Москва: инструкция по выживанию

Когда люди теряют что-то очень важное для них, их сердце пропадает вместе с этим. К лаборатории профессора Макс едет молча, вцепившись обеими руками в руль и сосредоточенно глядя перед собой. Ира и Ника молчат тоже, понимая, что ему сейчас не до разговоров с кем-то посторонним, следует для начала разобраться в самом себе. Ника чувствует себя разбитой, но не понимает, что мучает её больше: убийство сестры Макса или укус, который, несмотря на введённую вакцину, давал о себе знать ноющей болью. Ира с ужасом глядит на рану и опасается, что ввела лекарство неправильно. На какое-то время из головы даже пропадают мысли об отце, настолько обеспокоена Радомская удручающим состоянием Ники, которая бледнеет и слабеет на глазах. Ира попыталась было взять её за руку в знак утешения, но та с поразительной резкостью вырвала свою руку и отвернулась, уставившись в окно. На этот раз, когда автомобиль остановился, Макс не сообщает, что они приехали на место. Молча выходит из машины, хлопнув дверью, и открывает заднюю дверцу со стороны сидения Иры. — Мне кажется, Нике нужна помощь, — тихо замечает она, встречаясь своим взволнованным взглядом с пустым взором Расулова. — Не надо мне помогать, — сердито отзывается та, услышав, и покачивающимися от слабости ногами ступает на асфальт. Впрочем, непосредственно до лаборатории Макс вместе с Ирой практически волокут за собой Нику по узкому коридору: она двигается слишком медленно, слишком устало и слишком из последних сил. Немой ужас застывает на лице Радомской, когда она уверяет себя в том, что вакцина не подействовала, а всё из-за неё. — Я в порядке, — не устаёт возражать, тем не менее, Ника, но попыток вырваться больше не делает. — Стучи, — Макс кивает Ире на одну из дверей, которая кажется наглухо закрытой. Радомская осторожно отпускает Нику, остающуюся в руках одного лишь Макса, и на негнущихся ногах подходит к двери, замерев у неё. Там — её отец, создатель вируса. Возможно, главный злодей во всей Москве. Что он скажет, когда увидит её? Как объяснится? Ире кажется, что её лихорадит не слабее Ники. Она нервно сглатывает и дважды громко стучит в дверь, тут же делая шаг назад. — Кто? Этот голос. Дыхание Иры вовсе замирает, когда она слышит его. Несомненно, это её отец. Несмотря на то, что в последние годы они практически не общались, Радомская никогда не спутает его с кем-либо другим. — Это мы. Макс, Ника. И с нами ещё одна девушка, — произносит Расулов и подходит ближе. Он замечает, что Ира ведёт себя как-то странно, но вопросов не задаёт. Дверь медленно открывается. Радомский хочет было что-то сказать, но слова застревают в горле, когда он видит её. Несколько секунд отец и дочь смотрят друг на друга в полнейшем молчании, а затем одновременно бросаются в объятия. Ира знает, что её отец не злодей, что всему этому должно быть логичное объяснение, что она получит его. Но позже, сейчас достаточно и того, что он просто рядом. Профессор Радомский не понимает, почему Ира здесь, не понимает, как она выбралась из того места, где её держали. Но ему всё равно, ведь сейчас она рядом. — Что это значит? — слабым голосом спрашивает Ника. Радомский нехотя отпускает дочь и глядит в сторону двух других ребят. Взгляд его сразу ловит укус на шее Ники, который не получается спрятать за волосами. Улыбка, что расцвела на его лице после встречи с Ирой, гаснет в одно мгновение. — Боже мой… — в ужасе шепчет он и отходит от дверного проёма, позволяя Максу завести Нику в лабораторию и усадить на ближайший