Welcome to my life

      Иккинг слышит протяжный стон, когда его губы прикасаются к шее Астрид. Она откидывает голову, задыхаясь от удовольствия. На секунду он замирает, внутри него всё отзывается в ответ на этот стон. В голове — туман. Слова и мысли смешиваются во что-то однородное и неразборчивое. Иккинг на секунду теряется, пытаясь понять, что происходит, но мысль постоянно ускользает от него. Мутно понимая, что сейчас происходит, но сгорая от нетерпения ещё раз услышать стон Астрид, он облизывает губы и касается кожи на ключицах девушки. Одновременно с этим он набирается смелости и запускает руку под футболку Хофферсон. Та от контраста горячего и холодного резко втягивает воздух и захлебываясь в собственном стоне.       Прикосновения Иккинга обжигают её, дурманят и заставляют желать чего-то большего. Астрид не хочет переставать чувствовать его прикосновения на своей спине, талии и бедрах. Футболка начинает немного раздражать, когда на мгновение Иккинг путается в ней, лишая её своих прикосновений. — К чёрту, Иккинг, — шепчет она, пытаясь связать слова в предложения, — …сними её.       Понимание, что он довёл Астрид до того, что она не может связать и два слова, а от его прикосновений она изгибается и стонет, пьянит Иккинга. Мысли о том, какая она красивая, быстро сменяются на мысли о том, какая она горячая. Сейчас, здесь, под ним, тающая от его прикосновений и требующая снять футболку. Боги, это просто сводит его с ума.       Вдруг Астрид перестает выгибаться под ним, замирая. Она раскрывает глаза широко и несколько секунд просто смотрит на него молча. Но потом на её лице появляется такая лукавая улыбка, что Иккингу становится страшно и даже в какой-то мере не по себе. Он пытается понять, что произойдет дальше и возможно как-то предугадать следующие действия девушки. Хофферсон облизывает губы и наклоняется к его шее, опаляя кожу своим дыханием. Потом Астрид толкает его в грудь и уже не он нависает над ней, а она над ним. Медленно, не переставая смотреть в глаза Иккингу, Хофферсон садится на него, чуть ниже ремня. — Боги, Астрид… — стонет Иккинг, теряя остатки своего разума.       Она наклоняется к нему и долго, медленно целует, дразня его своими пальчиками, касаясь его под футболкой. Хэддоку кажется, что она издевается над ним. Астрид на его бёдрах окончательно заставляет потеряться в этом сладком хаосе прикосновений и поцелуев. — Астрид, пожалуйста, перестань так ёрзать, — он задыхается, слова ему даются с трудом. Каждое движение девушки, заставляет его кусать губы и стонать от нетерпения. Ему становится мало. — Через пять минут приду с уколом, просыпайся, — сладко тянет девушка, опускаясь ниже и целуя горячими губами его шею. Голос у неё становится странноватым. — Мм… что? — не понимает Иккинг. — Думаю, тебе стоит, проснуться, Иккинг, — продолжает шептать между поцелуями девушка, но уже своим голосом. — Что… почему? — не понимает парень. Хофферсон целует его ниже ключиц, чуть засасывая кожу и оставляя после себя красные пятнышки. — Потому, что у тебя…ах! — девушка прерывается, и громко стонет, когда парень сжимает её грудь через ткань лифчика. Хэддок и сам пьянеет и стонет от этого действия. Все это так горячо. Он не понимает как его руки оказались там и почему на Астрид нет футболки. В какой момент она сняла её? В голове совсем каша. — Потому что у тебя стояк, Иккинг. — Что? — спрашивает он, а потом слышит стук в дверь и громкий, неразборчиво кричащий голос.       В следующую секунду, он оказывается в холодной комнате больницы. За окнами темнота и только свет от фонарей помогает ему разглядеть тумбочку, шкаф и стол, который стоит в дальнем углу комнаты. Сердце бешено колотится, а собственное дыхание эхом отдается в ушах. Парень пытается прийти в себя и понять, куда делась Хофферсон, если ещё пару секунд назад она была на нём. На осознание отрезвление после сна времени уходит слишком много. Тело болит, особенно тот бок, где были сломаны ребра. Видимо во сне он много двигался, не удивительно. — Ох, твою мать… — вырывается у Иккинга, когда он понимает, что на часах без пяти семь и сейчас к нему придет медсестра делать укол.       