Para bellum

Занзасу хотелось убить Девятого. Не то чтобы чувство было новым – скорее, перманентным, и он уже свыкся с этим желанием как с неотъемлемой частью своей жизни. Даже думать о нем порой переставал, и оно накатывало внезапно, как спонтанный холод, вдруг охватывающий тело даже в хорошо протопленных помещениях. Но сейчас прикончить Девятого хотелось особенно сильно. И ни опасный бой, ни щедрая порция виски, выпитая по дороге в больницу, не помогли утихомирить гнев. Занзас глупо пялился на сыплющий за окном снег, аккуратным слоем оседавший на карнизе, и ненавидел весь мир. Он выполнил миссию. Он разыскал объект так быстро, как это было возможно, и уничтожил – по всем правилам. Он отвел угрозу от Семьи и даже вернул своих людей – скорее живыми, чем мертвыми. Так какого хрена вместо благодарности и положенной платы ему приходится терпеть нравоучения от выродка, считавшего, что все проблемы можно решить совместным походом в кафетерий? – Можно было все сделать не так… – в десятый раз повторил Савада. – Удачно? – Кроваво. – Савада, бесишь. – Я, конечно, все понимаю. У тебя с ним были свои счеты… Занзас закатил глаза. С самого приезда в Антерсельву наследничек чуть ли не каждый час то лично заявлялся к нему с дурацкими расспросами, то посылал кого-то из хранителей. Проверял, не впал ли он в алкогольную кому, как пить дать. Савада с какого-то перепугу решил, что Занзас волнуется, даже поглядывал сочувственно, от чего прочно закрепился на втором месте в списке тех, кого хотелось убить. Но чтобы донести простую мысль – он не за Сквало переживает, а злится из-за затянувшейся операции – с ним нужно было заговорить, в итоге Занзас решил просто не выходить из номера. Однако от дотошности этого узкоглазого кретина не спасали даже больничные стены… – Бешеную собаку проще пристрелить, чем перевоспитать, Савада. – Я не о перевоспитании говорю. Его можно было допросить. Слишком много всего не сходится, и мы не знаем, ни почему он это сделал, ни кто ему помогал… Он продолжал молоть чушь, а у Занзаса перед глазами стоял ухмыляющийся щербатым ртом – не иначе, как Сквало постарался – мужчина, с лица которого черными струпьями сползала кожа. Видок был жутким, собственные шрамы на этом фоне казались настоящим произведением искусства, но насмотреться Занзас не успел: Горетти открыл огонь. Варийцы стреляли тоже – пули прошивали Горетти насквозь, электрические разряды мгновенно обугливали кожу, превращая в сгустки пепла остатки одежды. А он все стоял и улыбался, как чертов псих, и Занзас не мог оторвать взгляд от неестественно синих вен и мгновенно затягивающихся дырок на его груди. Непробиваемый. Бешеный. Казалось, даже пламя его не возьмет. – Тебя там не было. – Да, и это тоже, – встрепенулся Савада. – Зачем ты полез туда в одиночку? Ты должен… Занзас бросил быстрый взгляд на пистолеты, лежавшие тут же, рядом, на стуле вместе с пальто. Только руку протянуть. Год назад он спалил бы заживо любого, кто посмел бы заикнуться, что он обязан делиться информацией с Савадой. А сейчас – другое дело. Экстренное, мать его, положение, и гордость хрипела и захлебывалась воздухом, когда он наступал ей на горло. – Я что-то не помню, чтобы занимал у тебя, Савада. И если ты закончил с нотациями, свали уже. Я как-никак ранен. Рана была пустяковая – пули за него принял Леви и валялся теперь в реанимации, а Занзасу досталась только царапина на плече, которую все порывался залечить вонгольский хранитель Солнца. Лучше бы над Сквало так трясся… Но на Саваду слово «ранен» оказало чуть ли не магический эффект – жалость в его взгляде достигла предельной концентрации, аж тошно стало. Хотя, если жалость была гарантией, что наследничек наконец уберется, Занзас готов был