стул. Ира входит последней и запирает за собой дверь. — Вы знакомы? — интересуется Макс, нахмуриваясь и переводя взгляд с профессора на Иру. — Это мой отец, — не видя смысла лгать, честно отвечает Радомская. — И ты.? — Вызвалась поехать с вами, чтобы увидеть его, — заканчивает фразу Ира. — Но поговорим об этом позже. Папа, Ника… она… — Как это случилось? — спрашивает Радомский и подходит ближе к Нике. Та не сопротивляется, позволяя взять у себя крови, но морщится от боли. — Моя сестра укусила её, — сухо отвечает Макс, а голос его не выражает ровным счётом ничего. Предупреждая следующий вопрос, он отвечает: — Лену не удалось спасти. — Я убила её, — добавляет Ника, хотя этого никто не спрашивает. — Потому что у тебя не было другого выхода! — восклицает Ира. — Был! Она всё равно укусила меня, я труп! Вы могли бы вколоть ей вакцину, Макс был бы сейчас рядом со своей сестрой! — А ты? — спрашивает Радомская, скрестив руки на груди. — А у меня никого больше не осталось. Никто не будет страдать по мне. И я ни по кому не буду страдать. Радомский, уже занявшийся изучением крови Ники и вслушивающийся в разговоры, отрывается от микроскопа с крайне удручённым видом. — А что с вакциной? — спрашивает он. — Я вколола её Нике, — отвечает Ира. — Но что-то не похоже, чтобы она подействовала. Скажи, что так всё и должно быть! Профессор поджимает губы и снова углубляется в изучение состава крови. Макс неотрывно следит за выражением лица Радомской, которое становится всё более и более испуганным и таким же бледным, как у Ники, которой уже всё равно. Она сидит на стуле, откинувшись на спинку, и просто ждёт. Видимо, смерти. — Так что, док? — безразлично спрашивает она спустя несколько минут. Её будто интересует только одно: сколько времени ей ещё пребывать в этом жестоком мире, в этой ненавистной Москве. Как скоро для неё всё будет кончено? — Мне очень жаль… — тихо начинает Радомский. — Похоже, если ввести вакцину до полного превращения, то мутирующий организм приспосабливается, вырабатывает иммунитет к препарату. И продолжает изменяться. Ника тихо усмехается в духе «я так и знала», Макс тяжело вздыхает и опускает голову, а Ира с шумом втягивает воздух в лёгкие. — Я виновата… — шепчет она. — Прошу, оставь свои истерики при себе, — фыркает Ника. — Сколько мне ещё осталось? — Твой организм борется довольно слабо, — удручённо говорит профессор. — Возможно, день. Может, чуть меньше. Я буду пытаться придумать что-то, Ника, мы попытаемся спасти тебя. — Я помогу всем, чем смогу, — с готовностью подхватывает Ира. — Только… сначала нам нужно поговорить. Радомский встречается взглядом с Максом, кивает ему и уходит в другую комнату вместе с Ирой, думая обо всём, что скажет ей, как будет просить прощения за то, что не смог предотвратить трагедию, за то, что не был рядом так долго. Расулов слабо понимает, что происходит вокруг, но испытывает какую-то странную радость от того, что хотя бы эти двое не потеряли друг друга. Он видел, как счастлива была Ира, бросаясь в объятия отца, с каким облегчением он обнимал дочь, и от вида этой сцены хотелось улыбаться даже человеку, который час назад видел мёртвое тело родной сестры. Макс берёт ещё один стул и садится напротив Ники, глядя в её глаза, которые, казалось, тоже побледнели. Ему она позволяет взять себя за руку и даже как-то слабо улыбается. — Они помогут тебе, — с уверенностью говорит Расулов. — Ты не умрёшь ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие лет пятьдесят. Ника не верит, но спорить ей не хочется.

