Цветы и ягоды

      «Белая фея» превратилась в сущий дурдом, словно там разом встретились Альцгеймер и Паркинсон (говорили, Альцгеймер - настоящая фамилия Теодора Нотта, а уж там, где сходились Тео и Панси, происходило потрясение почв).       Мадам Оливье заперлась в кабинете и буянила. Из-за двери слышалась французская и английская брань, бульканье чего-то пузыристого и звон разбиваемой посуды – снимая стресс, мадам по третьему кругу изводила сервиз. Дебора и Сьюзен очень ловко смылись на заказ, они почти всегда работали в паре. В мастерской Боудикка стояла перед манекеном, одетым в платье Джуди Рудгерс, словно готовилась принять у него последнюю исповедь и дать отмашку палачу. Уинифрид деваться было некуда, и она мимикрировала среди бумаг. У неё вроде даже цифры на лбу проступили.       А что же Лаванда? А Лаванда сейчас никого не интересовала, потому что на первый план опять вылезла всем осточертевшая Джуди.       На этот раз произошло нечто, вылезающее за все грани разумного. Оскар Хамовиц, провизор в аптеке Рудгерсов и, по совместительству, первый жених Джуди, от которого ждали Бог знает чего и, не дождавшись, дали от ворот поворот, долго скорбел и томился. Видя, что новая свадьба не за горами и его ненаглядная аптечная склянка не сегодня-завтра станет миссис Макконахи, Оскар решил утопить горе в огневиски. От двух глотков, занюханных комом ваты, непьющий Хамовиц мгновенно окосел и решил, невзирая на глубокую ночь, в последней битве, как настоящий рыцарь, отвоевать свою любовь. Извилистым шагом он добрался до дома Рудгерсов, шумно перевалился через забор и, штурмовав стену по водосточной трубе, подобрался к окну Джуди. Мученически грохнув кулаками по итальянской раме, пьяный и несчастный рыцарь приник физиономией к стеклу, за которым маячила перепуганная принцесса в рубашке с кружевами.       Для рыцаря у Оскара были слишком слабые икры. - Мисс Рудгерс, вы совершаете страшную ошибку, - успел произнести он и отвалился от трубы, как клоп. Только кусты сирени затрещали.       Надо ли описывать, какое началось светопреставление? Семейство аптекаря в полном составе выбежало неглиже во двор. Оскар с блаженной улыбкой упокоился на маргаритках миссис Рудгерс. Воронка водостока венчала его голову пробитым рыцарским шлемом. Джуди, успевшая накинуть на себя что-то эфирно-зефирное, стенала над распростёртым телом и даже попыталась вдохнуть в него жизнь, приникнув к бледным устам. В этот самый момент и появился Питер Макконахи, без килта, но в прогрессивных клетчатых подштанниках. На правах жениха он ночевал в доме Рудгерсов – в отдельной комнате, разумеется. И имел массу вопросов.       Выяснение отношений затянулось до утренней дымки. Макконахи обвинял Джуди в непостоянстве и двоедушии – что, в общем-то, недалеко отстояло от истины, а она его – в ограниченности и неспособности к состраданию – что являлось чистой правдой.       Оскорблённый Питер первым открывшимся транспортатором отбыл в Лондон. Оскар, едва очухавшись, узнал, что он прощён, любим и восстановлен в статусе жениха. Предсказание мисс Бойлз сбылось.       И уж конечно, к девяти часам о случившемся знал весь город. Джуди сама пришла в «Белую фею». - Мы всё, всё делаем заново! – взволнованно восклицала она. – Пусть ничто не напоминает мне о том грубом человеке. Оскар другой, он тонкая, романтичная натура, он способен на подвиг!... Свадьба должна быть простой и нежной, без пошлого шика.       Короче, опять вся работа похерена. Вот по этой причине мадам Оливье впала в буйство, а Боудикка мрачно распарывала почти готовое платье. Вот потому никого сейчас не интересовала Лаванда, а ей того и надо было. Затерявшись на фоне всеобщего хаоса, она разоряла огромный шкаф, стоявший в конторе. Туда обитательницы салона запихивали ненужное барахло, которое рачительная женская рука не поднималась выбросить.       