компанию болтливому принцу Соме и его сентиментальному слуге Агни, вряд ли что-то существенно изменилось бы в его пользу. Возможно, здоровье физическое его осталось бы стабильным, однако ментальное определённо покачнулось бы: одни только воспоминания об этой парочке у Сиэля вызывают раздражение, слабое и тягучее, но назойливое, ровно до той поры, пока нервы не переплетаются в канат для лучшей обороны; но вот незадача — он рвётся не хуже. На что только они не способны, — простоволосый чудак, считающий его своим лучшим другом, и ослеплённый религией сверхчеловек, ставящий под сомнение действия его дворецкого, — кроме действительно нужного. Останься он в постели под их присмотром, то стал бы куда более агрессивным (а этот один довод уже достаточно веский), нежели носясь по Лондону и сдерживая хрипящий кашель. Эти люди кого угодно в силах довести до точки кипения, сделав это «во имя богини Кали!» И даже Себастьян (хотя называть человеком его крайне ошибочно) готов был вытягивать нервные волокна терпеливо и неукоснительно, против его на то позволения и вопреки приказам юного лорда Фантомхайва. Благо, хоть и по методике Агни, но без набожного и раболепного выражения лица «во имя богини Кали!» Правда, до выражения «во имя лорда Сиэля Фантомхайва» мимике его лица непомерно далеко. Но какой, какой демон кормит человека — его, графа! — с ложечки?! Сиэль пнул веточку под ногами и рассмеялся при воспоминании о вон выходящем из себя демоне, старающемся так дерзко и одновременно тепло услужить. «Ложечку за маму, за папу и... ложечку за Себастьяна», — эти слова были так отчётливы, точно колыбельная матери. И возымели отрицательный эффект, если бы не закончились совершенно неожиданно. Вспоминая свою ошарашенность, графу хотелось смеяться ещё пуще; а веточка между тем всё так же каталась под ногой, но не ломалась. Слишком сыро. Слишком... «За тебя я съел бы даже не одну ложечку, демон, — весело думал Сиэль. — Ведь ты готовишь потрясающий грибной суп!» Графу становилось всё веселее по мере поступления деталей того момента: вот, он вновь видит перед собой ехидно улыбающегося дворецкого, протягивающего горячую пищу. Суп как суп. Он не единожды делал подобного вкуса первые блюда. «И сейчас делает... до сих пор, — подумал Сиэль. — Не могу сказать точно, но чем-то они отличаются. Я знаю это... каждый новый — другой». Мысли графа резко похолодели. С чего это он позволяет себе думать о своём слуге столь откровенно и добродушно? Смешок застрял в его горле, сменяя форму, сморщиваясь в острый клубок и прорываясь колючей волной кашля. Справившись с очередным приступом, Сиэль вернулся к истокам. В самом деле, что бы случилось, если бы он остался в тёплой постели? Помимо неизбежного сумасшествия, он лишь добился бы визита цирковой группы, который лишь оттянул бы расправу и очередной трагический эпизод его мрачной жизни. Граф не любил копаться в своём прошлом. Более того — ненавидел. И уж тем более щекотливые ситуации, наполненные кем-то напоминающем о минувшем. А причинных — презирал. «А какой смысл? Позади мало радостного, впереди — и вовсе беспросветная пучина», — сказал бы он вам, коль уродился бы человеком, расточающим слова понапрасну. Но не судьба. За три года ребёнок отточил самоконтроль — целых бесконечных три года, а на разрушение всего ушла одна ночь — настолько, что тот практически всегда подавлял, совершенно самостоятельно, можно сказать, автономно, изредка всплывающие мысли о «распутье»... но что за диковинка? Здесь они обнаруживались всё чаще и чаще. Нависали тёмной глыбой, угрожая обретением стабильности. Сиэль внутренне посмеялся над предположением: открыто — не было надобности, да ни к чему провоцировать озверевшее «животное» в истощённых лёгких. ...Просто потому, что не было бы такого. Не случилось. Не остался бы граф в поместье, не лечился бы. Он всегда пренебрегал собой — на то он и Цепной Пёс — ради Её Величества. Он сжал озябшие руки в кулаки. Только кардинальные действия. Граф в любом случае отправился бы в поместье извращённого ирода, сломавшего его путь... и тропы детей, с безумной улыбкой шагающих навстречу своей гибели... Нет, не улыбка. Радушный оскал. Сиэля всего передёрнуло. Он сгорел. Обуглился вместе с ними. С обездоленными детьми. Пламя бежало по их жилам крушительной силой, но они не кричали. Ни один из них. Не вопили, раздираемые в клочья огненными лапами, как его чувства. Лишь шелест и шёпот уходящих. Кричал только он. Бился в панике, охваченный рвотой и помутнением, кричал оттого, что пустые глаза сковывали, глядели сквозь него... Воззрились его глазами. Тлеющие призраки, омертвевшие ещё при жизни. А он не понимал, просто не в состоянии был понять, почему глаза его демона преобразились. Почему