***

Yeah Yeah Yeahs — Sacrilege

— Они не возвращаются уже грёбаных четыре с половиной часа! — восклицает Митя, внезапно возникая перед Валерой и преграждая ему путь из душевой. — Ты совсем страх потерял? — шипит Сычёв и делает шаг назад от столь неожиданного появления. Валера держится из последних сил, потому что последние три часа Митя с интервалом в полчаса требует сделать что-то, так как Ира, Макс и Ника не возвращаются слишком долго. Если поначалу Сычёв списывал это на то, что Лена может жить на противоположном конце города, да и профессор, за которым они поехали после, тоже может находиться неблизко, то теперь и ему передалось некое волнение. Он прекрасно понимает, что сейчас в Москве уж точно нет никаких пробок, так что добраться даже из одного конца города на другой не представляет особой трудности. Разве что им помешали… Делиться этими мыслями с Митей никак не хочется, потому что он поднимет ещё больше шума из-за Иры, и Сычёв решает строить из себя само спокойствие, в то время как сам испытывает определённые опасения за судьбу Иры, Макса и даже дикарки Ники. И дело здесь уже даже не в холодном расчёте, что доктор, спасатель и отличный стрелок могут им пригодиться. К Радомской Валера уже успел привязаться, Макс ему просто импонирует, а Ника чем-то похожа на него самого. — Их могли задержать только некие непредвиденные обстоятельства! — продолжает Митя, будто не слыша раздражения в голосе Сычёва. — Или они решили сбежать из города, — предлагает свой вариант Надя, проходя мимо: она давно наблюдает за Митей и за тем, как он мечется по бункеру, не зная, чем себя занять. — Заткнись! — рычит он, оборачиваясь. Валера тяжело вздыхает и потирает переносицу. — А что ты предлагаешь делать? Искать их по всей Москве? — разводит руками он. — Мы не имеем ни малейшего понятия, где живут сестра Макса и где находится профессор. Это всё равно что искать иголку в стоге сена. Мы наверняка нарвёмся на мутанток, но не выйдем на след ребят. — А вдруг повезёт? — Не будь идиотом, Митя. Если они вернутся, то сами. Мите совсем не нравится это «если», он долго смотрит в глаза Валере, но не видит в них готовности отправиться на поиски Иры. Сычёв думает об остальных, о их безопасности. Отправиться одному — тоже не выход. Митя понимает, что в одиночку его, никогда не державшего в руках оружие, быстро убьют мутантки с душераздирающими воплями и пугающими чёрными глазами. Остаётся самое трудное: ждать. Он, ничего больше не говоря, разворачивается и уходит в сторону холодильника, где, как видел, Надя припрятала несколько бутылок алкоголя. — Не делай глупостей! Они вернутся! — кричит ему вслед Валера и вопросительно смотрит на Айжан, что притихла в нескольких шагах от разворачивающейся сцены: мол, я же всё сказал правильно? Митя уже практически не слышит этих слов, скрываясь за массивной железной дверью холодильника и оглядываясь. Он прекрасно помнит, как Надя входила сюда с бутылками, а выходила без них, но куда засунула? Ему нужен алкоголь, и как можно скорее, чтобы забыться, пока Ира не вернётся. Во внутреннем кармане пакетик с порошком, который буквально прожигает дыру в футболке, умоляя воспользоваться им. — Ну здравствуй, — произносит он, доставая порошок и вспоминая, с какой иронией когда-то ответил другу на его просьбу сказать «нет» наркотикам, что он с ними вообще не разговаривает. Вот и заговорил. А всё из-за Ирочки, которая сводит с ума. Вот зачем она потащилась с этим спасателем? Куда он увёз её? Сумел ли сберечь? Сумеет ли вернуть обратно? Митя глядит на такой знакомый порошок и задаётся десятком вопросов на тему того, почему Ира до сих пор не здесь. Он даже не слышит, как с тихим скрипом открывается дверь, и в холодильник проходит ещё один человек. Обращает внимание только на стук каблуков. Даже в нём явственно слышится величественность и стремление быть первой. «По крайней мере, первой шлюхой тебе стать удалось», — думает Митя и максимально незаметно убирает пакетик в карман брюк. Разворачивается и видит Надю. Какая неожиданность! Он ненавидит её за то, что между ними было и за то, что ещё может произойти, если дать волю. Ненавидит этот томный