потерпеть. – Да, конечно, отдыхай. Я только еще кое-что хотел… – Ну? – Я собираюсь поговорить с Девятым. Убедить его уничтожить «Берсеркер». – Ты охуел? – такого поворота Занзас не ожидал. – Он слишком опасен. Ты видел, что случилось со Сквало. – Сквало проиграл. С ним бывает, знаешь ли. – С «Берсеркером» проиграть может каждый! – Поэтому он нужен Семье. Включи мозги, Савада. Если у нас будет эта штуковина, к Вонголе никто не рискнет сунуться. Савада заткнулся. Смотрел, не моргая, и молчал так сосредоточенно, что, казалось, можно услышать, как в голове у него вертятся шестеренки. Медленно, со скрипом. Занзас тяжело вздохнул. Чувствовал уже, что на мелкого недоумка никакие доводы не подействуют, если вбил что-то в свою тупую башку. – Это был форс-мажор, Савада. Случайность. – Я все-таки поговорю с Девятым, – заявил тот наконец тоном абсолютно уверенного в своей правоте человека. – Твое дело, – хмыкнул Занзас, добавив про себя «слабак». Савада всегда им был, и Занзас сомневался, что это изменится. Как бы сильно ни старались Девятый с Реборном, яйца у этого отброса становились железными, только когда опасность угрожала тем, кто ему дорог. Вонгола к дорогим вещам не относилась. Занзасу на жизненные ценности Савады было плевать. До тех пор, пока не затрагивались его интересы. *** Все нахлынуло как-то резко, как гребаная лавина – явление, обычное для итальянских Альп и слишком неожиданное для тех, кто привык к размеренной сицилийской жизни, когда каждый новый день – брат-близнец предыдущего. Рядовое дело. Досье в папке с варийской эмблемой, которое Занзас даже читать не стал, сразу переадресовав Сквало. Тот почему-то сам захотел впрячься. Заорал: – Луссурия! Ты умеешь кататься на лыжах? – и сбежал к себе в комнату, собираться. У Занзаса от одной мысли о заснеженной Антерсельве мороз шел по коже, а вид Сквало, сосредоточенно выгребавшего из шкафа теплую одежду, только усиливал неприятное ощущение. Подумалось даже – а может, нахуй все? И стукача, и Альпы. Передать дело кому-нибудь из младших офицеров или тому же Леви, а Сквало при себе оставить. В последнее время Занзас парадоксально скучал, когда тот сваливал на миссии, хотя, находясь в особняке, Сквало и старался как можно реже попадаться ему на глаза. Он даже озвучил свою идею. – И что делать будем? – Сквало смерил его недоверчивым взглядом, продолжая швырять вещи в потертую дорожную сумку. – По бабам пойдем или нажремся? – На море поедем, – пожал плечами Занзас. – Я там месяц назад был. На Японском, – осклабился Сквало. Занзас едва сдержался, чтобы не влепить ему оплеуху. Тренировки с Ямамото Такеши давно уже прочно закрепились в плотном календаре Сквало, и не было в этом ничего особенного, а все равно бесило. И слушать про них не хотелось. Луссурия пусть слушает. – Ну и вали тогда. – Ну и валю! – фыркнул Сквало. – А ты лучше тоже за заказы возьмись, хренов босс, пока в мумию не превратился от безделья. – Учить меня будешь, мусор? Стакан угодил в уже успевшую закрыться дверь. Занзас мысленно сделал себе пометку поработать над реакцией, но забыл об этом, как только за окном стих звук мотора тачки, увезшей Сквало и Луссурию в аэропорт. А через неделю в ответ на его равнодушное «А что со Сквало? Может, и сдох, да и плевать» Девятый вызвал его в резиденцию. После церемонии наследования он, ко всеобщему удовольствию, редко настаивал на личных встречах, поэтому Занзас сразу понял – дело дерьмо. Интуиция не подвела, хотя в суть проблемы он вник гораздо позже, так как во время разговора все силы бросал на то, чтобы никого не убить и ничего не разнести в прах. Гильермо Горетти оказался не стукачом. Эту версию Девятый выдумал, когда еще слепо верил, что удастся отделаться малой кровью. Гильермо Горетти увел из-под носа