Welcome to my life

Астрид сидела в приемной, сгорбившись на стуле и крутила в руках кейс от наушников. Маленькая белая коробочка, для которой, стоило бы наверно купить чехол. На ярком свете от больничных ламп, каждая царапина на идеально гладкой поверхности была четко видна. Хофферсон думала о том, что Хэддок полный идиот. И чем больше она об этом думала, тем больше она в этом убеждалась. В наушниках была тишина, музыка давно закончилась, но Астрид этого, кажется, не замечала. Все её внимание было приковано к кейсу. Как будто эта коробочка могла что-то изменить. Например, сделать так, чтобы Иккинг перестал быть добродушным и всепрощающим идиотом. — Конченый идиот… — прошептала Астрид с такой злобой, словно думала она совсем не о Хэддоке. Девушка громко выдохнула и прикрыла глаза, стараясь успокоиться. В ней закипал гнев. Хотелось побыстрее попасть в палату к Иккингу и надавать ему пару смачных подзатыльников. Таких, чтобы все мозги на место встали. И чтобы этими самыми подзатыльниками выбить из него хваленое добродушие, черт бы его побрал. — «Ладно, просто успокойся, сейчас ты ничего уже не исправишь,» — старалась себя успокоить Астрид. Но только вот это «не исправишь» почему-то взбесило её только сильнее. Хофферсон открыла белый кейс и снова закрыла его. Крышка издала приятный «щёлк» перед закрытием. Астрид повторила. Открыть-закрыть, открыть-закрыть и еще раз… Иккинг был умным. Это факт. Об этом говорили его оценки, а еще то, как грамотно он умел строить предложения. Ладно, к черту! Эти оценки и качественное построение предложений ничего не значат. Все это чушь собачья, если за стенами колледжа ты не можешь принимать адекватных решений и поступаешь как полный идиот и придурок! Астрид снова вздохнула. Она была не в состоянии понять, какими принципами Иккинг руководствуется и что вообще происходит в голове у этого мальчишки. Хэддок был похож на долбанный кубик Рубика, который у неё ни хрена не получалось собрать. Вообще, все эти метафоры со сложными задачками и замкнутыми людьми, похожими на загадку, больше подходят девчонкам. Но никак не к парню, который должен был скоро закончить колледж. Ему наоборот нужно было быть простым, а его действия должны, на минуточку, поддаваться логике. Но судя по всему с ним что-то не так. Ладно, она вернулась к началу. Иккинг не такой как все. Он ведь поэтому ей и понравился, да? Потому что не был типичным. Потому что несмотря на то, что его было невозможно понять, с ним было интересно, весело и его шутки не ограничивались туалетными темами и репродуктивными органами. К черту, пусть будет задачкой, она его разгадает. В конце концов, она не дура. — Мисс Хофферсон? — к девушке подошел высокий врач. Как у всех врачей, у него был ослепительно белый халат и бейдж с крупной надписью «Главврач». Имя, кстати, было написано так мелко, что его было практически невозможно рассмотреть. — Да? — встрепенулась Хофферсон. — Вы к мистеру Хэддоку, правильно? — она кивнула — Его привезли с рентгена, так что можете пройти к нему в палату. — Как он, доктор? — Ребра заживают. Синяки понемногу сходят на нет, но это, конечно, не так важно как ребра. Учитывая, с какой травмой, он к нам поступил, он очень быстро выздоравливает. Думаю, в следующий понедельник, то есть, через неделю, его можно будет забрать. — Хорошо, спасибо, — мать всегда говорила, что Астрид, девочка вежливая. А все потому, что она, общаясь со старшими, постоянно повторяла «пожалуйста» и «спасибо». Молодой врач удалился дальше по коридору. У таких людей как он дел всегда по горло. Астрид вынула из ушей наушники, поспешно убирая их в поцарапанный кейс. — «Ну все, держись, Икки…» Как-то ей сказали, что она достаточно …эм, эпичная. Звучало, конечно, странно, но суть была в том, что какие-то действия она делала так, словно на неё было направленно десятки камер, а все что происходило, было заранее прописано сценаристом. Именно поэтому, наверно, она ворвалась в палату к Иккингу словно ураган. Чем немного напугала бедного парня, который только-только сел на кровать. — Хэддок, твою мать! — примерно с таким криком она ворвалась к нему в палату. Парень удивленно раскрыл глаза, явно не ожидая таких слов от только что вошедшей Астрид. Девушка большими и твердыми шагами подошла к нему и встала практически вплотную. Кровать в этой палате была высокая, но не достаточно. Поэтому стоящая Хофферсон была чуть-чуть выше Хеддока. — Что случилось? — не понял он. — Ты полный кретин, вот что случилось! — не громко, но четко выговорила Астрид. И Тор свидетель, у Иккинга по спине прошли мурашки, а волоски встали дыбом. Походу он крупно налажал где-то… — Н-не понял? — он смотрел в голубые глаза девушки, наполненные таким гневом, что страшно было оторваться. Было ощущение, что если ты отведешь взгляд, то обязательно лишишься какой-то части тела. — Ты, гребанный, святоша! — начала Астрид. Она, не отводя взгляда от парня, чуть-чуть привстала на носочки, теперь полностью нависая над ним. Не орать было сложно, но Хофферсон держалась из-за всех сил. Эмоции в ней кипели словно лава в жерле вулкана. — Ты знаешь, что совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни?! — Да какую ошибку? Я понятия не имею, о чем ты говоришь, Астрид! Ради Одина, объясни мне! — не выдержал Иккинг, он немного отклонился назад, потому что боялся задеть девушку. Кто знает, что она может с ним сделать в таком состоянии. А рисковать не хотелось. — Ты, — Хофферсон ткнула своим длинным пальцем ему в грудь — не написал заявку в полицию на Себастьяна! Ты оставил все, так как есть. Сейчас с тебя даже побои снять не смогут! Чем ты думал? Ты же понимаешь, что все это сойдет ему с рук?! — Да, понимаю, — на удивление девушки Хэддок ответил спокойно, даже не шевельнув бровью. Его голос был твердым и решительным. Он продолжал смотреть ей в глаза. — Почему?! — не выдержала она. Она чувствовала себя на уроке тригонометрии, где ни хрена не понятно, что говорит учитель. Но ей нужно вникнуть в долбанную математику, потому что от этого зависит её будущее. — Потому что я простил его, — пожав плечами, ответил ей Иккинг. Его спокойствие бесило Астрид. Парень молча смотрел ей в глаза. У Астрид создалось впечатление, что Хэддок хочет довести её до белого каления. Хотелось кричать. Да так сильно, что бы у него лопнули барабанные перепонки и он, наконец пришел в себя. — О, боги, ты точно конченный идиот! Как ты его простил?! Он ребро тебе сломал, избил тебя и черт, знает, какой еще ущерб нанес! И это только физически, про моральный ущерб я молчу. Очнись, Хэддок! — терпение девушки лопнуло, и обрывки фраз сказаны были так громко, что превратились в крик. Хотя она дала себе обещание, что не будет кричать, но это оказалось слишком сложным для неё. Главное, чтобы медсестры их не услышали. Хотя какая к черту, сейчас разница?! — Перестань кричать и послушай меня, Астрид Хофферсон! — Ладно, такого она никак не ожидала. Иккинг морщась от боли, хотя уже и не такой сильной, начал медленно вставать. Слова, сказанные секунду назад, так обескуражили Хофферсон, что все, что она хотела сказать этому идиоту, вмиг улетучилось. — Это мое личное решение и ты не можешь и не должна меня в этом упрекать. Я так решил, значит так и будет. Я простил Себастьяна. Его можно понять, он допустил ошибку. Поэтому я никуда не пошел и ни одна живая душа кроме тебя не знает, по какой причине я здесь. Астрид, явно