Лаванда распахнула дверцы и, как медведка, целиком забурилась внутрь. Её лодочки остались горестно лежать на полу, одна каблуком вверх, другая – вбок. Из недр шкафа торчали только Лавандины ступни в капроновых чулках и время от времени вылетали диковинные предметы: помятая корзиночка из соломки, кожаные перчатки, спрессовавшиеся в неделимое целое, коробка с засвеченными колдографиями, огромный рулон клеёнки, с такой скоростью прокатившийся через комнату, что Уинифрид едва успела подобрать ноги. - Лавви, потише! Сегодня все как взбесились.       Следом за рулоном в панике ринулся серый паук, удирая от занесённой над ним пыльной пузатой бутылки. Бутылка грохнула об пол, и наконец из шкафа боком вывалилась довольная Лаванда. Сдув длинную пылину с чёлки, она ухватила из-под носа у Уинифрид лист промокательной бумаги и принялась бережно протирать добытое сокровище. - Лавви, ты не думаешь, что алкоголизм в данной ситуации вряд ли поможет? - Почему это? – рассеянно и немного недовольно спросила Лаванда. Она строила и перестраивала в голове план предстоящей ночи, в котором алкоголь занимал важное, можно сказать, определяющее место. Идейным вдохновителем этой схемы стал Оскар Хамовиц и его экстраординарная храбрость. - Почему? – Уинни высоко подняла рыжие, кошачьи брови. – Ну, не знаю. Сейчас ты, по крайней мере, лучше Джуди, а когда выпьешь - станешь хуже на порядок. И вообще, что там с мистером О’Шанти? Ты собираешься доделывать его венок или будешь ждать воскресения мёртвых? - Старый греховодник не присоединился бы к ним так быстро, если бы поменьше обесцвечивал волосы и пореже водил шашни с молодыми компаньонками. А это… - Лаванда многозначительно побулькала содержимым бутылки, - это я заберу домой. Мне надо… бисквит пропитать.       В другое время Лаванда бы ужаснулась тому, как, единожды солгав, штампует небылицы, словно имбирные пряники. Но сейчас в голове её стояла полная луна, затмевая вопросы чести и достоинства.       Но Уинни не очень-то и поверила. Она хмыкнула: - Дорогая леди Бисквит, прежде чем пропитаться, извольте закончить дела. И умоляю, пристрой куда-нибудь макконаховские лилии, они провоняли весь салон!       План Лаванды был прост, как рыбьи кости. Конечно, о том, чтобы провести эту ночь в одной квартире с Крамом, и речи не шло. Лаванда свои силы не переоценивала. Но совсем покинуть дом ей не позволяло чувство ответственности. Казалось, только отвернёшься, сразу приключится какая-нибудь задница. Например, одичавший Виктор Крам вырвется на свободу и откусит нос мисс Бойлз. Как потом Лаванде с этим жить?       Подарок небес – в кои-то веки удача! – явился в непритязательном виде ключа. Ключа от квартиры Блейков, очень удачно расположенной между Лавандиным чердаком и обителью мисс Бойлз.       Перед своим последним отъездом Дона Блейк, подтянутая дама с безупречным загаром и коллекцией чемоданов, заглянула к соседке. - Могли бы вы подниматься к нам три раза в неделю и поливать я-понятия-не-имею-что-за-куст, который так некстати подарила мне крёстная? - спросила она, оставив без внимания Лавандино «Здрасьте», и провернула на пальце блестящий брелок. – А я вам за это привезу из Японии потрясающее шёлковое кимоно.       Лаванда любила предметные разговоры и японские кимоно, поэтому мгновенно согласилась. И теперь трижды в неделю не с лёгкой завистью рассматривала изысканный интерьер гостиной и эргономичную кухню, куда приходила набрать воду в лейку. Браун, конечно, не стала бы шарить по шкафам и полкам, но кто мог запретить ей глазеть по сторонам?       Здесь Лаванда и намеревалась провести предстоящую ночь, а Крама – запереть у себя на чердаке. Ром, который она откопала в шкафу, должен был стать для неё успокоительным, так как прописанные доктором Вэнди пилюльки уже не справлялись с Лавандиной паникой. Организм отказывался их принимать, и они застревали где-то на полпути к желудку, причиняя страшное неудобство.       В доме воцарилась атмосфера аптеки. Пока Лаванда проталкивала в себя таблетки целыми реками воды, Виктор глотал деакон каждые два часа. - Горчиво, - морщился он каждый раз и опустошал сахарницу.       