Скетчи

      Не бывает чтобы все было хорошо так долго, вот хорошо и не стало. Фенрис понукает коня и тот снова неохотно поднимает голову от изумрудных ароматных свежих порослей пырея у обочины дороги. Худой, хромой, облезлый и все еще не до конца вылинявший после зимы, он еле переставляет копыта по пружинящей сырой, пышущей силой земле. Его наездник выглядит не лучше, осунувшийся после скачки без передыху, после голода и безостановочного бегства, мрачный до той степени, что некогда любимое женщинами лицо приобрело подобие ритуальной маски морталитаси.       Высаженные не так давно тополя у дороги вальяжно покачивают светлыми ветвями, увешанными багровыми гроздьями соцветий и мелкими, но уже заметными молодыми листочками. Влажная после первых весенних дождей кора деревьев душистыми и голодными запахами забивает ноздри. В другое бы время от ароматов дурнеть головой и петь веселые песни, как поют черные в белую точечку скворцы и оголтелые стаи воробьев, но теперь горьковатая терпкость в воздухе кажется смрадом, напоминая смолы и травы в магических жаровнях. Ужасно болит голова, а голод стал уже привычным спутником.       У кромки посадки, за которой скрылось рыхлое черное поле, грачи и галки собирают веточки для гнезд, придирчиво перебирают их, каждую нужно испытать клювом на прочность и защитить от смолекрылых соперников, хорошие палочки на вес серебра. Глаза птиц сверкают плавленым оловом на свету.       Слишком хорошо долго не бывает, так было и тогда. Покой слишком затянулся, как ошейник на шее, сдавил горло, задушил, и счастье закончилось, не дав шанса и попытаться его защитить. Прошло так много времени и невыносимая тоска как жажда иссушила тело и разум, он прекрасно знает, что будет безумцем рыскать волком по всей земле, пока не выследит, пока не нагонит, пока не сожмет в объятьях. Фенрис уже и не знает, что болит в сердце сильнее, его уязвленная гордость от нового заключения в цепи магистров или разлука с любимой женщиной и ребенком, о судьбе которых он ничего уже не знает.       Дорога ложится серпантином под уклон, петляя на глинистом склоне и укрываясь как сонная змея в зарослях пробуждающегося леса. Запахи тут еще острее, деревья растут как придется, склоняясь над дорогой и гирляндами свешивая к самому носу тонкие цветущие кисти, грозди и связки распускающихся листков и лопнувших почек. Пушистые кусты верб уже совсем зеленые, нежные почки стали походить на хищные зевы мухоловок, бурые с желтыми пятнами соцветия кленов только что не лезут в глаза. А под ногами, стоит только коню отойти чуть к краю ущипнуть травы, оглушительно гудят пчелы и шмели, упиваясь удушающими ароматами разноцветных хохлаток, медуниц, мелких звездочек гусиного лука, фиалок и режущих глаза пятен куриной слепоты.       Все это так болезненно напоминает о веснах в городе, когда приходилось тащиться в горы только чтобы порадовать любимую женщину парой часов на чистом, свободном от запахов помоев и гари, воздухе. Дикая и глупая, она бежала по склону, пряталась за черными кустами терна, а пес с лаем гнался за ней. Не хотелось думать, что этих беспокойных сладких дней уже никогда не будет.       Дорога спускается к болоту, тут сыро, от вязкой, чвакающей земли еще веет холодом, хотя все равно солнце припекает в спину, и через покров серой прошлогодней полегшей осоки уже пробиваются пики свежих острых как лезвия ростков. Желтые ивы по краю затопленной долины шевелят пышными космами, от них остро пахнет прелостью и лишайниками, густо покрывающими кору. Дальше в воде черными остовами торчат стволы догнивающих деревьев, не переживших разлива перегороженной выше по течению заболоченной реки.       