Семьи последнюю разработку Верде, то ли надеясь продать подороже, то ли полагая, что с ней на руках сможет шантажировать Девятого. Правда, никаких требований от него до сих пор не поступило, не было даже информации, удалось ли Горетти пересечь границу и затеряться в Австрии – только сообщение о высадке в аэропорту Больцано. Несмотря на это, Девятый был сам не свой, а провал Сквало только усугубил ситуацию. И все равно сведения из старика пришлось клещами вытягивать. Даже находясь в полной заднице, он до последнего старался умолчать о самом важном, а когда все же раскололся, Занзасу стало смешно. Новейшее изобретение Верде с рабочим названием «Берсеркер» было пулей, способствующей усиленной регенерации клеток и тканей. Из объяснений старика Занзас понял, что в действительности эта херня – практически источник полной неуязвимости в бою, и попадание ее в чужие руки не просто нежелательно, а может стать настоящей угрозой для Семьи. Аттракцион честности на этом не закончился. Девятый пояснил, почему до последнего скрывал даже от Занзаса настоящую цель миссии, и вот тогда стало тошно от его лицемерия, прикрытого маской доброжелательности. Но времени на семейные разборки не было – слишком высокую цену пришлось бы заплатить, если бы Горетти успел перепродать «Берсеркер» кому-то из заинтересованных лиц, и Занзас убедил себя, что обязательно отыграется позже. Старик был уверен лишь в том, что Горетти понятия не имел, что именно прихватил. Знал только, что вещь важная и ценная, но не больше. Вот только исчезновение Сквало и Луссурии наводило совсем на другие мысли. – Босс собирается лично заняться поисками капитана? – улыбнулся Бельфегор, когда Занзас сообщил офицерам, что они вылетают в Антерсельву – Девятый, чтобы не привлекать лишнего внимания, дал им в пользование свой личный самолет. – Мне нет дела до этого мусора, – фыркнул он и раскрыл детали миссии, раз они уже перестали быть тайной. – Босс, а что если Сквало и Луссурия спелись с этим Горетти? – осторожно спросил Леви. Думать о таком было не просто странно – противоестественно. Сквало, иррационально презиравший предателей, настолько, что лично решил расправиться с каким-то жалким стукачом, не мог предать сам. Не мог и все тут. После поражения в Конфликте Колец Сквало долго валялся на больничной койке. Занзас не приходил к нему – понимал, что, увидев это по недоразумению оставшееся в живых напоминание об очередном своем провале, не сдержится и точно добьется новой Колыбели. Впрочем, этот вариант будущего казался тогда не самым плохим, учитывая, что более реальным было заточение в Вендикаре. Но Занзас упрямо цеплялся за жизнь. В своей обычной манере. Он надирался в одиночестве, когда Девятый заявился к нему в номер – у охранников, которым Занзас приказал никого не впускать, язык не повернулся остановить босса Вонголы. Занзас приготовился выслушивать запоздавшие на восемь лет объяснения или ожидаемые упреки, но тот его удивил. – Ты был у Сквало? – сходу спросил он. Занзас криво улыбнулся, любуясь янтарной жидкостью в стакане. – А должен? – Сквало – твой человек. Твой подчиненный. Босс, не заботящийся о подчиненных… – Да знаю я, ты всегда считал меня хуевым боссом, старик. – Зато Сквало не считал. Он тебе верен. – Угу. Верность у него в крови. Как у дворняги. Не я, так другой бы нашелся. Тот же Каваллоне… Девятый усмехнулся. Высокомерно так, и Занзас на миг почувствовал себя нашкодившим ребенком, которого вот-вот отчитают за провинность. Такого и не было-то никогда, но почему-то казалось, что ощущение – то самое. – Я вот все жду, когда ты наконец повзрослеешь, а ты как был дураком, так и остался. – Все сказал? – Верность – не врожденное чувство, Занзас. Верность – это решение. – Я не пойму, ты