Цветы и ягоды

      Последние три дня жизнь как будто проводила конкурс на самое отвратительное пробуждение. И все три призовых места достались Лаванде, причем третье утро завоевало не только золото, но и Гран-при.       Проснулась Браун от боли в каждой клеточке тела. Не разлепляя глаз, ладонью ощупала пространство вокруг — нырять в реальность без предварительной подготовки не очень хотелось. Судя по тактильным ощущениям, она находилась в узком и тесном помещении с четырьмя стенками, похожем на поставленный стоймя гроб.       «Было бы очень кстати», — страдальчески подумала Лаванда, бренное тело которой, очевидно, готовилось к смерти. С трудом подняв веки, тяжёлые, словно стофунтовые занавеси в Парадном зале, Браун уставилась на собственные ноги, вытянутые вверх вдоль белой пластиковой стены. Она провела ночь на дне душевой кабинки, согнувшись в виде буквы «U» и трогательно сложив руки на пузе. Да так и окаменела в этом положении.       Волшебным колесом Лаванда выкатилась из кабинки на кафельный пол. Процесс разгибания был таким долгим и болезненным, что на секунду Браун малодушно подумала о помощи. Со стороны казалось, что человек с искусственными конечностями пытается выполнить акробатический этюд.        Выпрямившись и держась за поясницу, Лаванда упёрлась взглядом в зеркало. Оно рождало у неё неприятные ассоциации. Тем более, то, что смотрело на Лаванду в ответ из зеркальных глубин, совершенно не вдохновляло.       «Может, я всё-таки умерла?», — подумала она с надеждой, растирая зловещую морщину, идущую ровно поперёк лица. — " Выгляжу я, как вздувшийся кальмар».       Вместе с Лавандой из кабинки вытащился ворох каких-то тряпок. В одной из них она опознала своё пончо. Другую никак не могла идентифицировать, сколько ни прикладывала к себе.       «Шут знает, может, это плед? Или мантия такая?»       Разгадка пришла сама, когда Лаванда обнаружила оскверненный карниз. Там же ей встретились совсем загадочные предметы: крышка со вмятинами, идеально соответствующими по форме половнику, который лежал неподалёку. Початая бутылка рома и перевернутый ножкой вверх бокал довершали картину. Этот натюрморт мгновенно вызвал у Лаванды рвотные позывы. — Какой кошмар, — сказала она, пытаясь побороть ощущение смятой салфетки во рту. — Я в пучине порока.       Она быстренько — насколько могла — устранила последствия ночного кутежа: закупорила бутылку и убрала её с глаз долой, водворила на место штору и при помощи Репаро вернула кухонной утвари прежний вид. Потом оросила ротовую полость дождиком из лейки и упала в кресло. Как всегда бывало, простой физический труд придал ей сил и освежил память. А лучше всего вспомнилась Лаванде страшная морда оборотня, такая страшная, что мороз продрал при одной мысли. И что за дикая идея была воспользоваться Заклинанием Зеркального Окна! Прав Буч, Провидение бережёт Лаванду от бед, но она, словно в детских догонялках, бежит так быстро, что настигает собственного преследователя.       Солнце стояло в зените, и Крам давно уже должен был обрести свой человеческий облик. Только Лаванда никак не могла заставить себя подняться. Стоило оторвать зад от кресла, как перед глазами вставала сгорбленная фигура в темноте, особенно эта отвисшая челюсть — бр-р! — и ноги подкашивались.       Одна радость — сегодня выходной день, потому что работать после такой ночки Браун не смогла бы даже под плетью. Сегодня ей, как добропорядочной католичке, полагалось, надев воскресную мантию, чинно сидеть на скамейке рядом с Боудиккой в церкви Святого Якова, шептаться через молитвенник и исподволь рассматривать кружевные платья богатых ирландок. Вместо этого Лаванда в самом непотребном виде страдала от похмелья в чужой квартире, а где-то наверху пребывал в непонятном состоянии Виктор Крам, только что переживший обращение. Лаванда ещё вчера предвидела подобный сценарий — без первой части, разумеется — поэтому заранее предупредила Боуди, что в Хэмфри-Корт ей придётся топать одной.       Охотнее всего Браун предпочла бы остаться в этом кресле на веки вечные. Пока ветер времени, так сказать, не отрясёт её прах с подлокотников. Но её разрывало на части сразу несколько желаний: попить, почистить зубы, вообще — помыться. А возвращаться в ванную Блейков, свидетельницу её ночных похождений, совсем не хотелось.       На свой чердак Браун вошла, держа палочку на изготовке, а в другой руке сжимая бутылку с ромом, словно сосуд с горючей смесью. Очень много говорил о боевых навыках Лаванды Браун тот факт, что в секунду опасности она предпочитала подстраховываться совсем не волшебными предметами.       Она немного напугалась, увидев скопление мебели в прихожей. При свете дня это смотрелось очень странно, как будто стулья и цветочные горшки устроили демонстрацию. Обогнув журнальный столик, Лаванда толкнулась в гостиную. И здесь её ожидала первая сложность: дверь не открывалась, изнутри её явно что-то подпирало. — Виктор! Это я, Лавви! Открой, — она постучала сначала костяшками, потом кулаком.       Тишина и ноль реакции. — Ве-есело…       Что было делать? Упираясь ногами в вешалку, Браун навалилась на дверь. Та немного поддалась. Лаванда присела на корточки и просунула руку в образовавшуюся щель, пытаясь определить, что же там застряло такое. Пальцы встретили тёплую и немного волосатую человеческую кожу. Браун взвизгнула и быстро втащила руку обратно. — Эй, Виктор, это ты? — просвистела она в щель, напряжённо прислушиваясь.       Ответа не последовало. И ничего похожего на дыхание Лаванда тоже не услышала. Хотя вчера вечером как-то умудрялась отслеживать все передвижения Крама через потолок. Так и поверишь в чудодейственную силу алкоголя.       Одно хорошо: судя по температуре тела, Виктор жив. Или только сейчас окочурился…       Повторив ещё пару раз упражнение «упор-толчок», Лаванда протиснулась наконец в комнату и торопливо обежала её взглядом. Всё вокруг было в относительном порядке, чего не ожидаешь, когда в твоей квартире хозяйничает оборотень. Никаких царапин на полу, никаких разодранных обоев. Только неуклюжие глиняные скульптурки на столике возле зеркала попадали набок, а кое-какие и на пол. Даже не разбились, хотя в глубине души Лаванда на это надеялась, не решаясь по собственному почину выбросить подарки сестры. Сам столик остался на своем месте потому лишь, что был намертво приколдован к полу Мальчиком-который-выжил-хотя-три-раза-опрокинул-эту-долбаную-тумбу.       Интерьер портило абсолютно голое и неподвижное тело Виктора Крама, распростёршееся прямо возле двери и заблокировавшее проход. Браун поспешно отвернулась, чтобы не разглядеть случайно ненужные подробности. Она, конечно, знала, что териоморфы обычно раздеваются перед Обращением, потому что одежда превратиться может только в лохмотья, причём один раз. Знала, но не видела и видеть не хотела! Приставив ладонь козырьком к глазам, она набросила на Виктора плед. И только потом приступила к оказанию первой помощи. Крам не реагировал ни на слова, ни на похлопывания по плечу, ни на вполне себе ощутимые шлепки по щекам. Он и дышал-то еле-еле. На лице, на руках, на груди — везде виднелись симметрично расположенные глубокие, подтекающие кровью ссадины: там, где кожа расходилась. При помощи магии Лаванда транспортировала Виктора на диван — голова опасно свисала, когда он парил в воздухе, казалось, вот-вот сломается шея. Но что поделать, вручную Браун вовек бы его не дотащить. Мокрой салфеткой она промокнула порезы и призадумалась, подперев голову рукой. Так, и что теперь? Нет, конечно, можно было подождать, пока Виктор сам не очухается — он ведь должен очухаться, — и дать ему остатки деакона, последнюю порцию. Можно. Но в первый раз за все прошедшие дни Лаванду посетила мысль об изначальной неправильности их действий. Краму явно было плохо, по-плохому плохо, его кинуло в холодный пот, вдоль спинки носа потянулась землистого цвета полоска. Попытки впрыснуть в него немного воды закончились неудачей.       