Крам был на удивление бодр, даже весел. Его благодушие простёрлось настолько, что, меряя маленькую квартирку своими широкими шагами, он рассказал подряд несколько историй из своей жизни, по-спортивному дубоватых и, видимо, забавных. Лаванда слушала, чтобы хоть как-то отвлечься и успокоиться, но всё равно половину не поняла.       Когда начало темнеть, она засобиралась. - Никуда не уходи. Никому не открывай, - твердила она, загибая пальцы. Потом взглянула на лицо Виктора и добавила дрогнувшим голосом: - Ничего не бойся.       Он что-то хотел сказать или спросить, но передумал и просто кивнул. Он крепко держал себя в руках, только Лаванда всё равно ощущала его спрятанный, замаскированный, контролируемый страх. Момент, когда тёмная вода начинает медленно заливать сознание – этого боишься до гробовой доски. - Я буду наверху, - Лаванда показала где именно. – Если что… зови.       Сказала и тут же прокляла свою дурацкую манеру брать на себя обязательства, которые она всё равно не сможет выполнить. Чем она может помочь оборотню? Тут как при эпилептическом припадке – обезопась и отойди. Гостиную они с Виктором уже обезопасили, как могли, убрав оттуда всё бьющееся и падающее. Больше Лаванда ничего не могла для него сделать. И Крам это, видимо, понимал, потому что, скрестив руки на груди и навалившись на стену, веско сказал: - Не позову.       И Браун увидела, что волоски на его коже вздыбились, как от холода. Он справится. Скорее, окружающим может потребоваться помощь. Тут тоже крылась проблема: никакого плана Б на чрезвычайный случай Лаванда не заготовила, решив действовать по ситуации. Ах, сейчас бы пузырёк Феликс Фелицис, чтобы всё сошло гладко!...       В квартире Блейков было сразу несколько часов, и все они тикали наперебой. А может, так казалось из-за тишины. Лаванда передёрнула плечами и, наглухо задвинув шторы, стала откупоривать бутылку. Вот её Феликс Фелицис на сегодня - за неимением лучшего. Китайская камелия укоризненно зашелестела, когда Браун прошла мимо с большим коньячным бокалом. Ром Лаванда никогда прежде не пила, да и вообще почти не употребляла алкоголь. Порция шампанского в весёлой компании – единственное, что она могла себе позволить.       Лаванда на глазок наполнила бокал и несколько раз примерилась, раскрывая рот так широко, словно намеревалась проглотить его целиком. Ром резко пах спиртом, пищевод упрямо сжался, как пленный на допросе, предупреждая, что влить в него огненную воду добром не получится. Браун даже не думала, что это будет так сложно.       Сверху послышались торопливые шаги, словно там пробежали из конца в конец комнаты. Лаванда испуганно покрутила головой, пытаясь услышать что-то ещё. Сердце впрыгнуло в горло и, судя по ощущениям, карабкалось наверх. Больше не доносилось не звука, только часы назойливо цыкали.       Браун устроилась на просторной софе и попыталась задремать, но сон бежал от неё, несмотря на усталость и двухдневный недосып. Она насильно слепила веки. Но только суетливые мысли начали подёргиваться дрёмой, как наверху снова раздался стук, глухой и громкий, будто мешок с опилками бросили на пол.       Лаванда поднялась на ноги. Какой уж тут сон…       Короткая и невинная ревизия кухонного шкафчика принесла Браун пачку ванильных сухариков, твердых, как неведомые минералы. Но, в отличие от минералов, их можно было размочить в роме и отгрызать по кусочку. Чем Лаванда и занялась, и таким манером опустошила полный до краев бокал.       