хочешь, чтобы я с ним попрощался? – Попрощался? – В Вендикаре нас вряд ли запрут в одной камере. – А, это… Я уже поговорил с Червелло, и мы решили сохранить в тайне то, что случилось. – То, что я сделал, ты имеешь в виду? – Да. То, что ты сделал, Занзас. Я сам хотел, чтобы ты стал соперником для Цунаеши, и должен был предвидеть… – вздохнул Девятый. – В общем, вас не накажут. – Ха. А ты еще больший кретин, чем я думал. – Так или иначе, я вас прощаю. Занзасу хотелось сказать ему, чтобы затолкал прощение себе в задницу, да поглубже, но он решил, что если промолчит, старик быстрее уйдет. Так и произошло. Вот только слова его против воли впечатались в память. Верность. Решение. Сквало. Он, в общем-то, и сам прекрасно все знал – еще с тех пор, когда Сквало охотно пошел за ним на верную смерть. Тогда Занзас потерял его в первый раз. Думал, что потерял, в те несколько минут, после которых его самого мир потерял на долгие восемь лет. Просто старику об этом знать было не обязательно. Никому – не обязательно. Сквало спал, когда он наконец не выдержал и приехал в больницу. Поломанный, жалкий, почти потерянный снова. Занзасу хотелось дотронуться до него, убедиться, что не мерещится это все, но среди бинтов, опутавших Сквало, словно вторая кожа, не находилось живого места. Помявшись, он накрыл ладонью сжатую в кулак руку – со второй сняли протез, и Сквало, похоже, прятал ее под одеялом от самого себя. Рука была теплой, горячей даже: то ли из-за ран, то ли от усталости держался жар, который не удалось пока сбить медикаментами. – Пробило на сентиментальность, а, босс? Голос скрежетом металла по стеклу прорезал тишину. Занзас поднял голову и напоролся на серьезный взгляд. А руку не убрал. – Ты б видел свою рожу – урыдался бы, – хмыкнул он и, сдвинув в сторону край одеяла, плюхнулся на крахмально-белый матрас. – На себя посмотри, – прохрипел Сквало. И улыбнулся слабо. Занзас ждал, что он трепаться начнет – о том, что нельзя столько пить и что он мог бы прийти и пораньше, но Сквало молчал, только дышал тяжело и шумно. Занзас молчал тоже, и было уютно. Со Сквало всегда было уютно молчать, только затыкался он слишком редко, чтобы успеть насладиться как следует. *** Антерсельва встретила их бурным снегопадом и плакатом с надписью «Южный Тироль – это не Италия». Хозяин отеля, в который они заселились под видом туристов, изъяснялся исключительно по-немецки, и Занзас готов уже был пустить в ход пистолеты, пытаясь объяснить австрийскому выскочке, что номер с видом на горы ему нахер не нужен. Положение и одну бесполезную жизнь спас Маммон. А к обеду – вишенкой на торте после всех злоключений – Девятый снова унизил его недоверием, прислав Саваду. – Это был прямой приказ Девятого – посильная помощь нам со стороны Варии, – лепетал тот, пытаясь выглядеть серьезным и уверенным – даже за забором из хранителей в этот раз не стал прятаться. – Ты ведь все еще работаешь на Девятого, Занзас? Или я ошибаюсь? А Занзас прикидывал, сколько народу пострадает, если он использует против сопляка пламя и снесет весь туристический комплекс и пару соседних деревушек в придачу. Остановил только иллюзорный холод, волной окативший тело, когда он представил, что сам после этого окажется в снежном плену. Разведка информацией не баловала. В номере Сквало – ничего. В номере Луссурии – ничего. Арендованная машина найдена неподалеку от въезда на фуникулер, но в ней – ничего. Следов Горетти тоже нигде нет. Ночь прошла в бесцельном ожидании, попытках сдержаться и не прибить дотошного Саваду, и воспроизведении всех ругательств на всех языках, что Занзас знал. Зато с утра прорвало отовсюду. Группа, курирующая аэропорт Больцано, сообщила о подозрительном человеке, купившем билет на рейс до Вены. Занзас