Помочь ему сейчас мог только колдомедик. А где же взять этого волшебного колдомедика, который всех излечит, исцелит и словечка не сболтнет?       Пока Лаванда пи́сала, умывалась и слизывала с бумажки порошок от головной боли, в её мозгу сформировалась схема дальнейших действий, глуповатая, но чёткая, как рисунок художника-примитивиста. Собственно, единственным знакомым ей врачом-териантропологом был доктор Вэнди. Его-то она и намеревалась взять в оборот.       Доктор Вэнди вообще заслуживал если не отдельного романа, то уж точно небольшой героической поэмы. Он принадлежал к той полумифической породе блондинов, которых Господь посылает на землю, чтобы было с кого писать и ваять архангелов: статных, златокудрых, с огненным мечом и синим взглядом, разящим острее любого меча. Впрочем, если бы доктор с медицинским скептицизмом отказался участвовать в религиозных арт-проектах, то мог бы так же успешно рекламировать гоночные мётлы и брендовые мантии; и то, и другое шло к его фигуре и мужественному лицу. Вместо этого Лльюэлин Вэнди выбрал долгий и тернистый путь колдомедика и свои цветущие годы проводил между лабораторией и смотровой, где истекали слюной полуоборотни, рыдали женщины с чрезмерным оволосением и крепились мужчины с глубокими ранами.       Пациентки доктора дышали неестественно глубоко, расстёгивая блузки, и сердца их бились так быстро под чутким стетоскопом, что иногда это мешало мистеру Вэнди работать. На приём каждая одевалась, как на королевский ужин. Вот только доктор ко всему этому давно привык и на нежные признания реагировал вежливо, но решительно: — Милая мисс Томпсон, мне очень приятна ваша симпатия, но вы достойны большего, чем колдомедик, поглощённый работой. — Миссис Певерелл, вашему супругу бы очень не понравилось то, то вы говорите! — Мистер Ковальчик, я сделаю вид, что ничего не слышал…       И сколько бы прекрасные леди не бились об эту неприступную стену, доктор Вэнди оставался неизменно внимательным, чутким, но и только. Словно кто-то заговорил его ото всех любовных чар на свете, а уж это были мощнейшие чары, можете мне поверить.       Лаванда тоже когда-то пробовала на докторе могущество своего обаяния, что ж она, хуже других, что ли? Но и её карамельная красота оставила колдомедика равнодушным. Ничего удивительного, как зародиться романтике в капельно-прививочной атмосфере диспансера, между синеглазым доктором и пациенткой, у которой каждый сантиметр тела отёк от прозакона? А при этом ещё надо было сидеть и, как ни в чём не бывало, делиться новостями из жизни своего стула.       Именно доктора Вэнди Лаванда хотела привлечь к делу спасения Виктора Крама. К привлечению ещё нужно было подготовиться. Браун втёрла в лицо крем «Быть, а не казаться», нарисовала себе новые, модные глаза и щедро опылилась духами. Жертву надо было оглушить чем-то вроде дубины, поэтому Лаванда влезла в свое самое новое и самое спорное платье жёлтого цвета. Его преимуществом было глубокое декольте и весёлая кутерьма на заднице, завязанная в бант. Волосы Лаванда оставила в художественном беспорядке, потому что на причёсывание времени уже не оставалось. Всё вместе производило просто убийственное впечатление, особенно в качестве утреннего наряда. Лаванда рассчитывала, что доктор испытает шок, увидев её в образе богемной клюшки, и согласится на все просьбы без уговоров. И может даже позовёт на чашечку кофе — кто знает потаённые мысли благонравных колдомедиков?       Чтобы раньше времени не расплескать всё великолепие, Лаванда упаковалась в мантию и на пробу ещё раз попыталась привести Крама в чувство. Результат нулевой. Браун в отчаянии оттянула ему одно веко. Глазное яблоко повертелось туда-сюда и показало белое донце. Ладно, пусть доктор Вэнди с ним разбирается. — Только не помри, пожалуйста, до моего прихода, — попросила Лаванда бесчувственное тело и поспешно покинула квартиру.       Мимо дверей мисс Бойлз она прошла на цыпочках. В таком экстравагантном наряде лучше было не появляться перед этой дамой. Но, к удивлению Лаванды, любопытной соседки было не видно ни на лестнице, ни на клумбах. В окнах тоже никто не маячил. Значит, повезло.        Браун направлялась к транспортатору, перемещательной кабинке, подключённой к каминной сети, — для тех, у кого не было своего камина, — у Лаванды, например, не было. Трансгрессировать она, увы, не умела, а вернее сказать — боялась. Слишком уж сложным был этот магический акт, тем более с похмелья. Только расщепа ей не хватало для полного счастья. Опустив монетку в ящик, Браун вошла в узкий пенальчик и, закрыв дверцы, скомандовала: — Лондон, териантропологический диспансер. Приёмный покой.        И бросила в воздух щепотку Летучего пороха, стараясь не запачкать одежду.        Вокруг заиграли изумрудные всполохи, и через мгновение Лаванда уже ступила в знакомый до боли зал, со сводчатым потолком и полом в чёрно-белую шашечку. Даже жутковатый плакат, наглядно показывающий двенадцать стадий развития ликантропии, остался на своём месте, пугая посетителей.        Посетители здесь тоже имелись. Жидким, безмолвным ручейком они тянулись в коридор, с белыми лицами и впалыми глазами. Новенькой была только дежурный администратор, потому она и улыбнулась Лаванде. Браун в своё время много попортила крови медперсоналу своими мыльными операми, поэтому особой симпатии здесь к ней никто не испытывал. — Здравствуйте! Ваша фамилия, форма и стадия териоморфии, — осведомилась администраторша.        Лаванда непонимающе моргнула, а потом запоздало сообразила: в первый день после полнолуния традиционно в диспансере принимали только оборотней. Всё вылетело из головы, обычно в такие дни Браун сюда и носа не казала.        Но не уходить же теперь! — Я не больна. Я была на профилактике. Мне вообще-то доктор Вэнди нужен.        Дамочка за стойкой посуровела и воинственно растопырила локти: — У доктора Вэнди сегодня выходной.        Лаванда прищурила намалёванный глаз. Её было не обмануть. Она прекрасно знала, что доктор днюет и ночует на работе. Потому что приходила сюда и в выходные, и в праздники, размазывая слёзы и сопли — тогда, в особо тяжкие времена, когда аномально быстрый рост ногтей — мнимый — и три лишних волоска на руке — воображаемые — казались ей началом конца. Лаванда вычислила безошибочную примету — синюю папку, маячившую на стеллаже. Если таковой там не наблюдалось, значит, доктор бегал с ней в обнимку где-то поблизости. А ещё Браун было доподлинно известно, что ровно в двенадцать доктор Вэнди спускается, чтобы ровно полтора часа поработать в библиотеке. Он находился в состоянии хронического написания научных работ и пользовался каждой свободной минутой, когда на нём не висел очередной страдалец. Лаванда сверилась с часами: без пяти двенадцать. Чуть-чуть осталось, не зря она торопилась, подгадывая время.        