обалдевшая от такого поворота событий тяжело сглотнула. Стоило признать, что такой Хэддок ей нравится гораздо больше. Решительность, с которой он говорил, пленяла. И если бы, не ситуация и намерения с которыми она пришла сегодня, то Астрид обязательно бы задумалась о том, как красиво сейчас Иккинг выглядел. Словно в нем пробудились корни предков-викингов. — Но… тут и дураку ясно, что тебя избили, — попыталась протестовать Хофферсон. Хотя «протестовать» громко сказано. Говорить с таким Иккингом было гораздо сложнее. И если, признаться честно, девушке его хотелось скорее слушать, нежели возражать и что-то там доказывать. — Да, но никто не знает, кто именно избил, а остальное не важно. Гнев, раздражение и целый океан непонимания снова вернулись к Астрид, обрушившись на нее в одну секунду. Все те мысли, что мельком проскальзывали у неё в голове о том, какой Иккинг представительный и прочее прочее перестали сейчас иметь смысл. Какая-то горькая обида начала наполнять её. Но девушка не могла понять, почему ей обидно и за кого именно… За Иккинга, из-за того что слабый не получил защиты, а тот придурок Себастьян по заслугам? Или за неё, что её совесть была бы чиста, если бы Йоргенсона привели к уголовной ответственности? Да и вообще, что за глупые мысли?! Ясно как день, что тот виновен. Она-то тут при чем? Что за идиотское самопожертвование у Иккинга? Кто вообще прощает человека поломавшего тебе ребра? Причем, если быть честными, то Йоргенсен не имел никакого права так делать! Они с Астрид даже не встречались! Хорошо, раз Хэддок такой умный… — О’кей, мать Тереза, как скажешь, — Астрид скрестила руки на груди, демонстративно изогнув светлую бровь — тогда ради любопытства, ответь мне, если ты такой святой, то какого хрена, мы переспали? Почему ты не включил свою святость в ту ночь? Иккинг коснулся её плеча, чуть-чуть сжимая, так чтобы она обратила внимание на него. Чтобы Астрид смогла увидеть его чувства и то, почему он ей рассказывает сейчас про то, как простил Себастьяна. И сразу же, как только их глаза встретились, Хофферсон пожалела о сказанном. Ей показалось, что такой боли в глазах у парня она никогда не видела. Зеленые глаза Иккинга, которые всегда словно светились мягким теплым светом, померкли, а взгляд стал тяжелым. Хофферсон сразу же осознала, что он жалеет и что этот вопрос он уже задавал себе когда-то. Если не задает до сих пор… Не в силах смотреть Иккингу в глаза, она отвела взгляд, стараясь зацепиться им за что-то незначительное: подоконник, стены, стол у окна… Хотя в данную минуту, ей казалось, что единственное, что было в этой комнате незначительное — это она сама. — Вот именно, поэтому, Астрид, — он произнес её имя так, что девушке стало невероятно стыдно, как будто она посмеялась над ним или задела его за самое живое. Внутри что-то сжалось, сердце на секунду остановилось. В горле резко пересохло, — я его простил. Потому что все мы люди и, к сожалению, допускаем ошибки. Какие-то свои действия мы не можем оправдать, но это ещё не самое страшное. Многие поступки совершенные нами мы не в силах изменить. Я не могу вернуться в ту ночь, и все исправить. А Себастьян не может вернуться в тот злосчастный день и пройти мимо меня. Хофферсон молчала. Внутри у неё что-то упало, разорвалось и осколками пронзило легкие. Дышать стало больно. — Раз я и мой поступок испортил чью-то жизнь то, как я после этого могу осуждать Себастьяна? Как я могу не простить его, скажи мне? Астрид резко выдохнула, освобождая легкие от накопившегося там воздуха. Внутри все горело. Она подняла глаза на Иккинга, чувствуя дрожь в спине и увидела, как по его щеке, усыпанной веснушками, скатилась прозрачная слеза.