По телу потекло приятное тепло, и страх, ласково сжимающий Лаванду в своих лапищах, ослабил хватку. Она заколебалась - хватит или добавить ещё - и тут обратила внимание на странные метаморфозы, происходящие вокруг. Скромные викторианские букетики на обоях начали пульсировать и даже вращаться, как в оптической иллюзии. - Что за магия? - Браун хлопнула ресницами и пошла разбираться. Но вот незадача: двигалась она к стене, а приближался почему-то пол. Когда он замаячил в паре дюймов от ее лица, Лаванда остановилась и потыкала пальцем в светлое ковровое покрытие. «Такого не может быть», - подумала она, сделала ещё один уверенный шаг вперёд и чуть не сломала себе нос, потому что пол коварно прыгнул на неё. Лаванда забарахталась, моментально потеряв ориентацию в пространстве, словно кот в мешке. Ей потребовалось добрых пять минут, чтобы собрать коробочку реальности как положено. Пол занял своё место внизу, а Лаванда, покачиваясь, сидела на нём в том состоянии, которое называют «вдрабадан». Рекорд Оскара Хамовица был, безусловно, побит. «Господи, почему я просто не приняла снотворное?» - подумала она, растирая лицо руками и прислушиваясь к сигналам своего тела, как смертельно больной врач. – «Я ведь окочурюсь, если не сегодня, то завтра уж точно". Однако симптомов близкой кончины она не почувствовала, если не считать желание танцевать в стиле диско. Даже стрелки часов стали отсчитывать маггловский мотивчик: "Ah, ah, ah, ah, stayin' alive".       Сверху происходило что-то настолько странное, что не стоило и пытаться расшифровывать. Звуки напоминали то о вальсирующем танцоре, постоянно врезающемся в стены, то о ритмичном стуке молотка, то о скребке для пола, по форме напоминающем когти. Иногда Лаванде даже казалось, что Виктор там не один. Происходящее её уже не пугало. Более того, она успела напрочь забыть, зачем удрала со своего чердака. Гораздо больше беспокоило Браун, как бы эту свистопляску не услышала мисс Бойлз. Но Лаванда быстро нашла выход. У нее вообще так хорошо стала варить голова, просто удивительно.       Соседка, конечно, не заподозрит дурного, если услышит из необитаемой квартиры Блейков задорное пение. Мало ли кто мог прийти туда в отсутствие хозяев, какие-нибудь некультурные родственники, скажем.       Лаванда попробовала голос и, найдя нужную тональность, загорланила так, что даже чертям в аду, должно быть, стало немного прохладно: - Малыш, у тебя есть волшебная палочка, И ты можешь получить всё, что хочешь, Кроме меня!...       Браун располагала обширным репертуаром. Начала она с дискотечных хитов, потом легко перешла на валлийские народные песни и завершила подборкой любимых оперных арий. На середине «Дуэта цветов» Лаванда сделала паузу и прислушалась. Сверхъестественно обострённый слух различил то ли поскуливание, то ли плач. То ли икоту. Такой однообразный, утомительный звук. Лаванде он не понравился. - Так не годится, - она соединила брови над переносицей и на четвереньках очень шустро проползла в кухню. Между прочим, страшно удобный способ перемещения. И почему она им раньше не пользовалась?       На кухне Лаванда добыла половник, крышку от большой кастрюли и принялась аккомпанировать себе оглушительным бряцанием. Вот, другое дело, пение с музыкой звучит намного естественней. Этакая дружеская вечеринка.       Белое пончо из шерсти альпаки, надетое для тепла и уюта, уползло Бог знает куда, куда-то в Аппалачи-Апеннины, где там обитают альпаки? И теперь Лаванда с этими шерстяными крылышками и кастрюльным кимвалом смахивала на архангела с карикатуры на Страшный суд.       Замолкла она только потому, что голос предательски сел. Ей казалось, что прошло уже сто лет с того момента, как она закрыла за собой двери чужой квартиры и влезла в чужие плюшевые тапочки. - Уже утро, пора вставать, - с кряхтением сказала Лаванда, приняв вертикальное положение в пять приёмов. Часы, протикавшие ей все мозги, Браун презрительно проигнорировала. Всё равно их стрелки вращались слишком быстро, осоловевшие глаза не поспевали за ними.       Шторы мягко зарокотали деревянными колечками, когда Лаванда нетвёрдой рукой раздвинула их. Им-то, по большому счёту, было безразлично, когда закрываться, кода открываться, даже если это происходит с разницей в полтора часа.       Холодный белый свет хлынул в комнату, и Лаванда попятилась назад, обрывая штору с карниза. Луна, тяжёлая, до краёв налитая ртутью, враждебно смотрела в упор и вообще была как живая.       