взгляд, эту насмешливую улыбку, этот холодный голос, это обтягивающее платье, эти открытые ноги. Ненавидит её сильнее, чем можно ненавидеть своего злейшего врага. — Ты что-то ищешь здесь, не так ли? — спрашивает она, делая несколько небольших шагов по направлению к Мите. Он нервно сглатывает и ощущает неприятную сухость в горле, как при какой-нибудь простуде. — А ты? — интересуется, в свою очередь, Митя. Голдман прикрывает глаза и негромко смеётся, а затем смотрит на Митю с какой-то… нежностью? От этого взгляда его едва не передёргивает: видеть такое в Наде непривычно. — Пришла поблагодарить тебя, — говорит она и, обходя стороной Митю, выуживает из-за горы коробок бутылку текилы, не забывая при этом наклониться так, чтобы платье задралось повыше. — Ты спас мне жизнь в том супермаркете. А это я сунула в портфель Валеры, пока мы были там. — Я бы не кинул тебя, будь ты даже Пухлым, — пожимает плечами Митя, а на бутылку смотрит одобрительно. Именно то, что сейчас нужно. Только без этой ненавистной девки рядом. — Но так уж и быть, я приму это в качестве трофея, — кивает он и тянется за бутылкой. Надя улыбается и отводит руку назад, не позволяя Мите забрать текилу. — Ты ведь не собираешься пить здесь один? — она вопросительно вскидывает бровь и склоняет голову набок. — Собираюсь, — нисколько не смутившись, говорит Черкасов и снова пытается забрать у Нади бутылку. Она делает сразу несколько шагов назад и оказывается у самой стены, а текилу прячет за спиной, держа крепко, чтобы ненароком не разбить. Митя, в свою очередь, шагает вперёд и останавливается в метре от Нади. — Я не в том настроении, чтобы развлекаться, — замечает он. — Ты ведь теперь парень занятой, да? — Голдман подаётся вперёд, чтобы лучше видеть глаза Мити. — Не изменяешь девушке, так? Даже если эта девушка сбежала с другим. — Какая же ты змея… — качает головой Митя и старается вложить в эти слова как можно больше отвращения. Ему нужно, чтобы она перестала говорить об Ире. Ему нужно, чтобы она перестала говорить вообще. Ему нужно, чтобы она ушла, оставила его одного и больше не приходила. — Ты сам-то веришь, что Ирочка вернётся за тобой, если у неё появится шанс сбежать? — с долей жалости в голосе спрашивает Надя и снисходительно улыбается. — Бедняжка. Ты ничего не понял, когда она рванулась уехать со спасателем? Они, должно быть, уже далеко отсюда и… — Закрой свой рот, — приказывает Митя и неконтролируемым движением сжимает шею Наде, сдавливая её. Она смеётся и кладёт руку поверх руки Мити. — Тебя тоже заводит грубость? Надя осторожно ставит бутылку текилы на коробки и забрасывает вторую руку на плечо Мити, привлекая его к себе. Она глядит в его расширенные не то от злости, не то от возбуждения (не то от всего сразу) зрачки, слушает его сбивчивое дыхание и знает, что он не найдёт в себе сил сбежать от неё. От Голдман никто и никогда не уходил просто так, она умела заставлять мужчин волочиться за ней, делать то, что ей нужно. И Митя не должен стать исключением только из-за того, что запал на какую-то серую мышку, которая бросила его при первой же возможности ради более перспективного варианта. — Ты ведь хочешь того же, чего и я… — шепчет Надя и расплывается в похотливой улыбке. Она медленно запрокидывает и вторую руку на плечо Мити и ждёт. Ждёт, когда он прекратит изображать из себя парня, верного своей девушке, и поймёт, сколь смешно вообще выглядят те отношения. Они с Ирой слишком разные, чтобы быть вместе. С ней Мите быстро станет скучно. — Знаешь, что? — спрашивает Митя, склоняясь к самому уху Нади и немного усиливая хватку. Голдман чувствует, что ей трудно дышать, но не делает попыток вырваться. Ей нравится эта непритворная грубость, жестокость. Он уже близок к тому, чтобы сорваться. Надя быстро проводит кончиком языка по верхней губе и смотрит на Митю. — Оставь меня в покое, — так же тихо, почти интимно шепчет он ей, в последний раз сдавливает шею Нади и отталкивает от себя. Резко разворачиваясь, он мимоходом хватает бутылку текилы и быстрым шагом выходит из холодильника, не оборачиваясь. Надя остаётся одна и, несмотря на подступающие обжигающие слёзы… Ей чертовски холодно и одиноко.