В голове рождается тысяча мыслей одна за другой, но он не может сосредоточиться ни на одной из них. Потому что перед глазами у него, чёрт возьми, всё ещё стоит возбужденная Астрид, которая просит его помочь ей снять футболку. Это не особо-то помогает Хеддоку успокоиться. Какое-то время, он пытается вспомнить что-нибудь мерзкое или отвратительное. Но Астрид побеждает и он сдается. Через пару секунд он пытается отвлечься ещё раз, но для этого пяти минут слишком мало!       В итоге, Иккинг вспоминает спасительную историю о том, как Беззубик отравился. Образ собственного кота, блюющего на любимые кроссовки, действительно помогает. Возбуждение проходит быстрее, чем он предполагал изначально. Наконец-то, этот ленивый кот был ему полезен. К этому воспоминанию Хэддок будет относиться теперь по-другому. Кстати, после того раза, молоко он не переносит на дух. Пришлось отказаться от привычки, есть шоколадные хлопья на завтрак. — А вот и мы! — громко произносит женщина, входя в палату к Иккингу. Эта медсестра, дежурившая только по четвергам и воскресеньям, всегда говорила о себе и каких-либо процедурах странное «мы». В обед, когда она придет отвозить Хеддока на рентген, она опять скажет — «а вот и мы». — Как ты себя чувствуешь, Иккинг? — Спасибо, уже лучше, — кивает ей Иккинг и щурится из-за того, что она включила свет в палате. Остатки сна медленно покидали его мозг, поэтому теперь он мог быть более сосредоточенным. — Слышала сегодня от доктора Калеба, что тебя хотят на этой неделе выписать… — начала таким тихим голосом, словно это был секрет. — Правда? — Да, правда. Поэтому свидания с той девочкой вы сможете устраивать уже за больничными стенами, — подмигнула ему Люси.       Хэддок нервно посмеялся. Он не хотел что-либо отвечать на это. Иккингу вообще, если быть честным, не хотелось ни с кем обсуждать то, что происходило между ним и Астрид. В нём просыпалось странное чувство собственности по отношению к Астрид. Но он не знал, правильным ли было это чувство или нет. — Давай, поворачивайся спиной, будем колоть твою попу, — медсестра подошла к нему сзади и начала протирать руки спиртом и надевать перчатки. — А в какой день меня хотели выписать, вы не знаете? — поинтересовался он. — Нет, мальчик, не знаю, но думаю до пятницы точно. Сегодня же воскресенье? — Ага, воскресенье, — прошипел Иккинг: из-за укола, у него начала неметь правая нога. — С этими дежурствами я совсем потерялась, — пояснила женщина. Она сняла перчатки и кинула их в мусорное ведро стоящее рядом с кроватью. — Так, а вот это я заберу с собой, — она кинула шприц в специальную металлическую тарелку.       Когда она ушла, Иккинг ещё какое-то время лежал на боку, дожидаясь пока он снова начнет чувствовать свою ногу. В палате стало прохладно из-за того что Люси приоткрыла окно. Все палаты два раза в день проветривали. И неважно, зима за окном или лето. Когда он снова почувствовал ногу, то устроился удобнее на постели и взял в руки телефон. Скоро должны были принести завтрак.       Прежде чем, набрать Астрид сообщение, Хэддок вернулся мыслями к тому сну, что снился ему сегодня ночью. Почему-то написать Астрид сейчас, казалось ему немного неправильным. Смешанные и неопределённые чувства наполняли его. Иккинг пытался понять, что именно не так и почему он не может определиться с тем, что происходит внутри него сейчас. Почему он не может с такой же легкостью, как и вчера, написать Хофферсон «доброе утро», которое, кстати, начало входить у него в привычку. Пока, наконец, всего одно слово не вернуло все на свои места и внесло определённость во всю эту ситуацию.       Ему было стыдно.