Девочка-администраторша расписание доктора, видно, знала не хуже и вообще приберегала его для себя. Поэтому попыталась избавиться от смазливой кареглазой блондинки, от которых, как известно, хорошего ждать не приходится. — Я же вам сказала, доктора Вэнди нет. И не будет. Идите, пожалуйста, не мешайте посетителям.        Ага, такая толпа, такая толпа… Не разойтись, не подравшись, как говорила бабушка Мейзи. — Одну минуточку, — Лаванда нагло ухмыльнулась и, отставив ногу, приняла крайне устойчивую позу, в которой могла хоть до завтрашнего дня стоять. Мантия слегка распахнулась, демонстрируя легкомысленное платьишко. От такого зрелища администраторша пришла в ярость. — Вы нарушаете рабочий режим! Здесь не прогулочная аллея! — провозгласила она и приподнялась со своего места. Браун выставила вперёд бедро, прикинув, что если эта курица пойдет в рукопашную, то она, Лаванда, с ней совладает без труда. К счастью, прежде чем пролилась кровь, из коридора, насвистывая, вышел доктор с папкой под мышкой.        Увидев Браун, он приторомозил. Та моментально изобразила улыбку на лице и протянула к колдомедику свои загребущие руки. — Доктор, вы не представляете, как вы мне нужны, — произнесла она с чувством.        Он смерил Лаванду любопытствующим синим взглядом из-под очков: от фантазийного беспорядка на голове до туфель, расшитых змеями. — А вы уверены, что вам нужен я? — поинтересовался наконец доктор. — Мне кажется, вам больше подойдёт кто-нибудь в сверкающих брюках. — Я пыталась её остановить, — мстительно вставила администраторша. — Неудивительно, что вам это не удалось, Эммелин. Тут бы любой спасовал. Ну что ж, мисс Браун, пойдёмте.        И он двинулся дальше в сторону библиотеки. Лаванда пошла следом, торжествующе прискакивая. Эммелин только что не зашипела вслед.        В маленькой библиотеке было тихо и пустынно. Кроме доктора и Лаванды здесь присутствовала только парочка студентов, которые с безумными лицами штудировали толстые медицинские тома. К экзаменам готовились, не иначе. — Выкладывайте, мисс Браун, — терпеливо сказал доктор, пристраивая папку на стол.        Лаванда с готовностью начала: — Доктор, у меня возникла огромная проблема… — Присядьте. — Что? — Присядьте, я говорю. Откройте рот.        Браун ничего не поняла, но подчинилась. Мистер Вэнди засветил голубой огонёк на конце волшебной палочки и внимательно осмотрел пространство за Лавандиными пломбами. — Так. Теперь покажите руки. Ладонями вниз. — Но…        Доктор сам взялся за её вялые ладошки, слегка встряхнул, прощупал каждый суставчик, заглянул под ногти. — Мгм. Понятно. — Доктор, я… — Не прыгайте, пожалуйста.        Он бесцеремонно повернул Лавандину голову, отогнул одно ухо, другое, запустил руки в волосы, потрогал макушку. — С вами всё в порядке, нет причин для беспокойства, — заключил он наконец, садясь за стол и открывая папку.        Лаванда только глазами захлопала: — А… — А то, что вас сейчас беспокоит, называется постинтоксикационным состоянием, то есть, похмельем. Дайте организму время на то, чтобы с ним справиться.        Браун глубоко оскорбилась. Доктор обращался с ней не как с симпатичной девушкой, а как с неодушевлённым предметом. Передвигающимся, говорящим и очень надоедливым предметом, в котором он, доктор Вэнди, по роду своей профессии, должен был возгревать искру жизни. — Я вообще не пью! У меня дома человек умирает!        Сказала и сама испугалась. Ведь и правда, бывает всякое, иногда не выдерживает сердце или болевой шок приканчивает. Что она будет делать, если Виктор и правда отдаст концы у неё на диване?        Видимо, на её лице отобразился такой ужас, что доктор Венди задержал на ней взгляд и повернулся, принимая серьёзный вид: — Правильно ли я понимаю, что у вас дома сейчас находится териоморф в тяжёлом состоянии?        Она смогла только кивнуть. — Почему вы не вызвали бригаду как полагается? Вы же знаете, что нужно делать в таких случаях. — Ну… — Мне что-то подсказывает, что териоморф ваш незарегистрирован. Поэтому вы и шифруетесь. — Да, — с облегчением призналась Лаванда. Действительно, зачем скрывать? Всё равно узнается, а так они с доктором живо что-нибудь придумают. — Что значит, да?! — вопреки ожиданиям в голосе доктора вместо сочувствия зазвучал металл. — Лаванда, вы вообще в своём уме? С незарегистрированными териоморфами нельзя вступать ни в какие контакты! Нужно сообщать! — Я и сообщаю! Вам. — Это так не решается. Я не могу к вам с частным визитом пожаловать. Надо вызывать команду как минимум из двух врачей, для освидетельствования. Вот можете сейчас подойти на стойку, к Эммелин, она направит к вам бригаду. — Я не могу. Это очень… известный человек.        Но доктор стоял насмерть. — Правила одинаковы для всех! Знали бы вы, какие люди есть в наших списках, вы бы сильно удивились! И заметьте, от этого никто не умер. А вот из-за таких, как вы, — он прицелился в Лаванду пальцем, — в Великобритании каждые два дня один человек погибает и три получают травмы в результате нападения маргинальных териоморфов. — Ну как я вызову бригаду? Он не приходит в сознание, может, очнётся и взбесится, что я донесла на него. А мне потом разбираться с этим! Нельзя же так сразу! — Мисс Браун, я не буду нарушать правила, которым сам вас учил, — отрезал доктор. Он сел за стол и раскрыл многострадальную папку, отгородившись от приставучей пациентки.        Лаванда стиснула зубы, видя, что просто так с ним не сладить. Осталось последнее средство, довольно рискованное. Она развернулась на каблуках и пошла к выходу из библиотеки. Пять, четыре, три, два… — Мисс Браун! Ага!        Лаванда повернулась с максимально скучной гримасой. Доктор обеспокоенно глядел ей вслед, твердея скулами. До чего красивый всё-таки мужик! Самый красивый из тех, кто смотрел Лаванде вслед таким пронзительным взглядом. — Вы обещаете сделать всё, как положено? — уточнил он. — Да, — тухло отозвалась Лаванда, не утрудившись придать своему голосу искренность. — Смотрите! Я проверю.        «Ah, ah, ah, ah, staying alive, staying alive», — крутилось у Браун в голове, каждым аханьем вызывая новый спазм. Господи, полцарства за таблетку!.. До чего прилипчивая всё-таки песенка.        Доктора тем временем догрызала гиперответственность. — Я проверю потом! А я не должен! Я не ваша няня и не ваш семейный врач! — он безнадёжно вздохнул. — И вообще, у меня сегодня выходной… Ладно, пойдёмте.        Лаванда внутренне возликовала победе, но постаралась этого не выказать. — Не надо, я справлюсь сама. — Я вам не доверяю! Вы слишком безответственная. Пустите всё на самотёк, а потом авроры принесут вас моему коллеге, доктору Лившицу, в пакетах, по частям. — Это как? — А вот так. Ручки, ножки. Огуречик… Знаем мы такие штуки.        Лаванда опять испугалась. Представила себя в четырёх пакетах. — А без этого можно обойтись? — Зависит от вашего поведения. Времени у меня час. Хватайтесь, — доктор подставил ей согнутый локоть, за который Браун радостно уцепилась. Впервые за эти жуткие дни с ней рядом был кто-то посильнее, поумнее, способный помочь. — А вы знаете, куда? — Знаю, — буркнул он. — Это вы, видимо, забыли, как заболтались с миссис Риз до темноты и потом боялись, что вас съедят прямо у дверей моего кабинета. Зато сегодня прискакали прямо в день приёма териоморфов, и ничего. — Меня жизнь заставила, — буркнула Лаванда и вытряхнулась наконец из мантии, в которой уже буквально плавилась.        