Лоб от линии волос до переносицы проткнула тупая швейная игла, на плече больно вспухли старые шрамы, напоминая, что оборотням в северном полушарии сегодня приходится кисло.       Луна не могла причинить Лаванде вреда, но какое дело было до этого Лавандиным фобиям?       Жалобно хныча и закрываясь руками, Браун прибегла к тому же безнадежному приёму, который уже один раз довёл её до сотрясения мозга, - стала слепо пятиться назад. Допятилась до двери, открыла её мощным толчком таза и заперлась внутри. Помещение оказалось ванной, где ванны вовсе не было, а матово отсвечивала душевая кабина, похожая на транспортатор. Туда Лаванда и залезла, так-таки запихалась, с руками, ногами, пончо и оторванной шторой. Словно очень странный подарок в подарочной тряпочке и подарочной упаковке. - Буду встречать здесь рассвет, - сообщила она своему отражению в маленьком узком зеркальце, приклеенном к стене. Видимо, перед ним невысокий мистер Блейк брился, не вылезая из-под душа, а статная миссис Блейк изводила ненужные волосы на теле и доводила до совершенства - нужные. Зеркальце навело Лаванду на интересную мысль. Сделав волнообразное движение руками, она добыла из складок своей импровизированной тоги волшебную палочку. - Спекулюм трансферо! - Лаванда закрыла глаза и представила свое зеркало в гостиной, с коллекцией керамических ублюдков, порождённых и взлелеянных фантазией сестры Катюши.       Ох, Лавви, Лавви Браун, глупая! Почему так сильно, так нестерпимо тянуло её, словно мотылька, на слепящий свет смертельной опасности? Или то был комплекс жертвы, которая только в полном сознании боится и борется, а, подвыпив, с замиранием сердца спускает ноги в темный колодец страха? И точно знает, чья рука схватит за щиколотку.       Слабая искра запуталась в шерстяной ткани, сразу запахло палёным. Но, подчиняясь заклинанию, поверхность зеркала потемнела, и в этой темноте один за другим стали проступать знакомые очертания. Гостиная Лаванды была непривычно пустой, осталась только громоздкая мебель, которую вытаскивать не имело смысла. Только лунный свет натек лужицей на полу.       Что было дальше? Дальше тень, сжавшаяся в дальнем углу, открыла жёлтые глаза и начала медленно разворачиваться. Всё, как в малобюджетных маггловских триллерах. Только взаправду. Глаза настоящие, и растущая в потолок тень настоящая. И главное, Лаванда настоящая - совершенно трезвая, с негнущимися от ужаса руками и ногами.       Оборотень в гостиной был совсем не похож на Фенрира. Он вообще ни на что не был похож. Громадный зверь, весь в свалявшихся клочьях шерсти, сквозь которые просвечивала пятнистая, плешивая кожа, занимал полкомнаты, стоя на двух лапах, кривых и коротких. Передние, наоборот, доставали почти до пола, чиркая по нему когтями, похожими на лезвия ножниц. Нижняя челюсть омерзительно отвисала, слишком тяжёлая для такой маленькой, уродливой головы, и слюна нитками болталась на подбородке.       Оборотень, принюхиваясь и роняя статуэтки, сунулся мордой в зеркало, хотя, конечно, не различал Лавандиного отражения мучнистого оттенка. Лаванда в свою очередь не могла слышать противного сопливого рычания, которое он издал, судя по движению верхней губы. Не могла, но слышала, хоть и рычал это Фенрир в её голове. Всё ожило: и холодная боль в затылке, и горячая боль в плече, и ниже. Потом кто-то подвигал пальцем квадратики головоломки, и из звериной морды сложилось лицо Виктора Крама, с широко разинутым ртом и чужими глазами. Лаванда хотела уже спросить Виктора, неужели всё кончилось, но пространство снова поломалось. Кабинка начала валиться вперёд, и Браун почувствовала, как падает вниз, сквозь зеркало. Даже не падает, а планирует бумажной птичкой на переместившееся вниз лицо размером с материк. Когда зрачок с неровным краем, похожий на кратер, замаячил прямо под ногами, Лаванда в панике уперлась локтями в гладкие стенки. "Я ведь не могу упасть туда взаправду?"        И упала.