Откуда-то сладко пахнет дымом и это ненадолго отвлекает от забивающих голову ароматов вездесущих цветов и гниющего болота. Фенрис придерживает коня и тот без промедления принялся жевать траву, жадно ощипывая ростки у тропы, бархатные темные губы быстро окрашиваются зеленой пеной. Эльф спешивается, касаясь босыми ступнями холодной влажной земли, берет коня за узду и ведет за собой, внимательно осматриваясь и прислушиваясь к равномерному, ничем не потревоженному шелесту деревьев и ровно устоявших за зиму камышовых зарослей. В них уже мелькают серые тельца прибрежных пичуг, звонких и шумных, с подозрением попискивающих то на ветер, то на одинокого путника. Одному в этой тишине слишком непривычно и неуютно, раньше рядом всегда кто-то был, теперь, когда рядом нет ни души, даже эта дикая глухая местность не кажется спокойной и безопасной.       К запаху огня примешивается нежный аромат жарящегося мяса, такой манящий, что невольно все внутри сжалось. Эльф прибавил шагу, не дав лошади ущипнуть еще пучок травы. Притороченные грязные пустые седельные сумки и заложенный под крыло седла двуручный меч то и дело бьют животное по выступающим ребрам. Впереди, точно по ветру, виднеется из-за деревьев сизая полоска дыма, неспешно поднимающаяся и тающая на фоне слепяще яркого неба.       Среди шуршания еще нагих ветвей и старых сморщенных скомканных трав стал слышаться жадный жаркий треск сырых прелых веток и поленцев, терзаемых огнем. Фенрис свернул с дороги за заросли молодых кудрявых вербовых кустов, волосы то и дело цеплялись за зеленые пышные цветущие почки, оставляющие на белых прядях почти незаметную пыльцу. Под ногами во влажной земле отчетливо виднелись следы легких узких сапог, а дальше, под полосой переломанных увечных кустов, проявились грузные рыхлые отпечатки копыт другой лошади. А чуть дальше, в центре вербового лабиринта горел костер, у которого, скрестив ноги в замысловатой северной манере, сидела женщина, задумчиво переворачивающая над огнем криво нарезанные куски мяса. Жирный сильно пахнущий сок капал на угли и шипел, а аромат, отдающий болотом, заставил желудок предательски съежиться. Поодаль, недовольно поводя ушами, ощипывала ростки осоки гнедая коротконогая кобылка, перемазанная в грязи по самое брюхо, но заботливо остриженная и покрытая черной попоной.       – Я извиняюсь за вторжение. – Фенрис только теперь осознал, что он по старой привычке шел так медленно и тихо, что незнакомка только теперь заметила его приближение.       Конь остался позади, запутавшись упряжью и поклажей в тонких гибких ветках.       – Останься стоять там и назовись! – Женщина вскочила на ноги, и один из бесценных кусков мяса упал в огонь.       – Мое имя Фенрис, – без промедления ответил эльф, не сводя взгляда с огня.       Незнакомка и так сразу заметила, с каким вожделением вторгшийся в ее владения мужчина смотрит на почти готовый обед. Почему-то, в этой дикой пустынной глуши, именно это и заставило ее успокоиться, пусть и не лишиться всех опасений до конца.       – Ты голоден, иди к огню. – Она отошла чуть в сторону, держа руки на рукоятях ножей, закрепленных по бокам на крепком поясе с тиснением в виде переплетенных в танце змей.       Держась на безопасном расстоянии, она с опаской наблюдала как эльф, не особо стесняясь, подошел к костру, взял самый крупный кусок мяса, насаженный на черный от пламени прочный прут и с жадностью впился в него зубами, шипя от боли в обожженных губах и языке.       – Ох, спасибо… – Жадно затолкав в себя первый кусок мяса, Фенрис на выдохе поблагодарил женщину и тут же принялся за следующую порцию, не найдя в себе сил сдержаться, нормально не ел он уже больше недели, как и когда-то давно, перебиваясь мелким воровством.       – Ты доешь и уйдешь, – пытаясь выглядеть уверенно, сказала женщина, чуть выпятила грудь вперед и расправила плечи, хотя по ее большим зеленым глазам было видно, она напугана и точно знает, самой ей не справиться, если на нее напасть.       – Уйду, – насупившись и растирая жир по пальцам, ответил Фенрис, повернувшись к незнакомке.       Общей настороженности это никак не уменьшило, женщина все так же волком посматривала на эльфа, не рискуя подходить ближе и постепенно продвигаясь к коню, проблемы и ей были совершенно не нужны.       Жир попал на рукава пестрой вылинявшей рубашки, мужчина закатал их по самый локоть, не желая портить и без того изношенную ткань. На свету весеннего солнца стали отчетливо видны рубцы от кандалов, многочисленные шрамы от ударов мечей и полоски белесой татуировки, плетущейся по коже предплечий.       – Т-ты раб? – Женщина от неожиданности убрала руки от ножей, но потом, опомнившись, снова взялась за рукояти.       – Я не раб! – мигом ощерившись, огрызнулся эльф, набычился, словно уже приготовился к решающему броску, зеленые глаза сверкнули затаенной, вечно ищущей выхода злобой.       – Прости-прости!       Незнакомка выставила руки перед собой, попятилась назад. Оставляя ладони на виду, чтобы не злить мужчину еще больше, отстегнула червленые узорчатые наручи, показывая под затертым поддоспешником темные следы от кандалов, не такие изувеченные как у Фенриса, но не менее ужасные. Если он всего несколько лет с долгими перерывами носил стальные тяжелые полосы с цепями, то она многие годы, не снимая, тащила на кистях и голенях тяжелые дубовые колодки. Синяки и ссадины пропитали плоть до самой кости и эти рабские клейма не сносить до самой могилы или погребального костра.       – Я понимаю твой гнев… – женщина, печально улыбнувшись, убрала с лица темные пряди волос, открыв свету эльфийские уши с обрезанными когда-то давно кончиками.       – Для меня это ничего не значит. Спасибо за еду. – Эльф тут же развернулся и стал уходить.       – Погоди, ты уходишь? Ты же тоже беглец?       – И что с того?       – М-мы могли бы дальше бежать вместе, так же проще. – Женщина подошла ближе, заискивающе улыбаясь. – Так безопаснее. Беглецам лучше держаться ближе.       – Я не беглец! Шагай дальше сама.       – Я заплачу тебе, если проводишь меня до ближайшего города, там я уйду своей дорогой, – с готовностью ответила женщина, будто тут в этой глуши специально поджидала кого-то в засаде. – Золотом заплачу, я… успела украсть…       – Ты хоть понимаешь, как подозрительно это звучит? Ты заведешь меня по дороге в ловушку к магистрам, и я окажусь снова в Минратоусе, а ты снова в колодках, или, быть может, опять будешь жарить ужей и лягушек в кустах у болота, поджидая путников.       – Нет! Ничего подобного!       – Не мое дело, что там и как, просто отстань!       – Мне всего лишь нужно уйти на юг, как можно дальше!       Фенрис добрался через заросли вербы к своему коню, раздраженно отпихивая от себя вездесущие ветки, так и норовящие лишить его глаз и исцарапать лицо. Сдернув с пучка запутавшихся ветвей узду, он повел фыркающее животное из зарослей, с трудом сдерживая ругань. На дороге он тут же вскочил в седло, желая как можно скорее покинуть сырое, пахнущее подвалами и гнилью болото, но стоило только лошади сорваться в неровный галоп, как дробь его тяжелых шагов смешалась с другой поступью. Кобыла той эльфийки была сыта и полна сил, они быстро оказались совсем рядом, уже у самого подножья холма, поросшего густым лесом белостволых стонущих на ветру осин.       Дорога на этой стороне была еще хуже, колеи то и дело преграждали полусгнившие разваленные тяжелыми колесами стволы старых деревьев, грузные ветви набирающих силу кустов, и широкие вязкие рытвины, оставленные прошедшими тут пару дней назад кабанами. Птицы тут не пели, но зато лес был наполнен визгливым скрипом древесных стволов и шелестом поднимающихся трав и цветов, снова ударивших своими запахами в нос.       Пришлось сбавить ход, нервничающий конь никак не желал спокойно и ровно промчаться сквозь чащу и оторвать от погони, недовольно храпел, раздувая ноздри, крыся ушами и норовя сбросить всадника.       – Послушай, за мое золото мы сможем найти нормальный ночлег, твоего коня откормить, только не бросай меня тут, мне всего-то нужно добраться до юга…       Эльфийка плохо держалась в седле, неумело цепляясь за луку и гриву кобылы и пытаясь править ее галопом. Она боялась упасть, но больший страх видимо ей внушало одиночество в этой пустоши, раз она так рисковала.       – До какого юга тебе нужно добраться? – прорычал Фенрис, резко потянул удила на себя и всхрапнувший конь как вкопанный остановился на дороге, с недовольством пожевывая железный трензель и постукивая по нему зубами.       – Меня будет ждать корабль в порту Камберленда. Я… не знаю, где это. Мне сказали, если ехать точно на юг, то я достигну города рано или поздно.       – Беглую рабыню будет ждать целый корабль в огромном порту чужой тебе страны? – Мужчина снова вспылил, и хотел было пришпорить коня, но эльфийка мертвой хваткой впилась в его локоть и потащила на себя, чуть не свалив на землю.       – Пожалуйста!       – Зачем тебе на юг? Ты захотела умереть? Ты не умеешь даже ездить верхом, наверняка и драться тоже не можешь, ты умрешь в пустыне или будешь схвачена при попытке переправы через Минантер, или… это верная гибель!       – Но ведь ты тоже бежишь на юг!       – Я не бегу, я еду туда, я не вшивая рабская крыса!       Эльфийка обиженно отвернулась и неохотно отпустила руку, всхлипнув и ни сказав не слова, ответом Фенрису были только стоны осин, потревоженных новым порывом теплого весеннего ветра.       – Ты не сможешь защититься, так зачем же ты бежала от своих хозяев, уж они бы не оставили тебя голодной и защитили бы от других работорговцев и разбойников!       – Ты так же как и я знаешь, почему я бежала, - вытирая слезы рукавом, громко ответила женщина. – Уж не знаю, зачем ты бежишь на юг, а я еду за семьей, там моя дочь и сестра, там будет мой дом, как только я сяду на корабль в Камберленде. Там будет мой собственный сад, моя собственная мастерская и поле, которое я буду возделывать только для себя и своих родных!       Фенрис умолк, глядя как раскрасневшаяся эльфийка, растрепанная, с обрезанными каким-то изувером ушами, кричит ему о доме, об уюте и тепле, которых он сам ищет как брошенный нерадивыми хозяевами пес.       – И это ты здесь рабская крыса, – продолжала гневно кричать она, – раз не хочешь помочь тем, кто слабее, раз бежишь от Империи как будто тебе подожгли хвост и полили маслом!       – Ты не знаешь, о чем говоришь. – Фенрис снова набычился, зло и тихо говоря все прямо в лицо нахалке. – Мне плевать на твои причины, как и тебе плевать на мои…       – Нет, мне не плевать! Если бы это было так, я не отдала бы тебе свою еду и не увязалась бы следом.       Фенрис не стал слушать дальше, просто тряхнул поводьями и его тощий конь неохотно поплелся по дороге. Эльф не оборачивался, хотя слышал, как эльфийка еще пыталась что-то ему сказать, обидное или нет, это уже не имело значения. У этой женщины было куда больше в руках, чем она сама думала, ища помощи у оборванных злых незнакомцев, у нее была конкретная цель, она знала, где искать свою родню и что сулит ей горизонт за морем.       На какое-то время она осталась далеко позади, эльф даже понадеялся, что свой дальнейший путь он снова будет коротать в гордом одиночестве, с унынием понимая, что пахнущая цветущая весна не доставляет ему никакого удовольствия, пока он так далеко от побережья. Но только лес чуть поредел и стал походить на лабиринт из терновых зарослей, как позади снова послышался топот копыт. Кобыла задевала боками тонкие черные ветки, сшибала длинным хвостом набухающие соцветия, а наездница, уверенно и даже почти гордо вздернув подбородок, снова намеревалась продолжить спор.       В своей потрепанной неброской броне, украденной не иначе как у какого-то заматеревшего и разжившегося золотом на войне сопорати, она даже могла бы смотреться угрожающе, если бы не ее неуверенная поза и судорожно сжатые пальцы на узде, бледность волнения и лихорадочный блеск в больших зеленых глазах.       – Тебе хорошо заплатят, если ты отправишься со мной на юг и сядешь на корабль. – Изобразив важность сказанного, она приосанилась и заправила выбивающиеся волосы за уши. – Я не украла эту броню, как ты мог бы подумать, и коня я тоже получила по праву.       – И что с того. – Фенрис мог перечислить с десяток способов того, как эта возгордившаяся эльфийка выманила для себя лошадь и латы.       – Мне дал их мой хозяин и поручил отправиться на юг, он сказал, что я буду свободна, как только выполню его поручение.       – Мне нет до этого дела. – Он отмахнулся и отвернулся, заодно уклонившись от обломанной низко повисшей сухой ветви одинокой ольхи.       – Если ты будешь со мной, ты будешь в безопасности от работорговцев, с моей грамотой, нас обоих пропустят до самого Камберленда. А о разбойниках или солдатах Неварры и Марки мы вдвоем сможем…       – Я сказал, я не поеду с тобой! – рыкнул эльф, перебив женщину.       – Но ты только подумай, тебе даже о броне не надо заботиться, ты и так вылитый воин нового Тевинтера! А на юге, если не захочешь, отправишься свой дорогой.       – Какого еще тевинтера?       – Новой Империи! – с придыханием воскликнула женщина и всплеснула руками, в миг забыв о всех своих заботах и страхе перед неизведанной пустынной дорогой и незнакомым несговорчивым спутником. – Величие ее вернется во всей красе на прежней территории. Как и в былые времена альтусы, лаэтаны и даже простые сопорати получат в свои руки богатства, веками пребывавшие под пятой невежд и варваров! Даже такие как мы с тобой, наделенные талантом рабы, получим свой надел земли и свободу!       – Ты хоть понимаешь, что говоришь? – дрожащим голосом вскрикнул мужчина, ухватив эльфийку за руку, которой та размахивала в пылу своей речи, будто выступала на трибуне городской площади.       Снова подул ветер, за спинами тихо взвыли осины, а над головами зашуршали красными ветвями ольхи, посыпая дорогу мелкими чешуйками с лопнувших почек. Застилающий глаза гнев, холодный и расчетливый, куда опаснее простой злобы, как медянка опаснее черного ужа.       – Ты... – женщина в недоумении хотела было освободить руку, которую до боли сжали чужие тонкие жилистые пальцы.       – Крыса до мозга и костей, жалкая рабыня, гремишь цепями и тащишь их за собой на юг! – шипя от злости и с отвращением выплевывая каждое слово, произнес Фенрис.       – Я свободна и иду на юг за своей землей!       Мигом налетевший порыв ветра скрыл звон тысяч падающих песчинок о камень, с таким звуком вспыхнул раскаленный злостью лириум, повторяя узор старых шрамов-клейм.       – Что ты…       Хруст рвущейся ткани, лопнувшей кожи и треснувших костей утонул в мерном шелесте полных соком ветвей и пляшущем в кронах ветре. Перепуганные кони разом взбунтовались. Фенрис кубарем слетел на землю, упав лицом в мягкий цветочный покров и забрызгав изумрудные пышные резные листки бурыми теплыми каплями. Рядом тяжело ухнулось тело эльфийки, а уши заложило от топота гарцующих на дороге лошадей, каким-то только чудом не умчавшихся прочь.       Эльф отчетливо услышал как сипло вырвался из ее горла последний вздох, она силилась еще что-то сказать, разевая белые обветренные губы как рыба на льду. Так же как и он два года назад, слепо шепча дорогое сердцу имя в попытке отсрочить неизбежность, она уставилась сквозь завесу тонких стебельков и соцветий на своего злого попутчика и затихла.       На мокрую ладонь налипли прелые листья и комочки подсохшей земли, мужчина неохотно сел на колени и обтер грязную руку землей и травой, чтобы отбить запах, размял в пальцах первые ростки полыни, отбивая запах крови и тяжело вздохнул. Стараясь не смотреть в зеленые глаза, он опустил чужие веки и оттащил тело в заросли терна, там нет ни ветра, ни шума, теперь тут ее долгожданный дом и ее сердце-семья, а не на юге.       Когда он забрался в седло коротконогой гнедой кобылки, он мог поспорить уже на что угодно, что эта неназвавшаяся глупая женщина немо произнесла то самое имя. Где-то на юге еще одна Мариан тоскливо ждет, когда по весне к ней вернется ее семья.       Кровь впиталась в черную влажную землю, еще пара дней и все тут покроется ровными как ряды вышколенной армии ростками трав, еще год и на месте оставленного в канаве тела прорастут новые побеги кустов, узловатые, колючие, с жадностью цепляющиеся за все, что оказывается в их власти.       Черные поросли терна, не дающие пышного белого цвета из-за неожиданного похолодания, прорвут почву далеко на юге. На корабли по всему побережью Недремлющего моря то и дело будут садиться странные пассажиры в добротной северной одежде, вооруженные и при деньгах, никто из них не скажет, зачем направляется в объятые раздорами и бедствиями южные земли. Только вечерами они будут истово молиться своим богам у скорой удаче и победе, час которой уже пробил.