Доктор критичным взором окинул её канареечный прикид, но удержался от замечаний.        Трансгрессировал он умело и аккуратно, Лаванде только чёлку встрепало вихрем. Их выбросило прямо на полутёмном, узком всходе, ведущем на чердак. С трудом сохранив равновесие, доктор успел поддержать Браун за талию. Лаванда непроизвольно и очень глупо хихикнула: — Осторожнее, мистер Вэнди!        Первым делом доктор, как и полагается колдомедику, вымыл руки, после чего Лаванда повела его в комнату к больному. В глубине души ей было страшно любопытно, как доктор оценит её гостя. Сам мистер Вэнди внешне ничем не выражал беспокойства, но во взгляде просвечивал острый, скальпельный интерес.        Виктор обнаружился там же, где Лаванда его оставила, вполне живой. Это Браун поняла по зубовному скрежету и слегка перевела дух.        Доктор подошёл к дивану и буднично сказал: — Лучше надевать капу, чтобы не расшатать зубы, — и без перехода уточнил, — Это же Виктор Крам? Я так и думал.        Лаванда остолбенела. — Вы знали, что он здесь? — Конечно, нет! Я догадывался, что у Виктора Крама могут быть проблемы с териоморфией. Есть признаки, которые специалисты отмечают неосознанно. Такая профессиональная деформация, — тут доктор неожиданно улыбнулся, покраснев густо, наплывом, как краснеют только блондины. — Я ведь немного болельщик. И судя по последним матчам сборной Болгарии… Впрочем, сейчас это не важно.        Он наклонился к Виктору и быстро ощупал его лицо и грудь чуткими, как у слепца, касаниями. Потом поднёс к его носу маленький пузырёк.        Крам сморщился, чихнул, раз, другой и с усилием приоткрыл опухшие глаза. — Отнеси го! — он отвёл руку доктора от своего лица.        Браун потянула носом. Пахло от пузырька приятно, чем-то из платяного шкафа. — Это эфирное масло лаванды, — пояснил доктор. — Териоморфы не выносят его запах, он раздражает их чувствительную слизистую.        Виктор недружелюбно косился на него. — Лавендер, кой е това?        Браун сунулась было, но доктор деликатно отстранил её и сам присел на край дивана. — Мистер Крам, вы слышите меня? Моя фамилия Вэнди, я колдомедик, занимаюсь такими состояниями, как у вас. Не волнуйтесь. У вас что-нибудь болит? — Не чуфствую… не чуфствую… стопу, — выдавил из себя Виктор, облизываясь после каждого слова. — Пийте, вода. — Мисс Браун, принесите воды, пожалуйста.        Совместными усилиями удалось установить, что «стопой» Виктор называет ногу от бедра до пальцев, причём обе. Пока он жадно хлебал воду, которую доктор чем-то присолил, Лаванда шепнула мистеру Вэнди: — Раньше он так бойко шпарил по-английски. Интервью давал. Да ещё вчера неплохо разговаривал! А теперь еле понимает… — Это естественно. Пациент в крайне плохом состоянии, и дело не только в пережитом обращении. Я уже сейчас вижу, что лечили его кустарно, гася симптомы. Деятельность мозга угнетена, он отключает второстепенные функции ради самосохранения. Мистер Крам!        Виктор оторвался от стеклянной вазы для цветов — самый большой вариант стакана в Лавандином доме. — Мистер Крам, мне нужно вас осмотреть.        Доктор вынул из кармана продолговатую металлическую штучку, которая по желанию владельца становилась то лопаткой, то молоточком, то зеркальцем на длинной ручке. Лаванда, не раз испытавшая на себе её волшебное действие, мгновенно ретировалась, как кошка при виде клизмы. — Я тут, — одними губами сказала она Краму, прикрывая за собой дверь.        Тот тревожно глядел на доктора, видно, прикидывал, чем всё это может кончиться. Да уж, немного радости в побеге, особенно когда тебя берут под брюхо в минуту слабости.        Далеко Лаванда, конечно, не ушла, любопытство не позволило. Встав в привычную уже подслушивательно-подглядывательную позу, она стала жадно ловить обрывки разговора, происходившего за закрытыми дверями. — Мистер Крам, мне нужно задать вам несколько вопросов. Важно, чтобы вы понимали: сейчас я беседую с вами, как видите, без комиссии, считайте меня независимым специалистом. Пока это частный разговор. Вы готовы отвечать добровольно и честно?        Голос доктора был спокойным и вселял уверенность, что всегда удивительным образом действовало на пациентов. — Спрашивайте. — Мне нужно очень точно понимать ваши ответы. Как вам удобнее разговаривать, на английском или на латыни? — На латыни, так.        Очень умно было со стороны образованного доктора сразу перейти на язык международного магического общения, а не устраивать театр жестов и мимики, как Лаванда, с трудом окончившая школу. — Сколько вам полных лет?        Пауза и шуршание. На пальцах он, что ли, считает? — Это значит двадцать восемь? — Двадцать восемь.        Ну, точно на пальцах. — Я попрошу вас раздеться. А, вы уже… Нет-нет, лежите, мне не мешает. Будет чуть-чуть холодно, потерпите. Сколько лет назад вы были инфицированы? — Не понимаю.        Вот именно, non intelligitis. Лаванда сама не поспевала переводить. Тем более, что латынь на речь Виктора ложилась кривовато и шершаво, как краска на облупившуюся штукатурку. А доктор, наоборот, говорил, словно по учебнику читал. Впрочем, это была его обычная манера. — Когда на вас напали? — М-м-м… Я имею, год и половина, так.        Доктор многозначительно замолчал. Лаванда, согнувшись в три погибели, притаптывала от нетерпения, ждала что сейчас он скажет что-то суперважное.        Но тот выдал свою обычную фразу: — Понятно. Откройте, пожалуйста, рот.        Глухое, мягкое постукивание металла о зубы — звук, от которого заламывает челюсть. — Я вижу, у вас много повторно выращенных зубов. Вы теряли их до, после или во время обращения? — Нет. Бладжер. Бладжер. Эти внизу, — Виктор издал смешок, — Это Баллиани. — Помню этот матч. Столкновение жёсткое, травма опасная, честно говоря, не думал, что вы сможете доиграть. Что ж, над вами поработал хороший колдомедик, перелома практически незаметно, — доктор кашлянул и сменил тон с расслабленного на прежний, солидный и профессиональный. — Расскажите, пожалуйста, как можно подробнее, как произошла ваша… встреча. С териоморфом, конечно, не с Баллиани.        Крам так долго собирался с мыслями, что Лаванда успела сгонять на кухню, сделать себе сэндвич и вернуться. Рассказ вышел спутанным и корявым, как ветви Гремучей Ивы. Пришлось закрыть глаза и напрячь воображение, чтобы восстановить картину в деталях.        