Шторы

      Ее зовут Мэри. Ей двадцать шесть лет, и каждый из них она прожила под неусыпным надзором вездесущих камер. Всегда.       Каждую секунду. За ней.       Кто-то. Следил.       Конечно, объективы ловят не каждое мгновение ее жизни. Но никогда не знаешь, в какой момент следящий за тобой войдет в систему и выведет на экран изображение с одной из окружающих тебя камер. И потому ты боишься каждый день, каждую минуту и секунду. Как говорится, на всякий случай. Лучше перестраховаться. Это чувство страха прививается с детства. Еще лежащему в колыбельке малышу мама не поет колыбельные, а читает триста шестьдесят четыре строки главного Устава Единого Европейского Союза, где первым же пунктом черным по белому написано — СЛЕДИ. Следи за вверенным тебе человеком, а тот будет следить за другим, а этот другой — за третьим, и так по бесконечному кругу. Это гарант безопасности. Пункт двадцать пятый — ДОКЛАДЫВАЙ. Обо всем подозрительном, запрещенном, что делает этот человек. Это гарант честности. Пункт семьдесят восьмой — КАЖДЫЙ ЗАСЛУЖИВАЕТ ВТОРОЙ ШАНС. Но не третий. Если кто-то нарушил Устав один раз — его прощают. Если он сделал это дважды… значит, его уже не существует для Союза. Это гарант справедливости.       Мэри двадцать шесть, и она отлично научилась бояться. Не то что бы она совершала какие-то запрещенные действия или контактировала с врагами Союза. Но страх уже вошел в привычку. По утрам ты встаешь с кровати, идешь чистить зубы и — боишься. Делаешь завтрак, завариваешь кофе, смотря по экрану новости, и — боишься. Едешь на работу на метро или долго мерзнешь на остановке, ожидая автобуса, и — боишься. Эта привычка не вредная и не полезная, она просто есть. Как нечто биологическое. Как дыхание или моргание.       Но только до тех пор, пока в новостной ленте не мелькает короткая строка — «очередная жертва контактов с Конфедерацией». Они всегда пишут «жертва», а не «преступник» или «еретик». Человек не сам пошел на нарушение Устава — это все «происки правительства проклятого Американского континента» (как твердят умные люди). Гражданин Союза, конечно же, был невиновен. Но…       Но ты знаешь, что он теперь сумасшедший. Что его мозг безвозвратно поврежден выстрелом из «змеи» Карающего. И от этого знания волна страха вновь пронизывает тебя до костей, и ты начинаешь бояться вдвое, втрое, вчетверо, вбесконечность сильнее.       Мэри курит на балконе. За одну пачку сигарет производства ЮАР — из гадкой бумаги, набитой мерзким табаком, — можно купить еды на три дня, но у нее не выходит отказаться от них. Это ее единственная радость с тех пор, как сдох кот. Кот был старый и больной, в один день он просто не проснулся. Мэри ничего не чувствовала, когда несла его в клинику на утилизацию. Лишь просчитывала в голове, какая сумма, которую раньше она тратила на корм, теперь останется в ее семейном бюджете. Которую теперь она тратит на сигареты.       Углы балкона украшены затейливыми фигурками в виде шишек. Они кажутся обычными украшениями, но на деле в каждой из них запрятана маленькая камера, через которую в этот самый момент — кто знает — за Мэри может наблюдать какой-то другой человек. А может быть, и нет. Но она все равно вздрагивает, торопливо тушит сигарету и уходит в комнату.       Мэри уже шесть недель не следит. Она даже не поняла, как это произошло — словно по чьей-то подсказке. Однажды пришла с тяжелой рабочей смены и буквально повалилась на кровать. Очнулась лишь утром, когда прозвонил будильник. Он не должен был звонить — по средам у нее выходной, — но зазвонил. Мэри стукнула по кнопке ладонью, и лиричная мелодия замолкла, оставляя ее в глухой тишине. Перевернувшись на спину, она потерла заспанные глаза кулаками, встала и побрела в ванную. И только во время чистки зубов вдруг вспомнила, что забыла вчера вечером выполнить свой долг перед Союзом.       Пункт первый — СЛЕДИ.       Мэри хотела сразу же включить экран, но чья-то невесомая рука легла на плечо и сказала: не надо. И Мэри повиновалась.       И на следующий день. И на следующий после него.       И на следующий после того, что после него. И вот уже шесть недель как она не следит.       Мэри знает, что будет, когда на нее донесут. Не если — когда. Это обязательно произойдет, рано или поздно, в зависимости от того, насколько проницателен следящий за ней человек. Она неплохо научилась маскироваться: когда приходит время слежки, Мэри включает старые записи. Для любого невнимательного человека на ее экране будут кадры обычной повседневной жизни. И лишь по-настоящему рьяный служитель Устава заметит подвох — что сцены эти день ото дня одни и те же.       Мэри натирает свой чип на виске специальной смазкой как и положено — через каждые вторые сутки. Раз в неделю ходит в кино и в спортзал — ей надо поддерживать фигуру. Раз в четыре дня поливает свои кактусы и раз в месяц посещает Бюро по умершим — начищает средством для серебра урны с прахом отца и матери.       Мэри ведет совершенно нормальную, законопослушную жизнь за исключением одного — она не следит. Это не придает ей сил — ведь она знает, что наказание неизбежно. Но она продолжает верить, что не одна нарушает Устав, что есть еще те, кто отказался подчиняться первому пункту — СЛЕДИ. Что людей, за которыми не ведется слежка, с каждым днем становится все больше и больше, а те, в свою очередь, не будут следить за другими и так далее, и так далее, и так далее.       Что ее преступление будет жить в памяти людей.