уже приготовился выезжать, когда в номер ворвался Маммон и дал другую наводку – на тайную подземную базу, расположенную в одном из сегментов гор. – Ее построили во времена войны, но стратегическое значение она утратила еще в семидесятых. Сведений о ее нынешнем состоянии нет, возможно, она была перепродана одной из Семей, но информация об этом засекречена. Если хотите, я наведу справки, босс… Разорваться Занзас не мог. Но чутье подсказывало, что Маммон взял верный след. – Думаешь, Сквало вышел на эту базу? – У капитана много информаторов, – ответил Маммон. – Я могу выяснить, с кем он связывался и по какому поводу, но это займет время. – Не надо. Скажи Леви и Белу, что мы идем на прогулку. И Саваду обрадуй. Саваде план под названием «Разделимся, аэропорт на тебе» не понравился, но Занзас был к этому готов, поэтому вылетел раньше, чем молокосос успел понять, что выбора ему не оставили. Заснеженные горные хребты за окном вертолета напоминали спины огромных, мирно дремлющих драконов. Хотя насчет «мирно» Занзас бы поспорил – пилот еще перед отлетом предупредил, что совершать посадку придется в отдалении от обозначенного места, потому что спровоцировать сход лавины там можно даже случайным колебанием воздуха. – Босс, мы нашли вход, – наушник ожил голосом Леви спустя полчаса. – Начинаем штурм. Когда Занзас добрался до убежища, бой с Горетти уже шел полным ходом. Мимолетное удовлетворение от того, что Савада остался в пролете и появился шанс показать старику, кто в Семье лучше всех способен решать проблемы, разбилось об один простой факт – Горетти не умирал. Его не брали пули, не брали ножи и электричество, и он, пользуясь тем, что лучше захватчиков знает устройство базы, превратил операцию в долбаные «кошки-мышки». – Я на первом уровне. Ведите его ко мне, отбросы, – скомандовал Занзас, устав считать всхлипы и вскрики по рации, означавшие «минус один боец». Все угрожало затянуться, а ему уже было скучно. – Он как будто бессмертный, – предупредил Бельфегор. Он не смеялся, а такое с ним случалось редко. Занзас ожидал увидеть что-то из ряда вон выходящее. Монстра наподобие Погребальных Венков из воспоминаний о будущем или рэмбоподобного качка – кто знает, какими спецэффектами Верде снабдил свое изобретение. Однако Горетти, которого варийцы из отряда Леви пригнали в нужный отсек, оказался все тем же хилым недоростком, что и на снимках, подшитых к делу. Только кожа с него сползала чулком – электричество не прошло даром – и по венам словно жидкий неон тек вместо крови. Это, похоже, и был «Берсеркер». – Ну привет, – хмыкнул Занзас и вычертил пулями «Х» на груди у Горетти. Тот в ответ рассмеялся – безумно и слишком живо для человека, который уже должен был быть трупом. А потом тоже вскинул пушку. Занзас ушел в сторону, краем глаза заметив, как рухнул на пол бросившийся к нему Леви. Плечо горело – прав был Сквало, говоря, что он засиделся без дела, реакция могла бы быть и лучше, хотя любой другой на его месте валялся бы сейчас, начиненный свинцом, как рождественский гусь – яблоками. Зато на Горетти не было ни одной дырки, хотя палить по нему не прекращали ни на секунду. И это взбесило сильнее всего. Занзас все-таки сдерживался, не забывая, где они находятся, использовал пламя не в полную силу – оказаться погребенным под грудой металла из-за неубиваемого ублюдка не входило в его планы. А Горетти ржал истерически – но не от страха, напротив, он, казалось, упивался собственным бесстрашием. Обзывал всех бесполезными неудачниками, кричал, что ни черта они ему не сделают, и смеялся снова. Патроны у него закончились, кожа текла свечным салом, а он ржал неугомонно, и Занзасу плевать уже было, сдохнет или нет, только бы заткнулся. Он все же сдох – когда оплавилась