зрачки вдруг обратились рдеющими углями, губы шепчут совершенно невообразимую, несуразную для адского создания вещь, а руки его — покладистые и напряжённые — прижимали к себе крепче обычного. Вспыхнувшие алой лавиной глаза с ужасом провожали тонкие, почти истреблённые эфемерные нити фиолетовых тонов, пляшущие по подсвечнику и сливающиеся воедино с пожаром. Пламя подхватывало крошечные тела, разливаясь клыкастыми багровыми листьями, вгрызающимися в кожу. Они стали совершенно отчётливыми, кроваво-терракотовые убийцы, как только оказались за несколько дюймов от желанных органов — сердца и мозга. Сам Дьявол оказался бессильным. Он отшатнулся — отпрянул на один шаг — надеясь, что лишится самого себя. Но не удалось. Даже сейчас так просто не получалось. «Кто я? Вернее, что я?..» Он через силу клокочущего сопротивления набрал полные лёгкие воздуха. — Всё это совсем неважно, — твердил он себе. Лес кивал ему насмешливо и лицемерно. — Я — оружие Её Величества. Он — потомок семьи Фантомхайв, представитель нынешнего поколения из многих предыдущих, хранитель герба Её Величества. Это его служба. Сиэль Фантомхайв олицетворяет орден «Сторожевых Псов Королевы», Её «Благородных Дьяволов», в обиходе значится элементарно: Цепной Пёс. Однако это ничего не меняет. Он, Сиэль Фантомхайв, тайное оружие Её Величества. Его долг — улаживать все запутанные ситуации королевской семьи. Распутывать детективный клубок преступления. Устранять его виновников и скрывать последствия, ведь сгладить их не представляется возможным: нечто, однажды потерянное, не вернуть, как и кое-что приобретённое. — Я — оружие Её Величества. Он — потомок семьи Фантомхайв, представитель нынешнего поколения из многих предыдущих, хранитель герба Её Величества. Это его служба. Сиэль Фантомхайв олицетворяет орден «Сторожевых Псов Королевы», Её «Благородных Дьяволов», в обиходе значится элементарно: Цепной Пёс. Участь Цепного Пса — следовать импульсу цепи. Неукоснительно подчиняться руководству. — Я — оружие Её Величества. Сиэль Фантомхайв будет хранить Её покой. Ведь он — Благородный Дьявол, Её Оружие, Цепной Пёс. Но репертуар дьявола невостребован, оружие давно неухожено, цепи сорваны. Так недолго засомневаться в Её покровительстве. В Её... любви? Когда дьявол изгнан, эфес без руководства, цепи ржавые, у пса есть возможность обнажить обратную сторону преданности. А до тех пор... Благородный Дьявол будет оберегать её покой. — Неважно, какой ценой. Сиэль Фантомхайв снова наступил на забытую веточку, выбрав себе путь и проложив его в мыслях. Обдумывать каждый шаг, но идти, идти и не останавливаться... Влажная, недавно терзаемая каблуком ветка, — иссохла и треснула, словно Сиэль Фантомхайв обратился нещадным огнём.* * *
Он не помнил, когда покров под его ослабевшим телом, просякнувшим серой влажностью и запахом дёгтя, высох и приобрёл нейтральный, приглушенный аромат, напоминающий флёр от льняной ткани. Не в состоянии был понять, как долго блуждал по лесу, царапая руки в кровь, отодвигая препятствующие ветви и спотыкаясь о камни. Сложно было бы и припомнить, отчего он уснул. Единственное, что берегло истощённое сознание — прикосновение рук. Покладистых и бережных. Прижимающих к себе точь-в-точь так, как и всегда. Трудно было забыть единственный человеческий жест за долгих три года. Забыть о форме и цвете пентаграммы. Каждая чёрточка была знакома. Каждый миллиметр. Сиэль с трудом разлепил глаза, почувствовав дискомфорт. Не тот, что возникает при вывихе ноги, но достаточно назойливый... как духота в летней купели, от которой не сбежать до самой осени. Первое, что он увидел, был, увы, не небосвод. Сиэль скрипнул зубами: он остановился, упал. Теперь это было совершенно очевидно, ведь над ним нависал низкий потолок хижины. А затем он не увидел, а почувствовал прикосновение влажного полотенца ко лбу, тянущего чем-то противным — и скривился. — Не кривитесь так, будто кислицу съели. Сиэль распахнул глаза шире, уставившись на лицо говорящего. То, что полотенце не может двигаться само по себе, было для него неприятным откровением — он совершенно не имел желания общаться с тем, кто держал его в руках. — Ты!.. — выдохнул он, вскакивая с постели. — Это ты! Себастьян легко, но настойчиво уложил разбушевавшегося мальчишку обратно, удобно устраивая его потную голову на подушке. Как раз вовремя: от резкого движения пришло сильное головокружение. Безупречный дворецкий не улыбался, как обычно, а изо всех сил пытался скрыть проступившее облегчение сосредоточенностью. Сиэль скинул его руку со лба. Вслед за ладонью демона полетело и полотенце. Себастьян улыбнулся. — Не кривитесь так, — повторил он. Облегчение, прорвавшее оборону и теперь ясно написанное на его