Вот Крам, повздорив с друзьями в софийском баре, поздно ночью и слегка навеселе возвращается один. Вот он сворачивает в тёмный переулок, чтобы сократить дорогу. Вот из-за ободранной афишной тумбы с рыком выскакивает чёрная, тяжело дышащая тень. Вот Крам пятится назад, торопливо засвечивая Люмос. Пятно света мечется по заплёванному асфальту, словно фонарь, брошенный в колодец, но неведомое существо убегает с шипением и визгом, показывая только лохматый хвост. Вот неожиданный рывок, и Виктор, чертыхнувшись, хватается за бедро и, перехватив палочку свободной рукой, наугад посылает в темноту Заклинание Невидимой Плети. Но поздно, проклятое создание исчезает так же внезапно, как и появляется. Вот Крам ковыляет домой и, с трудом стянув окровавленные штаны, как умеет обрабатывает небольшую, но глубокую рану… — Вы хотите сказать, что не обращались за помощью? — голос доктора вырвал Лаванду из глубин фантазии. — По шраму видно, что швы не накладывали. — Зачем? — вопрос Крама тоже мог встряхнуть кого угодно. Даже повидавшего всякое мистера Вэнди он возмутил. — Потому что вас укусило неизвестное существо! Обычно это заставляет людей беспокоиться! Вам не пришло в голову, что это смертельно опасно? — Рана маленькая, дреболия. Я думал, собака, — и серьезно добавил, — Я использовал серум. All in one, понимаете?        Доктор вздохнул. — Производителей Универсальной Противоукусной сыворотки давно пора отдать под суд. Как и тех, кто берёт на продажу это морально устаревшее варево, которое помогает лишь в тех случая, когда организм справляется сам. По статистике, тридцать процентов пострадавших прибегают именно к сывороточному самолечению, прежде чем обратиться к колдомедикам. А, между прочим, из этих тридцати семьдесят процентов можно было бы спасти, просто вовремя приняв меры. Понимаете?        Последней фразой он передразнил интонацию Крама и замолчал, преодолевая вспышку раздражения. Крам молчал тоже, это молчание Лаванде было уже хорошо знакомо, такое злое и обиженное, будто весь мир Виктору задолжал. Она сама тоже притихла, перестав жевать, чтобы хруст огурца не выдал её. — Простите, — доктор собрался первым. — Продолжим. Вот чего я не понимаю: вы квиддичист, а значит, находитесь под постоянным наблюдением спортивного врача. Как получилось, что заболевание оказалось запущенным? — Конец сезона. Мы отыграли благотворительный матч с сиротами в Оряхово. И всё, рекреация. Потом… — его голос пресёкся.        Ну ясно, потом суп с котом. Обращение, всё всплыло, но было уже поздно. И тренер, и врач наверняка метали икру, как две шпротвы. И в итоге решили просто скрыть.        До Лаванды потихоньку начинало доходить, в какую — о, Господи, назовём это неприятной ситуацией! — она так упорно и самоотверженно лезла. Да что там, уже влипла по самую маковку и теперь ещё доктора Вэнди затащила! Потому что уважаемый Виктор Крам полтора года играл в квиддич, нарушая закон. А судя по тому, что играл он в крупных турнирах и лигах высшего эшелона, где нужно проходить всякие тесты и досмотры, сдавать кровь и просвечивать кости, оставалось только догадываться, какие махинации и какие деньги закрывали глаза спортивной Фемиде. И каким-то идиотским образом Лаванда и доктор теперь стали участниками этого весёлого и дружного преступного балаганчика! По Прорицаниям у Браун были лучшие баллы, и она ясно увидела два варианта развития дальнейших событий. Первый заканчивался лязгом железной решётки и укоризненным взглядом аврора Поттера. «Ты так разочаровала меня, Лаванда…». Второй путь приводил к лесному озеру, куда сумрачные болгарские мафиози с размаху бросали её, Лаванду, в большом мешке из-под удобрений.        Всё это светлое будущее так явственно пронеслось перед её внутренним взором, что Браун буквально остекленела, прикипев к полу.        Лучше не думать, лучше не думать! Святая Лаванда, покровительница флористики, на тебя уповаю!..        Уж неизвестно, какие там выводы сделал доктор, но он ни словом не обмолвился о противозаконности всего происходящего. Вместо этого как ни с чём не бывало продолжил: — Мне нужно сделать забор биологических жидкостей на анализы, а именно, крови и слюны. Вытяните, пожалуйста, руку. Больно не будет, это современные бесконтактные чары, обойдёмся без уколов и надрезов. Сейчас, я возьму чистую пробирку. Готовы? Эксангвио. Очень хорошо, просто расслабьтесь, можете отвернуться. Скажите мне лучше, вы знаете, что такое териоформа?        Виктор издал невнятный звук, который можно было истолковать как отрицание.        Лаванда ответила за него шёпотом, а доктор эхом повторил: — Это совокупность черт вашей второй, инкорпорированной сущности. Мы условно выделяем несколько так называемых звериных типов. Самый известный и распространённый — ликантропы, люди-волки, по статистике, шестьдесят процентов всех териоморфов. Есть более редкие и локальные: медведи, лисы, тюлени, антилопы. — Интересно, — Крам, видимо, приподнялся, потому что диван под ним заскрипел. — Вы полагаете? Десангвио. Этого будет достаточно. Теперь слюна. Вот мерка, её надо наполнить до отметки. Вам придется потрудиться самостоятельно, и постарайтесь без пузырей. Да, териоформы — это действительно интересно, — сев на любимого коня, доктор мог ехать на нём без остановок. — У меня, например, вышлла статья в «Колдомедицинском дайджесте» о феномене времён войны против Гриндевальда, которая развернулась, в том числе, в Центральной Африке. Вместе с беженцами к нам пришла волна дикерантропии. — Носороги? — уточнил Виктор между двумя плевками. — Точно. Все случаи очень запущенные, пациенты легко возбудимые, агрессивные и трудно поддающиеся лечению. Эпидемии удалось избежать, только потому что, по статистике, девяносто пять процентов нападений заканчивались смертельным исходом. Кстати, именно после этой вспышки был сформирован список профессий, запрещённых для териоморфов. Где есть и ваша, мистер Крам.        Всё-таки ввернул. Лаванда готова была поспорить, что при этом он посмотрел на Крама своим синим-пресиним взглядом, заставляющим людей хлопать себя по карманам в поисках если не души, то хотя бы совести. — Я закончил. Заберите, — резко ответил Виктор. — Это нечестно… — Нечестно, мистер Крам. Согласен с вами. Но это предмет отдельного разговора. Давайте лучше продолжим. Я не просто так спросил вас про териоформу. Вам придётся мне немного помочь, и это будет непросто. У вас есть представление, как вы выглядите во время обращения?        Крам снова издал непонятный звук, похожий на шипение. И снова Лаванда готова была поставить галлеон, что он выпялил все свои зубы в неестественной улыбке, которой не раз её пугал. — Много зле, доктор. «Очень хреново», — перевела про себя Браун. Она уже стала немного понимать его воронье наречие. — Слишком обтекаемо. Я вам сейчас покажу некоторые портреты, посмотрите внимательно и скажите, какой больше всего похож на ваш морф.        Зашелестела бумага. Тут Лаванда не вынесла неизвестности и носом, по-собачьи приоткрыла дверь. Ровно настолько, чтобы увидеть Виктора Крама, без рубашки, но в штанах, который, утвердив огромные, босые стопы на пушистом коврике, сосредоточенно листал какую-то брошюру. Доктор Вэнди следил за его мимикой внимательно и, как показалось Лаванде, тревожно.        Оборотни не различают своё отражение и почти не запоминают событий, происходящих во время обращения. Задачка для Виктора не из простых. Но, вопреки всему, тот вдруг очень уверенно ответил: — Нет. Здесь нет. — Точно? — Нет. — Посмотрите ещё. — Нет! По статистике, сто процентов.        И вернул доктору его брошюру. Уел. — Странно… Побеседовать с теми, кто за вами наблюдал, — пробормотал тот, рассеяно вертя в руках книжечку. — Так побеседуйте со мной! — возопила Браун, не выдержав. — Я наблюдала!        Дверь сдалась под её напором и мягко откатилась вместе с Лавандой, повисшей на ручке.        