стена за его спиной и вся металлическая обшивка отсека стала напоминать раскаленный докрасна противень. Просто затих в какой-то момент, а через секунду свалился на пол куском жареного мяса. И больше не светился. Занзас еще с минуту пялился на то, что от него осталось, убеждая себя, что не померещилось. А потом отдал приказ оставшимся в живых перевернуть убежище вверх дном – на случай, если Горетти истратил не все чудо-пули, разыгрывая перед ними Дункана Маклауда. Дожидаться результатов обыска Занзас решил наверху: от поднявшейся столбом пыли и запаха паленого мутило, хотелось выпить, смыть с языка этот сладковатый привкус. Однако он успел сделать всего пару глотков ледяного воздуха, когда ненавистный наушник затрещал снова. – Босс, здесь капитан и Луссурия, – голос кого-то из бойцов прорывался через помехи. А потом связь прекратилась совсем – как раз когда Занзас хотел уточнить, живые или трупы. Чертыхнувшись, он скользнул в гребаное подземелье снова. Сквало и Луссурию Горетти держал в запертом помещении на четвертом уровне. Стальную дверь уже успели вырезать, для Луссурии из подручных материалов пытались организовать носилки – кто-то шибко умный предположил, что у него может быть поврежден позвоночник, и было решено не рисковать. Зато Сквало не трогали вовсе: один из бойцов пояснил, что освободить его от наручников, соединенных с впаянным в стену кольцом, никому не удалось. Как не удалось найти и явных признаков жизни. Наручники по виду казались ровесниками самой базы. Горетти, что, по дороге сюда еще и антикварную лавку ограбил? Занзас схватился за цепь, закрепленную на кольце: приварена она была крепко, поэтому самым действенным – и быстрым – способом стало пламя. Занзас не усердствовал: расплавил в металлическую кашу кольцо и пару звеньев и убедился, что до браслетов, сковывавших запястья Сквало, жар не дошел. Лишившись опоры, Сквало безвольно качнулся вперед. Расквасил бы лоб, если б Занзас не успел подхватить. Серьезных ран – таких, что нужно было срочно перевязывать или зашивать – на его теле не было, и от потери крови он, похоже, не страдал. Зато, судя по сухим, иссеченным трещинами губам, страдал от обезвоживания. – Найдите воду! – крикнул Занзас – у него самого при себе была только походная порция виски. Люди замельтешили, сбиваясь с ног, спустя минуту кто-то протянул ему наполненный до краев пластиковый стакан, и Занзас, не раздумывая, поднес его к губам Сквало. Вода потекла по щекам, подбородку, за пазуху – куда угодно, только не в рот. Выругавшись, Занзас отшвырнул стакан и вытер влажные руки о штанины. Нужно было сваливать отсюда. На поверхности уже поджидал Савада со своими людьми – видимо, дольше скрывать от него успешную поимку Горетти Маммон не смог. – Ты ранен? Тебе нужна помощь? – глаза у него были размером с монету в пять евро. Казалось, больше они уже не станут, но, когда из убежища вынесли Сквало, Савада вообще перестал быть похожим на азиата. Однако на этот раз его присутствие даже не злило: у него были машины, а значит, отпала нужда переться к вертолету по сугробам. – Их – в больницу, – бросил Занзас, отвечая на все незаданные вопросы сразу, и направился к ближайшему внедорожнику. Савада все суетился, допрашивая то Маммона, то Бельфегора, Сквало быстро пропал из вида, и весь мир потонул в назойливой гудящей боли в плече. Но даже она не мешала Занзасу думать. А думал он об одном – оружие, против которого его лучшие офицеры оказались обыкновенными мальчиками для битья, необходимо раздобыть себе. Зачем – Занзас еще не решил, пламя Ярости успешно сожрало все преимущества «Берсеркера», значит, о полной неуязвимости речи не шло. Но Занзас иррационально хотел иметь все, что получала Вонгола. Просто потому что хотел.