лице, говорило о том, как он рад видеть своего прежнего господина. — Он не противен. Испробуйте. Этот уксус с веточкой душицы¹. Сиэль недоверчиво принял протянутое полотенце. И правда — душица. В раннем детстве его таким не баловали. Использовали яблочный уксус... а он люто ненавидел яблоки. Так неужели это было самовнушение? — Зачем ты унёс меня из леса? — укоризненно спросил он. Укор отразился и в раскосых глазах демона. — Мне следовало бы спросить, что вы делали в лесу, — спокойно сказал он, а рука его вновь притронулась ко лбу Сиэля, смахнув в горячности липнущие пряди. Тот прикрыл глаза, принимая прохладное облегчение. — Мне нужно было идти... не останавливаться, — пробормотал он. — Разгадка где-то там, впереди... — Вы можете ходить сколько угодно, но только в моём сопровождении, — серьёзно ответил Себастьян. Послышался всплеск — он окунал ткань в кувшин. — Я не сумею найти вас без зова... вернее, смогу. Однако демоны пользуются такой вещью только в том случае, когда их контрагент сбегает. — И что же? Всё равно найдёшь. — Как сказать... — протянул дворецкий. — Данный вариант поиска невозможно назвать положительным ввиду его предназначения, — натолкнувшись на слабый, но живо-вопросительный взор, Себастьян пояснил: — Это, в некотором смысле, непринуждённый шаг. Вернее, он немного другого рода. Хозяин вызывает своего слугу — и тот обязан появиться. Это и принуждение, и связь одновременно. Если же господин исчезает, не заплатив за услуги, — демон обязательно его отыщет. И, тем не менее, подобный мне вынужден принять свой истинный облик. Поддаться инстинктам, желаниям, устремлениям... иными словами, не учитывая обнаружение своей подлинной наружности, адское отродье не руководится здравым смыслом, — Себастьян печально улыбнулся. — Если бы я не был уверен в том, что сумею затормозить — не решился бы. Но это место действует успокаивающе. Так, словно бы вся напряжённость и тяжесть, сопряжённая с тем миром — исчезла. Себастьян умолк, почувствовав, что наговорил слишком много. Граф плотно сжал зубы. Себастьян не хотел разбираться, а уж тем более — возвращаться. Сиэль хотел. Дворецкий изначально интуитивно чувствовал рвение своего маленького господина, потому старался избегать этой темы... пока что. Пока он болен. «И почему только я считаюсь с этим демоном?..» При очередном прикосновении блаженной веточки душицы (если можно внушить себе яблочный дух, то и это не проблема) он расслабился. Тяжело, но мягко опускался запах на его пылающую голову. Тёрпкая мята... — Господин, пожалуйста, привстаньте на минуту. Сиэль повиновался, с трудом опираясь на подушку. Дворецкий поднёс новый кувшин с узваром из зверобоя. Вскоре с грязными бинтами было покончено. Мальчик оглядел свои руки. Все покрыты сетью мелких царапин, а порой и углублений. Долго думать не надо: ещё недавно в них впивались колючки. Ладони были стёрты в кровь. «Кажется, по пути вперёд я напоролся на камень, — подумал он. — Здесь таких ещё много...» Сиэль опустил руки в тёплый раствор, поглощённый волнами насыщенного бурого «озера». Так было хорошо. В разы лучше. Пару минут Сиэль плескался, словно дитя; затем Себастьян аккуратно наложил чистые бинты на ладони своего господина. Отлучившись от постели на минуту, вернулся назад с большой фарфоровой чашкой. — Это ромашковый чай, — осведомил он. — Вам сейчас необходимо много жидкости. Горячая в особом почёте. А ромашковый чай и полезен, и вкусен. Сиэль обхватил сосуд двумя руками с неким любопытством. Такого он ещё ни разу в жизни не пробовал. — Это далеко не Эрл Грэй. — Этот чай даже лучше. Сиэль нахмурился. — Слишком много заботы, — недовольно пробормотал граф. — Вы нуждаетесь в ней. И не только. Здесь не те условия... — лицо его выражало безнадёжность. — Но я подниму вас на ноги, обещаю. Не будь я дворецким семьи... — Семья Фантомхайвов и не такое перенесла, — грубо перебил его Сиэль. — Дело случая. Так уже было. Так есть. Да и будет. Как карта ляжет, — строго сказал он, точно вынес приговор. И чуть мягче добавил: — Правда, Себастьян, не стоит. «Вам ещё рано умирать». Сиэль насторожился. Губы слуги не шевелились. Но это был его голос. Тревожный и мягкий. Он готов был поклясться в этом. Совершенно неосознанно Сиэль ответил ему. Ответил искренне: «Я и так уже мёртв». Голова демона конвульсивно дёрнулась, а тёмные глаза стали ярче. «Он слышал, — ликовал Сиэль, не задумываясь, что это значит, — он слышал!» Себастьян недоверчиво глядел на мальчика. Безотчётное потрясение читалось в его зрачках. — Не уходите больше в лес без моего ведома, — наконец тихо попросил он. — Вообще не уходите. Всякое новое движение принесёт вам вред, ибо необходим постельный режим. Потерпите немного. И он молниеносно скрылся за дверью.