Мистер Вэнди и Крам синхронно подняли головы и уставились на неё, с разными оттенками изумления на лицах. — Мисс Браун, вы же сказали мне, что спрятались в надёжном месте! Или вы считаете подходящим местом для укрытия… — доктор обвёл глазами довольно пустую гостиную, — я не знаю, вот эту тумбочку или поддиванное пространство? — Я запер дверь за ней, — зловредным голосом ввернул Крам на чистейшем английском.        Вот свинья! — Разумеется, меня тут не было! Я же не дура! — уязвлённо парировала Лаванда, атакованная с двух сторон. — Видела, значит видела, у меня свои секреты. Главное, результат, вот и пользуйтесь им.        Доктор очень подозрительно посмотрел на неё, но всё-таки протянул брошюру. Пока он мыл руки, Лаванда успела выдать ему срез со всего случившегося, тонкий и утлый, как ломтик испанской ветчины. Рассказ о пьяном подглядывании через зеркало Браун, конечно, приберегла, потому что это опорочило бы её и без того мутную репутацию. Теперь она искренне хотела найти это му идиотскому поступку полезное применение.        Брошюрка оказалась ничем иным, как журналом мод, который Лаванде одолжила Боудикка. Правда, осталась от него одна обложка, вместо выкроек на Лаванду со страниц таращились жуткие хари: широкие, костлявые, бугристые, шерстистые, прилизанные, безухие, носатые, но одинаково отвратительные. Её аж дрожь пробрала.        Она внимательно изучила это занятное пособие от корки до корки, зачем-то остановилась на разделе явно водяных гадов, с дырками вместо носа и глазами плоскими, как чёрные пуговицы. Потом вздохнула. — Действительно, нет. Хотя… — Хотя? — доктор встрепенулся. Он вообще выглядел нетипично оживлённым и взволнованным, и Лаванду это беспокоило не на шутку. — Если взять вон того, ликантропа, вроде, и этого, с челюстью до пупа, и смешать, то получилось бы похоже. — Этого… — колдомедик проследил пальцем до картинки. — Аркудантроп. Хм. Он встал и прошёлся по гостиной. Остановился напротив Крама и, осторожно взяв его за подбородок, в сотый раз поглядел ему в лицо. Тот аж фыркнул от недовольства и повёл плечами, но сдержался. — Резюмируем. Вашу териоформу без результатов анализа я установить не могу. Линии рассечения, вот эти, — он дотронулся пальцем до края ссадины, — где расходится кожа во время обращения, расположены нетипично. Это, вместе со свидетельством мисс Браун, говорит о том, что мы имеем дело с редким случаем. Настолько редким, что в моей практике такой не попадался.        Крам закусил губу. Болезнь — это совсем не то, в чём хочется быть уникальным. Наоборот, лучше всего, если твой случай окажется банальным и хорошо изученным. — И что теперь делать? — спросила за него Лаванда. Её ужас от происходящего не поддавался описанию. Как будто ей мало было просто оборотня, за которого она почему-то несла теперь ответственность, так ещё и оборотень этот оказался выставочным образцом!        Доктор добыл из внутреннего кармана бланк и перо-самописку и, используя стенку в качестве опоры, принялся хладнокровно строчить. — Ничего особенного. Обследоваться. Лечиться. И жить дальше. Я выдам вам деакон на два дня, должно хватить до тех пор, пока не будут готовы ваши анализы. Предварительную дозировку и график приёма я пишу. Принимать в виде инъекций. Вы умеете делать уколы, мистер Крам? — Могу. Но я пил всегда.        Доктор взглянул на него сначала поверх, потом сквозь очки. — И очень неправильно! Вот поэтому вы сейчас так плохо себя чувствуете. Постоянные приступы голода при общей потере веса, резкие перемены настроения, верно? — Верно, — ответила за Крама Лаванда, у которой он съел месячный запас продуктов. — Не идите путём маргинальных териоморфов. Просто и быстро выпить деакон в большой дозировке, мгновенный обезболивающий эффект и никакой возни с иглами. Но это не лечение, а разрушение организма. Так что одолжите пока шприц у мисс Браун, у неё он точно есть, она же вам поможет его обработать. Вы пока останетесь тут?        На этих словах он немного смутился, потому что куцый Лавандин рассказ оставлял простор фантазии об её взаимоотношениях и дальнейших планах с Виктором Крамом. Сам Крам только плечами пожал: — Не знаю. — И я не знаю, — призналась Лаванда, хотя в глубине души понимала, что нескоро избавится от опасного гостя.        Доктор нахмурился. — Решайте сами. Для меня главное, чтобы не пришлось разыскивать вас. Держите рецепт.        Когда Виктор поднялся на ноги и взялся за уголок протянутого ему бланка, мистер Вэнди отвёл локоть назад, заставляя Крама приблизиться для приватного разговора. — Считаю нужным предупредить вас. Как только я определюсь с вашим диагнозом, я должен передать информацию дальше. Вам надо будет пройти ещё одно обследование, по сути, то же самое, что мы делали сегодня, только в присутствии комиссии. После этого вас поставят на учёт в Международной базе териоморфов. Зарегистрированные имеют право на бесплатное лечение и препараты, услуги психотерапевта и юрисконсульта. База закрыта, но определённые организации по необходимости могут делать адресные запросы. Авроры, если вдруг вами заинтересуются. Ну и…так сказать, представители сфер, где есть ограничения для териоморфов. А для вас это, к сожалению, означает выход из профессионального спорта.        Виктор сложил пополам синий листок и выставил вперёд подбородок. — Я заплачу деньги. Сколько?        Доктор грустно улыбнулся и по-товарищески взялся за его плечо: — Вы не понимаете, о чём говорите. Я просто не смогу скрыть. Териантропологи находятся под жёстким контролем со всех сторон, с нами активно сотрудничает соответствующее отделение Аврората. За каждую ампулу лекарства — и за те, что я вам сейчас выдал, — мы отчитываемся. Мне действительно жаль, Виктор. Современное магическое общество очень предвзято относится к териоморфам. Но поверьте, лучше оставаться в рамках закона, чем за его пределами.        Доктор заглянул за спину Крама и махнул Лаванде. — Мисс Браун, проводите меня, пожалуйста. Мне надо спешить.        Лаванда поняла, что он хотел ей тоже что-то секретное сказать. Так и вышло. Уже на пороге, наклонившись, чтобы поправить загнувшийся язычок на своих мягких медицинских туфлях, доктор Вэнди сказал вполголоса красивым Лавандиным коленкам: — Не вздумайте больше просить деакон у мисс Коути. Я не придал значения, когда мне написали из аптеки, а сейчас сообразил что к чему. — Очень благородно, мистер Вэнди, — огрызнулась на него Лаванда, так же тихо. — Только вы в рецепте прописали деакон, а не благородство! Что вы мне предлагаете? — Вам — выспаться. А вам, — он выпрямился он, обращаясь к Виктор, угрюмо маячившему за Лавандиной спиной, — обильное питьё. Движение. Ссадины обработайте любым обеззараживающим средством. И помните: это не конец света. Скоро увидимся! Не унывайте!        С этим оптимистичным напутствием доктор проворно заскакал по ступенькам. Слышно было, как внизу он поздоровался с мисс Бойлз.        Лаванда в сердцах захлопнула дверь и тут только вспомнила, что не поблагодарила коломедика за помощь. — Боже милосердный! — она исторгла это восклицание из самых недр своей души, буквально от пяток и осела на журнальный столик, всё ещё мозолящий глаза в коридоре. Лимит на поминание имени Божьего всуе был исчерпан на сегодня.        