Тогда и сейчас

      — ПМ интересовался на совещании аспектами, которые были мне неизвестны. Я едва выкрутился. Почему меня не предупредили? — задал извечный вопрос недовольный Джим Хэкер. Вопрос почти риторический, так как он заранее знал, что именно услышит в ответ от своего постоянного секретаря.       — Потому что вы не спрашивали, господин министр.       — Чего я ещё не знаю по этому, — Хэкер указал на лежащую перед ним на столе папку, — вопросу?       Сэр Хамфри пожал плечами.       — Не могу знать, господин министр. Уверяю вас, вам были предоставлены все необходимые данные. Если после тщательной проработки всех красных кейсов вчера у вас оставались какие-либо вопросы — вы сами виноваты, что не задали их нам. Мы все здесь — ваши преданные слуги и только для того и находимся в министерстве, чтобы денно и нощно разрешать возникшие у нашего политического господина вопросы, — с величественным апломбом заявил чиновник — без тени улыбки на лице. Правда, Хэкер заметил, как глаза его при этом всё-таки подозрительно сверкнули. Уж не смеётся ли он над ним?       На самом деле Джим очень хотел бы говорить с Хамфри не только о работе и делах министерства… В конце концов, раньше они говорили друг с другом обо всём на свете… Те времена теперь в далёком прошлом, конечно, их пути разошлись на долгие годы… (Скучал ли по нему Хамфри хоть немного? Вспоминал ли иногда? Встречался ли с другими мужчинами с тех пор? Хотя на этот счёт Хэкер почти не сомневался). По невозмутимому виду Хамфри не было похоже, что мысли об их прошлом волнуют его. Так что Хэкер пока не решил, как завести об этом разговор. Да и нужно ли. И всё же он умирал от любопытства. И, как мог, по крупицам собирал информацию. От Бернарда, который, казалось, был в курсе всех слухов Уайтхолла, Хэкер узнал, что имя его постоянного секретаря значится в списках на очередное награждение. Из болтовни своего водителя Хэкер почерпнул, что после работы сэр Хамфри обычно заезжает клуб «Реформ» или «Атенеум» — излюбленные места многих высокопоставленных сановников. А от своего приятеля по Кабинету — министра иностранных дел — Джим услышал, что их постоянные секретари, оказывается, чрезвычайно дружны. Хэкер с иррациональной ревностью отметил про себя, что совершенно случайные люди, казалось, знают о Хамфри и его делах больше, чем он теперь.       Не успел Хэкер отойти от предыдущего министерского кризиса, как на горизонте замаячила новая туча. С визитом президента Буранды в Шотландию с самого начала всё шло наперекосяк.       В поезде Джим читал предварительный текст обращения новоявленного президента и не мог поверить своим глазам. («Чёртов Чарли! Вот так удружил, старый университетский приятель!») Джим был близок к панике, а тут ещё Хамфри заявился в его купе с на редкость довольным видом и в настроении для дурацких шуточек («Как говорится, нас застали déshabillé, господин министр...») И всё же у Джима не получалось рассердиться на Хамфри, как он ни убеждал себя, что министр не должен позволять своему постоянному заместителю улыбаться таким вызывающим образом. Так что он терпеливо перенёс насмешки Хамфри, потом дал высказать свои соображения всем собравшимся в его купе на импровизированный мозговой штурм советникам. Хамфри по очереди отмёл все предложенные пути выхода из кризиса. Тогда постоянный секретарь Министерства иностранных дел повернулся (в переполненном купе это было не очень-то просто) к нему и предложил:       — Хампи, нужно узнать, чего на самом деле добивается своей возмутительной речью президент.       Хэкер повторил за ним чуть удивлённо и едва слышно — практически про себя — («Хампи…») моментально огорчаясь (и ругая себя за это). Казалось таким странным, неправильным, что кто-то, кроме него, может обращаться к Хамфри этим прозвищем.