Крам, мрачный, как викторианский именинный пирог, снова и снова переворачивал листок с рецептом. Потом разжал пальцы, позволив ему спланировать на пол, и ушёл в ванную. Да, Виктору не позавидуешь. Потерять всё из-за такой, в сущности, глупой истории. Куда он теперь денется, учитывая, что, кроме квиддича, больше ни в чём не блистает… Так, под мерный шум воды Лаванда выдавливала из себя сочувствие по капле, пока не поняла, что на большее её сегодня не хватит. Голова была забита другими мыслями, они ползали там внутри, словно жуки. Как быть? Чем ей это всё, чёрт возьми, грозит?!        А вода лилась и лилась, однообразно и шумно. Что он там делает, Виктор Крам? Он очень расстроен…        Лаванда вскочила, как ошпаренная, и рванула в ванную. С него станется учинить что-нибудь над собой. Разбить голову о кафель или выпить шампунь. А дальше — смотри вариант с лесным озером. Или с кутузкой.        Было ли нехорошее у Крама на уме, но навстречу Браун он вышел невредимым. Ну как, вышел навстречу — она на него буквально напрыгнула, чуть не расквасив нос о его костистую грудную клетку. — Чево ты? — удивился он, с поразительной точностью скопировав Лавандину манеру задавать этот вопрос. Браун уже подметила, что Крам пользуется, в основном, теми словами и оборотами, которые она сама употребляет. Одним словом, попугайничает.        Лаванда незаметно окинула его взглядом на предмет повреждений. Но Крам смотрелся очень даже неплохо, более того, он побрился — синеватые щеки и подбородок непривычно контрастировали со смуглой верхней частью лица. Рубашка была застёгнута на все пуговицы, волосы жизнеутверждающе торчали вверх. Никаких суицидальных признаков Лаванда в нём не увидела. — Ты, это…знаешь что… — она замялась. Нужно было срочно найти ему какое-то занятие, чтобы не оставалось времени и сил на самокопание. Лаванда ходила на сеансы к психотерапевту и таких субчиков навидалась: сегодня он спокоен, а завтра шандарахнет в себя Бомбардо. — Помоги мебель задвинуть обратно, — нашлась она. Крам послушно двинулся обратно в прихожую. По дороге он подобрал с пола рецепт.        Вдвоём они взялись за работу, безмолвно и яростно. Как будто вымещали на безвинной мебели все накопившееся отчаяние, страх и беспомощность. Видать, не одна Лаванда знала животворящую силу физического труда. Виктор с жутким хеканьем взваливал на спину тяжеленное антикварное кресло дедушки Брауна. Лаванда с остервенением протирала водворённые на место полочки. Наконец оба рухнули, как подкошенные, на диван. Ураганная уборка помогла выбросить перекипающий через край адреналин, но забрала последние силы. Теперь Лаванда окончательно и бесповоротно не могла пошевелить даже пальцем. По телу бегала мелкая, противная дрожь. — Я сейчас емру, — жалобно провозгласила она.        Крам повернул голову в её сторону: — Тогда надо переодеться тебе.        Лаванда обиженно покосилась на него, потом подумала и перестала обижаться. Это же он так пошутил, а юмор, как известно, то единственное, что отличает людей от морских огурцов. Своеобразный юмор, конечно, ну так и Крам не Гермиона, чтобы полное собрание сочинений Мерлина на ходу из себя исторгать.        Вспомнив про Грейнджер, Лаванда ощутила необходимость привести себя в порядок. С неё уже сошло семь потов, нарисованные глаза наверняка уже разъехались, как на полотне кубиста, а с драпировкой на попе вообще происходило что-то паранормальное.        Предоставив Крама самому себе, Браун ушла в спальню — тёплую, уютную, хорошо пахнущую. Здесь всё было привычно и мило, как нравилось Лаванде, и, приложив усилия, мысленно можно было вернуться в те благословенные времена — совсем недавние, когда Браун жила припеваючи и Виктора Крама видела только на печатной продукции. Угораздило же её пойти на встречу с Бучем! Дождь ведь шёл, и все нормальные люди после работы поспешили домой. Только Лаванда проигнорировала все знаки судьбы и получила по полной программе. И неизвестно, когда этому будет конец.        С усилием Браун стянула платье — пальцы разбухли, как желейные гусеницы в воде — и повалилась на кровать, накрыв лицо влажным полотенцем.        Во всём случившемся есть один весомый плюс. Появился повод поближе познакомиться с доктором. Как минимум ещё одна встреча им гарантирована. А там можно будет невзначай обратиться к нему по имени, завязать легкомысленную беседу, хорошо бы под чашечку чая. Из этой чашечки вполне может вытечь бойкий ручеёк взаимоотношений, разрастающийся в реку большой и чистой любви. Лаванде очень сильно хотелось этого, и вовсе даже не из-за музейной, живописной красоты мистер Вэнди. Он был единственным человеком, рядом с которыми Браун отпускали страхи. Ещё с первых дней знакомства, когда Лаванда безвылазно находилась в чёрном подвале ужаса, он спустился к ней туда, как молодой апостол, и сказал своим спокойным, будничным голосом: — Я помогу вам, мисс Браун. Нет ничего страшного.        И Лаванда с надеждой вцепилась в его руку, почти физически ощущая, как жуткие фантомы, и правда, рассеивались дымом. Даже оборотни в его присутствии становились просто напуганными, ищущими помощи людьми с диагнозами. Можно было сколько угодно подтрунивать над его образом сумасшедшего учёного, над рассеянностью и недогадливостью в бытовых вопросах, но, окунувшись в свою среду, доктор преображался, словно морской леопард, — неповоротливый на суше, но вёрткий и хищный в воде. Он ничего не боялся, никогда не выходил из себя и не терял присутствия духа — именно такой партнёр был нужен Лаванде, после сегодняшних событий она поняла это отчётливо. Более того, она не сомневалась в своей победе, потому что остальные дурынды надеялись искусить доктора тесными блузками — как сама Лаванда сегодня. Но теперь она знала наверняка, что подступать к Льюэллину Вэнди надо совсем с другой стороны. И даже красногубая Эммелин, стерегущая добычу на ресепшен, ей не конкурентка.        При воспоминании о сексапильной администраторше что-то в Лавандиной голове тревожно сократилось. Эта была не ревность, не дух соперничества, нет, что-то глубже, какой-то сигнал на магическом уровне. Такие тонкие плёночки, передающие мельчайшую колдовскую вибрацию, давали понять, что там, в диспансере произошло нечто, чего Лаванда не заметила, прикосновение чужой силы. Магия всегда оставляет следы.        Что же это было, и при чём тут Эммелин? Может, хитрая девица исподтишка прокляла её!        Лаванда вскочила, подхватив упавшее полотенце. Нет, горячку пороть не надо! Любой первокурсник, который не спал м не играл в крестики-нолики на ЗОТИ, знает, что проклятие это крупная форма, разрывающая магические ткани. Волшебника трудно проклянуть незаметно. Другое дело, леглименция…        Лаванда помассировала виски. Леглименция — дело совсем-совсем другое. В чужие мозги можно залезть без шума и пыли.        Обращаясь по очереди то к магической, то к обычной памяти, Браун точно установила два факта. Первый, плохой — её мысли действительно попытались прочесть. Это случилось, когда она стояла в вестибюле, с опаской глядя на оборотней, медленно всасывавшихся в недра диспансера. Потом она отвернулась, чтобы ответить на вопрос Эммелин, и тут чей-то коготок мягко увяз в сознании.        Радовало только, что защитные чары сработали на ура — и это второй факт. Лавандина маниакальная подозрительность хоть когда-то принесла пользу. После нападения Браун долго, хоть и беспочвенно верила, что Фенрир — тогда он ещё был на свободе — или его дружки захотят её найти и добить. И абсолютно всех, даже колдомедиков, подозревала в пособничестве оборотням и в шпионаже за своими мыслями. Вопрос, зачем кому-то копаться в её голове, Лаванду не беспокоил. Зато окклюзивную магию она отработала до блеска на особенно успешных в леглименции — и, конечно, заслуживающих доверия друзьях. Успокоилась Браун, только когда Дин Томас, на минуточку, лучший аврор с курса имени Г. Поттера, поморщившись, заявил, что Лавандин блок прищемил его магическую оболочку. И вот выученная сноровка впервые пригодилась, отфутболив непрошеного гостя, да так, что Лаванда даже не заметила.        Добрых десять минут Браун сидела в грустной позе золушки-русалочки и пялилась в небытие. Прикидывала одно к одному. Вопрос не в том, что в голову залезли — мало ли чокнутых подглядывателей? — а в том, что искали там. Что такого интересного было зашито в Лаванде? Ответ напрашивался сам собой.        Она взволнованно оделась и вернулась в гостиную. И даже не вздрогнула, увидев Виктора Крама, скорчившегося на полу, как сколопендра. Котлы волнения и страха были налиты до краёв. Тем более, что Крам был в здравом уме и твёрдой памяти — но опять без рубашки. Вытянув шею и наклоняя голову под разными углами, он шептал скороговоркой одну и ту же фразу. Лаванда вслушалась в незнакомые слова, рокочущие, словно круглые камешки в деревянной коробке: «Чрвено Червенушо, отивай си отдека си дошла «. Крам наговаривал их себе в ладони, сложенные ковшиком у рта, а потом проводил по щекам, по плечам, по груди, как будто умывался водой. От этого тонкие, длинные ранки на теле медленно светлели, затягиваясь. Завораживающее зрелище.        Крам поднял голову и улыбнулся краем рта. — Старая магия, — пояснил он. — Баба научила. Гранмама, так. — Бабушка, — машинально перевела Лаванда, вспоминая, сколько полезных бытовых чар переняла от бабули Мейзи. — Она была сильная волшебница? — Нет. Палочки не было, — Крам сковырнул подсохшую корочку со ссадины на носу. — Будешь пить?        На столике исходили паром две огромные кружки — где он их только откопал, не иначе, трансфигурировал из цветочных горшков. Гляди-ка, заботу проявил, и полезность. Лаванда засияла. Ей сто тысяч лет никто не подавал горячих напитков. Разве что Уинни пока варит кофе задаром. — Доктор сказал, много пить, — со скромной гордостью прокомментировал Виктор и первым захлюпал обжигающе горячим содержимым. Лаванда осторожно принюхалась. Отвар пах бадьяном и ещё чем-то… Словно приправу для мяса заварили в чайнике. Сверху плавали веточки и мелкий сор — оставалось надеяться, что это составляющие чая, а не плохо помытая кружка. — Что это? — поинтересовалась Лаванда у Крама.        Тот махнул в сторону кухни: — А, там…        Браун не поленились, сходила туда и обнаружила распотрошённую пачку чая для выгона мозгошмыгов. Подарила его, конечно, Луна, поэтому Лаванда и не решалась попробовать. Мало ли какие травы употребляет малахольная Лавгуд…        Подумав, Браун махнула рукой и отхлебнула. Если и нет этих мозгошмыгов, теперь точно не заведутся. Перекатывая горячую жидкость во рту, чтобы остудить, Лаванда сморщилась от специфического запаха. И вдруг застыла с надутыми щеками.        Виктор, заметив, что с ней что-то не так, несвоевременно похлопал её по спине, из-за чего Лаванда половину чая выпрыснула, а второй половиной — подавилась. — Лучше? Лучше? — обеспокоенно спрашивал Крам, мощными хлопками продолжая вышибать из неё дух. — За-кха-кхах… — натужно просипела Браун, вся в чае, слюнях и слезах. — Запах…        Виктор непонимающе уставился на неё. Понюхал кружку, потом поднял руку и сунулся носом в подмышку. Пожал плечами.        Лаванда не обратила на это никакого внимания. Она вспомнила, почему тогда, в диспансере обернулась в сторону понурых оборотней, идущих на приём. Да, любопытство, замешанное на ужасе, тоже сыграло роль. Но привлёк Лаванду запах, броский и знакомый. А к запахам она была очень чувствительна и с ходу узнавала духи проходящих мимо женщин. — Пряности, дерево впридачу… Кто носит такой парфюм? — проборомотала она, несвязно, как бабкин заговор. — Пряности, дерево… Ориенталь. Благовония Парвати? Нет, слишком крепко и несладко. Где я слышала его?        Виктор потрогал её за рукав: — Потеряла? Вместо ответа Лаванда сграбастала его рубашку и зарылась в неё лицом. Потом с категоричным «нет» отбросила в сторону.        Это не могло быть совпадением! Даже для сегодняшнего дня, с двадцатью событиями на квадратный фут! Она почувствовала знакомый аромат, и сразу после кто-то постучался в её голову. Мог это быть один и тот же человек? Или даже не человек. Учитывая, где произошла ситуация.        На Лаванду нашло настоящее затмение, видимо, от недосыпа. Она принялась ходить по квартире и нюхать всё подряд. Исследовала все свои духи. Переворошила одежду. Заглянула в баночки со специями. Подвергла осмотру каждое цветущее растение. Виктор встревоженно следовал за ней по пятам, один раз даже попытался вмешаться, но Лаванда зловеще пошевелила носом в его сторону, и Крам отступил в сторону, буркнув: «Луда». Испугался, наверное, что она сейчас повалит его на пол и занюхает до смерти. На самом деле, Браун, конечно, не надеялась найти ускользающий аромат у себя дома, это бесцельное блуждание помогало ей вспоминать, что-то вроде пролистывания каталога запахов. Однако нужное воспоминание не находилось, хотя и вертелось, так сказать, на кончике мозга.        Лаванда вздохнула и обессиленно плюхнулась на диван. — Что случилось? — спросил Виктор, держась на безопасном расстоянии. Подозрительно без акцента спросил. Ох, чует сердце, не так прост Крам, как кажется! Из-за него случилась вся заваруха! Ну, серьёзно, какую ещё информацию можно искать у Лаванды? Что она за спиной у мадам Оливье приторговывает саженцами цветов? Вот уж действительно, секрет на миллион!        Поскольку Виктор всё ещё ждал ответа, Лаванда, растягивая время, взялась за журнал и пролистала его. Оттуда с готовностью выглянули страхолюдные личины, наколдованные доктором. Браун взяла журнал за корешок и как следует потрясла его. Маски, развевая рот в беззвучном крике, осыпались, прозрачные и ломкие, как осенние листья, истлевшие до скелета. Журнал принял обычный вид, только испуганные модели прятались за кронштейнами с одеждой и каталась со страницы на страницу баночка с кремом, брошенная женоподобным стилистом, который удрал в апрельский выпуск.        Не будем сходить с ума раньше времени. И разговоры пока придержим, всем только спокойней будет. — Чепуха. Я немного нервничаю. Это пройдёт, — решительно ответила Лаванда и захлопнула журнал. Облачко оставшейся от чар мелкой, чёрной пыли осело на лице, запорошило ресницы и заставило Браун протереть глаза. Неожиданно для себя она зевнула и поняла, что её ужасно, невозможно тянет в сон. Веки слипались, голова отяжелела — Доктор сказал, надо спать, — раздался голос откуда-то сверху, и добрая рука сунула под щёку подушку. — Я немного…а-а-ах…подремлю. Дерево, пряности… Это было на Зельеварении. И почему ты такой спокойный?.. — залепетала Лаванда, вместе с подушкой сползая в лежачее положение. — Всё Лунин чай…        Последним, что она увидела сквозь сгущающуюся дымку, был Виктор Крам, который укрывал её одеялом. Почему-то с головой.